Звёздная династия Искусство История Ташкентцы

Еще один очерк из архива Татьяны. Оцифровал Ильгиз Монасыпов.

Узбекское цирковое искусство расцвечено яркими созвездиями талантов. Из поколения в поколение передается их мастерство. Это — акробаты на лошадях, гротеск-наездники Ходжаевы, виртуозные джигиты на лошадях и комедианты на манеже Зариповы, гимнасты на турниках и трапециях Мадалиевы…
Более ста лет сверкает на небосклоне циркового искусства династия великолепных дорвозов-канатоходцев и симбозов-эквилибристов на проволоке, воздушных гимнастов и, не знающих себе равных, акробатов Ташкенбаевых.
Об этой удивительной, беспредельно преданной своему искусству семье пойдет повествование.

*   *   *

В марте 1958 года в Андижане отмечался необычный юбилей — 85-летие творческой деятельности Ташкенбая Игамбердыева. Из Москвы и Ленинграда, Баку и Магнитогорска, Хабаровска и Владивостока, Фрунзе и Душанбе телеграф доставлял слова поздравлений:
«Искренне желаем еще 85 на благо развития советского цирка, на радость нашим внучатам» (Баку).
«Поздравляем славным юбилеем, желаем долгих лет жизни и воспитания молодого поколения на благо нашего искусства.
Народный артист республики Юрий Дуров, народная артистка Узбекской ССР Лола Ходжаева».

«Работники культуры братского Таджикистана горячо поздравляют юбиляра, старейшего мастера узбекского циркового искусства, народного артиста РСФСР и Узбекской ССР, Ташкенбая Игамбердыева со славной датой 85-летия артистической деятельности, желают доброго здоровья, радостной жизни».
Товарищи по искусству и ученики выступили со специальной программой, посвященной юбиляру.
Среди тех, кто выступал в этот день, дети и внуки юбиляра: Абиджан, Шакирджан, Иркин, Камалджан, Алимджан, Доно и Мамлакат Ташкенбаевы.
Гордостью и славой узбекского советского цирка является этот худощавый высокий старик в темно-зеленом халате из бекасама, накинутом на плечи, из-под которого виднеется белая рубашка. Гордую голову его венчала в тот день, как и всегда, андижанская черная тюбетейка с белым тонким узором.
Вокруг Ташкенбая Игамбердыева собрались зрители, друзья, родные… Он шутил с ними, но мысленно был далеко отсюда, погрузившись в воспоминания детства. И он начал рассказывать:
«Отца моего звали Игамберды, но в народе он был известен под именем Хаджи-дорвоз. Мой дедушка, говорят, тоже был дорвозом, но его я не помню. Жили мы в Асаке, неподалеку от Андижана, где я родился в 1866 году. Наш кишлак был известен на весь Туркестан и даже за его пределами — считался родиной дорвозов. Почти все дорвозы Ферганской долины происходили из Асаки.

Абиджан Ташкенбаев – народный артист УзССР, художественный руководитель коллектива «Дорвозы»

Я с восторгом смотрел, как отец работал на канате высоко-высоко, под самым небом. Когда мне было пять-шесть лет, отец натянул проволоку — сим и  заставил стоять на ней, потом сделать один-два шага. Мне было страшно, но постепенно я стал привыкать к высоте.
Однажды отец посадил меня на плечи и приказал: «Ногами — под руки и зацепись за спину, a руками обхвати шею, но не крепко, чтобы я не задохнулся. Сиди – и не шевелись». Он стал медленно подниматься на дор, и чем выше, тем сильнее сжималось сердце от страха.
Я крепко помнил наказ отца: пальцами ног цеплялся за спину, а руками свободно обхватывал шею. Правда, непослушные пальцы порой судорожно сжимались, но какой-то внутренний голос подсказывал: «Свободнее, отпусти». Вниз я не смотрел, а только перед собой, и, конечно, ничего не видел. Отец со мной на плечах прошел по канату, потом спустился по веревке. Поставил меня на землю, улыбнулся, погладил по бритой голове и сказал: «Ничего, привыкнешь, со мной в первый раз было еще хуже…». И я уже думал о том, какой я смелый, что теперь из меня выйдет настоящий джигит.
Когда мне исполнилось семь лет, я уже выступал в паре с отцом.
В свободное время, чаще всего долгими зимними вечерами, отец рассказывал мне о своей жизни. Некоторые эпизоды запомнились  навсегда.
Прежде весь скарб дорвоза состоял из немудреного костюма: шаровары из плотного материала, пайнич — широкая лента в 10-12 сантиметров, которой обвязывали щиколотки ног, яхтак (белая рубаха), белбок (поясной платок) и, конечно, тюбетейка.
Выступали босыми, ноги были всегда в синяках и ссадинах, частенько кровоточили. А через несколько лет на них образовывались мозоли, которые служили надежными «подметками», никогда не изнашивались и не требовали сапожника. Бревна для строительства дора, канат, веревки предоставляли обычно сами зрители.

