Повенчанные кукурузным полем Искусство

Фахим Ильясов.

Рассказ.

На широкой и многоликой улице Шерозий, которая находится на Кукче, есть много достопримечательных мест, например, густые заросли джиды плавно переходящие в настоящие сиреневые джунгли, эдакое райское пристанище для утомленных от чужих взоров влюбленных пар в период буйного цветения сирени, чуть далее зарослей джиды и сиреневых джунглей, растет дивный сад из абрикосовых деревьев, место паломничества пацанов в период созревания урюка. А сама улица Шерозий начинается с нашей любимой чайханы, в которую уже с утра заглядывает окрестный народ, кто — то выпить чайку перед работой, кто- то утолить нестерпимую жажду после вчерашнего принятия на грудь, и не рассчитавшего свою спортивную форму, а ныне , уже с раннего утра измученный пустым чаем, ждет открытия продовольственного магазина на трамвайной остановке «Кукча», чтобы поправить свое «пошатнувшееся» чаем здоровье.

Также на этой улице есть футбольная поляна, и тут же рядом с поляной находятся островки для выпаса скота со скудно растущей травой, есть на Шерозий и самовольно захваченные участки земли местными жителями, и ими же возделанные под огороды и сады. Но есть и просто голые, почти целинные земли, где растут одни колючки, а есть места с пожизненно толстым слоем пыли, в которой валялись младшие пацаны после купания в журчащем, но мелком арыке с искусственной запрудой глубиной в шестьдесят — семьдесят сантиметров. Воды в запруде едва хватало чтобы окунуться в арыке жарким летом, и мы, иногда, после игры в футбол, принимали вместе с мелюзгой холодные арычные ванны, ну а после холодной воды, сам Бог велел и нам поваляться на толстом, горячем и убаюкивающем слое серой как цемент пыли. Потом, мы все, серо — белые от пыли, толпой шли в сторону кукчинской аптеки, за которой находилось место нашего постоянного купания в местной речушке «Анхор». Там мы смывали с себя пыль, прилипшую к телу грязь, купались, загорали и с чувством исполненного долга расходились обедать по домам.

А ещё на улице Шерозий росли черешневые и другие фруктовые садики, заботливо спрятанные высокой живой изгородью  и деревьями от чужого взора по всему периметру сада также, как личико Гульчетай тщательно укрыто от чужих мужчин, и поэтому проходящие мимо этих садов взрослые люди, не видели ни черных ягод черешни, ни желто — розовых персиков поспевающих вслед за черешней. Но мы — то, пацаны, все видели и знали, от нас невозможно было спрятать ни одну черешенку, ни один персик. Мы знали когда поспеет черешня на самовольно захваченном участке у Махкам — ока, а когда поспеют сочные и сладкие персики на участке у Собир — ока, не упускали мы возможности полакомиться крупной, бордового цвета, черешней у дома Тоир — ока. Ведь ночью, эти участки никто не охранял. Ну а пацаны не брезговали и ночью угоститься черешней, пусть и недозрелой, но зато гораздо вкусней своей, домашней, на которую честно говоря, и смотреть не хотелось.

Родная и пропитанная нашим детским футбольным и уличным потом улица Шерозий, как говорили авторитетные махаллинские активисты, согласно Генплана развития города Ташкента предназначалась для строительства широкого проспекта, эдакого ташкентского Невского Проспекта от Кукчи и до Актепе, с многополосной автомобильной дорогой, трамвайными линиями, троллейбусными маршрутами, широкими тротуарами, мостами через овраги и т.д.. Но слава Аллаху, этому плану никогда не было суждено исполниться.

