Обретение. Мемуары Рафаэля Кислюка. Часть девятая История
Очень колоритной фигурой в литейном цехе был Константин Калиновский. Профессию литейщика осваивал на Ижорском заводе, но началась война, и он ушел на фронт, где попал в плен. Скитался по концентрационным фашистским лагерям до освобождения Советской Армией. Потом – наши лагеря ПФЛ. В Ленинграде у него осталась семья –жена и дочь. Жена отказалась от приезда на комбинат, хотя мы выделили Калиновскому отдельную квартиру.
В 1953 году с репрессированных за немецкий плен сняли обвинения, и Константин решил слетать в Ленинград к семье. Но тут с ним злую шутку сыграла давняя “дружба с Бахусом”. Это было осенью, период созревания винограда. Многие сами делали вино и ставили его в больших двадцатилитровых бутылях. Калиновский тоже, как и все, делал вино, и перед отъездом у него еще оставались две не выпитые бутыли. Он предпринимал все, чтобы освободить их. Прием был такой: через резиновую трубочку, лежа на кровати, с бутылью на столе, он пил до тех пор, пока рука не ослабевала держать химический зажим. Когда рука падала, зажим автоматически перекрывал трубочку. Костя старался все выпить до отъезда, но это ему практически не удалось, хотя отпил он, как в анекдоте, много.
Утром ребята-сталевары со смены повезли его в аэропорт. Самолеты летали на короткие расстояния, и маршрут звучал так: Ленинабад – Ташкент – Джусалы – Актюбинск – Пенза – Москва – Ленинград. На каждой остановке кто-то садился новый, кто-то выходил. Стоянки продолжались по полтора-два часа, и на это время пассажиры выходили в город. В самолете оставаться было нельзя, так как во время заправки горючим это запрещалось.
Самолет через полтора часа полета прибыл в Ташкент, все пассажиры вышли, и члены экипажа вывели Константина Калиновского. Строгостей сегодняшних не было, никто ничего не проверял и, соответственно, происшествий не ждали. Костю усадили на лавочку на привокзальной площади, где он продолжал спать.
В это время другой проходящий самолет летел через Ташкент в Ленинабад, а там где-то потеряли одного пассажира. Экипаж вышел на площадь и увидел спящего Калиновского. Они приняли его за свою пропажу и посадили в самолет. Через два часа Костя был в аэропорту Ленинабада, где его увидели знакомые и привезли в наш городок.. Этот эпизод целую неделю был предметом разговоров всего комбината, включая его филиалы.
Меня все подначивали в разных ракурсах, но я вынужден был терпеть. В конце позвонил Чирков и спросил, какая разница между Ленинградом и Ленинабадом, имея в виду, что корни слов одинаковые. Я, конечно, тоже был не овечкой и сказал ему, что мы готовим курс лекций по географии и обязательно прочтем его руководству комбината. У них тоже были закидоны, которые можно было обсуждать.
Наряду с веселыми закидонами в нашей работе была масса неприятностей и трагических ситуаций. Так, пункты снабжения ближайших рудников, были расположены на левом берегу Сырдарьи, а наша центральная служба со всеми службами обеспечения материалами, оборудованием, запасными частями и продуктами питания для населения находилась на правом. Связь осуществлялась через понтонный мост, который навели военные, и время от времени меняли понтоны и настил. Понятно, что нагрузки на мост были огромные. Шел непрерывный поток в обе стороны. Туда – материалы, назад – руда и большой поток людей. В один из весенних паводков мост разорвало, в реку упало несколько автомобилей, погибли люди. Восстанавливали мост мы вместе с военными. И главное – нужно было контролировать движение паводковых вод. Через каждые пятьсот-шестьсот метров организовали круглосуточные контрольные пункты, соответственно, связь. Мост вновь задействовали. Самолетами привезли несколько сот метров стальных канатов и укрепляли конструкцию. К следующим паводкам мы уже готовились заранее и больше мост не рвало.