Акробатический этюд на ремнях

Однажды, еще до того как я появился на свет, отец отправился из Коканда Ташкент, прослышав  о большом сайиле — народном празднестве. А  где проходит  сайил, там обязательно выступают музыканты, кукловоды, танцоры, дорвозы. Шёл отец в Ташкент двенадцать дней и застал праздник в  полном разгаре. На площади выступали канатоходцы под руководством опытного дорвоза Соибходжи, который считал себя «белой костью». Отец подошел к коллегам, поздоровался, а когда настало время молитвы, попросил у Соибходжи халат — свой после долгого пешего перехода изорвался.
— Нет для тебя халата, — резко ответил тот, — убирайся туда, откуда пришел, — и зашагал прочь.
Обиделся отец — с собратьями по профессии так не поступают, и, перекинув через плечо трапецию и хурджин, отправился пешком в Туркестан — знакомый чайханщик сказал ему, что и там намечается сайил – народное празднество. Получив разрешение от администрации, отец с помощью любителей соорудил дор, и приготовился к выступлению. Местные музыканты — карнайчи, сурнайчи и доиристы завели призывную мелодию. Под дором собралась огромная толпа.
В числе зрителей были русские — офицеры и генерал. Отец отработал на канате и перешел на трапецию. При исполнении одного из трюков он сорвался и полетел вниз, но, к счастью, зацепился  за одну из растяжек, по ней спустился вниз и… откланялся как ни в чем не бывало. Содранные руки, ссадины на боку нестерпимо болели. К дорвозу подбежал один из офицеров и пригласил его к генералу. Тот спросил:
— Как получилось, что ты сорвался?
Отец ответил:
— Так мы всегда спускаемся на землю на первом выступлении.
— А еще раз пойдешь по  канату?
— Конечно, — ответил отец.
— Только без головоломных трюков.
 Выступление было повторено. Отцу дали много денег.  Он приехал в Ташкент и подарил Соибходжи красивый халат. Дорвоз-«белая кость», довольный подарком, приговаривая: «Ты мой лучший друг», тут же примерил его. Соибходжи даже не понял намека на свой грубый поступок.
Когда отец выступал в Ташкенте, ему сообщили, что у него родился сын. В честь гастролей он дал мне имя Ташкенбай. Отсюда и пошла фамилия нашей семьи дорвозов  — Ташкенбаевы. Отец  умер, когда мне едва минуло восемнадцать лет.
В старину считалось, что дорвозом может стать только родственник дорвоза. Редко кто отдавал нам в науку своих детей — уж очень опасная профессия.
А зрители любили выступления маленьких дорвозов. Выступления детей давали большие сборы.
До сих пор помню наставление отца: «Зритель не должен знать о трудностях нашей работы. Что бы ни случилось — улыбайся». И я улыбался. Улыбка помогла мне перейти с каната на проволоку.
К нам в кишлак приехала группа симбозов. Среди них были такие знаменитости по тому времени, как Мадалим-ака и  Худайназар-ака. С восхищением смотрел: я, как они проделывали сложнейшие трюки  на  амортизирующей проволоке.  Мадалим-ака работал с таким искусством, что, казалось, летает по воздуху и лишь иногда снисходительно ступает на ненадежную опору. Это решило мою судьбу.
Я последовал за актерами в Андижан. Впервые покинул свой кишлак. Учение было долгим — меня не сразу допустили к  симдору. Дело в том, что у Мадалим-ака и Худайназар-ака были свои дети, которых нужно было поскорее выучить. Ho когда я, наконец, попал на проволоку, то в первую же неделю начал выступать на высоте шесть метров. Худайназар-ака начал проводить со мной репетиции. Месяца через четыре я свободно работал на проволоке и чувствовал себя не хуже, чем на канате. Однако какое-то время еще был в услужении у своих «хозяев»: смотрел, за лошадьми, выполнял все поручения.
Почувствовав свою силу, я отпросился к матери. Учителя вручили мне три рубля медяками и с охотой отпустили: Мадалим-ака уже тогда считал меня своим конкурентом.
Наступила пора скитаний — тяжелая, голодная пора. Однажды, выступая в Ташкенте вместе со своим старшим сыном Кадырджаном, я сорвался с проволоки, зацепился за трос и, снова сделав оборот, оказался наверху. Бок ныл, хотелось кричать, но я повторял трюк и улыбался. Когда спустился вниз, идти уже не мог. Товарищи внесли меня в одну из комнат чайханы, а там, наверху, продолжалось представление. Нужно работать — базарный день. Когда опустилось солнце, я потерял сознание. Оказалась, при падении сломал три ребра. Лечили меня так: взяли кусок козьей шкуры, разогрели над огнем, намазали столярным клеем и… залепили бок. Думал, последний час пробил.
Я попросил, чтобы товарищи-артисты купили билет на поезд (в то время это была большая роскошь) и отправили вместе с Кадырджаном домой. Коллеги ответили, что билет мне купят, приставят провожатого, а Кадырджан должен остаться – сборы хорошие и ему нужно работать, тот же человек, если я поправлюсь, приедет за мной. И вот сын чайханщика доставил меня в Асаку.
Целый год пролежал я в постели, думал — не встану уже.
Сын чайханщика приезжал справляться о моем здоровье, а Кадырджан привез столько денег, что семье хватило на пропитание, пока я болел. Нас, артистов-бедняков, связывали всегда чувство дружбы и  взаимовыручки.

