«Он вынимал из кармана маленькую книжечку и погружался в её чтение…» Часть 2 История Ташкентцы

Людмила Жукова

На одном из допросов 3 декабря 1937 г. В.Ф. Войно-Ясенецкому был задан вопрос, ставший впоследствии роковым в его следственном деле: «Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с польским ксендзом Савинским?».
«Польский ксендз Савинский был у меня на квартире 2-3 раза как больной. Я беседовал с ним о книгах по католическому богословию, которым сильно я интересуюсь. После него, видимо по его поручению, был у меня 2-3 раза в квартире Щебровский, который приносил ко мне богословские католические книги».
Из дополнительного протокола от 20 марта 1939 г.: «…в-третьих, участвовать в шпионской работе совместно с польским ксендзом Савинским я также не мог, так как относительно Щебровского, фигурирующего в деле в качестве посредника по шпионажу, я был предупрежден своим зятем Жуковым-Войно еще в 1926 и 1927 году, что это самый опасный провокатор и секретный сотрудник ГПУ».

О ксендзе Савинском до самого последнего времени ничего не было известно. Более того, его фамилия не фигурировала ни в каких списках католического духовенства. Ксендз Савинский был арестован 19 июля того же злополучного года. На допросах он показал, что лично был знаком с В.Ф. Войно-Ясенецким (епископом Лукой). 24 ноября 1937 года римско-католического священника расстреляли, а Войно-Ясенецкому в 1939 году было предъявлено в качестве одного из обвинений связь «с польским ксендзом в г. Ташкенте Савинским, резидентом польской разведки».
Савинский Иосиф Болеславович родился в 1880 году в г. Познани (Польша), в семье врача. Окончил философско-богословский факультет Римского университета. С 1905 по 1906 годы учился на философско-историческом факультете Бреславского университета в Германии. Служил викарием в г.г. Луцке и Кременцы (1917-20 гг.). В 1920 году несколько месяцев служил капелланом. Затем два года прослужил настоятелем костела в местечке Ляховцы.
После разграничений территории между СССР и Польшей оказался на территории СССР. С 1928 по 1933 годы отбывал наказание по ст.58-6 (шпионаж). После освобождения через уполномоченного Польского Красного Креста хлопотал о выезде в Польшу. В 1934 году, не получив ответа от польского Красного креста, связался с общиной города Ташкента и прибыл в г. Ташкент в качестве настоятеля римско-католического костела.
В 1937 году был арестован НКВД Узбекской ССР по обвинению в контрреволюционной пропаганде и агитации, а также в участии в контрреволюционной организации и в организационной деятельности по подготовке контрреволюционных преступлений.
Определением Военного Трибунала Туркестанского Военного Округа от 19 мая 1958 года постановление Комиссии НКВД и Прокуратуры СССР от 10 октября 1937 года было отменено.
Щебровский Евгений Владимирович, 1904 г.р., уроженец г. Ташкента, русский. Социальное происхождение – из дворян. По религиозным убеждениям – католик. Холост. В 1936 г. окончил факультет иностранных языков Педагогического института. Занимался преподавательской деятельностью. Был неоднократно судим за участие в анархических кружках.
С 1920 по 1921 годы Е.В. Щебровский был одним из членов анархической организации «Анархо-культ». В 1921-1922 годах являлся членом «Анархической федерации молодежи». Три года (1924-1927 гг.) находился в ссылке за участие в кружке анархо-мистического направления в г. Ашхабаде. В 1930 году вновь был осужден по ст. 58, 10 УК РСФСР и приговорен к 3 годам ссылки в Таджикистан за организацию анархо-мистической группы молодежи.
Арестован 28 февраля 1937 г. Управлением государственной безопасности НКВД Узбекской ССР. Обвинялся в том, что «будучи активным противником советской власти, систематически вел контрреволюционную фашистскую пораженческую агитацию, высказывал контрреволюционные клеветнические взгляды о Сталинской конституции и восхвалял германо-итальянский фашизм».
Из протокола допроса Щебровского Е.В.:
«Я по своему мировоззрению и своей психологии чужд советской власти и советской идеологии и не разделяю политики советской власти», «я высказывался о необходимости вступления всех верующих в католическую церковь с принятием всех его догматов – как обязательное требование веры и как укрепление веры с целью борьбы с безбожием».