После строительства Каракумской ГЭС надобность в понтонной переправе отпала. Но я на всю жизнь запомнил мощь водной стихии.
Пришлось и не единожды прочувствовать силу и ужас от землетрясений.
Будучи студентом, мы как-то раз совершали побег с хлопка. Причиной побега послужило то, что нас, десяток человек, поместили в одном отделении какого-то совхоза, где жила одна семья, больная то ли сифилисом, то ли чем-то еще хуже. Водопровода, конечно, не было, и вода была лишь в хаусе, из которого ее черпали и мы, и хозяева. Хаус представляет собой небольшой водоем, вырытый в глиняной породе. Вода наполняется от дождя и небольшого ручейка. Мы требовали перевода в другое отделение, но, как всегда, до нас не было никому дела. Тогда собрались, и всей группой, с вещами, пошли домой.
Хлопок мы собирали в Голодной степи, а там, на десятки километров не было селений дорог. И вот, с вещами, а главное, с постелями, мы шли километры и километры. Вдруг начался дождь, почва, глина сразу раскисла, идти было очень тяжело. Девочки, а их было четверо, вообще падали от усталости. Их вещи несли мы. Вдруг увидели чайхану – радости нет предела! Сидим, поели плов, пьем чай. И в это время началось сильнейшее, баллов в восемь, землетрясение. С потолка все сыплется, балка около двери лопнула. Я выбиваю ногой окно, и мы все выскакиваем на улицу, а дождь шпарит как из ведра. Все это продолжалось несколько секунд, потом еще десяток толчков, но уже ослабленных. В это время во дворе чайханы появляется грузовик нашего института, в кабине – зам. нашего декана, ответственный за хлопок. За день до этого он приезжал к нам в отделение, и мы его заставили выпить стакан сырой воды их этого хауса. Встреча была не радостной, но до Ташкента он нас довез.
Потом я видел последствия Ашхабадского землетрясения, когда погибло более ста тысяч человек, и город был полностью разрушен. Можно себе представить силу природной стихии, если обычный железнодорожный рельс был разорван и вертикально “вбит” в землю. Лишь один житель Ашхабада не получил ни одной царапины. Перед землетрясением он сильно напился и заснул на футбольном поле!
Спецвыселенцам жилось материально неплохо, а морально, конечно, была трагедия. Особенно это касалось детей. У нас в цехе работал диспетчером по железнодорожным вопросам некто Эбуев, я не помню, к сожалению, его имени. Он был крымский татарин, большой души человек. У него было двое сыновей, Вячеслав и Ибрагим – отличные мальчишки, учились на пятерки, но в институт их не брали. Пользуясь своей должностью парторга, я упросил секретаря обкома, чтобы одного из них приняли в Ленинабадский пединститут, а второго мы смогли отправить в Ташкент, но это было исключение, а не правило. То же было с немцами из республики немцев Поволжья. Надо сказать, что в комбинате национальный климат был хороший, в этом главная заслуга генерала Чиркова. Мне бы хотелось описать еще один из ряда вон выходящий случай. После войны в семью вернулся парень, крымский татарин. На фронте он совершил какой-то героический поступок и стал Героем Советского Союза. По приезде к нам у него отобрали паспорт, и он стал спецвыселенцем. К счастью, это продолжалось всего несколько месяцев, но факт такой был.
У этого парня были мама и сестра, они жили у нас в поселке, в одной комнате в коммунальной квартире. Собралась группа ребят, не только татар, но и русских, немцев, и объявили хошар. Хошар – это коллективная помощь. Несколько дней готовили материалы, доски, делали кирпич. В воскресенье пятьдесят человек, если не больше, взялись за постройку ему дома. Во дворе поставили несколько больших котлов, в которых готовили еду. Не могу сказать точно, но за десяток дней дом был готов, отделан и посажен сад. Все старались помочь им с домашней утварью. Кто чем мог. Даже подарили сотню цыплят. Во время и после войны люди были более дружны и сочувственны, если можно так выразиться.
