Чайхана — для всех! Часть вторая Искусство

Николай Красильников.

Сам чайханщик с круглыми плечами,
Чтобы славилась пред русским чайхана,
Угощает меня красным чаем,
Вместо крепкой водки и вина.

Эти хрестоматийные строки из «Персидских мотивов» датированы тремя годами позже и написаны они не в Средней Азии,  а «по соседству» – на берегу Каспийского моря, на славной земле Апшерона. Но кто знает, может, первоначально, как искорка, запали они в сердце поэта здесь, в скромном Келесе, и потом, подкреплённые новыми сходными впечатлениями, уже ярко вспыхнули на бумаге?

… Мальчишки вовсю молотили руками и ногами по мутной воде Анхора. Иногда брызги долетали до нас. Холодные, освежающие. И тут же высыхали даже здесь, в тени. До слуха донёсся чей-то добродушно-ворчливый голос:
– Вода-то нынче, вода… А как хочется окунуться!
– Очумел, старый чёрт…
Оборачиваюсь, – немолодая пара, держась тени деревьев, прогуливается по набережной.
Да-а… С водой – это точно. Сколько отходов теперь сбрасывается в неё, фабричных, бытовых… А ведь лет сто тому назад из реки можно было пить. И ещё полвека назад считалось великим святотатством плюнуть в воду. Здесь, как нигде, уместна поговорка: «Не плюй в колодец…» Пренебрегли, плюнули…Теперь жестоко расплачиваемся за это – разбалансированным экологическим равновесием. Болезнями. Когда-то такой зелёный, тенистый город нынче заметно оскудел деревьями, кустарником, цветниками… Вырубать научились, сажать – нет.
О живности в воде и говорить не приходится. Несколько десятилетий назад исчезли из Анхора и окраинных речек и каналов сазан, усач, маринка, вкуснейшие раки. И редко кого сейчас, одержимого бесплодной рыболовной страстью, увидишь тут с удочкой.
В сказку, верно, переселились, улетели гнездившиеся некогда по берегам в зарослях осоки и тростника фазаны, утки, кулики… Мелких городских птах-аборигенов – камышёвок, синиц-трясогузок, горлиц, –  и то редко встретишь ныне…
В одном из дореволюционных справочников по Туркестану мне как-то встретились такие сведения:
«Основным источником орошения г. Ташкента и его районов является река Чирчик и выходящие из неё магистральные арыки: Зах, Келес, Боз-су, Калама, Кариз, Парьяват, Тал, Гольбрек, Пулатапар, Карасу, Кумарык, Джу, Барат-ходжа, Чартак, Салар, Анхор… Арыков первого порядка 46».
Немногие из перечисленных названий водоёмов на слуху. А многие канули вместе с именами в Лету, исчезли. Остались только в старых справочниках да на картах-схемах… В новых книгах о новых арыках я ничего не нашёл.
Не многим, должно быть, известно, что в одном из районов старого города существовало четыре родника. Потому он и был назван так: «Чор-су» – «Четыре источника».
Один родник возле действовавшей когда-то мечети я даже помню. Искристый, ледяной… Многие люди, возвращаясь с утренней или вечерней молитвы, бросали в него монеты – медь, серебро… И поблескивали они на песчаном дне, как живые рыбки.
И мало кто уже помнит, что на месте нынешней высотной гостиницы «Чорсу» бил самый большой родник в старогородской части. Об остальных же двух родниках мне вовсе ничего не известно…
Вот написал о  разных водоёмах и подумал: а вдруг привередливый читатель спросит, к чему всё это?.. Да к тому, к тому же. Ведь без воды не обходится ни одна чайхана на свете. От её качеств зависит и вкус чая.
… Юсуф знал почти всех своих посетителей в лицо, знал их профессии; знал нрав каждого из постоянных гостей, даже их настроение, привязанности, думы. К этим людям  чайханщик относился с особым почтеньем. Так или иначе, ведь это от них зависело его, Юсуфа, благосостояние и почёт. Поэтому он всегда высоко держал марку заведения. И был добр, даже иногда чересчур. Нанялся как-то к  Юсуфу истопником Карим-плешивый. Человек без роду, без племени, но довольно исполнительный. Всё бы ничего, если бы Карим не покуривал индийскую коноплю, то есть гашиш. Это было его слабостью и, как следствие, неизбежная деградация личности.
Как-то Карим-плешивый обкурился очередной дозой конопли, которую за немалую плату доставал у всяких тёмных личностей, и уснул в дальнем углу чайханы на кошме.
Очевидно, был тот самый кульминационный момент, когда его душа пребывала в раю среди павлинов и очаровательных гурий. Но тут мимо него прошёл Юсуф и нечаянно уронил самоварную трубу. «Пребывающий в блаженстве» сумасшедше вскочил и, даже не уразумев толком, в чём дело, стал трясти за плечи своего хозяина.
– Ты испортил мне кайф! – брызжа слюной, вопил Карим-плешивый. – Плати немедленно за нанесённый ущерб.
Юсуф еле вырвался от своего верного помощника. Но денег дал – на порцию гашиша. Только на другой день рассчитал нерадивого. Юсуф был честным человеком, хотя возмещать такой необычный ущерб ему довелось впервые.