А самый большой участок земли на улице Шерозий, занимало кукурузное поле, и на этом кукурузном поле, на нашем Необитаемом Острове, пацаны построили шалаш, и летом сидя в душном и прокуренном шалаше на старой курпачишке и дырявом чапане, принесенными кем — то из дома, мы чувствовали себя не только Робинзонами, пиратами и разбойниками живущими на необитаемом острове, но и настоящими хозяевами Кукчи, да и всего Ташкента тоже. В шалаше, который мы сразу прозвали Штабом, пацаны пробовали курить бычки из под сигарет, в этом деле особенно преуспевал наш Толик. Глядя на него и мы давились противным сизым дымом какой — нибудь «Примы», или если повезет, смаковали импортный «Трезор». Мы рассказывали друг другу о прошедшей игре «Пахтакора», о новых и старых фильмах с поцелуями, о том как прекрасно выглядела героиня такого — то фильма, мы даже умудрялись доставать кусочки пленки из кинокартин с главными героями, эти куски пленки менялись на хорошие конфеты, печенье, или на пачку сигарет. А днем, когда наступала сиеста и относительная тишина, мы, несколько книгочеев, — Алишер, Толик(Тулкун), Ёлчин и я, читали друг другу по очереди страницы из дефицитных тогда книг, «Приключения майора Пронина» и «Один в поле воин». Мы были, одновременно, и Тимуровцами и Мишкой Квакиным, мы помогали соседям принести воду в ведрах из водопроводных кранов стоящих на каждом углу наших улиц, а при возможности, мы могли сорвать с деревьев этих же соседей абрикосы, яблоки, черешни и персики. И когда осенью того года в дома нашей махалли провели водопровод, радости во всех домах без исключения было так много, что его можно было сравнить разве, что с праздником который устроил махаллинский комитет, после проведения природного газа в кукчинские дома, но это уже случилось на несколько лет позже.

Дело было в июне, мои родители и остальные дети уехали отдыхать в Подмосковье, а я остался дома с дальней родственницей, срочно приглашенной откуда — то из тьму — таракани, типа Луначарское шоссе, ведь для нас, кукчинских пацанов всё , что находилось за пределами кинотеатра «Ватан» на Хадре, было «Бегана» — «Чужое». В отличие от маминых, воспитательные меры родственницы на меня абсолютно не действовали, так как она воспитывала меня исключительно словами, а за воспитательными словами не следовало никаких карательных действий в виде веника, а иногда и отцовского ремня, но мне казалось, уж лучше бы она огрела меня веником как мама, чем нудить по полчаса после моих опозданий домой, или моих уходов из дома без разрешения. А той, памятной июньской ночью, у нас должен был состояться сбор черешни на самовольно захваченном участке «секретной» Мастура — опы. «Секретной», её называли потому, что она была матерью одиночкой, и родила сына после возвращения с учебы в Москве, а секрет состоял в том, что родившегося мальчика, её родственники выдали за её приемного сына, об этом маленьком секрете знала не только наша махалля, но и все окрестные махалли Кукчи. Но никто и никогда не упомянул об этом секрете ни при Мастуре, ни при её родственниках, ни при её сыне. Наоборот, все хвалили Мастуру — опу за её поступок, потом она вышла замуж и у неё родились две девочки, муж тоже знал о секрете Мастура — опы, но к сыну он относился замечательно, выучил Умида на строителя и плотника одновременно. Своего светловолосого мальчика Умида, «секретная» Мастура — опа любила больше жизни. А так как Мастура — опа была единственной дочерью своих стареньких родителей, естественно, что они с мужем стали жить в её доме.

Мастура — опа, забыв о полученном московском дипломе (МГУ, философский факультет), всю себя посвятила детям, лишь по несколько часов в день подрабатывая секретарем махаллинской комиссии.