Шел 1950 год, жена окончила институт и приехала к себе домой. Мы получили однокомнатную квартиру и весело и дружно зажили семейной жизнью. Все нужно было организовывать с начала. Многое мы делали сами. Купить было негде. Например, абажуры, занавески, шторы и другое. У нас появилось десяток друзей, и каждые выходные мы что-то отмечали, праздновали. Одновременно ходили на стадион, я продолжал активно играть в волейбол. Жизнь налаживалась, и мы уже ждали первенца, что и случилось в январе 1951 года. По этому поводу каждый день я устраивал приемы, а начал с того, что через полчаса после рождения сына, в пять часов утра, принес в роддом несколько бутылок шампанского и конфеты, и мы со сменой – врачом и двумя акушерками — хорошо это отметили. Неделю до приезда жены из роддома у нас ежедневно были “мероприятия”. В то время продавалось красное игристое шампанское, оно было очень игристым и очень красным, и потолок в комнате стал красным. Что мы только ни делали, чтобы скрыть последствия мероприятий – ничего не помогало. Мы и скребли, и белили, красные пятна все равно проступали.
Слава Богу, что вскоре после приезда моих из роддома, мы перебрались в двухкомнатную квартиру. Декретный отпуск в то время был такой: до родов – один месяц, и после родов – тоже . Надо было что-то решать, помочь нам было некому. Мы нашли домработницу – немку средних лет, звали ее Нина Георгиевна. Характер у нее был не из лучших. Готовила она плохо и мало. Я много работал, и нужна была компенсация. Я любил утром соорудить сложный бутерброд с маслом, сыром и колбасой одновременно. Она его называла: “Русише швайне бутерброд”, то есть русский свинский бутерброд. Но я с ней как-то ладил, хотя она все время переживала, что я много ем. Худой я был, при росте метр восемьдесят пять вес составлял семьдесят пять килограммов.
Обеспечение нашего комбината было отличным. Зарплата у меня была три тысячи двести рублей, а “Победа” стоила шестнадцать тысяч. Летом я решил купить автомобиль, и, конечно, “Победу”. Денег у нас, как всегда, не было, мы помогали нашим родителям. Мне в ОРСе сообщили, что автомобили из Горького уже отправлены, готовь деньги. Так как “Победа” стоила шестнадцать тысяч, то я решил занять по тысяче рублей у шестнадцати человек. Но так не получилось. Вначале я зашел к соседу Севе Ставскому и попросил тысячу на автомобиль. Он спросил:
– А сколько у тебя не хватает?
— Всех шестнадцати.
— Сегодня мы с Зиной (женой) премию получили – шесть тысяч, бери всю!
Он был главным инженером обогатительной фабрики. Не буду подробно рассказывать, но еще двое друзей дали мне по пять тысяч, и утром я пошел на работу с полными карманами денег. Моя жена об этом не знала, так как у них поздно был педсовет, да и по машине у нас не было согласия. Утром с работы я отправился на базу УРСа и выкупил автомобиль. Домой к обеду я приехал уже на собственном автомобиле.
Жена спрашивает:
– Почему у тебя такие грязные руки?
– Возился с автомобилем.
– С каким?
– С нашим.
– С каким нашим?
– Да вот, стоит под окном кухни.
Мы тогда жили на втором этаже. Соня подошла к окну и увидела автомобиль.
– Чья это машина?
– Наша, вот ключи и документы.
Конечно, это был шок. Но к машине привыкали быстро. На выходные уезжали за город, как говорится, на природу. Прелесть машины почувствовали сразу. Жарили шашлыки, варили шурпу. Природа в Азии удивительная, особенно в горах, заснеженные вершины которых видны были с каждой улицы нашего городка. Ветер с гор дул всегда — до обеда в одну сторону, после обеда в противоположную. Если уйти в горы на несколько дней, можно было не брать с собой пищу. Заросли миндаля, фундука, грецкого ореха покрывали предгорья сплошным ковром. Если подняться повыше, там уже другая ростительность. Овец пасут только на горных пастбищах и мясо их становится душистым и вкусным. Такая пахучая трава, что вечером кружилась голова.
