Записки о былом. Воспоминания обрусевшего армянина. Часть 3 История
В голодные 1932-33 годы на меня, б-7-летнего мальца, возлагалась обязанность отоваривать продовольственные карточки. Они полагались всем чпенам семьи, но нормы выдачи хлеба и других продуктов (масла, сахара и соли) для разных категорий населения были различны. Помню, у отца они были самые высокие. Его карточка отличалась от остальных «по весу», цвету, а над¬пись «Красный партизаня давала право не только отовариваться без очереди, но и получать вместо ржаного хлеба — белый, пшеничный.
Но всё проходит, и гражданская война тоже. Нужно было устраиваться, налаживать мирную жизнь. Отец поступил в мастерскую к Араму, освоил новую профессию, стал прилично зарабатывать. Мастерская размешалась в доме у деда, но вход в неё был с улицы. В этом доме вместе с родителями, братьями, сестрой и дочкой проживала моя будущая мама. Здесь и пересеклись жизненные пути Каяны и Воскана. Они поженились, получили комнату в коммунальной квартире и стали жить семьей в 3 человека: муж и жена с дочерью от первого брака.
Это мои родители. Фото вделаны в разное время. К сожалению, не сохранилось ни одной совместной фотографии. Семейный альбом со всеми фотографиями, в том числе и детей, нелепо сгинул вместе с родным домом. К стыду, некому было вывезти даже эти семейные реликвии. А как бы они были сейчас кстати!
В этом браке мама родила ещё трёх детей: меня (в 1926 г.), Володю (в 1927 г.) и Алёшу — в 1930 году. Однако в метриках (так называлось тогда свидетельство о рождении) он был записан как «Арзуман». Почему так назвали младшего брата — не знаю. Ведь всю жизнь все, в том числе, и сама мама, звали его Алеша.
Хорошие заработки и «сапожное окружение» губительно влияли на отца. Почти каждый вечер он отправлялся в городской парк, тогда говорили «сад», и допоздна азартно, на деньги играл на бильярде. А известно, что где бильярд — там и безмерное винопитие. На этой почве в семье наступили разлад, ссоры, которые плохо бы кончились. По настоянию мамы отец сменил работу.
Он устроился работать в райфинотдел налоговым инспектором. От человека, занимавшего эту должность, требовалось быть грамотным, знать местные национальные языки, уметь оформлять налоговые документы, а главное, постоянно быть в командировках по району. Эта работа как нельзя лучше подходила отцу, так как он был грамотен, свободно владел русским, армянским, туркменским, почти не отличающимся от турецкого, который прекрасно знал с детства. А выезжать в города, посёлки и аулы верхом бывшему кавалеристу было даже в удовольствие. Тем более, что для содержания лошади были все условия: мы тогда жили в караван-сарае и под кладовку и хлев для скота нам выделили бывшую конюшню.
Это (изображение не сохранилось при оцифровке, ЕС) 1-я страница моих метрик — свидетельства о рождении. На них сохранились записи о прививках от ослы, кори и других болезней. Проставлен треугольный штамп «ЗаборныйПВЛИСТОК ВЫДАН». «ПВ»-означает «продовольственно-вещевой». По этим заборным листкам в специальных магазинах продавали молоко, манную крупу и другие «детские» продукты, а также детскую одежду, бельё и обувь. Есть также отметка о выдаче паспорта по достижении 16 лет.
Надо рассказать о тогдашнем Мерве. Населяли его примерно 15 тысяч жителей. Архитектура домов, их внутренняя планировка показывали, откуда приехал и какой национальности их бывший строитель или хозяин дома: у домов русских окна и парадные входы — на улицу, у кавказцев — вход со двора и обязательно большие, просторные веранды. Дома азиатов вовсе не имели окон на улицу. Но здания, предназначенные для служебных целей и мелких предприятий, строились только по-европейски — окнами и парадными входами на улицу. Город заложен в сейсмоопасной зоне, поэтому с самого начала строились только одноэтажные здания. Выше были лишь колокольни церквей, мечеть, водонапорная и пожарная башни. И правильно делали. Страшное землетрясение 1948 года, полностью разрушившее Ашхабад, унесшее жизни сотен тысяч жителей, подтвердило верность решения строителей.
