Записки о былом. Воспоминания обрусевшего армянина. Часть 21 История

Сергей Арзуманов.

И о друзьях-соседях. Через год после нас соседний с нами участок купили Хуршудовы. Глава семейства Сергей и его жена Варсеник ходили, словно гуси, переваливаясь с ноги на ногу. Этот физический недостаток передался по наследству и их трём детям (из пятерых). Они приехали из Гориса, то есть были нашими земляками, а стали ещё и соседями, о которых говорят, что они ближе, чем родные. Было с кем, о ком и о чём поговорить на родном языке. Эта дружба домами продолжалась десятилетиями и кончалась с уходом в мир иной. Так было и у взрослых, и у детей.

С Вазгеном Хуршудовым. Ему 17,5 лет, мне 16.

В таком возрасте как не пофорсить настоящим морским кортиком?
Самым близким моим другом был старший сын Хуршудовых Вазген, а брат Володя дружил с его младшим братом Армаисом. Хотя Вазген и был на полтора года старше меня, в грамоте и по кругозору он отставая Зная это, он признавал мое лидерство и не стеснялся обращаться ко мне за помощью. И я не обходился без него, когда требовалось что-то смастерить или кого-нибудь отмутузить: он был крепкий, смелый и не боялся влезать в «переплёты». Когда я продавал воду у нашего дома, некоторые взрослые мужики-крохоборы, напившись воды, нахально отказывались за неё расплатиться. Рядом со мной всегда были друзья-товарищи, готовые вступиться в мою защиту и наказать безобразника. Но делать это на месте было опасно, поэтому вслед за наглецом с   камнями за пазухой, стараясь быть незамеченными, выходила»боевая группа» во главе с Вазгеном.

Пройдя квартала полтора-два, ребята доставали из-за пазух камни и «расстреливали» обидчика. Это было проявление дружбы, которая, как  говорится, «не чернилами, а кровью скреплена»! Моя дружба с Вазгеном, пожалуй, была самой продолжительной. Это с ним в первые дни войны в военкомате мы простаивали в очереди, чтобы нас добровольцами отправили на фронт. Это Вазген, когда вернулся с фронта, обучил меня фотографии. Он же, купив мотоцикл «ИЖ-350», научил меня им управлять, после чего я без проблем сдал на права. Это с ним по вечерам ходили в парк на танцы, попивали пиво. А ещё раньше ездили за город на Чирчик стрелять из револьвера и пистолета в консервные банки и другие мишени. Так случилось, что у нас почти в одно время родились дети, и мы, держа в руках запеленатых младенцев, гордо шествовали посредине улиц, направляясь на Первомайскую демонстрацию в Ташкенте. И так было, что у его жены пропало молоко, и моей жене пришлось стать кормилицей его дочери Ани. Волею судеб я был в Ташкенте, когда отмечали 50-летие Вазгена. Фронтовые раны не давали ему покоя, причиняли нестерпимую боль. Он с грустью сказал мне, что долго не протянет. Так и случилось. Года через два он умер. Свою короткую жизнь Вазген прожил достойно. Царство ему Небесное и Вечная память!

Около 30 лет Каталикосом всех армян был Вазген 2-й. Разглядывая его фото, я вспоминал своего друга и думал: «Это Вазген 2-й, наверно, будут и Вазген 3-й, и 4-й. А мой друг Вазген всегда был и останется для меня первым и единственным».

Другим моим другом детства и юности был Юра Мелехов. Я рассказал немного о его отце, дяде Яше — прекрасном человеке, бравшем соседских ребят на рыбалку с ночевкой за город. Юра был неплохой парнишка. Его мать не пускала в свой дом его друзей, и он пропадал у нас дома. Симпатичный, аккуратный, всегда «прилизанный», говорил важно, с апломбом, но был покладист, не обидчив. Он охотно принимал приглашение к столу и всегда хвалил мамины блюда, что мы, сыновья, не делали — привыкли. У них был большой сад, в котором росли разные плодовые деревья, даже экзотические японские сливы и голые персики — тогда редкость. Особой их гордостью был виноградник с редкими сортами крупных ягод. Садом в свое время занимался дядя Яша, он и привил сыну навыки и любовь к этому делу. Юра часто приглашал к себе в сад. Сидя в тенистой беседке, мы «от пуза» с удовольствием уплетали спелые, сладкие плоды. Угощал он радушно, с гордостью объясняя, чем знаменит тот или иной фрукт, раскрывал интересные «тонкости». Узнав, что я устраиваюсь в институт, Юрина мать упросила Люсю устроить и Юру, что и было с успехом сделано. Это было удобно: вместе ходили в институт   и возвращались оттуда, сидели рядом за столом в аудиториях. Но на этом «вместе» и кончалось. Придя домой, на ходу перекусив, я садился за учебники и конспекты, Юра же, надеясь на авось, отдыхал или занимался другими делами.