Поехали в Ташкент к родным – фурор грандиозный. В то время автомобиль являлся признаком высокой обеспеченности, высокого благосостояния. Машин было мало, аварий почти не случалось. Водители друг другу помогали. Остановиться и отдохнуть можно было в любом месте, и никто тебя не потревожит. Ни бандитов, ни ханыг. Остановишься на полянке, надуешь матрац и спи, сколько хочешь. Помню такой случай: едем в Ташкент, на дороге стоит “Победа”, хозяин возится в подкапотном пространстве. Я остановился, спрашиваю:
– Что случилось?
– Бензонасос вышел из строя.
Вынимаю из багажника бензонасос и отдаю ему безвозмездно. Вот такие были отношения. Сейчас, конечно, это может быть лишь в воспоминаниях или рекламе.
Автомобиль изменил наш быт. Утром я Льва в садик, сам на работу. Когда появилась Ирина, то процесс видоизменился. Льва в садик, Иру в ясли, а оттуда уже их забирала Соня. Несмотря на такую занятость, хватало времени на стадион и застольные мероприятия. Кроме того, я еще проверял контрольные в техникуме, и это давало дополнительный заработок.
У нас-то все было в норме, но у родителей – неважно. Умер Сонин папа, Копель Михайлович – великий труженик , добрейшей души человек. Чтобы содержать семью и большую родню, он днем работал на пошивочной фабрике, а ночью, закрывшись в квартире, занавесив все окна, шил, каждая копейка была на счету Я предлагал рационализировать его труд. Дело в том, что он был один из лучших закройщиков Ташкента, и очередь на пошив к нему всегда была большой. Я предложил создать бригаду из десятка хороших портных, а раскрой, примерку делать ему самому. Это тогда было ИЧП – индивидуальное частное предприятие. Но он не согласился на мой вариант, считая, что только сделав все лично, он может быть уверенным в качестве. Мне он сшил костюм, который периодически выходил из моды и опять становился модным. Но за 40 лет , ни одна пуговица не оторвалась от пиджака. А ведь я уже тогда, пятьдесят лет назад, мыслил о рыночных отношениях. Действительно, мне кажется, всегда видел, где деньги лежат и как их заработать. Но говорят же: “Бодливой козе бог рогов не дает”, так и у меня получалось. Хотя многое из того, что я домысливал, претворял в жизнь. К сожалению, в связи с “инвалидностью” по пятой группе (пятая графа в паспорте — национальность), я реализовывал свои идеи, но с участием VIP-лиц и без должной помпы.
Антисемитизм мешал и бил по рукам. К большому сожалению, это явление исторически в России, в Советском Союзе внешне вроде бы затухало, а в недрах государственного аппарата процветало и давало ростки. На самом деле, политика государства, царского и социалистического, да и демократического требует иметь внутреннего и внешнего врага. Внешний враг – это, например, Америка, так как она – самая богатая страна, а черная зависть вызывает ненависть. То же и с евреями – талантливейшая нация, которая во многом достигла вершин в связи с тем, что евреев преследовали, и, чтобы завоевать “место под солнцем”, нужно было делать все лучше других. Веками шел “искусственный” отбор. Уничтожались тысячи людей. Выживали те кто сумел приспособиться или были очень ценны для гонителей. Постепенно выработался тип людей с соответствующими генетическими склонностями к науке, искусству, финансовой деятельности. Если бы коммунисты были действительно интернационалистами, как они декларируют, легко и просто можно было интегрировать всю нацию в понятие “советский”, но т.к. у власти в Компартии сконцентрировались люди некультурные и ограниченные, но очень пассионарные, этого не произошло. А жаль, ведь это и есть мечта еврейского народа, а не мировое господство, как утверждают юдофобы. Ведь евреев, как правило, ненавидят люди являющиеся импотентами в технике, науке, искусстве и т.д. Люди по-настоящему интеллигентные, интеллектуальные и порядочные не знают этого позорного чувства. Я думаю, что эта тема без обсуждения достаточно ясна. Ниже я еще поговорю об этом.