В связи с этажностью мне припоминается неприятный случай. Через год после переезда в Ташкент мама отправила меня в Мерв к сестре Люсе, которая готовилась к переезду к нам. Со мной должны были отправить какие-то вещи. В Мерве соседским ребятам я возьми да похвастайся: в Ташкенте, мол, есть четырёхэтажные дома. И напоролся: один из мальчишек поднял меня на смех, уличив во лжи. Оказалось, он жил в Ташкенте, но зданий выше 3-х этажей не видел. Конечно, он был прав, но надо же было мне чем-то похвастаться? А ещё это лето мне, 11-летнему пацану, запомнилось очень важным событием: я научился кататься на двухколёсном взрослом(!) велосипеде, моего зятя Ерванда, на котором он обычно ездил на работу.
Еще одна местная особенность: плоские саманные (смесь глины с соломой) крыши караван-сараев и домов среднеазиатов. Дожди здесь бывают несколько раз в год, и то слабенькие, так что са¬манная крыша не успевает промокнуть даже наполовину. Для нас, ребятишек, эти плоские крыши были излюбленным местом для игр и общения: старшие не видят и не мешают. К тому же с крыш вид¬но веб, что делается в соседских дворах. На крышах мы скрывались от наказания матери: туда она не полезет. А вот от отцов туда не убегали: знали, что отец и за лазанье по крышам добавит.
Роль коммунальных квартир выполняли «номера» в бывших караван-сараях. Четыре стороны квадратного участка земли заст¬роены разными помещениями. По трем сторонам — людские, их 20- 30. По четвёртой — помещения для складов или скота (хлевы и конюшни). Первые — жилье для людей — имели двери и окна во двор, а главное, широкие навесы по всему фасаду, защищавшие от палящих солнечных лучей. Эти открытые террасы очень облегчали быт жителей. Всю весну, лето и осень здесь варили, спали, ели. В комнаты перебирались лишь на зиму, когда холодало. Под потолком навеса от назойливых, вездесущих мурашей прятали съестное. Ящик с продуктами поднимали наверх на тонком шнуре через ролик, свободный конец шнура привязывался к вбитому в стенку крюку, обмазанному какой-то пахучей черной гадостью.
Окна и двери всех помещений выходили только внутрь двора. На улицу нет ни одного окна или лаза. Только массивные, крепкие ворота с калиткой. Ворота на ночь, как в крепости, надежно запирались. Если жилец вернулся поздно, а они уже заперты, надо, постучав железной колотушкой, прикрепленной к воротам, вызвать привратника (сторожа). Он через окошечко в калитке справится, кто пришел, после чего впустит во двор запоздавшего жильца и получит свои «законные» чаевые.
Такая планировка и предосторожность были далеко не лишними. Даже в тридцатые годы, т.е. через 12-15 лет после установления советской власти, на Мерв и города Мургабского оазиса делали набеги вооруженные бандиты. Что интересно, о предстоящих набегах обычно шептались, к ним готовились: прятали ценные вещи, девочек и молодых женщин. Бандиты верхом на лошадях врывались в город, грабили магазины и склады, а также богатых жителей и быстро исчезали. Иногда на подходе к городу бандитов встречали кавалеристы. О сорвавшемся набеге банды население узнавало, услышав частые выстрелы и взрывы, раздававшиеся на окраине города.
Помнится, когда мы жили в караван-сарае, привратником был косоглазый, нескладный, придурковатый афганец Фирюза, одиноко живший в своей убогой, тёмной каморке. Днём он убирал, подметал и поливал двор колодезной водой, а в свободное время плёл из лоскутов верёвки. Ночью же сторожил покой жильцов. Мы, глупые дворовые мальчишки, дразнили, даже задирали его, мешая творить намаз. Мы были храбры, так как знали, что он нас не тронет.