Сбором черешни, это можно было назвать с большой натяжкой, так как мы обычно даже не собирали черешню, а просто немного ели её, сорвав их с веток, нам просто нужен был адреналин, возраст у нас был такой, что дури было много в голове, а в палате для ума, почему — то, было пусто, а чаще всего, там попросту гулял ветер. Причину этой дури мы узнали уже потом, став немного старше. Но в тот поздний вечер, ни Толик, ни Алишер не появились у шалаша, время уже было в районе десяти вечера, меня начало клонить ко сну, я решил сорвать несколько черешен и пойти домой. Я пошел к деревьям и в этот момент услышал как прошуршали стебли кукурузы и мелькнула тень у шалаша, а шалаш был расположен в высоких зарослях кукурузы, вдали от тротуара. Кукурузное поле на улице Шерозий, каждый год засеивал и заботливо за ним ухаживал Эргаш — ока, отец моего соседа и товарища Ахмада. Я испугался промелькнувшего силуэта и замер на месте, в это время мелькнул второй силуэт. Это были парень и девушка, потом парень и девушка вдруг слились в молчаливом объятии. Прошло немного времени, влюбленные исчезли в шалаше, а я, уже отошедший от страха сидел и молча прислушивался сперва к любовным стонам, а потом и к словам парочки, исходящим из нашего Штаба. Окончательно успокоившись, я начал различать голоса влюбленных. Это были мои соседи, Мухаббат-опа и Саллахиддин — ока. Мухаббат-опа была замужем, на её свадьбе, состоявшейся всего два месяца тому назад, мы, Алишер, Толик и я обслуживали гостей, то есть разносили чай и водку по столам для взрослых, мы это делали по просьбе Тохира, младшего брата жениха, Тохир иногда оказывал нам уважение, угощая нас сигаретами «ВТ».

А Саллахиддин — ока вернулся из армии уже после свадьбы Мухаббат. Мухаббат была красивой девушкой из интеллигентной семьи старых баев и новых коммунистов, и когда она грациозно проходила мимо пацанов игравших в футбол, то мы прекращали играть в футбол, чтобы специально поглазеть на это дивное диво, на эту чудесную и притягательную женскую красоту, на её стройную фигуру и эталонные ножки, на её красивое лицо, на её брови накрашенные усьмой, на её модные импортные наряды, украшающие её точенную фигуру. Наряды для Мухаббат покупал её отец в разных магазинах, а также, по блату, на самых богатых складах Ташкента и Москвы. А Толик, наш капитан команды, каждый раз пытался попасть мячом в проходящую через футбольное поле Мухаббат. Толик разбегался и сильно бил резиновым красно — синим мячом в её сторону, он таким дурацким образом выражал свой темперамент. Мухаббат оборачивалась и говорила ему, — » Ахмок» — «Дурак». Мы начинали материть Толика, но он ещё больше зверел и его глаза даже начинали наливаться кровью, пока он смотрел вслед уходящей Мухаббат. Толик был старше нас, и он уже знал про отношения мужчины и женщины, практически, всё. Толику, получить аттестат половой зрелости, причем намного раньше школьного аттестата, помогла девушка по имени Хуснида, мы звали её Хусей, она училась на три класса старше нас, но про её отношения с Толиком мы узнали намного позже, уже после службы в армии. И Толик, и Хуся, оба они, скрывали свои житейские отношения ото всех, а на на нашей старообрядческой, с её закоснелыми нравами Кукче, по другому и нельзя было.

Слово секс мы, в свои тринадцать-четырнадцать лет, вообще не знали, это уже потом, став студентами, кто — то из нас, услышав где — то выражение «секси — пепси» произнес его на Кукче, и мы, в своем кругу, до сих пор его употребляем, этими понятными, только, для нас словами, тем самым выражая своё восхищение красоте и привлекательности проходящих мимо нас дам.

Возвращаясь к нашим влюбленным скажу, что я ещё долго сидел замерев и грезя о том, что я тоже буду когда — нибудь обнимать и целовать девушку, такую же красивую как Мухаббат, а может быть, став взрослым, возьму и отобью её у Салаха-ока.