А жизнь на комбинате текла в нормальном русле. Успехи в личных делах соседствовали с трагедиями в серьезных масштабах. Работали мы все очень много, и ночами и днями. Слово “не могу” в обиходе не существовало. Постепенно атомное производство входило в нормальный ритм. Мы начали полностью решать потребности оборонки и мирного атома. И, конечно, все это было сопряжено с большими потерями. Так, на открывающемся руднике в поселке Майлисай, когда еще геологи не ушли, а заканчивали подготовку площадки в эксплуатацию, с гор сошла страшная снежная лавина, уничтожила один дом типа Лялькина полностью, и три четверти второго дома. Это произошло, когда все были на работе, дома были лишь старики, матери и дети. Погибло более ста человек, их найти и достать мы не смогли. Лялькин домик – это жилье для геологов, и в нем тридцать три комнаты, тип общежития с двумя общими кухнями. И все это погребла лавина, спрессованный с глыбами камней снег, который даже ломом трудно крошить.
Был ряд взрывов на шахтах из за рудничного газа. Вообще у нас уран извлекался из двух видов породы, это гранит и уголь. Гранит давал шахтерам страшную болезнь – силикоз, это цементация легких. На пике болезни человек умирает от удушья. У нас производились большие работы по созданию устройств для обеспыливания забоев, и это помогало. С углем было легче, но там был газ. В общем, “хорошо, где нас нет”.
Вместе с тем жили мы полной жизнью, весело. Когда случалась свадьба у кого-то из наших друзей, делали хорошие подарки, например, спальный или столовый гарнитуры, и вообще, деньги ценились, но это не было главным. Дружба, взаимопомощь, уважение для нас было дороже всего.
Я хотел еще сказать, через четыре-пять месяцев мы расплатились с долгами по машине, и я купил стиральную машину, тогда они только появились, и к ним относились с осторожностью. Машина была активаторного типа с валиками для отжима белья. В это время у нас гостила моя теща. Я у нее был любимый зять, и мы с большим уважением относились друг к другу. Вот я занес машину домой и объясняю своим женщинам, как она работает. Теща:
– Это все ерунда, так, как руками, машина не выстирает.
Я беру несвежие кухонные полотенца и что-то еще, крошу кусочек мыла, (тогда не было порошков), заливаю кипятком и включаю. Через десять минут полотенца стали идеально чистыми и добро на стирку в машине было получено.
Постепенно мирная жизнь улучшалась, хотя конечно, сейчас понимаем, что очень медленно. По сути, шла холодная война, и огромные средства направлялись на военные нужды. Вся промышленность на семьдесят-восемьдесят процентов была оборонной. Наши сотрудники, я имею в виду некоторых работников комбината, ездили на испытания атомного оружия и то, что они рассказывали, с одной стороны вызывало гордость, а с другой ужас. Когда же нам показали фильм, снятый во время испытаний, то он потряс всех, кто там был. С нас брали подсписки о неразглашении государственной тайны. Честно говоря, я так и не понял, что не будем разглашать. Во время просмотра в зале было несколько женщин, одной стало так плохо что пришлось вызвать скорую помощь. Народ был раздет и разут, но радовало то, что войны нет, опять рождаются дети и какое-то движение вперед явно проявляется. Это все касалось только городов, деревня же жила очень плохо. Колхозники не имели никаких прав и даже паспортов. Чтобы уехать из деревни, нужны были неимоверные усилия.
Мы, я имею ввиду наш литейный цех, как никто чувствовали отголоски войны. В качестве шихты для сталеварения нам привозили разбитые танки, пушки. Мы их резали автогеном и переплавляли на нужные отливки. Мы переплавили — только танков, наших и немецких более сотни.
