Дмитрий Алексеевич Введенский. Начало История Ташкентцы

Н. Д. Введенская.

О своих родителях я знаю не очень много, как-то они не рассказывали, а я, к сожалению,  и не очень интересовалась. Поэтому могу вставить в текст лишь несколько отдельных рассказов. Мой отец  Дмитрий Алексеевич Введенский  был врачом,  участвовал в обеих мировых войнах, причем в Отечественной уже немолодым человеком, добровольно. С 1934 г. до ухода на пенсию в 1954 г. он заведовал урологической клиникой  Ташкентского Медицинского Института (с перерывом на фронт).

Фото сделано 1935 или 1936 году в Ташкенте

Дмитрий Алексеевич  родился в семье врача – уролога Алексея Андреевича Введенского. Алексей Андреевич (1852-1918) был сыном дьякона, но, окончив семинарию, поступил в Московский университет и стал врачом. Он был человеком, видимо, настойчивым, целеустремленным, активным. Работал сначала в московских больницах, в частности, в Мариинской больнице, занимался частной практикой, защитил диссертацию, перевелся в Томск, где стал сначала приват-доцентом медицинского факультета  Томского университета,  потом (в 1896 г.)   профессором. Организовал (создал) там анатомический театр, был директором Губернского  тюремного комитета.  Был награжден несколькими орденами, дослужился до действительного статского советника и даже получил потомственное дворянство. Вернувшись в Москву (1908 г.) купил дом на Патриарших Прудах, открыл урологический кабинет, а с началом войны (1914 г.) открыл небольшой госпиталь, который вырос в госпиталь на сотню коек. Деньги на госпиталь давала  патриархия, а сам Алексей Андреевич и две его старшие дочери работали врачами (бесплатно), хозяйство вела жена.

Женился Алексей Андреевич в 1984 г. на Александре Леонидовне Ященко, дочери своего пациента Леонида Несцеровича Ященко (или пациентки — его жены). Это была интеллигентная семья. В молодости Леонид Нестерович был народовольцем (или был близок к ним), сидел в Петропавловской крепости (Дмитрий Алексеевич говорил, что его арестовали за издание украинской грамматики). После, женившись на помещичьей дочери, он стал успешным адвокатом в Самаре, был, кажется, почетным гражданином города. Его дети получили хорошее воспитание и образование. Упомяну, что одна из дочерей – Вера Леонидовна  Ященко — окончила высшие женские курсы и была врачом (или фельдшером).  О разности семей (папин рассказ):  во время какой-то из семейных  встреч  Алексей Андреевич и Александра Леонидовна садятся за стол,  Александра Леонидовна приглашает свекровь присоединиться к ним. Та: « Что я, свинья что-л в пост так есть.» «А мы что, свиньи ?». «…Ну, вы образованные».

У моих деда с бабкой было 9 детей, по порядку: Александра (1885-1960), Дмитрий (1887-1956), Вера (1890-1960), Мария (1884-1950), Леонид (1896-1960), Татьяна (1898-1943), Надежда (1901-1971), Алексей (1903 – 8?  ), Николай (1906-1949).
Александра и Мария стали врачами. А.А. –терапевт,  я знала ее в 40-50 гг., она, по-моему, отличалась добротой, редкой наивностью, бескорыстием и добросовестностью. Работала тогда в Москве в поликлинике. М.А. стала детским хирургом в Москве, кажется очень хорошим и известным, умерла она рано – инсульт. Татьяна была медсестрой. Вера окончила Томский технологический институт, стала инженером-дорожником (редкий случай для того времени), с 20-ых до средины 40-ых г. жила в Ташкенте, работала, по-моему, в горисполкоме. Надежда стала художницей,  у нее не было специального образования, была она в Москве известна как красавица, сноха Горького, и как «опасная женщина» (чтобы не сказать резче) – ее мужей (после смерти Максима Пешкова) последовательно арестовывали – видно, так хотел «Хозяин».

Братья Дмитрия Алексеевича стали инженерами. Алексей учился в Томске, но большую часть жизни жил в Москве.  У Леонида и Николая долго (или до конца ?) была в Москве одна небольшая квартира на двоих (и на семью Леонида).  Оба перед войной работали на стройках: Николай — в Комсомольске-на-Амуре  (или под ним), Леонид  — в Магадане (этим трудно гордиться). Я их знала мало, из них, по-моему, самым приятным был Николай, который вскоре после войны умер от рака лимфатических узлов (тогда это не умели лечить).

