Взаимоотношения Алишера Навои и султана Хусейн-Мирзы. Часть I История

Семенов А. А.
Источник.

Взаимоотношения знаменитого поэта, литератора и мецената Алишера Навои и последнего тимурида султана Хусейн-Мирзы за последние годы привлекли внимание писавших об Алишере в связи с тем, что он признан основоположником узбекской литературы. Едва ли не первый толчок к разрешению вопроса о взаимоотношениях этих лиц был дан акад. В.В. Бартольдом1. Основываясь на концепциях, изложенных им в главе V «Годы немилости и упадка влияния (1487-1494)», отчасти поддаваясь стремлению к модернизации – видеть в великом человеке революционера, некоторые, писавшие об Алишере, хотели представить его взаимоотношения с султаном как взаимоотношения «царя и поэта» (аналогия: Николай I и Пушкин). Представляли так: Алишер — пламенный обличитель порочной жизни и тирании султана Хусейн-Мирзы и потому гонимый и преследуемый султаном, а последний – деспот, проводивший время в пьяных оргиях, пытавшийся отравить поэта2, «с каждым днем терявший интерес к стремлениям и желаниям Навои».

Поэтому, «чувствуя отвращение к дворцовым интригам, во главе которых стоял Хусейн Байкара, Навои в 1476 г. оставляет свою должность; после этого он 11 лет не принимает участия в государственных делах»3. Навои представляется гонимым и преследуемым, а султан Хусейн и его окружение — невежественными, тупыми, злыми и жестокими преследователями, потому что Алишер изобличал их тиранию, корыстолюбие, попрание народных интересов и прочие пороки и нравственное уродство правящей клики. Приводят в качестве примеров отрывки поэтических и прозаических произведений Навои, в которых поэт обращается к правителю, судье и другим правящим лицам с поучениями и наставлениями, призывая их быть честными и благородными, справедливыми к народу и указывая, какими побуждениями и чувствами должны они руководствоваться. По существу, это тот род назидательной и поучительной литературы, который в абстрактной форме был свойственен персам и туркам с отдаленных (доисламских) времен. Поэтому документальным материалом для подтверждения вышеназванных положений эти извлечения ни в какой мере служить не могут.

Взгляд на Алишера Навои как на пламенного революционера и народного трибуна широко распространен. Яркий пример тому – сценарий фильма о Навои, последняя сцена которого заканчивалась появлением Навои из растворившихся ворот дворца с возгласом к толпам народа: «К оружию, народ, свергнем тирана!». Так попиралась историческая правда.
В настоящей статье я привлекаю некоторые материалы мемуарного и документального характера, относящиеся к личности Навои и к его взаимоотношениям с султаном Хусейном-Мирзой. Этот исторический материал, освещающий личность знаменитого писателя и государственного человека, а также отношения к нему его государя, до сего времени не был никем использован.
Алишер происходил из уйгурских бахшей, как свидетельствует Мирза Хайдар-дуглат4, т.е. из секретарей и письмоводителей уйгуров, писавших по традиции и при тимуридах на уйгурском языке некоторые официальные бумаги. По рождению он принадлежал не к родовой знати, не к «знатной служилой аристократии», как говорит Бартольд5, а к потомственным канцелярским чиновникам. Поэтому понятны слова Бабура, что «он не был бекского достоинства» …)6, а если его отец, Кичкине-бахадур, бывший, по словам Мирзы Хайдара, «достойным мужем», был в свое время правителем (беком) Себзевара, то это было лишь случайным эпизодом в его биографии, ни в какой степени не позволяющим причислить Навои к родовой аристократии. Но, будучи школьным товарищем султана Хусейн-Мирзы, он с детства вращался в придворном кругу. «Алишер с малолетства был дружен с мирзой султан Хусейном», – отмечает Мирза Хайдар7. Он был его приятелем, – говорит Бабур, – и в детстве они были школьными товарищами, дружба (у них) была большая»8. Этим дружеским отношениям не помешала и долголетняя разлука. Когда султан Хусейн в 1469 г. овладел Гератом, то Алишер поспешил к нему в Герат, где нашел весьма радушный прием. «Когда мирза стал государем, – пишет Мирза Хайдар, – Алишер стал безотлучно находиться при нем. Мирза оказывал ему безграничное покровительство, а Алишер покровительствовал даровитым людям, так что все талантливое и бесподобное, появившееся в то время в человеческой среде, в подавляющем большинстве обязано его стараниям»9.