Коллектив в цехе и на заводе сложился довольно дружный. Начальник завода – Иосиф Герасимович Ромашкевич, из семьи белорусских интеллигентов. По званию он был полковник КГБ, но мы этого не чувствовали, он был достаточно умен и демократичен. Человек с невероятно развитым чувством юмора. Быстрые точные движения, острые черты лица. Начальник ОТК завода — Алексей Семенович Нудлин, очень остроумный и оригинальный мужик. Он дружил с Ромашкевичем, они вместе ездили на охоту и дружили домами – это участь маленьких городков. Нудлин был родом из евреев-врачей, его родители, отец и мать, вместе учились и вместе работали. Сам Алексей Семенович был совершенно непредсказуем и оригинален. Расскажу о нем два случая.
Его перевели с завода в управление комбината начальником отдела новой техники. Но об этом еще никто не знал. Перед этим Нудлин забраковал три рудосортировочные машины, сделанные нашим заводом, и в связи с этим горел месячный план. На планерке Ромашкевич распекал Нудлина, тот же сидел, улыбался и держал руку в кармане.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил Ромашкевич. – И выньте руку из кармана.
Нудлин в ответ:
– Руку в кармане я держу с фигой в вашу сторону, а улыбаюсь, потому, что вы теперь мне уже не начальник, – и вытаскивает приказ по комбинату.
Мы все сразу затребовали обмыть этот приказ, что и сделали вечером.
Или второй эпизод. У Нудлина произошел инфаркт, он лежит в больнице уже четыре дня. Заходит врач и видит, что Алексей Семенович сидит, курит и читает газету. Врач возмутился, потребовал немедленно прекратить курить и лечь в постель, на что Алексей Семенович сказал и тот ему вполне поверил : “ Будете ругать – уйду.”
В этот период у нас очень нелепо погиб главный механик комбината Владимир Плотников, наш общий приятель и большая умница. Семейная жизнь у него сложилась так, что жена с сыном не захотела уезжать из Москвы. Володя, два года пожив холостяцкой жизнью, сошелся с очень хорошей и очень красивой женщиной, Любой. У них родилась дочь, мы все дружили с ними. И вдруг эта нелепая смерть. У них был гражданский брак, первая жена сразу же прилетела и стала требовать все. Что могли, вплоть до библиотеки, мы, друзья, спрятали. К сожалению, большая сумма денег, бывшая у него в сейфе, досталась первой жене.
Хорошо, что, по нашему общему настоянию, Люба окончила ведомственный техникум и смогла работать в дирекции комбината, а до этого у нее было музыкальное образование.
Чтобы быстро решать жилищную проблему, руководство комбината организовало дешевую поставку строительных материалов. Дома строились из глиносаманного кирпича. Этот кирпич очень теплый и не перегревается от солнца. В это время мои папа и мама решают перебраться к нам, и мы покупаем недостроенный домик в индивидуальном поселке. К этому времени там уже было несколько сот домов, и развитая инфраструктура: проведен водопровод, электричество, сделаны дороги. Надо отметить, что весь наш земельный надел, я имею в виду надел комбината, был на бывшем дне моря. Дороги строились быстро и надежно.
Родительский дом мы быстро достроили, и они переехали к нам в Чкаловск. Я уже говорил, что только при нас городок трижды менял названия. Вначале Ленинабад-6, затем Исписарский сельсовет, потом город Чкаловск, и все это без передвижки домов и заводов.
У нас в цехе был прекрасный конструктор Юдаков, – он мог все. Если бы сказали: “Сконструируй самолет”, он бы рассчитал и сделал. У него был один недостаток – периодические запои и следующая за ними дикая депрессия. Он меня учил: “Если не хочешь стать алкашом, то никогда не опохмеляйся.” Я этот тезис пронес через всю жизнь. К сожалению, Юдаков в состоянии депрессии повесился. Не хочу быть ханжой, но многим выпивка противопоказана. Вспоминаю, когда меня избрали секретарем парторганизации, то приблизительно через пару недель мне в воскресенье позвонила жена начальника отдела труда нашего завода Колобанова. Она сказала, что муж напился, ломает мебель, выгнал ее с двумя детьми и грозится. Мы все жили рядом, и я вместо стадиона побежал к Колобановым. Он был неплохой человек и по трезвости даже хороший. Но водка меняет человека, и я увидел плюгавого, но наглого мужика. Первым делом дал ему по морде, и он сразу успокоился.