Дмитрий Алексеевич родился в Москве, гимназию кончил в Томске (где тогда жила семья), стал студентом медицинского факультета Московского Императорского Университета. Он был очень компанейским, любил кутежи, был красив, при этом очень интересовался общественной жизнью, был эсером. Он рассказывал, что студенты, и он в том числе, ездили на похороны Л.Н. Толстого, несли гроб на руках. Гордился, что мелькнул в кинохронике, 10 раз ходил ее смотреть (тогда это было редкостью!).

Он был старостой курса, активно участвовал в студенческих забастовках (было наступление на студенческие вольности, Д.А. упоминал Плеве), за эти забастовки его исключили из университета (1910 г.?).  Доучивался в Берлине (благо немецкий, как и французский, он знал), стажировался в Париже  (тогда же  или позже, но, естественно, до войны). Сдал экзамены на лекаря в Московском университете,  получил звание уездного врача (1912 г.).    В конце  1912 года он был мобилизован (по призыву) и служил врачом  Ивангородской крепостной артилерии. Демобилизовавшись (в конце 1913 г.), работал в Брест-Литовске (такое было тогда название). Открыл кабинет, попросив у отца на это деньги, но отец прислал свой кабинет, и Д.А. стал заниматься там урологией.  Видимо, ко времени службы в армии относятся его фотографии с матерью – они сделаны в Варшаве, он в форме.
Д.А. любил в молодости  чудачествовать (хотя, конечно, наибольшим чудачеством уже не в молодости  было дать дочери имя Никита). Он рассказывал, что на каком-то торжестве, где офицерам полагалось быть при высшем ордене, он явился с медалью в честь 300-летия дома Романовых (такие медали получали все госслужащие, вплоть до дворников). Его командир: «Что за гадость …?».  Д.А.: «Вы считаете медаль в честь 300-летия дома Романовых гадостью?».  (Видимо это относится ко времени войны, когда у него уже были ордена).

С началом войны  в 1914 году  Д.А. сразу был мобилизован (в августе) и послан на фронт. Как тогда писали: « Выступил в поход на театр военных действий в составе 219 Котельнического полка». Сохранилось его письмо с фронта (это письмо его брат Алексей отдал в музей Горького), где он пишет о плохой организации, плохом снабжении, огромных потерях, отсутствии энтузиазма у солдат, самострелах  и т.п.
На полк, где он был врачом, была газовая атака – первая газовая атака на русском фронте. (Из Интернета : это 31 мая 1915 года у Воли Шидловской под Болимовым , в Польше).

Д.А. рассказывал, что они не знали, как надо спасать отравленных, не знали, что пришедшим  в себя надо еще долго лежать. Делали, конечно, что могли.
После этой атаки Д.А. был награжден орденом Св. Владимира 4-ой степени с мечами и бантами – высшим орденом, каким он мог быть награжден по своему званию (это его слова).

А всего за войну Д.А. был награжден 5 русскими орденами – упомянутым Владимиром, Св. Станиславом 3 и 2-ой степеней и Св.  Анной с мечами и бантами   3 и 2-ой степеней. Позже еще солдатским Георгием. Так что, видимо, храбрости и инициативы у него было достаточно
О той войне я помню только один анекдот.   Д.А. с фронта  приезжает в Москву (когда – не знаю), заходит в кабак и, естественно, заказывает водочки. Подать не могут – сухой закон. «Ну, тогда чая, холодного и без сахара». (Он всю жизнь пил только такой чай). Подали пару – большой чайник с водой, маленький с заваркой. Он налил,  большой был с водкой, маленький — с коньяком.

В 1916 г. русские войска – экспедиционный корпус – были посланы во Францию (и в Македонию). Офицерам, знающим французский, была предоставлена возможность  поступить в этот корпус.  Д.А. поступил и был прикомадирован к 5-му особому пехотному полку, отправлен во Францию – из Архангельска в Брест. С июля 1917 г. он – старший врач полка.
За время службы во Франции (с 23 апреля 1916 г.) он  получил 4 французских военных креста  — один с бронзовой звездой, 2 с золотой звездой  и один с пальмовой ветвью, там же он получил   Георгия (в 1919 г.), видимо, когда служил солдатом.

Во Франции, 1916 год.