17 августа 1937 г. приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1989 г. в связи с отсутствием в его действиях состава преступления.16

III. Новые устные свидетельства

65 лет отделяет нас от того времени, когда Войно-Ясенецкий – уже навсегда – покинул Узбекистан. Но еще совсем недавно мы могли общаться с ташкентцами, которые помнили пастырское служение В.Ф. Войно-Ясенецкого в столичной церкви Сергия Радонежского, бывали у него дома, общались с ним в своих квартирах, учились и работали с его детьми или слышали о нем от представителей старшего поколения. Теперь свидетелей этой замечательной жизни осталось немного, и всем им уже далеко за восемьдесят.
Но и до сих пор иные горожане не понаслышке, а на основе личного общения с ним или с его пациентами, называют Войно-Ясенецкого одним из лучших хирургов ХХ века, широко образованным врачом в разных областях медицины и просто – человеком, обладавшим выдающимися душевными качествами.
Вот что поведала нам академик АН Республики Узбекистан, доктор искусствоведения Г.А. Пугаченкова:
«О Войно-Ясенецком я слышала в 30-х годах, как о странном по тем временам сочетании врача и священнослужителя. Для меня – убежденной атеистки – это казалось несовместимым. Тем более что в Ташкенте были свежи воспоминания о событиях 30-х годов, связанных с другим врачом – Михайловским. Но одну деталь о Войно-Ясенецком я узнала от археолога Всеволода Даниловича Жукова (1902–1962), старший брат которого, Сергей, был женат на его дочери…
Однажды, будучи в служебной командировке в Бухаре, В.Д. Жуков пил воду из тамошних крайне антисанитарных, полных заразной нечисти, водоемов-хаузов и заболел очень тяжелой формой амебной дизентерии. Врачи в Ташкенте посадили его на строжайшую диету. Исключены были почти все продукты, и он едва не умер не столько от болезни, сколько от голода. Узнав об этом, Войно-Ясенецкий распорядился: «Нужно есть!» и предложил – к ужасу своих коллег-терапевтов – съедать побольше тертых сырых помидоров и еще чего-то из живой растительности. И вернул человека к жизни. Он был хирургом, владел широкими познаниями в области медицины и природы. На этой широте позиций, в значительной мере, была основана и его книга о гнойной хирургии военных лет, удостоенная Сталинской премии».
А вот рассказ учительницы истории и географии Анастасии Васильевны Ступаковой (1918 г.р.):
«Войно-Ясенецкого знаю как врача. Бабушка очень меня любила и водила по врачам, так как я была очень худенькой. Кто-то ей посоветовал обратиться к Войно-Ясенецкому. Мы пошли к нему на квартиру, которая располагалась в районе Уездной улицы. Мне тогда было лет 9-10, но я очень хорошо запомнила этот визит к врачу, так как впервые меня осматривали так внимательно (прослушал сердце и легкие, осматривал горло, руки и ноги и т.д.). Наконец, врач сказал бабушке: «Этой бояться нечего. Эта долго проживет». Таким образом, оценка состояния моего организма оказалась очень верной. И вот я дожила до 86 лет, и умирать не собираюсь. Обслуживаю полностью себя и еще помогаю сыновьям и снохе».
Из беседы священника Сергия Николаева с одним из своих прихожан (запись 2003 года, текст воспоминаний нам любезно передал Р. Дорофеев):
«…Многие знали, что раны и болезни, связанные с нагноением, лучше всех излечит Владыка Лука (еще его называли профессор Войно-Ясенецкий).
Жила в Ташкенте одна семья, перенесшая всю тяжесть репрессий, ссылок и волею Божией попавшая в Ташкент. Муж занимался малярной работой, а жена трудилась по домашнему хозяйству. В начале 1937 года у них тяжело заболел сынишка: в ручку попала инфекция и поразила надкостную ткань. Пошло сильное нагноение надкостницы, грозившее гангреной.
Бедная мать обратилась в Ташкентский медицинский институт за помощью. По совету одного человека ей удалось с сынишкой попасть на прием к Владыке. Он осмотрел мальчика очень внимательно, отвел в сторону женщину и сказал: «Необходима ампутация». «Нет, – воскликнула женщина. – Пусть лучше умрет, чем будет калекой на всю жизнь». Владыка, удивляясь твердости молодой матери, удалился в операционную, где у него висела икона, и долго молился. Затем, выйдя, сказал: «Готовьте мальчика к операции», и удалился для приготовления всего необходимого для ее совершения.