Мамлакат Ташкенбаева

В начале нынешнего столетия меня уже считали опытным дорвозом и симбозом, в народе называли «уста» — мастером. У нас, узбеков, каждый в своем ремесле — будь то гончар или чеканщик по меди, танцор или хлебопек — стремится стать виртуозом. Тогда и получает он от людей высокое звание «уста».
Помог укрепиться  моей репутации такой случай. Однажды, когда наша труппа выступала в Бухаре, пришел служитель из дворца эмира и заявил, что его величество  желает посмотреть выступление.
В летнем саду эмира встретил нас высокий чернобородый человек и спросил:
— Что тебе нужно для выступления,  дорвоз?
— Толстые шерстяные веревки…
— Еще что?
— Пять больших бревен  и  колья, чтобы  крепить растяжки.
 — Будет, — буркнул чернобородый и   исчез.
Вскоре слуги принесли всё необходимое. Натянули мы канат, укрепили растяжки, повесили трапецию и опробовали дор. Кажется,  готово.

Двойной шпагат

В большой деревянной беседке появился визирь. Мы сложили руки на груди, согнулись и склонили головы. Затем пришел эмир в сопровождении свиты. Мы прочли молитву и начали выступление. В этот день я проделал на доре всё, что мог. Знал, если не понравлюсь эмиру, тут же вышлют из города и навсегда запретят показываться в Бухаре.
Когда начал продвигаться с лангар-чупоном (балансом), какая-то предательская дрожь сковала ноги. К счастью, внизу не заметили. Потом, медленно пританцовывая  под звуки   бубна, дошел до второй растяжки и вернулся в том же ритме назад.
 А когда я пошел, приседая то на одно, то на другое колено, привычная дерзкая улыбка снова заиграла на лице. В этот момент чувствовал я себя куда выше того, сытого, довольного, который сидел под навесом в золоте  и бриллиантах.
 В конце показал  последний трюк — самый опасный. Завязал я себе глаза поясным платком. Пошел по канату, а дорога кажется длинной, нужно пройти через весь канат до верхнего мостика-площадки, где дорвоз отдыхает и готовится к следующему номеру, пока его товарищ работает на канате, или же перекидывается шутками с масхарабозом — актером нашего традиционного народного театра. Дошел до мостика, смахнул платок, кланяюсь, а эмир, вижу, хлопает в ладоши.
 И тут вдруг — целая буря аплодисментов. Внизу лишь эмир со свитой, откуда такие громкие рукоплескания? Глянул, а у забора, что окружал сад эмира, — толпа. Дорвоза даже высокие стены не скроют.
Стал работать на трапеции. У меня тогда много трюков было, и я закончил выступление номером высшего класса: броском с верхней площадки. Проводился он так: один конец веревки привязывался к щиколотке ноги, другой — к трапеции. Длина веревки три метра, плюс  расстояние до мостика – два метра, итого пять метров свободного падения.
Как я и ожидал, трюк произвел большое впечатление. Меня подвели к эмиру, который вручил мне дорогой халат и золотую медаль двора величиной с пиалу.
И вновь начались скитания в поисках куска лепешки.