Такие дома строились до революции в городах, расположенных на путях верблюжьих караванов, следовавших из Афганиста¬на, Ирана, Индии и Китая с грузом, как говорили, колониальных товаров: шёлка, парчи, ковров, сухофруктов, пряностей, чая и прочего. Караванщики устраивались в комнатах, а скотину размещали в конюшнях или в центре просторного двора, где установлены горизонтальные коновязи. К ним и привязывались лошади, верблюды и другая скотина. В центре двора обязательно стоял колодец, как правило, с солёной водой, непригодной для питья. Но и без такой воды в тамошних условиях обойтись было нельзя. Солёной водой из колодца мылись сами, купали скотину, стирали одежду, мыли полы, а вечером поливали двор, отчего становилось чуть прохладней. Земля во дворах от солёной воды была белесой, хрустела под ногами.
В предыдущей сноске я упомянул кавалерийский полк, расквартированный на окраине города. В этот полк я часто ходил с товарищами купать лошадей. Садишься верхом на лошадь без седла (оно при купании не нужно), и в сопровождении дяденьки-красноармейца — так назывались тогда солдаты Красной Армии-едешь к реке. Если пацанов набиралось мало, то рядом ведёшь за уздцы ещё одну лошадь, а иногда две. Едешь на лошади гордый, кажется, что все на тебя смотрят и восхищаются: «Вах, какой джигит едет!». В реке сначала, посвистывая, дашь лошади напиться. Затем железным и волосяным скребками усердно почистишь её бока, спину, ноги, после чего, как следует искупаешь её и опять верхом возвращаешься в полк.
«Вода — это жизнь». Но для жителей жарких пустынных регионов она больше, чем жизнь! А как тогда было в Мерве с водой? Строители города знали о здешних солончаковых почвах и особенностях грунтовых и глубинных вод: они солёные. Поэтому питьевой могла быть только речная вода из Мургаба. Построили водопровод. Воду из реки насосами закачивали в огромные емкости. В них вода отстаивалась, хлорировалась, затем насосы гнали её на высокую водонапорную башню, а уже оттуда она поступала в водопроводную сеть. Все сооружения, башня и ёмкости назывались «водокачка». Сложность и трудоёмкость «вододобычи» обусловливали дороговизну и дефицит питьевой воды в городе. В связи с этим она нормировалась: продавали по одному ведру в сутки на человека.
Пункты отпуска-продажи воды — небольшие кирпичные будчонки — находились на всех перекрёстках главной городской улицы. Воды хватало не всегда, поэтому очередь старались занять пораньше. Приносили свои пустые вёдра и ставили их за вёдрами тех, кто пришёл раньше. И уходили по делам. «Ведёрная» очередь растягивалась на целый квартал, отчего вёдра устанавливали змейкой. Рядом лежали коромысла и сбитые из 4-х реек «квадраты» или фанерные кружки: их клали сверху ведра, чтобы при быстрой ходьбе вода не расплескивалась. Люди собирались к назначенному часу. Приходил «Водолей», ему через окошко отдавали талоны, он открывал кран, следя за тем, чтобы вёдра ставились «нормальные», и норовил каждое ведро не долить. Люди шумели: «Мало налил, имей совесть, долей!». Иногда воды хватало не всем, тогда возвра-щались домой с пустыми ведрами и одалживали её у соседей.
Очень важно было сохранить воду, чтобы не стала затхлой. Её держали в 5, 10 и 20-литровых кувшинах из обожжённой глины, имевших характерную «азиатскую» форму: «пузатое тело» и узкое невысокое горлышко. Кувшин несколько раз обматывали мокрой мешковиной. Влага, испаряясь с неё, «отдавала холод» пористой поверхности кувшина. Поэтому вода в кувшине, несмотря на жару, была всегда холодной, свежей и вкусной.
