Моя служба в Туркестанском крае. Фёдоров Г. П. (1870-1910). Часть восьмая История Ташкентцы

vladislavvolkov

М. Д. Скобелев. – Демидов. – Граф Апраксин. – Камергер П. П. Каблуков.

Кажется, в начале 1875 года приехал в Ташкент генерал Скобелев. Я лично был хорошо знаком с ним и, могу признаться, прямо-таки был в него влюблен. Таких обаятельных людей я редко встречал. Но эта влюбленность не препятствовала видеть в Скобелеве и отрицательные стороны. Для осуществления своих интересов и целей он не останавливался ни перед чем, и я убежден, что он ни минуты не затруднился бы вышвырнуть самого близкого себе человека, если бы видел в нем себе в чем-нибудь помеху. При этом он никогда не был правдивым и искренним человеком. Но зато он был так обаятельно умен, так превосходно образован, так изысканно любезен и гостеприимен, что его нельзя было не любить. Роль его в покорении Кокандского ханства давно всем известна. Здесь, как и впослед­ствии в Турции и в Закаспийском крае, он был тем орлом, каким его признала военная история. Войска его буквально боготво­рили, население вновь покоренной области страшно боялось, но уважало.

Назначенный первым губернатором занятой территории бывшего Кокандского ханства, названной Ферганскою областью, Скобелев, конечно, ничего не понимавший в гражданских делах, не обращал никакого внимания на управление областью и, проводя все свое время в разъездах, подписывал, не читая, все бумаги, подаваемые ему чиновниками. Конечно, получались часто курьезы, и правитель канцелярии генерал-губернатора, генерал Гомзин, специалист и страшный формалист по части чернильного бугмагописания, сталь часто жаловаться Кауфману, что Скобелев ничего не делает, что он не на месте и что его нужно заменить другим. [44]

До Скобелева, который всегда относился к Гомзину с нескрываемым презрением и игнорировал его, дошли слухи о нашептываниях Гомзина. Хитрый Михаил Дмитриевич придумал фортель для превращения Гомзина из врага в друга. Он приехал в Ташкент, надел полную форму и явился к правителю канцелярии, чего прежде никогда не делал. Гомзин принял его очень сухо и спросил:

–Зачем пожаловали?

–Ваше превосходительство, – ответил Скобелев тихим голосом: – я приехал специально, чтобы обратиться к вам с почти­тельной просьбой…

–С какою просьбой?

–Ваше превосходительство! я чувствую, что я не на месте. Я… я хочу просить вас: научите меня быть губернатором?..

Гомзин, всегда завидовавший Скобелеву, окруженному уже в то время ореолом славы, и сам никогда ничем, кроме чернил и бумаг, не управлявши, – окончательно растаял и, дружески усадив Скобелева, начал учить его быть губернатором.

Я сидел у генерала графа Ю. А. Борха, у которого Скобелев останавливался во время приездов в Ташкент, когда Михаил Дмитриевич вернулся от Гомзина. С громким хохотом ворвался он в кабинет Борха и закричал:

–Ну, и оболванил же я милейшего Андрей Ивановича! Теперь это мой первый друг, и все мои бумаги, которые я буду продолжать подписывать, не читая, он будет признавать идеальными!

И он в самых шутовских чертах рассказал нам, каким путем ему удалось обойти грозного правителя канцелярии.

Вскоре Скобеле в уехал на театр военных действий в европейскую Турцию, и я больше никогда его не видел.

Вспоминается мне один случай, характеризующий эпоху царствования государя Александра II.

В России где-то проживал (чуть ли не в Петербурге) извест­ный богач Демидов, молодой человек, кажется, нигде не кончивший курса образования. Он быль женат и, кажется, позволил себе какой-то легкомысленный поступок по отношению к своей жене. Последняя бросилась с жалобой к императрице Марии Александровне, и вот вдруг дня через 2–3 в «Русском Инвалиде» появился приказ, что Демидов назначается прапорщиком в один из туркестанских линейных батальонов. Месяца через два Демидов приехал в Ташкент и явился Кауфману в такой фантастической форм, что Константин Петрович с первой минуты вообразил, что это или берсальер, или аргентинский офицер! Посылать Демидова в батальон, конечно, не­чего было и думать, ибо он не имел никакого представления о военной службе и о дисциплине, и Кауфман оставил его при себе. [45] Демидов поселился у графа Борха, и там я его встречал. Это быль премилый, симпатичный и благовоспитанный человек, и его многочисленные рассказы о путешествиях чуть не по всему земному шару доставляли нам много удовольствия. Месяца через три го­сударь простил (?!) его; он немедленно сбросил военную форму, облекся в статское платье и исчез из края навсегда.