Операция длилась часов 8-9. Вся рука и спинка мальчика покрылись множеством операционных швов. (Позже) сильно утомленный Владыка сказал, что было очень тяжело, нагноение распространилось до спины. Появилась опасность полного поражения организма.
Мальчик стал поправляться. Владыка полюбил его и даже брал с собой на утренние обходы больных. «Ну что – трудно жить на свете?», – спросил (однажды) Владыка. «Трудно», – отвечал спасенный ребенок».
Болислав Мстиславович Матласевич, отметивший в 2002 году свое восьмидесятилетие, вспомнил другой случай. В 1929 году его мама была на приеме доктора Войно-Ясенецкого с жалобами на боли в желудке. После осмотра он порекомендовал ей поехать в Семиречье, в местечко Ванновка и побольше пить там воды.
Наш современник Георгий Александрович Боряев (инженер, 1934 г.р.) называет Владыку своим крестным отцом по той причине, что в 1936 г. тот спас ему жизнь.
«Я лежал с матерью в ТашМИ в связи с крупозным воспалением легких. Состояние моего здоровья было критическим. На счастье, в это время в клинике встретила Войно-Ясенецкого. Она обратилась к нему с просьбой о помощи. Войно-Ясенецкий прочитал молитву, дал какое-то лекарство, и я выздоровел. Моя мама была женщиной набожной, хорошей портнихой. Иногда с просьбой что-то пошить обращался и Валентин Феликсович. Мы тогда жили совсем рядом.
В послевоенный период Владыка приезжал в Ташкент только один раз. Он приходил в наш дом. Это было в 1947 г., незадолго до отмены продовольственных карточек». (Из личной беседы в декабре 2003 года).
Эмоциональная по характеру оперная певица Государственного Академического Большого театра оперы и балета имени Алишера Навои Ираида Федоровна Чернева (1922–2005) не могла вспоминать отдельные моменты из далекого прошлого, связанные с именем владыки Луки, без слез:
«Как сейчас помню один из эпизодов. Однажды папа и Владыка встретились на нашей улице. Отец поднял меня, и я засунула руку в большой растопыренный карман рясы крестного и вытащила тоненькие печеньки, скорее всего просвирки. Этот человек очень дорог мне многократно. Он спас жизнь моему отцу: сделал ему трепанацию черепа. Оперировал и моего мужа».
О непростом характере Войно-Ясенецкого ходили легенды. Он из тех, кто не меняет своих принципов и убеждений. Все информаторы отмечали его необыкновенную энергетику и невероятную цельность личности. После трех тяжелых ссылок он не сломался, более того, нашел силы достаточно весомо заявить о себе.
Как вспоминали коллеги и близкие знакомые Войно-Ясенецкого, Владыка никогда не жил сытно, никогда не смеялся, но умел «мило улыбаться». Для священнослужителя, на наш взгляд, это единственно верное, естественное состояние.
Валентин Феликсович всю жизнь ратовал за бедных, за право получать необходимую бесплатную медицинскую помощь каждому, кто в ней нуждается.
Когда в мае 1918 г. Нарком здравоохранения поднял вопрос о создании Ташкентской высшей медицинской школы, профессору Войно-Ясенецкому удалось убедить начальство открыть среднее медицинское учебное заведение, которое работало бы по упрощенному варианту и готовило сельских (кишлачных) врачей. Однако через восемь месяцев школа была закрыта, а точнее – перестроена в медфак по проекту И.И. Орлова. Подобный поворот в решении проблемы подготовки медицинских кадров не повлиял на добрые взаимоотношения ученых и подтверждением тому фотоснимок, датированный 1935 годом, на котором запечатлены Войно-Ясенецкий и Орлов.17
Давно уже подмечено, что первый камень обычно бросают оттуда, откуда не ждешь. И поэтому, видимо, полной неожиданностью для Войно-Ясенецкого стала вышеупомянутая Э.У. Махкамовым статья в газете «Правда Востока» от 9 апреля 1935г. под заголовком «На грани знахарства», подписанная несколькими врачами. Первым значился И.И. Орлов.
В 30-е годы прошлого века теплые отношения установились между семьями Аведовых и Жуковых-Войно.