Когда в 1917 г. часть русских войск отказалась воевать (их французы подавили – как-никак – бунт в войсках), из русских частей, оставшихся верных присяге, был сформирован Русский Легион Чести. Д.А. вступил в этот Легион, но не врачом, а солдатом: «Выделен  на оформление Русского Легиона Чести, формируемого из добровольцев, … на правах солдата». Как он мне объяснил (я спросила: «Почему солдатом ?») – потому что узнал о смерти матери. Все дети Введенские очень любили мать. Это февраль 1918 г.
За боевые отличия при Валер-Битонэ в мае переведен в ефрейторы.

Д.А. служил пулеметчиком. Судя по количеству атак, в которых Русский Легион участвовал, их бросали на самые горячие участки. В послужном списке упомянуты места:
Вилер-Бритонэ (28 апреля 1918), Суассен (28 мая 1918), Тарни-Сорни (линия Гинденбурга, 2-14 сентября 1918), Шато де ля Мот (14-17 сентября), оборона сектора Шалепену (10-30 октября), переход из деревни Сольсюр в деревню Меревиль (ноябрь), вошли в Германию 19 ноября 1918 г. Именно во время службы в этом легионе Д.А. получил  3 из четырех французских крестов. И там же был награжден Орденом Почетного Легиона. Для солдата такая награда – нечто исключительное, да и русских офицеров с таким орденом, наверное, было немного. Я читала в сравнительно недавней русской публикации об экспедиционном корпусе (http://xxl3.ru/kadeti/rus_korpus.htm А. А. Хазов, Ген. секретарь Союза Русских Офицеров. Из журнала «Кадетская перекличка» № 46, 1989г.) написанное в восторженно-официальном тоне описание того, как русский офицер Дмитрий Введенский пошел в солдаты и был отмечен за свою храбрость. И в альбоме А.Корлякова и Ж.Горохова  имя Д.А. упомянуто (« Русский экспедиционный корпус во Франции и в Солониках,1926-1918, ИМКА-ПРЕСС»). Сам же он полунасмешливо говорил, что его представил командир к высокой награде, специально подчеркнув в приказе, что солдат Д.В. выставил пулемет и отбил атаку в присутствии его — самого командира — на передовой. И Д.А. замечал, что и стрелял-то он не совсем туда, куда было нужно (впрочем, это могло относиться и к другому эпизоду – он не делал из себя героя).

О фронтовой жизни я рассказов не помню. Разве что о том, что у них был мишка, привезенный из России.
Ранен Д.А. не был, но 2 раза был отравлен газом. Об одном из этих отравлений его рассказ:  Было затишье, несколько дней не было газов. Он пошел навестить соседнюю часть, спустился в долинку,…. А очнулся на вершине холма, рядом лежала маска полная блевотины. Значит, в долинке скопился газ; почувствовав это, он бросился наверх, надев маску.

В феврале 1919 г. Д.А. было возвращено звание доктора  и чин коллежского асессора, он при этом называется старшим врачом Легиона.  В августе «убыл в Марсель для следования в Россию»  кораблем, который шел  во Владивосток.  В Россию он рвался, хотел участвовать в построении новой страны (он – эсер…).
Вставка из недавнего времени:
Этой весной (2011 г.) в Историческом Музее была выставка, посвященная экспедиционному корпусу. Я пошла туда, разыскала устроителей, рассказала, что у меня есть кое-какие документы отца (у них документов о корпусе совсем мало). Договорилась отдать им то немногое, что у меня (т.е. у папы) сохранилось,  в частности, диплом Ордена Почетного Легиона, кресты, «опросный лист» вступающего в Русский Легион, демобилизационную выписку, где перечислены бои Легиона и награды Д.А. (ордена не сохранились – офицеры брали поносить).
Так вот там, хвастаясь, показываю Н.Р. Малиновской папин диплом (ее отец — Малиновский — совсем молодым был в экспедиционном  корпусе солдатом, а уже маршалом в Великую Отечественную получил Орден командора Почетного Легиона). И тут, прочтя имя, Н.Р. говорит : «Так мой отец знал его. Он о Введенском писал». Оказывается, перед отплытием из Марселя Д.А. организовал группу Красного Креста и взял в санитары нескольких солдат (этим помог им попасть на пароход), среди солдат был Малиновский, тоже бывший пулеметчик. На пароходе они даже сдружились, во Владивостоке расстались.  Владивосток был тогда под  Колчаком.

