За Жар-птицей Искусство

Автор Николай КРАСИЛЬНИКОВ

ЗА ЖАР-ПТИЦЕЙ
(М. В. Фрунзе в Туркестане)

В один из сентябрьских дней 1920 года начальник отдела штаба Туркфронта Александр Александрович Добрынин — сам страстный охотник и по совместительству председатель Союза трудовых охотников города Ташкента — вызвал к себе в кабинет каптенармуса.

— Говорят, товарищ Пантелеев, что вы нашего рода-племени, — начал издалека Добрынин. — Давно ли вы были на охоте?

— Неделю назад, — ответил красноармеец.

— Охотились?..

— На кекликов. В Кураминах.

— Есть птица?

— На прокорм эскадрона хватило бы, — со значением произнёс Пантелеев и вздохнул. — Да вот пороху и дроби маловато…

Александр Александрович встал из-за стола, подошёл к распахнутому окну.

— Ну а фазан есть сейчас в тугаях?

— Куда ж ему деваться?

— И как насчёт того, чтобы не мелочиться? Сходить бы на фазана, а?

— Да я бы, товарищ начштаба… Только вот припасов…

— О припасах не беспокойтесь, — прервал подчинённого Добрынин. — Порох и дробь будут. И для вас, и для комфронта Михаила Васильевича Фрунзе. Как вам напарник?

Каптенармус переступил с ноги на ногу, сглотнул набежавшую слюну.

— А почему не сами, Алексан Алексаныч?

— Видишь ли, Пантелеев, — Добрынин сменил официальный тон на доверительный. — У меня ведь собаки нет. А у тебя, я знаю, отличный английский сеттер.

— Это точно, — расплылся в улыбке Пантелеев. — Зверь, а не пёс. Можно сказать, тигр тугаёв.

— Ну вот и чудесно! Даю на сборы два часа.

— Можно идти?

— Свободен. Да, — остановил Добрынин каптенармуса уже у дверей. — Порох и дробь получишь сегодня же, в 18.00.

В назначенное время Пантелеев во всей охотничьей экипировке был возле штаба Туркфронта. У ног его на поводке волчком крутился крапчатый легавый пёс Анчар, тот самый “тигр тугаёв”. Вскоре из-за поворота показалась машина командующего — длинная и с открытым верхом. Кроме шофёра на заднем сиденье сидел незнакомый человек в простой, но удобной охотничьей справе. Пантелеев не без труда признал в незнакомце героического комфронта. Охраны, к удивлению каптенармуса с ним не было никакой.

“Небось, командующий специально переоделся, чтобы не привлекать к себе внимания местных жителей, — подумал красноармеец. — Мало ли что может быть. Мудёр же Михаил Васильевич…”

Автомобиль чихнул мотором, дёрнулся и, набирая скорость, понёсся в сторону Куйлюкского тракта.

Осень — благодатная пора в Средней Азии. По обеим сторонам шоссейки, утрамбованной крупной галькой, сусальным золотом и серебром “чадили” листвой акации, тополя, низкорослые шелковицы… Возле глинобитных домиков виноградники поблёскивали медовыми кистями. Яблони и груши ломились под тяжестью сочных плодов. Навстречу неторопливо семенили ослики, скрипели несмазанными осями арбы, гружёные доверху тюками с хлопком, арбузами, дынями, спелыми помидорами…

— Богатая нынче осень, — задумчиво произнёс Михаил Васильевич.

— Так точно, — кивнул, соглашаясь, шофёр. — Не то, что у нас в Вологодской губернии…Здеся два урожая в год можно собирать, а в нашенском краю иной раз и одного не наскребёшь.

Командующий вздохнул, прикрыл набрякшие веки. Похоже, усталость и бессонница всё чаще и чаще давали знать о себе. Позади остались тяжёлые бои, штурм Бухары, бегство эмира. Зато впереди — охота. Любимое занятие, общение с дикой природой дарило минуты отдыха, исцеляло от забот. И тогда, в отрочестве близ Иссык-куля, когда добыл самостоятельно первого своего фазана, и в молодые годы, находясь в ссылке в суровых краях, куда Макар телят не гонял… Охота же возвращала мыслями к далёкой, невозвратной юности.