Коромысло

К тому времени у меня уже были ученики: Дехкан, Хатам и старший сын Кадырджан. Они не только следовали моим приемам на доре, на трапеции, но и усложнили их. Особенно способным был Дехканджан. Он делал головокружительные трюки: стремительно бегал по канату с завязанными глазами, делал стойку на голове, пируэт с балансом на сто восемьдесят градусов, проводил баланс над головой за спину, опускал и вытаскивал его, проводя между ног; стоя на одной ноге, делал ласточку с балансом и без него. Отчаянным был Дехканджан и постоянно придумывал что-то новое, чтобы поразить зрителя. Он даже передвигался по канату с привязанными к ногам остро отточенными ножами. И, наконец, разнообразные прыжки и приседания во время бега по канату, которые до него никто из дорвозов не решался делать.
Летом 1908 года в Ташкенте открылась промышленная выставка. Со всех уголков края съехались не только ремесленники, но и артисты. Администрация выставки устроила соревнование дорвозов на приз. Меня удивил один из канатоходцев: он занимался лишь тем, что ходил с балансом, а затем пробегал по канату, везя перед собой тачку. Под канатом сидели малочисленные скучающие зрители. Решил и я попытать счастья. Начал сразу с прыжков, затем перешел на приседания с привязанными к ногам «тарелками». Смотрю — народу прибывает. Это придало мне силы. Привязал ходули и прошел, а затем станце­вал на канате. Слышу — внизу хлопают и кричат что-то подбадривающее. Тогда сменил ходули на рогатки и проделал несколько трюков. Вдруг снизу сообщают, что я награжден призом. Спускаюсь вниз, вручают грамоту, золотую медаль и парчовый халат — самую высокую награду конкурса. 3рители хлопают, поздравляют, но некоторые возмущаются. Слышу крики: «не успел приехать, а ему уже первый приз!». В ответ раздается спокойный голос распорядителя: «Нужно заслужить, господа!».
Итак, меня признали лучшим, дорвозом  и симбозом Туркестана. Но это не избавило меня от прежних скитаний в поисках заработка.
Когда свершилась Октябрьская революция, мне было уже за пятьдесят. Наша труппа, как и другие дорвозы, выступала в городах и селах на праздниках.
В 1930 году поступил я на работу в Узбекское государственное объединение музыкантов, эстрады и цирка. Впервые мы получили возможность трудиться, трудиться в полную силу, думать о своем искусстве! Мы стали получать зарплату. Теперь это кажется обычным, но тогда мы впервые почувствовали себя хозяевами своего завтрашнего дня.
Выступали мы в городах и кишлаках Узбекистана, а в 1935 году вдруг пришло приглашение из Москвы.
В Москву?! Мы изъездили Среднюю Азию, но в России еще никогда не бывали.
И вот на Казанском вокзале нас встречают, сажают на извозчика и везут в цирк. Ухаживали за нами как за какими-то знатными людьми, даже неловко. Переводчицей была Марьям-хон, моя сноха, жена среднего сына Шакирджана.
 Когда мы немного отдохнули с дороги,  посмотрели представления в цирке, походили по Москве, в Зеленом театре состоялся просмотр. Наше выступление очень понравилось, и было решено создать национальный узбекский номер. Для подготовки номера нас направили в Ленинградский цирк.
В тoт период в цирке шла упорная работа по созданию нового репертуара.
Готовились мы около трех месяцев. Танцы, музыка, костюмы — все узбекское. Впервые в жизни я лишь руководил сооружением дора.
Наконец, настал день, когда мы показали свой аттракцион, названный «Дорвозы». Впервые из-под открытого неба дор был перенесён под купол цирка. Номер прошел на редкость удачно: зрители были поражены необычным зрелищем. С тех пор узбекский дор завоевал себе прочную популярность в Советском Союзе.
После дебюта в Ленинграде отправились на гастроли по всей стране. Во многих городах побывали: в Томске и Магнитогорске, Казани и Астрахани, Днепропетровске и Ереване, Баку и Тбилиси, Минске и Киеве. Работали всегда без лонжи и сетки, чем немало удивляли собратьев по искусству.
В 1937 году в Москве состоялась первая декада узбекского искусства и литературы. В это время я с сыновьями Шакирджаном, Абиджаном и снохой Марьямхон работал в Уфе, куда пришла весть о том, что Узбекское правительство присвоило мне почетное звание «Герой труда». Удостоились его и такиенародные артисты, как Юсуфджан-кызык, доирист  Уста Алим Камилов, певец Мулла Туйчи.
В 1938 году состоялась наша премьера в столичном цирке. Все мы, конечно, волновались. Когда инспектор манежа Буше, старый, опытный артист, объявил наш номер, раздались лишь жидкие аплодисменты. Но вот на арбе с большими колесами, освещенные лучом прожектора, мы выезжаем на манеж. Начинается танец «Тановар», его мастерски исполняет Марьямхон. Кончила танец, а на доре Абиджан начинает выступление. После него – Шакирджан.  Я сам выступил напоследок.
Успех превзошел все ожидания. Пришлось повторить выступление на проволоке.
После Москвы мы снова поехали на гастроли в Ленинград. Здесь нас встретили, как родных, — ведь именно с Ленинградским цирком связано рождение аттракциона «Дорвозы».
На следующий год — в 1939 — советский цирк отмечал свое двадцатилетие. Мне присвоили звание Народного артиста РСФСР и наградили орденом Ленина. А на празднике пятнадцатилетия моей республики за труд и заслуги перед народом присвоили звание Народного артиста Узбекской ССР.