Через четыре года (в 1472-1473 г.) Алишер был возведен в высокое звание эмира, и эпитет «великий эмир» (эмир-и-кебир; сокращенно – мир) остался за ним навсегда.
Судя по словам Мирзы Хайдара, звание эмира, несомненно, было связано с должностным положением, с выполнением определенных служебных обязанностей. В ведении Алишера за время нахождения его у власти эмира были: лица, состоящие на государственной службе, свитские особы, монетный двор и государственные конюшни со всеми государственными постройками10.
Алишер «проявил рачительность и скопил такие богатства, что его ежедневный доход с его собственных земель выражался в сумме 18 тысяч шахрохи»11.
Если считать, что стоимость одной монеты шахрохи равнялась кёпекскому динару со стоимостью по Бартольду, 50 коп.12, то ежедневный доход «великого эмира» составлял 9000 руб. золотом или 270 тыс. рублей в месяц, что при чрезвычайной дешевизне тогда в Хорасане, о чем свидетельствует современник Алишера Исфизари, составлял колоссальную сумму. Сосредоточение в руках Алишера столь огромных материальных средств можно объяснить лишь тем обстоятельством, что в государстве Тимуридов, в частности в империи султана Хусейна, определенной штатно-окладной системы жалованья служащим не было, а существовала та же система «кормления» административных лиц за счет населения, которая была свойственна всем тюркским государствам Средней Азии XV в. Нельзя признать правильным мнением Бартольда, что «не на свои личные средства Мир Али-Шир мог бы проявлять ту обширную меценатскую и строительную деятельность, о которой говорит источник, что широкое строительство Алишера производилось за счет государственных средств и было одной из причин тех затруднений, которые испытывала в то время казна султана Хусейна и которыми была вызвана временная опала самого Мир Али-Шира»13. Также отпадает и категорическое утверждение современного биографа Алишера, что «доставшееся после отца богатое наследство и доходы от него он тратил на постройку медресе, бань, больниц и ремонт старых зданий»14, тем более, что это не подкреплено никакими ссылками на источники.
Спрашивается, почему же Алишер до конца жизни сохранил свои огромные богатства. Ответ, несомненно, может быть один: в силу того «безграничного покровительства» (…) или «безграничного доброго отношения» (…), которое питал к Алишеру султан Хусейн-Мирза, о чем столь определенно говорит Мирза Хайдар и что подтверждает его двоюродный брат султан Бабур. Не менее важно отметить и то, что Алишер, по-видимому, платил государю «безграничною» преданностью до конца своей жизни, хотя сам он – при уме очень тонком и проницательном – отличался тяжелым и весьма неприятным характером.
«Он был человеком в высокой степени тонкого ума и прекрасного воспитания, – характеризует Алишера Мирза Хайдар, – он требовал, чтобы все люди были такого же рода и воспитания, и потому ему трудно было ладить с людьми, вследствие чего возникали (для него и для других) многие неприятности. У Мир Алишера кроме высокомерия и вспыльчивости, других недостатков не находили»15.
Совершенно так же говорит и Бабур о манере Алишера держать себя с людьми: «Характер Алишер-бека был известен, как высокомерный (…). Люди воображали, что его высокомерие происходит от гордости своим положением, но это не так: это качество у него было врожденное, и в бытность свою в Самарканде он также держал себя высокомерно»16. И портрет-миниатюра Алишера работы известного художника конца XV в. Махмуда «Музаххиба», составляющий собственность Иранского правительства, вполне подтверждает эти отзывы. Несмотря на условность письма, этот портрет все же остро передает внутреннюю сущность Алишера на склоне его жизни: высокая интеллектуальность, тонкий скептицизм с едва заметной сардонической усмешкой, сознание собственного достоинства и высокомерие, – все это отражено в этом столь выразительно преданном лице17.