Пыльный и душный пригород постепенно остался позади. Вдалеке сверкнула изгибающаяся гигантской серебристой змеёй река с загадочным тюркским названием Чирчик. Белыми искрами в индиговом небе замелькали чайки.

Анчар, мирно дремавший у сапог Михаила Васьевича, сразу же почуял воду. Заметелил хвостом, тоскливо заскулил.

Фрунзе ласково погладил ладонью тёплую холку пса.

— Должно быть, азартный пёсик, — сказал Михаил Васильевич.

— Так точно, товарищ командующий. И охотничью науку с полслова разумеет, — откликнулся польщённый Пантелеев.

Деревянный мост через Чирчик оказался довольно ветхим. Доски под колёсами автомобиля пружинили, по-поросячьи визжали, готовые вот-вот провалиться в тартарары. А внизу, на головокружительной высоте грохотала, брызгала яростной пеной, ворочала гранитные валуны и вырванные с корнями деревья, неукротимая река. Своё начало она брала с вечных снежников далёкого Тянь-Шаня. Справа в струящемся мареве проглядывали его остроконечные вершины. Где-то за их таинственными “воротами” прошло, растаяло, как эхо, раннее детство военачальника Фрунзе. Ау!.. Когда это было? Неужели во сне?

Миновали мост, и шоссейка сменилась просёлочной ухабистой дорогой. Густые пухлые облака пыли шлейфом потянулись за машиной. Сразу запершило в горле. Когда проезжали небольшой кишлак, почти все его жители — стар и млад — высыпали из глинобитных домиков поглазеть на чудо техники. Многие из них видели автомобиль впервые. Босоногие мальчишки, загорелые до глиняного суглинка, долго бежали в пыли за железным рычащим чудищем и громко вопили:

— Шайтан арба! Шайтан арба!*

Сразу за кишлаком слева и справа потянулись рисовые чеки, за чеками — кукурузные поля. Початки уже были собраны, и в сухих стеблях копошился ветерок, освежающе долетавший с реки. В тени под одинокой раскидистой чинарой красноармеец Пантелеев и попросил остановиться. Фрунзе место понравилось.

— Здесь и заночуем, — сказал он.

Наскоро разбили бивуак. Привязали за колышек Анчара. Слегка перекусили. Вполдневной тишине откуда-то из-за кукурузного поля раздалось металлическое:

— Ко-гок, ко-гок!

Пёс сразу же вскочил с места, сделал стойку, насторожился.

— Фазан, — вполголоса произнёс командующий.

— Он самый, петух, — кивнул Пантелеев.

Дневалить и кашеварить оставили на стане шофёра. Михаил Васильевич и красноармеец, прихватив ружья и патронташи, вместе с собакой отправились вдоль убранного кукурузного поля. Изредка тут и там в тёплой пыли стали встречаться крестики-отпечатки фазаньих лапок. Пёс жадно поводил носом, старался уловить запашистый след невидимой птицы. И вот, кажется, ему это удалось. Сеттер резко остановился и вдруг рванулся в сторону. Пантелеев спустил с поводка собаку и тихо скомандовал:

— Искать, Анчар, искать!

Пёс перемахнул куртинку полыни и, стелясь по выжженной от солнца стерне, направился в сторону низкорослых зарослей джиды, переплетённых цепким ломоносом. Перед входом в этот необычный тоннель сеттер остановился, замер в стойке, будто загипнотизированный. Он явно ждал команды. И подоспевший красноармеец спокойно приказал:

— Пиль, Анчар!