Мужа Мухаббат звали Пулат, его младший братишка Тохир, был почти нашим ровесником, ну может на пару лет старше, в семидесятых — девяностых годах Тохир работал в системе благоустройства Ташкента, а управление благоустройства города в те недалекие годы занималось, в основном, подрезкой деревьев и живой изгороди. Народ на Кукче так и звал Тохира произнося на узбекский манер, — «Живой изгородь». Мухаббат выдали замуж против её воли, только потому, что это были первые сваты, да ещё и из богатой семьи (сваты ждали согласия родителей целых два года, пока Мухаббат не закончила учебу в ВУЗе), есть такое поверье, что первые сваты, также как первая жена, это от Всевышнего. Сама Мухаббат, ещё со школьной скамьи любила соседа, второгодника и одноклассника Салаха, этого повесу и двоечника, к тому же из бедной семьи, но настоящего мужика и друга, в старших классах работавшего на летних каникулах сторожем вместо отца, а весной и осенью ухаживавшего за домашними овцами на продажу. Салах никогда не играл в футбол, зато обожал играть в «дурака», шахматы и нарды. На деньги в карты или другие игры Саллахиддин, сын бедного сторожа магазина на Чукурсае, вообще не играл, а нашим пацанам он всегда давал по шее, если заставал их за игрой в карты на деньги.

 Но вернемся к Тохиру. Например, когда подросший Тохир, уже как сотрудник одного из управлений райисполкома появлялся в чайхане, местные выпивохи, его же соседи, говорили ему, — «Ой, «Живой изгородь», яримта олиб келгин, бугун сенинг галинг», — » Эй, «Живой изгородь», поставь бутылку, ведь сегодня твоя очередь. Бедный, непьющий Тохир, проклиная себя за то что заглянул в эту гадюшенную, но до боли родную чайхану, доставал из кармана мятые рубли, клал их на стол выпивохам, а сам поскорее исчезал оттуда. В управлении благоустройства где работал Тохир, часто случались авральные работы, Тохир, ставший к тому времени небольшим начальником, нанимал для выполнения «левых» авральных работ своих соседей, и выплачивал им зарплату за определенно проделанную работу, не забывая при этом и о своем широком кармане. Все эти, временно нанятые работники, они же соседи Тохира, знали о его маленьких шахер-махерах, потом, когда Тохир уже стал большим начальником, он устроил этих своих соседей (три человека) на постоянную работу к себе в управление, и они там проработали до самой пенсии.

Так вот, мужем Мухаббат был старший брат Тохира Пулат -ока, по нашему мнению, «настоящий миллионер», но уж больно заносчивый, а «миллионером» мы его считали потому, что Пулат ездил на «Москвиче» и работал шеф — поваром в ресторане. Мухаббат прожила с ним совсем немного. Пулат часто скандалил и поднимал на Мухаббат руки. Но через несколько лет, Пулата, «настоящего миллионера», ездившего на темно — синем «Москвиче» с белыми шторками на заднем окне убили, говорят, что за невыплату карточного долга. Пулат оказался заядлым игроком в карты, он часто выигрывал, но сколько веревочке не виться, а конец бывает один. Так случилось и с Пулатом, он проиграл крупную сумму денег каким — то ребятам, а вернуть долг не смог, или не захотел. И как — то ночью, поздно выйдя с работы, он не доехал до дома.

