Из воспоминаний папы про Ташкент История Разное

Михаил Сиверский

Как-то взял у папы типа интервью на диктофон, попросил его вспомнить о послевоенном Ташкенте его детства. Ниже маленькие абзацы этих воспоминаний. К сожалению, это всего лишь толика из того, что он рассказывал. Многое и я уже не помню, и папы уже нет со мной. Осталось только вот эта запись:

По городу ходили и таскали кислое и пресное молоко в ведрах и бидонах. И продавали его. Стаканами. Чтобы в стакан уменьшалось меньше, стакан надо было сточить. И вот сидели на крыльце у Русанова [друга папы] и точили эти стаканы опушки…

Сразу после войны и во время войны еще это было.  А распространение медицинских средств было такое: «Гандон-дон, марганцовка, стрептоцид! Я здесь!» Мужик по Алайскому базару ходил, орал.

У нас у многих были ружья. Сначала шомпольные ружья делали. Из медной трубки, заклепывали край. Делали, конечно, ложе, к плечу чтобы прикладывалось. На трубочку одевался пистон. Била нашлепка на резинке, вращалась. Когда нажимал на курок, она соскальзывала и била по этому пистону. Пистон поджигал порох, и ружье стреляло. Пистоны везде были в охотничьих магазинах. Внутрь загоняли дробь. Порох варили. Селитра, горючая сера и уголь древесный. Все это в воде размешивалось и кипятилось. Потом формовали тонкими пластинками, сушили. Потом их ломали, кололи, чтобы получалась крупка. Потом просеивали эту крупку. И ружья стреляли, и ракеты летали. Ракет делали очень много. Сворачивали трубочку из картона. Ну, разной конструкции ракеты были. Набитые порохом. Когда поджигаешь, как настоящая ракета взлетает.

А про банки… Выкапывали ямку, чтобы поставить туда консервную банку, половина чтобы вверх торчала. Дном вверх. Внутри карбид. Обмазывали глиной. Делали дырочку, туда воду заливали. Иногда, если правильно делали, хорошо банки летали.

Ну вот, когда у нас были ружья шомпольные, когда вороны прилетали на тополя отдыхать с полей, садились, никого не боялись, выстраивались на дорожке человек пять на Свердлова и стреляли по ним. Иногда сшибали.

Был один мужик, по воронам спец, охотник. Его жена щипала этих ворон, отрезала лапки, от потрохов чистила. Опускали их в кипяток, чтобы они немножко цвет меняли свой, и продавали на Алайском вместо «туртушек». Куропаток так называли. Их тогда продавали. Выдавали этих ворон за «туртушек». Делали так, чтобы нельзя было отличить. Но я их не ел, не знаю, какие на вкус. Вот дикобраза я ел, барсука я ел, Жорка [папин брат] сусликов ел (он тоже в Сурхандарье воспитывался некоторое время)…

Рыбу ловили ловушками. «Кацы» назывались. На 56-й разъезд ездили, там, где каналы были, поросшие камышом. За Ташкентом, за Сырдарьей. Лет 10 мне было. Между камышами под водой плели авоську с дыркой, чтобы рыба могла туда зайти. Потом выхода найти не может. Мы не сами плели, это делали местные жители. А мы эти ловушки просто опустошали

Как-то поехали на охоту. Холодно уже было. Надо было взять по одному одеялу, тоненькому, чтобы не тяжело тащить было. Поехали на Ангрен. Подранили курочку одну болотную. Бегали за ней всем кагалом, куда попало стреляли, как друг друга не пришибли, удивляюсь. Ну, в итоге втоптали ее в грязь, эту курочку. Ну, болотная курочка. Бегала, бегала – и добегалась. Потом варили ее, конечно. Листья камыша как топливо использовали. Камыш, который внутри не пустой, он «кара-камыш» называется. Туман идет от речки, на листьях оседает, замерзает. Вот их поколотишь, собъешь этот лед, горят тогда. Одеяла все промокли, сушили их над этим огнем. Но они у нас сгорели. Одну курочку на пять человек съели, промокли, продрогли. Как домой добрались, удивляюсь.

Была станция Врежская, там церковь была заброшенная. Я там летучих мышей ловил на чердаке с Федором Ивановичем [папин дядя]. Они там висели. Руками прямо ловили. Но мы их не ели. Принимала их московская фабрика природы, делала из их тушек наглядные пособия. Мы их в спирте топили, а потом Федор Иванович их в Москву отвозил, там сдавал за деньги. И спирт на них еще получал. Но это не очень хорошо было. На них куча всяких блох и клещей всегда была. Как мы тогда не заразились, удивляюсь. Но есть захочешь, все будешь делать.

Там была дорога у нас, с мостом через арык, с ухабами. По ней возили муку с мельницы. Когда к мосту подъезжали, сбрасывали мешок с мукой с машины, и тащили в махаллю. Милиции не было. Мы наблюдали, но никто не бежал стучать…Пономарев [папин друг] рассказывал, что в Старом городе тогда поймали одного вора. И пока его вели к милиции, его заколотили ичигами с каблуками по башке и ножами покололи. Тогда же у всех ножи были. И ничего никому не было потом. Тогда было вопиющее безобразие воровать, в милиции закрыли глаза. Но тот вор у своих что-то украл, а у государства воровали без зазрения совести. Вся махалля потом на этой муке жила, и нас лепешками угощали.