Разматывая памяти веретено. Начало История Старые фото

Автор Виктор Фесенко.

«Вспомнить все»

Желание зафиксировать на бумаге воспоминания о своем детстве появилось давно. Для чего и для кого, не задумывался. Может быть, детям или внукам когда-нибудь будет интересно узнать о детстве своего «предка»? Устные воспоминания отца о его детстве в 20-х годах прошлого века были коротки и отрывочны. А узнать о жизни Ташкента того периода было бы очень интересно. Недавно я стал посетителем сайта Е. Скляревского о старом Ташкенте, что подстегнуло меня довести работу по воспоминаниям до конца. Времени на причесывание текста как всегда не было. Может быть в тексте излишне много малозначительных подробностей, но писать отдельно для себя и на сторону не было возможности. Мои воспоминания имеют более информационный характер, чем художественный. Так, что принимайте все как есть. Буду рад, если кому ни будь моя писанина будет интересной, а посетители сайта дополнят или уточнят представленную информацию. Итак…

Улица Почтовая и окрестности

Изначально ул. Почтовая называлась Шипкинской. Она начиналась от ближайшей к скверу окружной улицы Хивинской, переименованной позднее в Хорезмскую, и заканчивалась в конце 50-х годов наверно у задворков Алайского базара с двухэтажным павильоном « МОЛОКО-МЯСО». По твердому заявлению моей сестры, Шипкинскую переименовали в Почтовую по причине нахождения на оной Главного Почтамта в том месте, где сейчас заканчивается одна из девятиэтажек Детского Мира, а точнее, в месте пересечения Почтовой и несуществующей ныне ул. Чайковского (бывшей Прачечной, Чичеринской). У того Главпочтамта был солидный вход со скульптурами львов. Я попытался возразить сестре, что Главпочтамт со львами располагался на Пушкинской за консерваторией. Сестра предъявила следующие доводы: Во-первых, она в здравом уме и твердой памяти и хорошо помнит этот главпочтамт и его львов, тем более, что он находился в непосредственной близости от нашего дома, а не за версту на Пушкинской. Во вторых, на Пушкинской сначала работал не Главпочтамт, а центральный телеграф, который в последствии переехал на ул. Навои, а освободившееся здание стало Главпочтамтом. А вообще то передислокация Главпочтамта дело не такое простое, как кажется на первый взгляд, т.к. все расстояния от Ташкента до каких либо населенных пунктов измерялись и отмечались на картах от его главной почты и перенос ее на Пушкинскую вносил путаницу и несоответствие расстояний, отмечаемых на картах и верстовых столбах. Может быть, и львы с почты на Почтовой перекочевали на Пушкинскую. И не случайно, что нынешний Главпочтамт построили в непосредственной близости (через дорогу) от места, где стоял прежний. С сестрой спорить я не стал и принял к сведению ее доводы.

В 1945 г. после смерти А.Толстого, который проживал во время войны в Ташкенте (в районе нынешней гостиницы «Le Grand Plaza»), Почтовая стала самым подходящим кандидатом на переименование, т.к. ранее лишилась главной почтовой организации. Таким образом, моя улица превратилась в ул. А. Толстого. Но многие жители по привычке называли ее по-старому. Сейчас мою родную улицу и улицей то можно назвать с большой натяжкой…

Мой дом №7 по улице А.Толстова, в котором я прожил до середины 1964 года, состоял из 2-х строений. Первое, 2-х этажное, стояло на углу Почтовой и Первомайской (бывшей Куропаткинской) через дорогу от главного входа в нынешний Главпочтамт. Второе, 3-х этажное с современными по тем временам квартирами располагалось далее по Почтовой в направлении к ул. Хорезмской. Два строения были соединены маленькой одноэтажной перемычкой-пристройкой.

Фото М. Головина. Дом № 5.