… В середине пятидесятых годов возле «чайханы для стариков» построили огромное кирпичное здание. В нем расположились редакции газет, журналов и книжные издательства.
Контингент посетителей чайханы резко изменился. Здесь чаще стали бывать журналисты, редакторы, писатели. Народ шумный, эмоциональный, склонный к таким рассказам, в коих не сразу поймёшь, – где фантазия, а где быль…
В чайхану к тому времени подвели водопровод. Пышный некогда сад наполовину вырубили, хауз-пруд постепенно стал высыхать. Родник, очевидно, истощился. На стоячей поверхности воды плавали листья, паутина…
Но в этом хаузе жила золотая «китайская» рыбка, нечто вроде талисмана старой чайханы, её символа для многих завсегдатаев. Побольше своих аквариумных собратьев, она была не менее красива и, казалось, осознавала свою миссию.
Юсуф, старый Юсуф тоже иногда бросал рыбке крошки хлеба, которые та неторопливо, важно, сообразно своему положению, проглатывала.
Известный поэт Абдулла Арипов тогда был ещё молод, беден… Но стихи его хорошо уже знали в народе, пели на свадьбах. Поэт любил в шумной кампании друзей сиживать в этой чайхане.
Однажды к нему за столик подсел молоденький милиционер. Он сразу узнал поэта, стихи которого любил. Слово за слово, разговорились, познакомились.
– А про чайхану написать можете? Вот так, сразу?.. – с наивным восхищением спросил поклонник.
– Могу.
– А про горлицу?
– Конечно, могу, –  засмеялся поэт.
– Ну и ну, – сокрушался милиционер. – Напишите тогда… про рыбку. Ту, что в хаузе… Если напишете за пять-десять минут, ставлю ящик коньяка.
– А если не напишу? – лукаво сощурился поэт.
– Тогда покупаете вы. По рукам?
–По рукам!
Поэт достал блокнотик, ручку. Задумался. Минута – и потекли строки:
Осенний пруд. Витает паутина.
Плывёшь. Твои моря не глубоки.
Среди кувшинок, зарослей и тины
Мерцают золотые плавники.
 
Откуда здесь ты, рыбка золотая?
Гнилые сучья. Комары. Туман.
Плывёт спокойно, ничего не зная,
И мнится ей, что это – океан.*
Стихотворение так и называлось «Золотая рыбка». Когда была поставлена последняя точка, Абдулла Арипов прочитал его друзьям и милиционеру. Все дружно захлопали, стали поздравлять поэта.
Милиционер, оказавшийся честным парнем, немедля побежал в соседний магазин. Тогда коньяк был ещё относительно дешёв, хватило месячной зарплаты… Когда вернулся с обещанным тяжеленным ящиком, за столом уже не было ни поэта, ни его друзей…
_______________________
Перевод А.Файнберга.