Алишер посвящал многие свои произведения султан Хусейну со всеми приличествующими государю эпитетами и высокими титулами и даже отдельными хвалебными одами. По заказу султан Хусейна произведения Алишера переписывались для его библиотеки знаменитейшими каллиграфами, как это мы можем усмотреть из «Дивана юности» (…) в чудесном лицевом списке «царя каллиграфов» султана Али-йи Мешхади, исполнившим рукопись «для сокровищницы султан Хусейн-Мирзы» (ИВ АН УзССР, № 1995). Подносившиеся султану великим поэтом произведения, оформленные непревзойденными гератскими мастерами художественной рукописи, можно думать, принимались им более, чем благосклонно. Так, в 889/1484 г. законченная составлением «Пятерица» (Хамса) была преподнесена Алишером султан Хусейну с надлежащим посвящением, но тут произошел следующий любопытный эпизод, который рассказывает Васифи. Султан, приняв рукопись поэмы, сказал автору: «Вот уже долгое время между нами и вами лежит все случившееся в нашей жизни, и сегодня самое подходящее время, чтобы все это получило свое наглядное утверждение и признание». Султан разумел под случившимся те хорошие отношения и то расположение, которое он питал к Алишеру, называя его своим пир’ом. «Боже мой, боже мой! – воскликнул Алишер. – К чему эти слова?! Я – ученик, а вы мой пир». Себя он называл мюридом. Султан потребовал объяснить, кто такой пир и мюрид.
«Мюрид тот, – отвечал Алишер, – для которого существует только одно – исполнять все желания своего пира». «Совершенно верно», – заметил султан и приказал привести своего серого коня, который был столь быстроходен, что чернота ночи и белизна дня в нем составляли неразлучную пару, скакуна, подобного которому никто в мире не видел. Султан сказал Алишеру: «Так как вы стали (теперь) моим мюридом, а я пиром, то мое желание таково, чтобы вы сели на этого коня, а мы последуем около вас пешком».
Алишеру ничего не оставалось сделать, как сесть на подведенного коня, но едва он вложил ногу в стремя, как скакун, никогда никого, кроме султана, не имевший всадником, рванулся и кинулся вскачь, но султан крикнул ему, и конь остановился, пока Алишер не сел на него. Но как только Алишер увидел, что султан бежит сбоку, он упал в обморок, так что его вынуждены были подхватить и снять с коня18.
Чтобы понять некоторую специфичность всего происшедшего, следует сказать, что Алишер за семь лет до этого вступил в дервишеский орден «накшбендия», но склонность к суфизму, к обрядовой его стороне он питал, по-видимому, и до этого. Бабур, говоря о Кемал ад-дин-Хусейне Газергахи, замечает: «Хоть он не был суфием, но был примкнувшим к суфиям (…); у Алишер-бека такие примкнувшие к суфиям собирались и устраивали экстатические радения (…) и сим; (дервишескую музыку)19, так что султан Хусейн имел известные основания, хотя бы и в иронически-дружественном тоне, называть Алишера пир’ом в суфийском смысле.
Предположение Бартольда о «годах немилости и упадка влияния» основываются главным образом на том, что «султан Хусейн хотел вернуть к власти Маджд-ад-Дина (сановника, бывшего заместителя государя в диване), но этого не допускал Мир Али-Шир, поэтому султан начал с того, что предложил Алишеру занять должность хакима в Астрабаде. После долгих отказов последний был вынужден согласиться и уехать. Причины, побудившие султана так действовать, объяснены у Бабура, на которого ссылается Бартольд и мастерски пересказывает текст Бабура. Он сообщает, при каких обстоятельствах произошло возвышение Маджд-ад-Дина, как он привел в цветущий вид государство и финансы, как им все были довольны, но Маджд-ад-Дин держал себя враждебно со «всеми беками и должностными лицами с Мир Али-Широм во главе; их стараниями и усилиями он был низложен и подвергнут заключению»20. Обо всем этом рассказывает Бабур, но у него нет слова, чтобы за эти интриги против Маджд-ад-Дина Алишеру было предложено занять пост правителя Астрабада. То, что султан действовал так, чтобы избавиться от Алишера, – это заключение принадлежит Бартольду.
По словам Хондемира, «в зиму 892/1486-1487, когда высокостепенный государь расположился зимовать в Мерве, владыке мира, его мироукрасительная мысль признала необходимым призвать из Джурджана на службу при высочайшем пороге эмира Могола – бывшего правителем Джурдана после смерти эмира Вели-бека, а приближенного его султанского величества, эмира Низамуддин-Али-Шира, возвеличить предложением ему правления «страною победы» (дар-ал-фатх), Астрабадскою областью. Когда (Мирза) открыл рассудительному эмиру тайное (своего) светозарного сердца, то тот вследствие избытка любви благоуханного (своего) чувства (к Мирзе) по отсутствию ручательства (в выполнении) важнейших государственных дел и по великому значению к (мистическому) пути ради получения божественного благорасположения сначала отказался от этого предложения, но после убедительной просьбы и настаивания (Мирзы) он согласился и отправился туда»21.