Далее за 3-хэтажкой стоял полутораэтажный окрашенный в голубой цвет дом №5 с резными наличниками и центральным балконом, датированный деревянными цифрами на фронтоне 1910-м годом. По слухам, этот дом великий князь построил для своей незаконной жены. По другим слухам этот дом принадлежал некому богачу Паршину. После революции дом превратился в коммуналку, в которой жили фотограф и известный в Ташкенте нумизмат. На задний двор дома №5 можно было пройти через ворота слева от фасада, а под балконом были ступени и вход в полуподвальные помещения, в которых проживало несколько бабушек, которые часто рассиживались на стульчиках и табуреточках перед входом. После 1991 года с дома удалили все «архитектурные излишества», перекрасили его в розовый цвет и превратили в Посольство Индии. В глубине нашего квартала за двором дома №5 был ведомственный детский сад, пройти к которому можно было по проезду, начинавшемуся левее этого дома. Через дорогу от 5-го дома располагалась организация Узкоопторг а правее его военкомат, у которого в призывные периоды ожидали своей участи бритые призывники. На крыльце военкомата часто отдыхал на стуле дежурный, и я однажды выпросил его вынуть из кобуры и показать настоящий пистолет. В руки он мне пистолет не дал, может быть это и к лучшему. Пистолет мне все же пришлось подержать в руках — во время службы в армии у меня в личном пользовании был такой же «Тульский Токарев» 1939г. выпуска.

После дома №5 вдоль улицы стояло темно-серое 2-х этажное здание барачного типа, в котором жил один из моих одноклассников. Потом в этом здании разместилась какая-то организация. Далее серого дома были ворота во двор типографии, которая своим «фасадом» уже выходила на ул. Хорезмскую. За типографией и на некотором удалении от проезжей части было двухэтажное здание с аркой проезда во внутренний двор. Сестра сказала, что там размещался «УзСовПроф», а мне кажется, что там была фотостудия.

По Первомайской к нашему угловому дому примыкало двухэтажное здание Союза писателей УзССР (дом №20), у подъезда которого иногда к нашей радости припарковывались «Чайки» и «Зимы», привозящие и отвозящие больших чиновников от литературы и маститых писателей. А далее по Первомайской располагался необычный по архитектуре одноэтажный жилой дом №18 с четырьмя или более прямоугольными двориками, которые соединялись между собой оригинальными проходами. Подобного архитектурного решения я больше нигде и никогда не встречал. С ребятами дома №18 мы не особенно ладили.

По диагонали через перекресток от нашего дома на Первомайской стояло одноэтажное здание какого-то суда, может быть районного Куйбышевского, а на другом углу было одноэтажное здание проектной организации с высокими потолками. На этом месте до недавнего времени красовался приторный шоколадно-золоченый Банк-ленд, судьба которого оказалась очень печальной.

Первый класс я отучился в 50-й школе, после чего нас всем классом переселили в одноэтажную старую школу №44 на углу Первомайской и Пушкинской. За школой №44 по Пушкинской стояла одноэтажная кондитерская, на месте которой после 1966 г. москвичи построили жилую 5-этажку с гастрономом «Москва». По диагонали от школы на углу стояла гостиница «Пушкинская» с парикмахерской, где два раза в месяц меня стригли под полубокс. К гостинице по Пушкинской примыкал гастроном с большими витринами. В его молочном отделе молоко разливал какой-то мудреный аппарат. Возможно, что этот гастроном был лучшим в Ташкенте по ассортименту продтоваров. До наших дней сохранились только угловое здание на перекрестке, в котором сейчас находится «Ипотека-Банк» и трехэтажный жилой дом через дорогу от кондитерской. Последний из 4-х углов перекрестка занимала аптека, сильно пострадавшая от землетрясения 1966 г..

На углу Пушкинской и Хорезмской, рядом с 50-й школой стояло одноэтажное здание с большим фойе, которое служило избирательным пунктом при выборах в разные органы власти. Раза три я ходил с отцом и мамой на выборы. Запомнились длинные красные ковровые дорожки с избирательными урнами в конце, буфет, радостная музыка и разодетые избиратели.