… Вода и зелень действительно исцеляют: мой приятель-москвич заметно оживился, повеселел. Расстегнув все пуговицы рубашки, глубоко, с наслаждением дышал. На белом, не успевшем загореть, его лице сменялись тени и блики от воды, солнца и листьев.
Неподалеку от нас на скамейку присел седобородый аксакал в лёгком летнем белом кителе по моде сороковых. Он вынул из бязевого мешочка пёструю перепёлку и  стал бережно гладить. Та поминутно раскрывала клюв – просила пить. Зной мучил и птицу. Старик встал, подошёл к воде, зачерпнул полную горсть и досыта напоил.
Ни одна нормальная чайхана не обходится без  этих певчих птиц. Их песнь на рассвете радует, бодрит сердце, а вечером умиротворяет…
Тыквенными и матерчатыми клетками, накрытыми днём платками, чтобы не проникало солнце, была обставлена и чайхана Юсуфа. Клетки с перепёлками висели у   входа, в самом помещении, в саду. Даже не песнь, а само присутствие птиц – шебуршание, перекличка голосов – навевали мирный уют.
Ни одна восточная миниатюра не обходится без изображения этих птиц. Так велик здесь её культ – не меньше павлиньего!.. А какие захватывающие перепелиные бои иногда разыгрывались в чайхане! Сердце замирало, когда эти крохотные певуны, нахохлившись, забыв про своё искусство, отчаянно налетали друг на друга. Перья так и сыпались в стороны. От криков болельщиков дрожали стены чайханы. Жестокая и, надо сказать, азартная игра. Иногда на перепелов ставились весьма большие суммы. Так же, как и на петушиных боях, на конноспортивных состязаниях. Даже осуждая в душе, нельзя было без острого волнения наблюдать за этой борьбой.
Однажды тучный базарком Эргаш, очень дороживший бойцовскими качествами своего перепела, поспорил с соседом-арбакешем на корову, чей боец выиграет. Победил перепел арбакеша. Эргаш в сердцах тут же оторвал голову своему ни в чём не повинному певуну. А люди в чайхане с тех пор с издёвкой стали говорить о базаркоме: «Это который Эргаш? Тот, чей перепел проиграл корову?»

– Ну что, отдохнул? – я положил руку на плечо приятелю. – Пожалуй, пора идти… А то мы так и не доберёмся до Голубых куполов и ты не увидишь узбекской чайханы. Хотя бы в современном варианте.
По случаю особо жаркого дня в чайхане не так уж и много было народа. Вокруг виноградники, плакучие ивы, цветы, небольшие фонтаны с бассейнами, выложенные майоликовыми плитками, создавали почти комфортный микроклимат.
Мы, как положено, скинули обувь – ноги ныли от усталости и долгой ходьбы, – забрались на айван – деревянный настил,  покрытый ковриками – курпачами, посередине которого стоял низкий столик.
Подошла официантка в накрахмаленном фартучке, мило пошутила:
– Что будем заказывать, аксакалы?
– Пару чая, – сказал я, – и каких-нибудь сладостей.
Приезжий обязательно бы сказал и был бы, наверное, точен: «Два чайника чая», но у нас на Востоке принято так, и я не поступился  традицией.
– Индийский чёрный или девяносто пятый зелёный? – девушка постучала карандашиком по блокноту.
– Девяносто пятый, – ответил я. – Он хорошо утоляет жажду.
– Есть что-нибудь будете?
Я вопросительно посмотрел на приятеля.
– Нет, – ответил за меня гость. – В такое пекло…
Вскоре перед нами стояли два чайника. Круглые, фарфоровые, разрисованные распушившимися коробочками хлопка. Такой же рисунок украшал пиалы. Неплохой чайный сервиз, «фирменный»…
Что ж, интерьер, сервис – на высоте. Но во всём – некоторая официальность, отчужденность, отсутствие обжитости…
У Юсуфа-чайханщика всё было иначе: его посуда служила не одному поколению. Чайники и пиалушки не раз ремонтировались добрыми лудильщиками. Сейчас молодые люди о такой специальности и слыхом-то не слыхивали. Отбитый носик чайника или треснувшая пиала, побывав в искусных руках мастера, были готовы служить снова. С медными заклёпками, жестяными заплатами – и  впрямь,  будто заслуженные ветераны; берёшь в руки такую посуду и словно чувствуешь тепло рук многих людей, до тебя их державших.
Жили победнее? Да. Но и относились бережнее ко всему – и к людям, и к предметам…
Я налил в пиалу чай и вылил его обратно в чайник. Процедуру повторил несколько раз. Приятель недоуменно глядел на меня.
– Это такой ритуал, – объяснил я. – Кайтарыш называется.
– А если перевести на русский?
– Не переводится. Но суть его в крепкой заварке, полной отдаче аромата и полезных веществ.
Чай к этому времени по-настоящему настоялся, принял густо-полынный цвет и терпкий душистый запах. Вот теперь можно разливать по пиалам и пить.
… Абдулла Арипов, став известным и любимым в народе поэтом, как-то побывал с группой творческой интеллигенции в Америке. В одном из штатов их пригласили на очередной банкет. Гостеприимные хозяева где-то нашли настоящий узбекский чайник и пиалушки и поставили перед гостями. Кругом всё блестело и сияло от столового хрусталя и серебра, люстр, дорогой мебели.
Абдулла непринужденно, как у себя в Узбекистане, взял чайник и налил пиалу. Потом вылил обратно. И ещё, ещё…
Хозяйка торжества, немолодая декольтированная дама, удивлённо наклонилась к переводчику:
– Скажите нашему гостю, что посуда тщательно вымыта.
Переводчик не без колебаний донёс эту просьбу до Абдуллы. Тогда поэт невозмутимо объяснил, что он вовсе не ополаскивает пиалу, а совершает обычный, принятый на Востоке ритуал. Находившиеся в зале весело рассмеялись, а поэт и дама громче всех.
На этом история не кончилась. Через месяц, уже, будучи дома, Абдулла Арипов неожиданно получил из США конверт с заграничным штемпелем. Писала та самая госпожа и благодарила поэта за чудесный совет, как заваривать чай. И ещё она сообщала, что по его, Абдуллы, рецепту теперь почти все жители столицы штата пьют этот чудесный напиток.