 Не знаю как часто Мухаббат встречалась с Салахом — ока, но после той ночи, когда Салах и Мухаббат до утра объяснялись в любви друг другу, оба они, истомленные любовью и повенчанные кукурузным полем, в изобилии растущей на кукчинской улице Шерозий, ушли позже меня. А я, вспомнив о своей родственнице — домашней игуменье, ожидающей чтобы наложить на меня епитимью, ужом прополз между стеблями кукурузы и кустами живой изгороди и побежал домой. По дороге домой при свете уличного фонарного столба, я увидел, что двери родительского дома Мухаббат приоткрыты, и время — от времени её сестра выглядывала из — за дверей, она явно поджидала свою сестру. Но я был уверен, что сестре придется ещё долго ждать Мухаббат. Сестра Мухаббат видела моё возвращение домой, но ни о чем не спросила, а наоборот спряталась за дверью. Дома моего покаяния никто и не ждал, наоборот, срочно был вызван по телефону мой дядя (мамин братишка) для проведения экзекуции. Дядя вместо экзекуции провел со мной воспитательную работу, предварительно угостив меня сигаретой. Дядя сам курил с семи лет, а мне уже почти стукнуло тринадцать, и поэтому он считал что мне уже можно иногда покурить. Мы с дядей сели в его машину, и я ему все рассказал, не забыв добавить, что когда вырасту, то отобью красавицу Мухаббат и от её мужа, и от Салаха-ока. Дядя посмеялся над моими словами, подарил мне пачку сигарет «ВТ» и уехал домой. А Салах — ока, через некоторое время после той ночи, уехал поступать на учебу в Москву. Мухаббат закончив в Ташкенте институт Народного Хозяйства работала в Госкомитете по Спорту и Физкультуре, она родила мальчика (скорей всего от Салаха) и переехала жить к родителям, благо, что они жили в двухстах метрах от дома Пулата. Но возвращение замужней девушки домой считалось позором на Кукче, тем более если это происходило в одной и той же махалле, где все, знали всё про жителей не только своей махалли, но и других, как минимум, семи кварталов Кукчи. Сама Мухаббат, за несколько лет своего странного замужества постарела лет на пятнадцать, резкие складки вокруг рта выдавали её тяжелое положение в семье нелюбимого мужа, она пыталась развестись с Пулатом, и уже не жила с ним, хотя он и не давал ей развода, а Пулат часто приходил домой к её родителям и угрожал ей всяческими карами. Глядя на горькие складки у её рта и появившиеся морщинки на её чистом и благородном лице, мне уже, почему — то, расхотелось отбивать её у Салах — ока.

Салах, поступил учиться на заочное отделение Тимирязевской Академии и начал работать в Чимкентской области сперва водителем — экспедитором, а затем агрономом в совхозе, выращивающем овец для производства каракулевых шкурок, и как говорят на Кукче, — «Узига тук булди», то есть стал жить в достатке и помогать родителям, а точнее сказать, родители Салаха стали жить в достатке, а Салах помогал братишке и сестренке. Но родители Салаха, никак не могли его женить, Салах помог младшему брату жениться, выдал замуж сестренку, но сам оставался холостым. После очередного крупного и громкого скандала, рукоприкладства и драки с отцом Мухаббат, устроенного Пулатом в доме её родителей, что пришлось вызывать участкового, который, наоборот, хотел помочь Пулату, и заставлял Мухаббат идти за мужем, это вместо того, чтобы защитить Мухаббат от ненавистного ей Пулата. И Салах, во время очередного приезда в Ташкент, узнав о скандалах в доме Мухаббат, недолго думая, взял и забрал Мухаббат с ребенком к себе в Чимкент, а Мухаббат, в очередной раз подала на развод, но до развода дело не дошло. Пулата убили за карточный долг, а через несколько месяцев после смерти Пулата, Салах, официально женился на Мухаббат. Свадьбу сыграли в модном на Кукче и Старом Городе ресторане «Гулистан», расположенный на площади Эски — Джува. Родители Салаха были не очень довольны его выбором, во — первых, Мухаббат была с ребенком, а во — вторых, родители Мухаббат, эти «эски бойлар» — «старые баи», никогда не приветствовали её школьную дружбу с Салахом.

Салах женившись на Мухаббат, снова увез её в Чимкент, и потом, он уже никогда не отпускал от себя свою единственную Мухаббат, свою ненаглядную женушку, свою любимую забастовщицу (он её так называл из — за того, что она делала все, только бы не жить с нелюбимым ею Пулатом). Перед отъездом в Чимкент, Салах нанял мастеров и под руководством его братишки, буквально за год, мастера построили Салаху и его семье большой новый дом на окраине Ташкента, не доезжая километра два до Назарбека в махалле «Бирлик». Салах, хоть и жил с семьей в Чимкенте, но он устроил новоселье в новом доме, и мы, естественно, там были почетными гостями, и уже нам, другие пацаны приносили водку и чай, а мы важно сидели на ВИП местах, и после двухсот граммов водки чувствуя себя совсем взрослыми (студенты, только что, после службы в армии поступившие в ВУЗы или студенты уже заканчивающие ВУЗы, а на деле мы были тогда сосунками из самых неопытных и закомплексованных сосунков), давали пьяные советы друг другу на тему о настоящей любви.