Пирамида

Летом 1944 года наш узбекский коллектив в составе семидесяти пяти человек приехал в Москву. Коллектив показал целую программу из трех отделений. Уже тогда выдвинулась способная молодежь — Лола Ходжаева и Абиджан  Ташкенбаев, Акрам Юсупов и Владимир Самохвалов, Хаким Зарипов и Замира Мадалиева — вот те, которые приняли из наших рук эстафету самобытного искусства узбекского народа. После выступлений в столице отправились в поездку по стране. Последний раз я выступал на канате в 1947 году в столице братской Киргизии — Фрунзе. Тогда мне  пошел восемьдесят первый год.
До 1949 года я был художественным руководителем Ташкентского государственного цирка. А когда исполнилось 90 лет, ушел на пенсию.
По моему пути пошли сыновья и внуки, и я очень горжусь ими».

*   *   *

Продолжим рассказ старого дорбоза, ветерана узбекского цирка Ташкенбай-ата. В конце 1966 года в Ташкентском новом цирке-шапито, который подарила Москва (старый пришел в аварийное состояние после землетрясения), Узбекистан отмечал 100-летие со дня рождения народного артиста РСФСР и Узбекской ССР, Героя труда Узбекской республики, кавалера орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», многочисленных медалей. Всего три года не дожил Ташкенбай-ата до своего столетия. В этот день на юбилейном вечере были его сыновья: семидесятилетний Кадырджан и пятидесятилетний Абиджан — народный артист УзССР и художественный руководитель коллектива, внуки — заслуженные артисты УзССР Доно, Иркин, Камалджан, а также Мамлакат, Алим, Джума, Алишер Ташкенбаевы.  Это они в честь юбилея отца и дедушки вместе со своими коллегами дали большое праздничное представление. О юбилее рассказывали газеты, радио и телевидение.
 Династия Ташкенбаевых — гордость народа Узбекистана. Не случайно, конечно, что именем Ташкенбая Игамбердыева названы улицы в Ташкенте, где он жил, и на его родине в Асаке.
Художники создали скульптуру и живописный портрет старого канатоходца. Занять место на канате уже готовится сейчас пятое поколение звездной династии.
Так живет и расцветает в Узбекистане древнее, но вечно прекрасное народное искусство.