… Мы с приятелем, полуразвалившись на курпачах, попивали душистый, горьковатый, приятно вяжущий нёбо кок-чай и предавались отдыху, считая, что вполне заслужили  его за те прогулочные мытарства по раскалённому бетонному городу. Однако и в этой спокойнейшей ситуации приятель заметил во мне нечто…
– О чем ты всё думаешь?
– О жизни. Как всегда, о ней, – пошутил я. – Потом расскажу.

Боже мой! Сколько дружб, знакомств, и расставаний случалось в «чайхане для стариков»… Журналисты, писатели, актеры, художники. Кто только там ни побывал! Юсуф Шамансур, Шукур Бурханов, Владимир Кайдалов,   Виктор Будаев, Пулат Мумин, Тимур Пулатов, Борис Боксер, Вильям Александров, Олег Строганов, Геннадий Савицкий, Вадим Новопрудский, Талгат Нигматуллин…
Это все мы, так сказать, «аборигены». А скольких друзей принимали здесь. Поэт и переводчик Юрий Кушак, Виктор Соснора, знаменитые Александр Яшин и Фазиль Искандер… Общий наш список можно продолжать до бесконечности. Живые имена и канувшие в Лету. Они всегда согревали сердце в минуты личных, да и общественных невзгод.
Чайхана объединяла… И друзей, и непримиримых. Здесь грубое слово считалось грехом. Спорить – да, смеяться, в том числе над собой, – да. Вздорить – нет, никогда.

… Юсуфа-чайханщика давно уже не было на свете. Но дело его приняли и продолжили другие. Только в них уже чувствовалось что-то другое. Каждое десятилетие вносит своё дыхание, так устроен мир.
На всю жизнь мне запомнилась осень 1974 года. Какая-то тихая, зрелая, несуетная. У меня только что вышла новая книжка. И мы с отцом по сему знаменательному случаю решили встретиться в нашей излюбленной чайхане. Жили-то давно в разных концах города.
После обеда приток народа сюда невелик. И я еще издалека увидел седенького, щуплого человека. Рядом чайник, пиала. Сердце моё дрогнуло. Неужели это мой отец? Когда-то шумный великан, легко подкидывавший меня к потолку. Крепко державший винтовку и таскавший пятипудовые мешки, построивший своими руками дом… Ах, что делает время! Раньше я его как-то таким не замечал. Осень, что ли, печально прояснила зрение?..
Мы обнялись. Я справился о здоровье. Отец грустно пошутил: «Может быть, и скоро мне в дорогу бренные пожитки собирать».
За пиалой чая, как в калейдоскопе, промелькнула жизнь и всё то, что было связано с этой чайханой, кем-то когда-то мудро названной «для стариков»…

– Нет, мне определенно не нравится твоё настроение, – заметил приятель и громко подозвал официантку. Та незамедлительно подошла. Приятель привстал и что-то шепнул ей на ухо.
Девушка засмущалась, а потом улыбнулась:
– У нас этого не бывает, у нас чайхана, а не ресторан.
– Тогда дайте ещё пару чая, – сказал я.
Теперь уже мы втроём как бы невзначай переглянулись и дружески рассмеялись.

1988, Ташкент