Я впервые столкнулся с так называемой “бытовухой”, и на второй день мы исключили его из партии по моему настоянию. Прошел месяц, наше решение рассматривал политотдел, который был на правах райкома.
На заседание Колобанов пришел с женой, и она сказала, что ничего особенного не было, и что я превысил власть и избил ее муженька. На политотделе ему записали замечание, а мне посоветовали не торопиться с “оргвыводами”. Это был для меня первый урок: не лезь в чужую семью, там потемки. Мудрость дается через опыт. Потом много раз приходилось участвовать в разрешении семейных ссор, и опыт семьи Колобановых всегда для меня являлся отправным.
… Электроцех на нашем заводе оказался проходным, то есть начальники там менялись каждые в два-три года. Первым начальником был Юра Прокофьев, очень талантливый парень, работать мы начали одновременно, но через два-три года он, написав несколько статей в отраслевой журнал, уехал учиться в аспирантуру и к тридцати пяти годам стал доктором наук. Вторым начальником электроцеха был Женя Золотухин, его мы женили на девочке, которая была заведующей аптекой, и они вскоре уехали на один из рудников, где Женя стал главным энергетиком. Третьим начальником стала Саша Суровцева, очень миловидная энергичная дама. Муж у нее был юристом и очень ревновал свою подругу. Вероятно, причины имелись. У Суровцевых росли две девочки, и с младшей дочерью Саша поехала на курорт отдыхать. Девочке было три года, и по приезду домой она говорила, что мама ее бросала одну, а сама уходила гулять. Вскоре Суровцеву избрали парторгом завода.
Война внесла коррективы в жизнь нескольких поколений, и на Ленинабадской площадке сошлись люди из различных республик, различного интеллектуального уровня, различных взглядов на жизнь.
Например, главный инженер завода Кузьмичев, выходец из российской дворянской семьи, грамотный специалист, но бесхарактерный пьяница, и все это он списывал на революционные издержки.
Олег Попов, заместитель главного технолога – москвич старой формации из старинной русской интеллигенции. Его дядя был крупнейший знаток Пушкина. Мне помнится, что фамилия его дяди – Новиков.
Ефремов Николай, начальник участка, в который входила разливка чугуна и обрубка чугунных изделий. Выходец из семьи уральских металлургов. Очень собранный, ответственный человек. Он много не говорил, но умел слушать и исполнять блестяще. Тоже ведь был ПФЛ – бедная наша Родина!
Этот список можно продолжать. Наш завод из ремонтного предприятия превратился в завод по производству горно-шахтного и обогатительного оборудования. Наряду со сталью и чугуном мы в большом количестве делали отливки из алюминиевых сплавов, бронзы, латуни и даже свинца. Из свинца отливали экраны рудосортировочных машин. Квалификацию мы все получали высочайшую, так как все делали сами и спросить или перепоручить просто было некому. По стране развивались предприятия нашего профиля, и к нам зачастили за опытом. Наш цех являлся универсальным и заводообразующим, и пришло время, когда мы, уже своих специалистов командировали на другие предприятия нашей отрасли, где вводили новые мощности.