Два квартала, ограниченные ул. Хорезмской, Энгельса, Первомайской и Пушкинской были довольно таки большими и доступ к их внутренним жилым постройкам типа хижин дяди Тома и более основательным обеспечивался тупиковыми проходами в глубь кварталов, деревянные перекосившиеся ворота в начале проходов никогда не запирались. В глубине проходов были водопроводные колонки, которыми мы пользовались, до одурения наигравшись в летний зной на улице. Один из таких проходов был у жилой 3-хэтажки, в которой сейчас находится кафе «Golden Wing», внутри этого прохода был Куйбышевский райпищеторг.

Дом № 7

Как мне говорил отец, наш 2-х этажный дом достроили из одноэтажной дореволюционной гостиницы «Старая Франция». Здание имело протяженный фасад вдоль Первомайской и правое крыло, расположенное внутри нашего квартала. По некоторым сведениям из Интернета под вывеской гостиницы скрывался обыкновенный публичный дом, хотя планировка здания не подтверждала эту версию, в нем отсутствовали какие либо холлы, где тусовались бы перед сеансами проститутки и их клиенты. Может быть это был дом свиданий, назначение которого несколько отличается от назначения публичного дома…

Половину достроенного второго этажа здания занимал трест «Узсельэнерго», работники которого участвовали в строительстве 3-хэтажки а потом стали жильцами ее коммунальных квартир. Почтовый адрес треста был: ул. Первомайская 22.

На первом этаже в четырехкомнатной квартире с окнами на Почтовую проживал до своей гибели в 1919 г. Александр Яковлевич Першин, один из 14-ти Туркестанских комиссаров, а позже его вдова с дочерью и зятем архитекторами и внуками. Один из внуков Першина жил со своей семьей в перемычке между 2-х и 3-хэтажкой.

3-хэтажное здание построили в середине 50-х годов и по его проекту предполагалось, что оно будет многоподъездным и занимать место снесенной 2-х этажки. Но некоторые жильцы последней воспротивились временному выселению на время строительства (а один из этих жильцов занимал высокий пост в архитектурном управлении). Таким образом, была построена только одноподъездная часть спроектированного большого многоподъездного дома с гастрономом на углу. Под 3-хэтажкой располагалась автономная котельная, в которой в отапливаемое время поочередно работали дежурными кочегарами жильцы этого дома. Высокая дымовая труба котельной примыкала к дому со стороны двора. В доме проживал управляющий треста «Узсельэнерго» и его секретарь- бывшая сотрудница посольства СССР в Китае, знавшая несколько языков и хорошо игравшая на пианино.

Попасть с улицы в два двора нашего дома можно было через маленькую калитку между 5 и 7 домом, через деревянные ворота между моим домом и домом Союза Писателей или через коридор бывшей гостиницы со старым кафельным полом и фанерными тамбурами перед дверями жильцов. Г-образный коридор оканчивался открытой и пустующей террасой, на которой можно было играться в дождливые дни. На тамбурах коридора, видимо для удобства почтальона, мелом были написаны номера комнат и фамилии проживающих. Иногда особо озорные ребята и девчонки слегка редактировали эти надписи, особенно в части фамилий. За одним из тамбуров проживала известная в Ташкенте врач-гинеколог с необычной фамилией Солнышко.

В комнате с другой маленькой террасой, выходящей во двор у трехэтажки, жила сварливая баба Дуня и ее средних размеров черный кобель, ежедневно выпускаемый на прогулку. Дуня нас недолюбливала и мы ей отвечали взаимностью, к тому же побаивались ее пса. Наблюдать за прогулками Шарика, демонстрирующего позы каратистов у помечаемых углов, было безопасно с балкона третьего этажа. Заслышав призывы Дуни к Шарику о возвращении домой, Сашка кричал с балкона: «Шарик! Иди домой! Тебя мама зовет»!, чем приводил Дуню в «восторг».

