Дружили поэт и журналист Искусство Ташкентцы

Наталья Шулепина.

В ноябре родился ташкентский поэт Александр Файнберг. Когда был жив, день рождения 2 ноября отмечали родные и друзья, сейчас весь ноябрь проходит под знаком его поэзии. Ему исполнилось бы 75. Вечер, посвященный Файнбергу, состоялся в Ташкенте в «Мангалочьем дворике» — музее Анны Ахматовой.

Несколько слов вдогонку скажу о дружбе, которой была свидетелем, и опубликую нигде до сих пор не публиковавшееся стихотворение Файнберга. Страничку, которую поэт отстучал на машинке 14 июля 1986 года, я в тот же день вклеила в альбом с заметками промотдела УЗТАГа (сейчас это информационное агентство называется УЗА).

Конечно, к этому времени мы были уже знакомы, потому что Александр Файнберг заглядывал в агентство к своему другу Юрию Кружилину, возглавлявшему отдел промышленности.

Когда я устроилась на работу в УзТАГ, трудно вживалась. Очень высокий уровень был у журналистов. Поначалу попала не в промотдел, куда стремилась, а в общественно-политическую редакцию. Название обязывает. Обо всем надо писать, привязывая к партии, профсоюзу, комсомолу. И часто «за уши». «Как привязать успехи молодежной бригады к комсомолу? Ребята ж молодые, сил много, вот и перекрывают все нормы». Так думала, и пыхтела, по десять раз переписывая заметку.

Однажды между «пыхтениями» выглянула в широкий узтаговский коридор, и коллега с замиранием в голосе показал (с замиранием, потому что сам писал стихи): «Смотри, идет большой поэт!» Ничего не выдавало во внешнем облике поджарого мужчины его исключительности. Одет в джинсы и джинсовую куртку. Наши-то корреспонденты ходили при пиджаках и галстуках, а этот человек, видно, появился с улицы. Тогда у входа не караулил милиционер. Любой мог прийти в редакцию. Поэт пожал руку моему коллеге и двинулся дальше.

Коридоры на Навои 30, где тогда размещалось информационное агентство, тянулись на целый квартал. В здании обитали разные организации, включая издательства. В какое-то из них Александр Аркадьевич Файнберг и направлялся, сперва заглянув к другу. Может быть, он шел в издательство имени Гафура Гуляма. Вскоре это издательство издало книгу его стихов «Невод».

В «Неводе» есть стихи, посвященные Юрию Кружилину «Давай-ка, друг, в один из дней».

Давай-ка друг, в один из дней
не запряжем своих коней.
Не то забота, что работа,
а то забота, что за ней.

Давай, пока не грянул гром,
войдем с тобой в невечный дом.
Лучок нарежем на селедку,
вино по рюмкам разольем.

Нам будет весело двоим.
Смеясь, врагов поматерим,
что ценят в нас не то, что ценно,
а то, что ценно только им.

Пусть им назло меж нами лад.
Шумит над крышей листопад.
В застолье мы и не заметим,
что за окном пропал закат.

Давай, не помня бед своих,
в годах побродим молодых.
Друзей отчаливших помянем,
а после выпьем за живых.

Хоть не зело нам повезло,
да не растрачено тепло.
Луна зацепится за фортку.
Двенадцать пропоет стекло.

Пускай не кончится вино,
а с ним селедка заодно.
Все обойдется. Жизнь прекрасна,
когда в ночи горит окно.

По счастью мое пребывание в общественно-политической редакции не затянулось и благополучно завершилось. Меня приняли в дружную компанию отдела промышленности. Здесь, как вулкан, с постоянно дымящейся сигаретой, восседал за огромным столом с пишущей машинкой сам Юрий Григорьевич. Локоть к локтю за соседними столами трудились корреспонденты. Мы со Славой Кимом, Бахтияром Хасановым, а затем и Львом Левиным выстукивали на машинках свои заметки, обрабатывали собкоровские. Заведующий их мастерски правил. Одну из моих первых, написанных про обувную отрасль драматически, он превратил в комедию и назвал «Подошва для Гулливера».

Если не считать моменты, когда порицал за ошибки, все остальное пребывание в задымленном кабинете было удивительно доброжелательным. Какие приходили люди, какие велись беседы, сколько при этом было юмора и раскатистого хохота! Как-то рассказал, что на навоийской ярмарке-«яме» (она находилась через дорогу от нашего местонахождения) сыграл с игровым автоматом – «одноруким бандитом». Хотел на личном примере показать собравшимся вокруг бандита пацанам, что это бездарно и сплошной обман. И с первого захода выиграл. «Дядька с портфелем» оказался антипримером.