Но бывало, когда холодной, ледяной и почти чистой водой мы, пацаны, упивались. Мы жили рядом с железнодорожной станцией. Там иногда стояли длинные серые вагоны с надписями «Ледники». В них перевозили скоропортящиеся продукты, фрукты и овощи. Прохладу в вагоне поддерживали длинными брусками льда, которые закладывались в этажерки вдоль стен. Оттаявшая вода через отверстия внизу капала или утекала слабой струйкой наружу. Вот эта вода и была нашей драгоценной добычей. О прибытии «ледников» узнавали немедленно: беспроволочный телеграф действовал безотказно. Важно было быстро найти посуду, в которую набрать воду, лучше, если большую бутылку. А тогда, не как сейчас, бутылками не разбрасывались. Бывало, найдешь бутылку, а она пахнет керосином. Приходится её очищать: заткнёшь в неё кусочки газеты, добавишь немного песка, зальёшь водой и… пошёл её трясти. И так несколько раз, пока запах не исчезнет. Подставишь бутылку под струйку (или капли!), наберёшь холодной воды и с наслаждением пьешь её, выпендриваясь, из горлышка. Хорошо! Совсем так, как сейчас пьют пиво!
В городе было несколько колодцев с пресной холодной водой. Но все они были вырыты во дворах хозяев частных домов. Цена за воду из таких колодцев была намного больше той, что в городских водопроводных будочках. Да и не всегда она была: как только уровень воды достигал определённой метки, колодец закрывался на замок. Хозяин был строг, требовал аккуратности, нельзя было, доставая воду, греметь ведром. Его нужно было опускать в колодец медленно, руками тормозя скорость вращения ворота, с которого разматывалась цепь. Нельзя было разлить воду на землю. Нарушившего эти правила сначала ругали, а если это повторялось, он попадал в «чёрный список», его больше к колодцу не допускали. Это было большим наказанием. Дело в том, что в городской водокачке часто что-то ломалось, и тогда несколько дней воды не было вообще. Вот эти колодцы и были «палочкой-выручалочкой» для тех, кто не запасся водой заранее. Выше я рассказал о том, как в жаркой безводной Азии хранят воду в кувшинах, но не уточнил, что в них хранят только колодезную воду. Мургабская, даже водопроводная, не годится из-за большого содержания в ней ила и песка: кувшин быстро засоряется, и его уже не вычистишь — внутрь из-за узкого горлышка не залезешь.
Вдоль всех городских улиц между тротуаром и проезжей частью были прорыты канавы (в Азии их называют арыки) шириной примерно сорок, а глубиной пятьдесят сантиметров. В эти арыки с помощью водозаборного колеса должна подаваться вода, которая, растекаясь, поит деревья, высаженные вдоль улиц. От взрослых я слышал что, так оно до революции и было. Но в советское время арыки разрушились, по ним давно уже не текла вода. Да и водоподъёмное колесо беспризорно стояло на берегу Мургаба.
Впрочем, однажды мне арыки помогли. По ним я, семилетний пацан, голым пробирался домой, прячась от людского глаза. Дело было так. Я пошёл купаться. На мне были новые трусы, только что сшитые мамой. Возможно, я похвастался ими незнакомым мальчишкам. Они стали купаться без трусов и мне посоветовали поступить так же. Я последовал их совету, но после купания моих трусов на берегу не оказалось: их украли те самые мальчишки. Вот и пришлось добираться домой по арыкам, а дома получить материнский нагоняй. Этот случай запомнился на всю жизнь, больше голым «на природе» я уже никогда не купался.
Наверно, моему Читателю все эти подробности покажутся занудливыми, растянутыми. Но, поверьте, «водяной вопрос» так засел в моей памяти, так ярко всё видится и вспоминается, таким важным кажется, что рука, разбежавшись, не останавливается.
Хорошо помню, как родственники и соседи, узнав о предстоящем нашем отъезде в Ташкент, горячо одобряли смелое мамино решение, а из достоинств Ташкента бопьше всего нахваливали отличное качество питьевой воды. Даже мысль о том, что на новом месте легче будет жить материально, что в Ташкент перебираемся к родному её брату, который поможет поставить на ноги трёх малолетних сирот-племянников, оказывались второстепенными, не главными. Главным считалось качество и вкус питьевой воды. А уж об этом они знали.
Спасибо, Евгений Семенович! Читается с интересом и многое вспоминается из рассказов старших. У меня в Мерве родственники жили.
VTA[Цитировать]
Интересно. Спасибо!
Любовь[Цитировать]