В начале восьмидесятых годов Салах вернулся из Чимкента, продал свой дом на массиве Бирлик и купил две квартиры на Ц-1, а также купил дом в Кибрае и полностью перестроил его на современный лад.

У них с Мухаббат было трое детей, два мальчика и красавица дочь. Дети Салаха учились на отлично, в отличие от него самого, а Салах вкладывал в образование детей все свои средства и душу. Дочь Салаха закончив востфак ТАШГУ, уехала учиться в аспирантуру в Канаду, там она вышла замуж за канадца. Сыновья Салаха учились в Японии и в США. Салах в жизни не повышал голоса на свою Мухаббат, а Мухаббат живя с Салахом помолодела, морщинки и складки на её лице исчезли, она оказалась веселой, остроумной и гостеприимной хозяйкой. Салах часто устраивал домашние пловешники в Кибрае приглашая из своих кукчинских соседей, почему — то, только, нашу компанию, а не своих ровесников, хотя он старше нас на семь — восемь лет. Может Салах делал это потому, что он впервые познал свою Мухаббат как женщину, именно в нашем захудалом шалаше, и той июньской ночью, Салаху и Мухаббат этот шалаш показался царскими покоями, а курпачишка (стеганное одеяло), взятая напрокат из балханы Толика, королевским ложем. Да и слышали они, наверняка, как я шумно полз между кукурузой и кустами живой изгороди. Но как бы там не было, до конца девяностых годов, наша компания всегда была желанной в доме гостеприимных Салаха и Мухаббат.

В начале двухтысячных годов, заболела дочь Салаха и Мухаббата живущая в Канаде. Родители срочно вылетели к Мадинахон, так звали их дочь. Салах, Мухаббат и муж Мадины Джон, вместе с лучшими врачами Канады почти целый год боролись за жизнь Мадины. Дочь, уже будучи лежачей больной, как — то попросила Салаха прочитать ей суру Ясин из Корана, Салах, никогда в жизни не то что не бравший в руки Коран, но и в мечети бывавший, только, в исключительных случаях, не знал что и ответить дочери. Тогда выпускница нашей «Восточки», отличница Мадина, сама начала обучать отца азам чтения арабского алфавита и основам религии. Через полгода Салах уже сам читал Мадине суры из Корана, больная, но счастливая дочь ежедневно просила отца почитать ей несколько сур, тем самым приобщая Салаха к чтению Корана. А в последнюю неделю своей жизни, когда бедная Мадина уже знала что умирает, она не выпускала свою руку из рук отца и матери, и на ночь с ней оставался большей частью отец, да и Джон часто оставался с любимой женой, хотя ему надо было утром ехать на работу. В свою последнюю ночь Мадина умерла с вопросом к отцу, — » Папа, я ведь, только засыпаю, я ведь не умираю, правда, папа» ? После похорон Салах слег с инфарктом, его подлечили в одной из больниц Торонто, но когда после выписки из больницы он съездил к Мадине на кладбище, ему стало ещё хуже. Салаха снова положили в больницу, ему сделали шунтирование, и Салах, после операции, ещё год приходил в себя, так как кроме больного сердца всплыли многие другие болячки.

Оба сына Салаха и Мухаббат вместе с Джоном, как могли поддерживали родителей в тяжелые времена. Младший сын переехал из Японии в Торонто к родителям, а старший, который живет в США, ежемесячно навещает и содержит родителей. Салах и Мухаббат остались жить в Канаде. Салах сказал, что он никуда не уедет от могилы своей любимицы, научившей его читать Коран и приобщившей его к вере в Господа. В Торонто он обзавелся знакомыми из числа родственников Джона, живущими там земляками, как из Ташкента, так и из других городов, бывшей необъятной Родины.