По такому случаю он немедленно настрочил фельетон. Настрочил на компьютере. Тем летом в Узбекском информационном агентстве — подразделении ТАСС – внедрялась современная техника. В обиходе у журналистов появились слова «дисплей», «клавиатура», «мышка». Кто-то из коллег пугался новаций и цепко держался за пишущую машинку. Кружилин освоил компьютер в первой пятерке ташкентцев.

Мы, молодые узтаговцы, у него учились умению разглядеть глупости, объективно оценивать слова и дела. В своих материалах он отражал время. И он точно знал, что в эпохе много правильного, но много нелепого и даже постыдного. И о том, что подло и стыдно, журналист обязан говорить. Конечно, у личности такого масштаба были и враги, и выдающиеся друзья.

Файнберг заходил часто. Рассказывал очень смешные анекдоты. Откуда он их столько знал? Каждый раз выдавал что-нибудь свежее. Смеху хватало. Серьезные разговоры велись позже, когда и большую страну залихорадило, и наш узбекский Союз писателей, членом которого являлся Александр, тоже трясло.

Полным именем окружающие называли его редко. Он же простой, не выпендрюжник, поэтому – Саша и для тех, кто заметно младше. В июле 86-го мы, молодежь, стали планировать предстоящее кружилинское пятидесятилетие. Саша тоже участвовал. Вот я и попросила написать стихи к юбилею. «А что, — согласился Файнберг, — напишу».

В день рождения друга он пришел среди дня, скромно втиснулся в дверь, потому что в кабинет народу набилось полно, и положил листок на стол: «Стихи». Их зачитал Слава Ким. Я вклеила в альбом, чтобы не затерялись среди бумаг на столе или кто-нибудь из гостей не умыкнул. Через несколько лет, когда уже Кружилина не стало, спросила Файнберга, есть ли у него оригинал. «Я и забыл про них. Нет у меня оригинала». Оригинал на первой странице в толстом альбоме заметок промотдела УзТАГа второй половины восьмидесятых годов. Храню его в своем архиве.

Престиж отдела целию имея,
Поймал ты информацию как мышь.
И вот, гоняя «мышку» по дисплею,
Спиною к прихожанам ты сидишь.

По сути – друг, начальник – по приказу,
Свой труд не оставляя на потом,
ты кажешься неопытному глазу
порядочным мурлычащим котом.

Но мы-то знаем, что ты кот-расстрига.
С того и лапу жмем тебе, браток,
Что чует в ней и жулик, и ханыга
сокрытый ястребиный коготок.

Они всегда тобою были биты.
Они у нас не обретут приют.
Они, как «однорукие бандиты»,
Прочь от тебя, двуногого бегут.

А в нашем доме, в нашем кабинете
исходит свет от твоего лица.
И мы сидим, как радостные дети
Веселого, но грозного отца.

Пахан незаменимый промотдела!
Гоня за матерьялом матерьял,
Свои полвека ты пустил на дело.
Свои полвека ты не разменял.

Так будет же тебе на свете счастье.
И пусть, не зная горя и беды,
во все глазенки смотрит внучка Настя
на деда без усов и бороды.

Саша Файнберг, когда друга не стало, а мы — «радостные дети веселого, но грозного отца» — кто уехал, а кто ушел из УЗА в газеты, захаживал в газетный корпус. И стихи его публиковались, и публицистика. А однажды позвонил мне домой по телефону: «Послушай, что я написал». И стал читать. О друге. О том, как однажды Кружилин принес ему глобус Луны. «Глобус Луны» под этим названием и опубликовано эссе в ноябре 2002 года в газете «Правде Востока». Мы с Бахтияром Хасановым нашли к тексту фотографии, написали небольшое предисловие.

Когда газета была сверстана и отправлена в типографию, Александр Файнберг вышел на улицу встретить Бахтияра с оттиском статьи. Не мог терпеть до утра, когда напечатают. Последние строчки этой статьи: «До боли в пальцах сжимаю трубку своего кнопочного телефонического аппарата: «Алло! Юра! Юра!.. Алло!.. И словно сквозь пересвисты метеоров и рев комет доносится до меня из неведомого далека: «Старик, перезвони попозже».

Наталия ШУЛЕПИНА
SREDA.UZ, 14.11.2014г.
фото автора