Позднее, тоже Как метеор, появился в Ташкенте некий граф Апраксин, служивший раньше поручиком в австрийских гонведах. Почему он должен был сбросить с себя офицерский мундир и поступить в третий стрелковый батальон вольноопреде­ляющимся, я не знаю, но мне было искренно жаль этого молодого человека. Вырванный из аристократических сфер, живший всю жизнь за границей, с трудом объяснявшийся по-русски, он вдруг попал в нашу казарму в качестве рядового в батальон, в котором тогдашний командир Комаров (ныне варшавский комендант) поддерживал железную дисциплину.

Какая была дальнейшая судьба Апраксина, я не помню.

В 1876 году приехал на службу в Ташкент в распоряжение генерал-губернатора камергер Каблуков. Кто рекомендовал его Кауфману, я не знаю, но с первых же служебных поручений он обратил на себя общее внимание. Прекрасно образованный; развитой и очень способный чиновник, он сдал блестяще экзамен на образцового чиновника в Ташкенте. С ним приехала жена, столь же блестящая во всех отношениях дама. У них в доме собиралось самое интеллигентное общество, и гостеприимная хозяйка сумела сделать эти собрания действительно интерес­ными во всех отношениях. В это время в отношениях Кауфмана к генералу Гомзину стала замечаться некоторая холодность, что и было понятно. Для такого энергичного организатора, Как Константин Петрович, нужен был правитель канцелярии развитой, с широкими взглядами и большим умственным кругозором. Гомзин не обладал ни одним из этих качеств. Это был хо­роший, прямой человек и прекрасный бухгалтер, но больше ничего. Кауфман обладал блестящим стилем; письма и бумаги, которые ему приходилось составлять самому, были во всех отношениях образцовыми. Таких изящных по стилю и превосходных по изложению бумаг Гомзин не мог ему представлять, но главное Гомзин никогда не мог дойти до высоты организаторских планов Кауфмана. Это был только аккуратный чиновник-бухгалтер, и ничего больше. Пока край состоял из двух областей: Семиреченской и Сырдарьинской, пока деятельность начальника края была всецело сосредоточена на военных операциях, и пока он не мог посвящать все свое вниманию устройству и развитию края, – Гомзин был на месте. Но край быстро стал расширяться: присо­единены были Зеравшанский округ (1868 г.), Амударьинский отдел [46] (1873 г.) и наконец Ферганская область (1876–1876 г.г.), военные действия отошли в область преданий, край стал развиваться, потребовались самые широкие, самые просвещенные реформы, и песенка Гомзина была спета. Он понял, что с  одною бухгалтерией далеко не уйдешь, и ушел в отставку.

Место правителя канцелярии Кауфман предложил Каблукову, и первый год после этого следует считать Перикловым веком Кауфмана в Туркестане. Все важнейшие реформы, задуманные Константином Петровичем, были осуществлены Каблуковым, благодаря его блестящим дарованиям. Это был, действительно, образцовый во всех отношениях чиновник, но… к сожалению, он был слишком большой барин, веселый, остроумный, но страш­но ленивый и не в силах был всецело отдаться страшному, кропотливому труду. Через год он уже охладел к своим делам и, будучи светским человеком, всецело отдался светским развлечениям. Дом его был по прежнему самым милым в Туркестане, там очень веселились, благодаря радушно милой и очень умной хо­зяйки, но дела канцелярии шли все хуже и хуже. Может быть, деятельность Каблукова пошла бы по прежнему плодотворному пути, если бы Кауфман, искренно любивший Каблукова, обратил внимание на заметное ослабление энергичной дотоле работы своего ближайшего сотрудника, но Константин Петрович был в это время отвлечен от своих организаторских трудов очень серьезным делом, причинившим ему массу неприятностей и даже косвенно повлиявшим на сокращение его жизни.