Коммуналка

На второй этаж в нашу коммуналку вела старая открытая небу деревянная двухпролетная лестница с расшатанными ступенями и перилами, на средней площадке которой в погожие деньки нежились коты. Несколько раз под лестницей наши старшие сестры организовывали представление самодеятельного кукольного театра. Мы же, младшенькие, рассиживались на стульчиках и скамеечках и все норовили узнать, что происходит за ширмой кукольного представления. По настоятельной просьбе жильцов второго этажа опасная деревянная лестница бала заменена на стальную, с рифлеными листами ступеней. В летнюю жару лестница нагревалась так, что босиком по ней не пробежишь, а летом во время игр во дворе и на улице мы редко обувались… Наша коммуналка представляла собой темный прямоугольный «холл» с дверями в «апартаменты» по двум его сторонам. Перед дверями находились столы с керосинками, обвешанные клеенками, скрывающими от посторонних глаз все, что не помещалось в комнатах. Гостеприимные соседи часто приглашали меня к себе и угощали печеньем или конфетами. Входная дверь коммуналки никогда не запиралась. Как-то к нам погостить приехала моя бабушка и ранним утром она собралась на Алайский базар за молоком. Выйдя из нашей комнаты и захлопнув дверь, она увидела спящего на нашем столе с керосинками крупногабаритного бомжа. От страха бабушка быстрее резвой школьницы сбежала по лестнице и выбежала на улицу. По возвращении бабушки с базара бомж уже успел покинуть свою временную ночлежку. Один раз в «холле» перестилали пол, а к вечеру пропал наш полосатый кот Мурзик. Через некоторое время соседка услышала из-под пола его тихое мяуканье. Отец, чертыхаясь, вскрыл одну из насмерть прибитых досок пола и окутанный паутиной Мурзик был вызволен из заточения.

Наши «апартаменты» состояли из единственной комнаты и маленькой прихожей, в которой старый шифоньер отгораживал еще и кухоньку. Плита с концентрическими чугунными кольцами и духовкой отапливалась углем, хранящемся в деревянном сарае, расположенном в проходе между нашим домом и домом Союза Писателей. Отец установил в прихожей умывальную раковину, подвел к ней водопровод и канализационную трубу. Это были все наши коммунальные удобства. Каждую неделю мы посещали баню на улице Широкой с парикмахерской при входе и душевым отделением в отдельной пристройке во дворе. С баней была связана одна, может быть, смешная история. Отец был в командировке в одной из областей Узбекистана, а мама с сестрой, уходя в означенную баню, сказали мне, что они снаружи запрут дверь и сами ее откроют по возвращении. Мне же было предписано никому дверь не открывать и ложиться спать. Я выполнил все предписания, а для надежности еще запер дверь дополнительно на большой латунный шпингалет. Говорили, что когда стучали в дверь, чтобы я ее открыл, проснулся весь дом, но я спал богатырским сном и проснулся только тогда, когда сестра, обвязавшись страховочной бельевой веревкой, через окно проникла в нашу комнату, пройдя по наружному карнизу из комнаты соседей. Не знаю почему, но меня не очень то и поругали, наверно смягчающим обстоятельством был мой малый возраст.

До сих пор не могу понять, как мама, отец, сестра и я помещались в нашей комнатенке с прочей мебелью и пожитками. На холодильнике «Днепр» стоял довольно современный по тем временам телевизор «Неман» кубической формы с экраном на всю переднюю грань и дополнительным толстым стеклом перед экраном. Усики телеантенны постоянно приходилось регулировать, меняя их длину и наклон. Угрожающе щелкающий тугой переключатель каналов стал использоваться по назначению не сразу, так как транслировалась только одна программа Узбекского Телевидения, по будням только в вечерние часы, а в воскресенье (кажется, тогда еще была рабочая шестидневка) и с утренних часов. Перед трансляцией телепередач приходилось созерцать полосатую с разными кругами испытательную таблицу, а потом слушать запомнившиеся на всю жизнь позывные ташкентского телецентра. У одних соседей по нашей коммуналке стоял один из первых советских телевизоров КВН с экраном размерами с портсигар и громадной полой линзой, заполненной дистиллированной водой.