Жизнь продолжалась. Мы все лучше обосновывались в городке и в конце концов получили прекрасный коттедж с большим участком земли в десять соток. На этом участке было все, что растет в Средней Азии. Виноград, которого мы снимали до полтонны. Вишни, яблони, груши, инжир, очень много малины и клубники нескольких сортов. Помню все как будто это было вчера. Помню даже расположение грядок и деревьев в саду. Справа от входа в дом шла дорожка через весь участок до самого гаража и курятника. Да, да, именно так, держали кур! Справа от дорожки заросли малины и смородины куда мы периодически выпускали детей “попастись”. Слева — клубничные грядки и фруктовые деревья. У ворот стоит знаменитый тополь с которого не слезал мой сын целыми днями и из ветвей которого он мастерил луки и стрелы. У правой стены дома беседка увитая сладчайшим в мире виноградом “дамские пальчики”. Я мало занимался сельским хозяйством в связи с большой занятостью, и вся нагрузка легла на плечи жены. Как она все успевала, до сих пор непонятно. Учебная нагрузка, занятия в техникуме, двое детей, муж, сад и огород, кроме того, нужно было всех обшить, ведь в продаже не было никаких промтоваров. Как-то Соня решила сшить мне рубашку, день был выходной, утром она сняла мерку. Я ушел на работу, а к нам зашла соседка. Она видела, как Соня сняла мерку и стала кроить. Я приехал на обед, соседка еще сидела у нас, а Соня уже сделала мне примерку. Вечером рубашка была готова, а женщина все сидела у нас. Она была хорошим человеком, но дома ей было скучно, так как муж все время пропадал на работе, а дети, уже взрослые, учились, у них свои заботы.
Жизнь была очень напряженной, но мы находили время для веселья, шуток и застолий. Помню, как, идя с работы, мы, то есть я и Коля Липчак – наш начальник ОТК, позже начальник завода, мой ровесник, решили купить ему прюнелевые туфли. Эти туфли имели брезентовый верх и их чистили зубным порошком. Туфли мы купили, они стоили пять рублей. Мы решили, что нужно их хорошо обмыть, и сделали это, прихватив еще пару друзей. Решили, что этого недостаточно и зашли ко мне и выпили еще несколько литров вина. Потом сделали несколько визитов, и компания увеличилась. Часам к двенадцати ночи решили, что хватит, и вдруг обнаружилось, что туфли, которые явились причиной застолья, пропали, мы их где-то потеряли. Искали целый час и не нашли. Прошел год, у нас на открытой террасе стоял сундук с каким-то барахлом. Весной мы отодвинули сундук, чтобы произвести уборку, и обнаружили эти пропавшие туфли. Я немедленно оповестил всех участников и даже неучастников, и весь городок был свидетелем повторного, грандиозного обмывания туфель. Конечно, это было совсем несерьезно, но в этом был какой-то смысл, какой-то кайф. Вероятно так сбрасывалось постоянное состояние стресса в котором мы находились. Наряду с серьезнейшей производственной деятельностью, мы проводили большую шефскую и партийную работу. Сегодня все, что касается деятельности компартии бичуется. В действительности партия проводила большую созидательную работу. Конечно, репрессии, тоталитарный режим – страшные язвы общества и не имеют права на существование. Но идеи организованности, умение мобилизовать нацию (народ) на большие дела, умение организовать идеологическую работу не следует отбрасывать. Прошло пятнадцать лет, и главный персонаж этой истории Николай Липчак стал директором завода. Он вырос, выросло и его самомнение. Бывает, что человека жизнь ставит на более и более высокие должности, а он остается таким же, как был, и это ценно. Бывает и по-другому. Я пригласил Николая посетить АВТОВАЗ и кое-что взять на “вооружение”, взять то, безусловно, есть что. Но он сказал, что его предприятию это не требуется. Ему виднее.
У нас должен был появиться второй ребенок, мы взрослели.
После смерти И. В. Сталина обстановка постепенно менялась в лучшую сторону. Вначале всех, кто был по 58 статье (враг народа) реабилитировали. Многие уехали в родные места. Затем практически освободили от ярлыков тех, кто был на учете по проверочно-фильтровальному лагерю (ПФЛ). Из этой категории многие остались, так как была хорошо оплачиваемая работа, хорошее жилье, у многих семьи — или приехали или образовались новые.
Комментариев пока нет, вы можете стать первым комментатором.
Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.
Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.