 Вот таким образом Салах и Мадина оказались канадцами, уехав, буквально на пару месяцев, они уже одиннадцатый год живут в Торонто. Одна из квартир на Ц — 1, дом в Кибрае, дача в горах, и две машины, были проданы через родственников на оплату операции Мадины и самого Салаха, но это были очень маленькие деньги, а вторую квартиру на Ц-1, купленную специально для Мадины, Салах и Мухаббат никогда не продадут, они надеются, что когда сыновья и внуки будут навещать родственников в Ташкенте, им будет где остановиться. За квартирой присматривает племянник Салаха, сын его сестренки. Салаху и Мухаббат всегда помогали и помогают сыновья. Муж Мадины Джон, так сильно любил свою жену, что хотя прошло уже девять лет со дня смерти Мадины, но он и не думает о женитьбе, хотя его уговаривают как родители, так и Салах с Мухаббат. Джон возил Мадину на операцию в Израиль за четыре года до приезда её родителей, об этом Мадина и Джон не говорили родителям, чтобы не беспокоить их. Салах и дети после отъезда из Ташкента, больше там не бывали. Сыновья Салаха сейчас, даже между собой разговаривают по английски, но с родителями разговаривают по русски, эти ребята выросшие на Ц-1 совсем не знают ни родного узбекского языка, ни про кукурузные и футбольные поля на Кукче, ни про то как их родители полюбили друг друга ещё в самом детстве, ни про то, как их маму насильно выдали замуж, ни про то, как она боролась за свою свободу и любовь. Старший сын Мухаббат и Салаха женат на сибирячке из Омска, неведомо как попавшей в США, у них трое детей, две дочери и сын. Конечно, всему землячеству бывшего Союза в Торонто известно о мечте Салаха и Мухаббат женить младшего сына на ташкентской девушке, но это уже как фишка ляжет, так как родители никогда не будут навязывать ему свое мнение. Салаху нельзя летать на самолетах, но Мухаббат со старшей внучкой пару раз летали в Ташкент, проведать родственников. А к ним в Торонто недавно прилетала сестренка Салаха,

Зоура-опа, уж как обрадовались этому приезду Салах и Мухаббат, наверное и говорить не стоит, разговоры и воспоминания о Ташкенте, о родственниках, об изменениях на Кукче, не смолкали с вечера и до утра.

Кукурузное поле на широкой кукчинской улице Шерозий было вырублено в девяностых годах прошлого столетия, это случилось в годы начальствования в системе благоустройства Ташкента незабвенного Тохира, он же «Живой изгородь». Кому — то , эта земля оказалась более нужной. Потом, когда этот участок земли возделывал уже другой житель улицы Шерозий, из числа друзей или родственников «Живой изгороди», у него никак не получалось развести сад на месте вырубленного кукурузного поля. Деревья на его участке начинали засыхать через два — три года не дав никакого урожая, даже трава перестала там расти. Сейчас это место снова взял под свой контроль Ахмад, сын Эргаш — ока, который и начал первым сажать кукурузу на этом пустынном участке земли в шестидесятых годах, но прошло много времени после того как Ахмада отделили от участка, и сейчас Ахмад относится к возделыванию бывшего кукурузного поля без особого энтузиазма, так как у Ахмада давно имеется свой большой участок земли в Минводах,, купленный им сразу после вырубки кукурузного поля. Минводы находятся за Назарбеком, там Ахмад разводит овец, сеет овощи, клевер, и конечно кукурузу.

А на месте нашей футбольной поляны на улице Шерозий, в этом году начали строить спортивный центр с футбольным полем. Даст Бог, и нашей улице появятся свои Красницкие, Федоровы, Аны, Хадзипанагисы, Яшины, Пеле, Дасаевы, Руни, Марадоны, Месси, Роналдо и многие — многие другие великие игроки.

По пятницам, на торонтском мусульманском кладбище можно увидеть седого, статного мужчину с очень приятной женщиной, сохранившей красивую фигуру, и часто с ними бывает молодой импозантный мужчина, который читает суры из Корана на английском языке. Они долго сидят у одной из могил с надписью на памятнике, — «Любимой жене, дочери и сестре от мужа, родителей и братьев», на английском языке, а сверху арабской вязью написаны несколько цитат из суры Ясин.