Детсад и школа

Меня в малолетстве водили не в ближайший детсад за 5-м домом, а в сад, расположенный на углу Жуковской и Советской (бывшей Садовой) и граничащий с кинотеатром «30 лет КОМСОМОЛА». В этом же саду в то время отбывал детство и сын актера драмтеатра им. Горького Романа Ткачука. Заведующей этим детским садом работала старшая сестра отца. Как-то, родственница, плохо знающая наш район Ташкента, вызвалась отвести меня в садик, а я вызвался показать дорогу. Маршрут я наметил через ул. Гоголя в надежде увидеть пожарные машины у расположенной там пожарной части, а потом по детской рассеянности пропустил поворот на Советскую, таким образом, через некоторое время мы уже приближались к ТашМи…

Самой ненавистной для меня едой в детском саду был перловый суп. Однажды на вопрос мамы: чем нас сегодня кормили на обед, я ответил: «Суп в полосочку», имея ввиду скользкие раздвоенные зерна перловки. Насколько я знаю, детский сад и сейчас находится в том же месте, а его старое здание было давно снесено.

Время обучения в начальных классах помню почему то меньше всего. В школу я ходил с угловатым и жестким светлокоричневым ранцем из ламинированного картона. Помимо всего прочего в ранец укладывался и тряпичный мешочек с чернильницей-непроливайкой и деревянный пенал для ручек и карандашей. Несмотря на то, что чернильница называлась непроливайкой, на мешочке и дне ранца навсегда поселились несколько чернильных клякс, так как изобретатели чернильницы не учли все пространственные ориентации и встряски, которым нештатно подвергались наши портфели и ранцы во время эксплуатации. А перьевые деревянные ручки имели обыкновение скатываться по наклонной поверхности парты и падать на пол с последующей поломкой перьев. Парты были изготовлены из деревянных досок, а не из ДСП как сейчас и имели откидные крышки для удобного доступа к внутренним полкам, на которых лежали не только школьные принадлежности, но и недоеденные завтраки и всякая всячина, мешающая по словам учительницы учебному процессу.

3-а класс 44-й школы. Весна 1964 г.

Моей первой учительницей была немолодая женщина – Пелагея Константиновна Ермолаева, супруга директора 50-ой школы. Одну или две зимы я ходил в школу в настоящих хромовых сапожках. Отец научил меня наматывать портянки и всегда начищал сапоги гуталином до блеска не только для красоты, но и для непромокаемости при гулянии по лужам и сугробам. Как-то, вернувшись из школьного спортзала, я не обнаружил своих сапог у парты и остался сидеть на следующем уроке в спортивных тапочках (настоящие китайские кеды были большой редкостью и предметом зависти). Пелагея Константиновна, увидев на моих ноках тапочки, вспомнила, что вынесла сапоги в коридор, т.к. не переносила запах гуталина…

Во время приезда в Ташкент особо высоких гостей кортеж с ними всегда следовал по Пушкинской. Деревья перед нашей школой соединяли бельевыми веревками для ограничения доступа на проезжую часть, а нам выдавали бумажные флажки для приветствия гостей. Помню приезд Хрущева с Гагариным и второй приезд Хрущева с Фиделем Кастро. Меня тогда больше интересовал не Никита Сергеевич, а бело-зеленая открытая «Чайка», на которой он проезжал. Все тротуары были запружены людьми с частыми вкраплениями милиционеров. Ну а на октябрьские и первомайские праздники Пушкинская перекрывалась так плотно стоящими поперек дороги и тротуаров грузовиками и автобусами, что пролезть между ними даже нам мальчишкам было очень трудно.

По правой стороне ул. Энгельса после поворота с Первомайской размещалась школа для детей с ограниченными умственными способностями. Не раз слышал фразу: «Будешь плохо учиться — закончишь обучение в этой школе!..» Ко мне эти угрозы не относились, т.к. учеба в школе не была для меня обременительной, а школьные оценки ниже пятерки не опускались.