Как следует из точного смысла этих слов историка и близкого к Алишеру лица, в них нет ни слова о том, что это была опала Алишера или немилость к нему за его интриги или борьбу против Маджд-ад-Дина и что предложение «великому эмиру» отправиться в Астрабад будто бы было своего рода ссылкой в далекую глухую провинцию22 не подтверждается никакими источниками. Надо знать, что представлял собой Астрабад в эпоху султан Хусейна, чтобы отказаться от представления, что это была глухая провинция или какой-то «отдаленный городок». Современник Алишера, Исфизари, в своем труде, существующем, к сожалению, в редких рукописях, посвященном (судя по заглавию) описанию города Герата, а в действительности рисующем экономическое состояние империи султана Хусейн-Мирзы, сообщает об Астрабадской провинции чрезвычайно интересные данные. Он отмечает, что по своей приятности и прелести Астрабад бесподобен. Большая часть зеленого покрова Астрабада состоит из фиалок и нарциссов при необычайном обилии разных душистых трав. Чрезвычайно широко развитое шелководство составляло важнейшую статью торговли этой области. Астрабадский шелк купцы вывозили в разные страны света. Такого количества золота (в смысле наличных денег), которое поступало из этой области в казну султана, не давал весь Хорасан, так что одни лишь закэтные сборы по Астрабаду за год выражались в сумме 70 кёпекских туманов, т.е. примерно 350 тыс. рублей в нормальной (быть может, даже золотой) валюте23. Ежегодно отсюда в казну султана поступало хараджных сборов на 500 тыс. дирхемов (около 250 тыс. рублей). «Всякий, совершивший путешествие в эту область, – говорит Исфизари, – в большинстве случаев становится богатым, почему область эта благословенная». «И действительно, украшение и убранство Герата зависит от совершенных и привлекательных провенансов этой области, потому что со всех сторон света купцы, торгующие мануфактурными изделиями и дорогими товарами, привозят их в Астрабад ради (местного) шелка, а отсюда все это идет в Герат. Апельсины, лимоны и померанцы, служащие украшением гератских базаров, – из этой области. Готовые деревянные изделия из корня, тростника и бука получаются оттуда во множестве». Таким образом, Астрабад с прилегающими к нему районами, именуемый Табаристаном, составлял ту богатейшую пограничную область империи султан Хусейна, через которую шли оживленные сношения не только с Кавказом, но и с Западной Европой, куда сбывалась большая часть главнейшего продукта края – шелк, в обмен на который поступали всевозможные товары Запада. Это была богатейшая область с широко развитым ремесленным производством. Земледелие же, судя по скромной цифре хараджной подати, не имело особого значения. И, если султан Хусейн называл Астрабад «дар алфатх», т.е. «обителью победы», как говорит Исфизари, то потому, что из Астрабада начались его военные выступления, доставившие ему обладание престолом Герата24, то совершенно понятно, почему Астрабадская область считалась «благословенною», почему она давалась в управление наследникам престола или особо доверенным лицам султана, почему сам султан при возникновении там беспорядков спешил туда с войсками, чтобы удержать эту жемчужину царства в своих руках. Поэтому и назначение Алишера правителем Астрабада едва ли было изгнанием, почетной ссылкой в отдаленную глухую провинцию. Приведенные слова Хондемира ни в какой мере не подтверждают этого, а мотивы отказа Алишера занять это место и вовсе противоположны такому утверждению. Тем более, что за 10 лет до этого (881/1476-1477 г.) Алишер, как упомянуто выше, вступил в орден «накшбендия» и «добровольно отказался от всякого блеска и почестей и вступил на путь (мистической) бедности и отказа от своей личности»25. В силу этого разрыва с мирским его отказ от поста астрабадского правителя вполне оправдан, хотя на первый план им был выставлен «избыток любви» к султану, не позволявший ему покинуть государя. Переходя затем к эпизоду о предполагаемом отравлении Алишера в Астрабаде, мы остановимся на главном действующем лице этого эпизода – двоюродном брате Алишера, которого последний послал в Герат с докладом по ряду важных вопросов.

© А.А. Семенов. Взаимоотношения Алишера Навои и султана Хусейн-Мирзы.
Исследования по истории культуры народов Востока. – М.-Л.: Изд.АН СССР, 1960, С. 237-249.