Собака моментально исчезает в зарослях джиды и тут же поднимает с места затаившуюся птицу. Раскалывая тишину трещоточным хлопаньем тугих крыльев, ломая сухие ветки, с тревожным криком “ку-ху-у, ку-ху-у”, длиннохвостый красавец-фазан взмывает вверх. Михаил Васильевич мгновенно вскидывает к плечу приклад ружья и, пока птица не переходит в горизонтальную плоскость, плавно нажимает на спусковой крючок. Птица замертво шлёпается на сухую траву.

Пантелеев посылает собаку за трофеем и та приносит в зубах фазана прямо к ногам Фрунзе.

— С полем, товарищ командующий! — поздравляет красноармеец Михаила Васильевича.

Фрунзе, довольный метким выстрелом, берёт в руки фазана, вертит его и так и сяк, долго любуется.

— Ну и ну, — говорит. — Вырядился как… Настоящий китайский мандарин.

Да-а, давненько я не охотился. Но, слава богу, навыка не потерял.

Собака снова уходит в тугаи, челночно прочёсывает заросли янтака, чингиля,

осторожно обходит колючие островки облепихи — излюбленные места фазанов. Незаметно скрывается из виду. Но вот из зарослей тамариска с паническим квохтаньем вырывается ввысь пепельно-песочная птица. Да близко так, что обдаёт свежей волной приречного воздуха лицо Михаила Васильевича. Фазанка с необыкновенной скоростью летит по инерции, распустив крылья.

Красноармеец замирает и тут же чуть ли не стонет:

— Стреляйте же скорее, товарищ командующий… Э-эх, улетит!

Анчар также, провожая тоскливым взглядом птицу, недоумённо смотрит то на Пантелеева, то на Фрунзе. Его маслянистые глаза словно упрекают: “Почему не стреляете? Я же для вас так старался!..”

Уже вечером после удачной охоты (добыли больше дюжины фазанов) красноармеец всё же отважился спросить Михаила Васильевича:

— Товарищ командующий, разрешите полюбопытствовать, почему вы не выстрелили в птицу, которая так верно шла на вас?

— Знаю, знаю, — подумав, улыбнулся Фрунзе. — В тот миг у меня рука просто не поднялась. Зачем губить понапрасну старку, когда вокруг так много петухов?.. А старка весной может подарить ещё много-много птенцов.

Набитую дичь, чтобы не испортилась за ночь, распотрошили, слегка посолили, переложили кустиками душистой мяты и подвесили на ветки дерева обдуваться на ветерке.

Приятно уставшие за долгий хлопотный день охотники сели кружком поближе к яркому костру за поздний ужин. Тут уж шофёр постарался на славу. Наварил в котелке картошки в мундире, нарезал лук, помидоры… Вытащил из вещмешка кукурузные лепёшки, сверху положил по кусочку ветчины из “командирских запасов” Михаила Васильевича.

— Ну, дорогие охотники, приступим к трапезе, — окая по-вологодски, широким жестом пригласил к импровизированному “столу” шофёр.

— Отставить, — оглядев критически угощение, остановил командующий. — Так дело не пойдёт. У нас, что, больше нет ничего к ужину? Ну-ка, брат, сгоняй к машине. Найди у меня там фляжку со спиртом и принеси.

Шофёр с готовностью выполнил команду. С ловкостью жонглёра разлил содержимое фляжки по железным кружкам.

— Теперь порядок, — одобрил командующий. — Ну что, поднимем тост за охоту?

— За охоту!

Сделав маленький глоток, Михаил Васильевич отставил кружку в сторону. И потекли долгие воспоминания об охоте, о ссылке, о войне…

Шатёр неба сверкал яркими азиатскими звёздами и золотой рог месяца под неусыпный далёкий вой шакалов клонился всё ниже и ниже к реке, чтобы с рассветом протрубить новую охотничью зорьку. Быстро уснули Пантелеев и шофёр. Вздрагивал и повизгивал во сне крапчатый “тигр тугаёв” — Анчар. Вскоре и комфронта, укутавшись шинелью, погрузился в сон. Спал охотник Фрунзе сладко и крепко. И снилась босоногому Мишке огромная, красная, ровно в полнеба жар-птица его детства — среднеазиатский фазан…