Копьё необратимости Разное

Иван Сидоров‎ написал для конкурса «Впадаем в детство!»

Её звали Аня. Она была на две головы выше меня. Потому что на два года старше. Это вам нельзя начинать предложение с потому что, а мне можно, потому что мне 7 лет. И мы с папой на Иссык-Куле в заводском доме отдыха «Золотые пески». А у папы оказался там по такой же заводской путевке заводской дружок, дядя Фима, с которым папа еще в техникуме учился.

Ну и вот. А Аня была тоже не из воздуха, а дочка дяди Фимы. Папа с дядей Фимой то в шахматы сражаются, то Никсона обсуждают, то о каких-то фитингах и кницах, контр-шаблонах беседуют, а мы с Анькой путешествуем по окрестностям коттеджей, где мы, конечно, индейцы, зверобои и следопыты. А у Аньки коса до попы, толстая такая роскошная коса медная. На солнце сверкает – больно смотреть. А столько разных историй из книжек у нее в этой косе заплетено и хранится, как начнет рассказывать – только уши и растопыривай. Одним словом, Фея.

Вот. Ну, а какой же, скажем, индеец без копья? Без копья индейцу никак невозможно, понятное дело. Сорвал я ветку подходящую то ли от тополя, то ли от чего, но метра 2 гибкая такая и ровная ветка, заострил перочинным ножичком толстый конец, кору изрезал узорами всякими: где в клеточку, где спиральки – вещь знатная. Посмотришь в зеркало – чисто краснокожий вождь.

Ну и вот. Вылетаю, значит, с диким криком из-за кустов, а Анька возле пап стоит, собираются на пляж все. Тут я метров с 15 своё копье и запустил. Ну, чтоб Аньку порадовать своей тонкой ружейной работой. А копьё возьми да угоди Аньке в ногу, чуть ниже колена. Вошло так хорошо, сантиметра на два воткнулось, чуть подумало и хвост так медленно на землю опустило. Анька в крик. Папы в шок. Слёзы, йод. Нет, я конечно, понимал, что папа меня не убьёт, тогда детей не положено было убивать, но куда от стыда и горя деваться? Аньку же уже неделю люблю тайно. И надо же было так больно ей сделать. И папе так перед товарищем некузяво, что сын такой балбес. Папа смотрит на меня и не знает, что сказать. Кричать папа не умел, во всяком случае, я ни разу не слышал, чтоб он повысил голос. И папа сказал. Ээх ты… эээх. Всё. Я был уничтожен окончательно. И сколько бы я ни извинялся, ни просил прощения, всем было понятно, что прощенья мне не вымолить ни у кого. Никогда. Аня вырастет, но всю жизнь теперь так и будет с копьем в ноге, а я с раной в сердце. И будет папа, для которого я теперь эх-ты. А что может быть страшнее для сына, чем подвести папу? Даже подвести маму – не так страшно. Ты же мальчик, маме тебя не понять.

Индеец в общем неплохой из меня получился – сколько рогаток, скобочников и пневматических ружей потом было сделано, не перечесть. Даже в детскую комнату милиции был привод, но это уже другая история. Полвека сквозь пальцы, а Анька с медной косой до попы и с копьем в ноге до сих пор перед глазами стоит, как вкопанная, а копьё хвост медленно на землю опускает.