В письме сестре Александре  (1920-21 г., это письмо тоже в музее Горького) Д.А. писал, что с офицерами на пароходе он плохо сходился (у них были очень разные политические взгляды), и что на него был донос. Мне (или при мне) он рассказывал: донесли, что он дружит во Владивостоке с чехами,  а чехи «все  время бузили». Приятель из штаба (папа был очень компанейским, в молодости приятелей было много) сказал : «Митька, беги». «А мне — говорил папа — приходилось кутить в компании вместе с Думбадзе,  начальником контрразведки Колчака, я слышал его рассказы, как они расстреливали комиссаров, целясь в задний проход». «Как ты бежал?», спросила я. «Сел на поезд и уехал». Приехал в Томск – все-таки родной город, к тому же там жила сестра Вера и туда же прислали нескольких из младших детей. Папа — офицер (или просто врач?), его направили  в военный госпиталь. В упомянутом письме сказано, что это был заразный госпиталь (свирепствовал тиф), Д.А. развернул его до 900 коек, что Д.А. было трудно  налаживать хозяйство, не знал госпитального устройства. В декабре 1919 г. Томск взяли красные и госпиталь (так я поняла из рассказов) стал госпиталем Красной армии, а папа – командиром Красной армии. Д.А. писал сестре, что ему не по пути ни с диктатором Колчаком, ни с диктатурой коммунистов, но он поддерживает советское правительство – надо поэтому работать, но заниматься не общественной деятельностью, а медициной (в письме много гражданского пафоса). В госпиталь направили комиссара – матроса. Появилась анкета, где Д.А.  написал, что он эсер. «Дурак ты, Митька – сказал комиссар — этого писать не надо».

Д.А.  заболел тифом с тяжелыми осложнениями, болел долго, после этого был направлен в другую больницу, в терапевтическое отделение, что его профессионально не интересовало. Он хотел заниматься урологией, готовить диссертацию, работать в университете, просил прислать оборудование кабинета отца….

В Томске, убегая из Перми от красных,  оказалась моя мама, она поступила работать в папин госпиталь, так они познакомились (ей было 20 лет, ему 33 года). Как говорила мама, папа предложил ей выйти за него замуж, она долго думала и согласилась. Что значит «долго» я не спросила, но, видимо, поженились они скоро. Они даже венчались. «Тогда это было для меня важно», объяснила мне мама (ни она, ни папа религиозными не были). Поженившись, они пришли домой и пили чай с вареньем. (Вот такой рассказ).
Мама росла и училась в гимназии в Перми, ее отец, Андрей Александрович Каллистов, был фармацевтом (кстати, он был из поповичей). Мамина мать умерла в 1915 г., когда началась гражданская война младший брат – гимназист – ушел добровольцем в белую армию. Он погиб от тифа. В Перми с отцом осталась младшая сестра, еще девочка.

Мама с папой прожили всю жизнь очень дружно. Всем хозяйством ведала мама, папа принимал только редкие кардинальные решения типа: идти на фронт или нет. При этом они всю жизнь называли друг друга как при знакомстве, на Вы, он ее: «Верочка», она его: «Дмитрий Алексеевич», точнее «Димисейч».
У папы был нелегкий характер, он был очень упрям,  о таком говорят : «Если шлея под хвост попадет, то все…».  Когда мама была недовольна и сердилась на папу, она говорила: «Димисейч, Вы сошли с ума». Он обычно отвечал: «Верочка, выпейте брому», а в более резких случаях: «Верочка, поставьте себе клизму». Папа, мне кажется, никогда «не выражался». Рассказ  из позднего времени моего друга Юлия Хавкина, который студентом присутствовал на операции:  Д.А. на  кого-то страшно обозлился и крикнул: «Потрудитесь выйти вон»….

В Томске было голодно, папа болел, хромал. Решил на время перевестись в ташкентский военный госпиталь. По дороге он отстал от  поезда –  всю жизнь любил выскочить на остановке, побежать на привокзальный базарчик. А тут  хромал и не успел добежать. Мама очень испугалась, плакала.
В Ташкенте работал Михаил Яковлевич Громов — инженер, учившийся раньше в Томске, за которого вскоре, разведясь с первым мужем, вышла замуж сестра Вера. Он помог, подарив папе с мамой, когда они приехали, мешок сушеного урюка. Папа стал работать в военном госпитале, потом хирургом в городской больнице, имел частную практику, и уже потом перешел в медицинский институт, и примерно тогда же закрыл частный кабинет.
Вскоре после  переезда моих родителей в Ташкент к ним приехали жить папин младший брат Николай  и мамина сестра Валентина, тогда – подростки, жили с ними несколько лет.

Окончание здесь.