Два экзамена за 1-й семестр он не сдал, ко 2-му пришёл с «хвостами», и его отчислили из института за неуспеваемость. Отслужив в армии, Юра женился и пошёл работать в Ташкентский зоопарк, где дослужился до заместителя директора. Через 30 лет, узнав, что я в Ташкенте, Юра пригласил меня в гости. Прежний дом после смерти матери он продал, построил на новом месте просторный, современный, богатый. Жена его работала заведующей отделом Центрального универмага, так что особой нужды супруги не испытывали и могли позволить себе построить любой дом, какой душа пожелает. Сели за стол, и теперь я хвалил кулинарные изыски восточных блюд, умело приготовленных им и его женой. У Юры осталось его прежнее увлечение садоводством и виноградарством. После застолья он повёл показать сад. На большом участке красовались элитные сорта различных плодовых деревьев, в том числе, и — экзотические. А виноградник был ещё великолепнее. И опять, как в юности, Юра водил меня по саду, с гордостью показывал деревья, рассказывал их родословную и щедро угощал. Он был счастлив и наслаждался жизнью. Судьба наделила его всем, о чём он мечтал. Ну и что с того, что он не имел высшего образования с «красным» дипломом? Зато 6 лет он не «рвал попу», не проводил бессонных ночей за учебниками и конспектами, не дрожал перед экзаменами, боясь получить «четвёрку». Такие мысли появлялись у меня и раньше, но тогда, в гостях у Юры, они не выходили из головы и в ней застряли.

В Ташкенте с мая по сентябрь из-за духоты принято спать при открытых окнах с решётками. В городе орудовали квартирные воры — «крючники». Их инструментом являлся крючок, который закреплялся на конце длинной палки. Под утро, когда начинало светать, а сон особенно крепок, крючники подбирались к окну, просовывали сквозь решётку своё приспособление и вытаскивали то, что можно было подцепить, например, одежду, наручные и карманные часы, которые обычно, ложась слать, кладут рядом на стул или прикроватную тумбочку. Если же вещь нельзя было зацепить крючком: хрустальные вазы, фарфоровые статуэтки и тому подобное, то вместо него использовалась петля, которой ловко заарканивали облюбованную вещь. Жертвой таких крючников стал и я. Ложась спать, рядом с собой на спинку стула я аккуратно повесил рубашку и брюки. Вдруг меня что-то разбудило. Открыв глаза, я увидел, что со спинки стула в сторону окна сползает рубашка. Непроизвольно вскрикнув, я схватился за палку и услышал топот ног убегающего вора. Палка с крючком стала моей добычей, зато вор унёс мои брюки, в которых лежали паспорт, студенческий билет и ещё что-то. Со студенческим билетом проблем не было, а вот паспорт без свидетельства о рождении не выдавали. Пришлось писать запрос в Мерв по месту рождения. Оттуда прислали дубликат. На предыдущей странице помещено фото дубликата этого нового документа. Уже нет арабской вязи, туркмены перешли на кириллицу, местом рождения указан не Мерв, а Мары (город переименовали), не указано «социальное происхождение» родителей, место их работы и прочее.
Расскажу ещё и о Фросе — младшей сестре моей мамы. Она была на 9 лет старше меня, поэтому я никогда не называл её тётей, впрочем, как и все остальные её племянники, не говоря о Люсе, которая была даже старше её на год. Фрося в молодости была очень красива, жизнерадостна, весела. Позже — война, неудачное замужество, раннее вдовство, бедность и болезни изменили её характер. Но красота сохранилась до конца жизни. Даже большой круглый шрам на щеке — след от пендинской язвы, придавал Фросе особый шарм. Её красота и весёлый нрав привлекали к ней кавалеров, от которых отбоя не было. Но Фрося была, по-моему, слишком разборчива. А может быть, просто не торопилась выходить замуж, желая досыта погулять до замужества. Бабушка ворчала, хотела устроить её жизнь. Был и подходящий жених Рома. Рослый, красивый, приветливый и умный парень из порядочной армянской семьи. Он был года на три старше Фроси, работал машинистом паровоза, хорошо зарабатывал. В нашей семье Рому все хорошо знали. Иногда на своей «Овечке» — так любовно называли паровоз «О» — он заезжал в тупик, что недалеко от нашего дома, и вместе с помощником и кочегаром что-то ремонтировал и (как интересно!) шумно продувал паром какие-то трубки. Нам разрешали залезать на паровоз, подходить в высоченной трубе и почему-то не круглому, как обычно, а большому прямоугольному прожектору. Даже заходили в кабину, и Рома рассказывал что к чему.