В 1996 г. Нина Арташесовна (кандидат искусствоведения, 1924 г. р.) с большой любовью воскрешала в памяти те далекие годы.
«Что связывало моего отца Арташеса Аведова (1897-1957), иранского подданного, с С.Д. Жуковым-Войно, вспомнить уже не могу. У нашей семьи в Кибрае (в окрестностях Ташкента) на тот период имелся большой сад. За ним ухаживали наемные рабочие. Отец служил посезонно садовником в Иранском консульстве в Ашхабаде. Между прочим, сохранилась фотография, на которой он запечатлен с иранским консулом, а также купчая (1904 г.) на сад и другие документы, связанные с деятельностью деда и отца. Владение значительным участком земли на тот период создавало семье проблемы с местной властью. Видимо, на этой почве отец и близко сблизился с С.Д. Жуковым, зятем Войно-Ясенецкого, юристом по профессии. Сергей Данилович с женой Еленой, дочерью Войно-Ясенецкого, тогда жили в доме его матери (на ул. Свердлова). «Мама мне и моему брату Ване всегда говорила, когда мы шли в гости к Войно-Жуковым: «Если Владыка выйдет навстречу, подойдите и поцелуйте ему руку». Его считали святым».
Папу арестовали 3 февраля 1938 г. и поместили в областную тюрьму. Позднее нам стало известно, что он сидит в одной камере с Войно-Ясенецким. Вот каким образом мы узнали об этом… Однажды получив его одежду для стирки, мы обнаружили панталоны с вышитыми инициалами «В.Я.».18
На следующий день после ареста отца Н.А.Аведовой арестовали и ее маму Сатенику. В следственной тюрьме (ныне на этом месте находится здание трикотажной фабрики «Юлдуз»), она познакомилась с молодой женщиной Симой, женой знатного афганца Раима Мухаммеди, бежавшего в 1929 г. из провинции Мазари-Шариф в СССР и осевшего в Ташкенте. Через год женщин освободили, но они продолжали общаться, тем более, что нужно было носить передачи своим мужьям по одному адресу.
Экс-губернатор Северной провинции Раим Мухаммеди в течение двух лет являлся соседом по нарам с епископом Войно-Ясенецким, и не один вечер вел мирный диалог на богословские темы с православным священником, терпимым к людям разных вероисповеданий и национальностей. Это эпизод из необыкновенной судьбы афганского принца подробно описан М.Поповским.
Нам удалось выяснить некоторые подробности ташкентской поры семьи Раима Мухаммеди.
Парадоксально, но после семилетней тюремной отсидки пришлому афганцу сразу доверили как носителю афганского и персидского языков преподавание на Восточном факультете САГУ (ныне национальный университет Республики Узбекистан). Один из его учеников, ныне академик А.П. Каюмов, подчеркивает его высокую образованность, воспитанность и доброту. На сборе хлопка «афганский принц» трудился наравне со всеми, считал себя «гражданином Союза». В начале 50-х годов семья Раимджона Умарова (Раима Мухаммеди) переехала в Москву.
Владыка обладал сильной харизмой, отличался необыкновенной добротой… В душе каждого, кто общался с ним или знакомился с его научными и философскими трудами, что-то изменялось к лучшему.
Кстати, неординарными врачами-бессребрениками, честно служившими науке милосердия и отечеству, являлись и его современники – врачи А.Д. Греков, А.П. Березский и др.
Военный врач А.П.Березский (1878-1945) с 1918 г. по 1919 год в порядке общественной нагрузки являлся председателем Больничного Совета, который впоследствии был преобразован в Ташкентский отдел здравоохранения. Сотрудничал с Войно-Ясенецким в конкурсной комиссии при Союзе врачей в 1918 г., которая решала вопрос о праве вернувшихся с фронта врачей занимать свои прежние места.19
10 марта 1936 г. в «Правде Востока» в репортаже о слете отличников здравоохранения, в частности писалось:
«Анатолий Петрович Березский замечателен тем, что за все 34 года врачебной деятельности он не имел ни одного платного пациента. Вот уже 11 лет А.П. бессменно лечит рабочих Ташкентского трамвая. Обслуживание членов семей не входит в его обязанности. Тем не менее, доктор Березский в любое время дня и ночи (будь то обычный или выходной день) спешит по первому зову на квартиру к больному».