Нам всё нравилось, даже то, что Рома и его помощники в чёрной, грязной спецодежде, и сами они от угля и масла — грязнее некуда.* Но к нам домой Рома приходил чистенький, прилично одетый, с букетом цветов и подарками. Если Фрося еще не пришла с работы, терпели¬во ждал её прихода, а то и брал нас, пацанов, в ближний парк. Сам пил пиво, а нам покупал конфеты, сладкий миндаль или ещё что- нибудь вкусненькое. У нас дома все любили Рому, особенно бабу¬шка, которой Рома помогал по хозяйству, и ждали, когда он с нами породнится. Но Фросе такой жених не подходил: «Фи, будет приходить с работы домой весь пропахший углём и машинным маслом»! И, как в басне И.А. Крылова, наша разборчивая невеста вышла, нет, не за калеку, а за… шофёра, тоже красивого, но зато упрямого и конфликтного человека. Артюша был совсем другого склада человек. Мальчишек он на дух не переносил, мог ни за что дать подзатыльник, прогнать, чтобы не шумели. Поработав где- нибудь шофёром месяца два, он успевал за это время натаскать домой кучу запчастей, после чего уходил с работы и продавал «накопленное». Продаст запчасти и неделями во дворе «отдыхает» на тахте или попивает пиво. Конечно, это никому не нравилось, а особенно мец маме, которая вслух выказывала ему свое недовольство. Прожили они с Фросей недолго. Через год у них родился сын Артур, а вскоре началась война, и Артюшу взяли в армию. Попал с нашими войсками сначала в Иран, где, как он писал, «шоферил». Затем его отправили на фронт. Оттуда от него не пришло ни одной весточки. На запрос Фроси ответили: «Пропал без вести». Пропавшие без вести считались дезертирами, их семьям не выплачивалось пособие. Больше того, при поступлении на работу, этот факт отражался в анкете, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Артур пошёл в отца, вырос красивым, статным мужчиной. Окончил строительный техникум, женился на армянке Эвелине, переехал в Эчмиадзин, построил большой дом, в котором живёт и по сей день. Их сын Арташес (1973 г. рожд.) и дочь Армида (на три года младше), будучи репатриированы в Германию, обзавелись там семьями, работают и благополучно воспитывают своих детей.
А Рома продолжал работать машинистом. В войну железнодорожников в армию не брали. Они получали усиленные продовольственные пайки. И Рома ча¬сто, навещая бабушку и Фросю, щедро делился этими пайками. Возможно, на что-то надеялся. Но Фрося всю войну терпеливо несла свой крест солдатки и второй раз вышла замуж после окончания войны, когда пришло извещение о гибели её мужа на фронте.

*    Под влиянием Ромы и всего этого после 7-г о класса я собирался поступить в железнодорожный техникум учиться на паровозного машиниста. Но раздумал, сейчас не помню почему.

Бог наградил её за страдания. Её мужем стал порядочный, добрый и заботливый человек, вернувшийся с войны Никита Ращенко. С ним она была счастлива, родила двух дочерей: Наташу и Маргариту, названную так в честь бабушки. Наташа — талантливый архитектор, сейчас в Москве преподает в Архитектурном институте. Её старшая дочь Виктория — врач-психиатр, успешно работает по специальности. Младшая — Диана, пошла по стопам матери Учится в Строгановском училище в Москве на дизайнера. Младшая дочь Фроси Рита окончила в Ташкенте институт иностранных языков, работает в Узбекском Национальном Банке Главным специалистом. Живет с семьёй в Ташкенте.
Но вернемся к Фросе. Последние годы жизни она часто и тяжело болела и ушла из жизни в 1978-м, прожив всего 62 года. Фрося в молодости работала секретарём-стенографисткой председателя Ташкентского горсовета. Горсовет находился недалеко от дворца пионеров, где я посещал кружок юных натуралистов («юннатов»). После занятий я забегал к Фросе, она дарила мне шоколадки, цветные карандаши, тетради, в общем, не отпускала с пустыми руками. Первую в моей жизни новогоднюю елку я отмечал в зале заседаний Ташгорсовета. Помню, как весело Фрося водила с нами хоровод, какие радостные и счастливые мы возвращались домой, нагруженные игрушками и сладостями. И так случилось, что, практически, ничем я ей не помог и не отблагодарил. Разве что однажды ее дочь Рита провела у нас в Коломне летние каникулы, я возил её на экскурсии, «на природу». Но это так мало!