Кишлак Махау. Окончание История

Начало.

Таким образом, пред нашими глазами, близ Ташкента, продолжает жалкое существование бедная община несчастных страдальцев, не имеющая постоянного обеспечения и житейских удобств, община живых мертвецов, в жизни которых ни мусульмане, ни представители города, ни русские власти не принимают участия.

Только немногие из русских решались посетить живущих близ Ташкента прокаженных и видеть их своими глазами. Внешний облик этих «живых мертвецов», как метко выразился о них еще св. Григорий Богослов, превосходит всякое описание. Мы видели (в июне 1899 г.) в кишлаке Махау прокаженных разного возраста и разных полов в рубище, у которых болезнь проявлялась в разных формах. Так у одних было очень неприятное на вид, маслянистое, опухшее лицо синеватого или багрового цвета, у другихъ тело покрыто беловатыми пятнами; иные казались нам живыми при­зраками людей без бровей, без ресниц, без усов и бороды, без волос на голове, с многочисленными складками на лбу, с воспа­ленными глазами, с оттопыренными опухшими и маслянистыми ушами, с хриплым голосом и зловонным затрудненным дыханием; у некоторых не было уже носа, у других были изъязвлены губы, а у одного вся голень была покрыта сплошным струпом. Большинство этих несчастных страдальцев едва передвигают свои ноги и скор­ченными пальцами не могут выполнять даже легкой работы. Так как никто не заботится об этих несчастных страдальцах, то жен­щины, сохранившие еще силу держаться на своих слабых ногах, выходят, особенно в базарные дни, из места жалкаго своего обитания, садятся при дорогах и, протягивая руку с чашкой, жалобным голосом выпрашивают у проходящих и проезжающих мусульман и русских подаяния (садака). Поистине, это самые несчастные люди! У современных нашему Милосердному Спасителю прокаженных Пале­стины была еще надежда на исцеление, а современные нам обитатели злополучнаго кишлака Махау уже не обращаются к Аллаху и про­року своему за исцелением, ибо они твердо знают, что не будетъ им исцеления и что они обречены Божьим определением (такдиръ кысметъ) на мучительную медленную смерть…

И какое   это жалкое   убежище?! Это не селение, а скученные в беспорядке, еле держащиеся на земле грязные лачужки, которые трудно назвать человеческим  жилищем. Около этих построек находятся ямы с сухим и жидким навозом; тут же жалкая сакля, которую никак   нельзя   признать   за   мечеть. Кое-где в беспорядке  растут корявые   деревья,   почти не дающие тени. У наших бедных  прока­женных нет даже обыкновенного   земляного возвышения (супа), на котором больные могли бы  посидеть и отдохнуть во время душной летней жары   под тенью дерев и подышать при освежающей прохладе небольшого пруда (хауз), к чему так привыкли наши непри­хотливые  и   нетребовательные   туземцы.   Мы не заметили около их хижин даже обыкновенных  цветочков, какие любят разводить у себя на дворах наши сарты… Мы подумали после всего виденнаго, что   лишенные  радостей семейных и развлечений физических, про­каженные   пользуются  духовным утешением со слов своего имама, но увидели в этом звании такого же жалкого страдальца—киргиза, который   даже   и   грамоты  не   знает…   Словом, нам стоило раз побывать в   этом   ужасном   обиталище   подобных   нам   людей и  увидеть   своими  глазами  всю  неприглядность их жилищ и всю тягость   их   страданий, и мы   долго не могли забыть и освободиться от   глубокого   горького   чувства…   Под  влиянием вынесенного от прокаженных впечатления,   мы решили написать для издаваемаго в пользу   их   «Сборника»   настоящую   заметку, которая бы напомнила читателям   этого   Сборника   несколько  исторических   и  бытовых черт из жизни лепрозных больных и тем вызвала бы у добрых людей нашего просвещенного и гуманного века сострадание к ним. В этих видах мы привели из статьи г. Дерюжинского несколько интересных данных, касающихся быта прокаженных в средневе­ковой Франции, с которыми сравнили современное положение туркестанских прокаженных. Из сопоставления этих данных оказы­вается, что туркестанские прокаженные конца XIX в. менее обеспечены в материальном и духовном отношениях, чем прокаженные темных средних веков, когда, повторяем, по просвещенному почину знаменитого отца Восточной церкви св. Василия Великого, в Европе начали устраивать для прокаженных приюты (лепрозории) и богадельни. О первой богадельне для прокаженных, устроенной св. Василием Великим, известно, что это было обширное здание в предместье гор. Кесарии с особыми отделениями для разных боль­ных, для врачей и для принявших на себя попечение о больных. Для удовлетворения всех нужд призреваемых при богадельне нахо­дились разные мacтepcкие и ремесленные заведения. Больные находили там не только телесное успокоение, но и душевное утешение. Добро­детельные люди имели удобный случай не только делать посильные приношения, но и лично служить больным. В этом же предместье жил сам архиепископ, была великолепная церковь и помещения для временного пребывания высших начальников, посещавших Кесарию. В туркестанских кишлаках для прокаженных нет ника­кого устава, никаких определенных порядков; живут прокажен­ные без надзора, без медицинской помощи и без духовного уте­шения. Нет над ними попечителя и не видят они сердобольного утешителя, каких видели прокаженные Восточной церкви в лице св. Василия и Григория, и какие были при средневековых лепрозориях во Франции и вообще въ Западной Европе. О наших прокаженных до последнего времени никто не заботился…

… По исследованию Dabourt’a в пределах средневековой Франции XIII века было до 4000 лепрозориев, a Matthieu de Paris полагает, что во всей Европе в его время, т. е. в XIII веке было до 19000 лепрозориев… И в наше время проказа известна не только в Азии, но и в Европе (в Норвегии, Исландии, Испании, Германии, в некоторых губерниях Европей­ской России), в Сибири и на Кавказе; в Африке, Америке и Австралии.

Из всего этого следует, что проказа не есть исключительно болезнь восточных и южных, теплых стран, но что и мы, уро­женцы Европейской России, живя в Средней Азии, едва ли совер­шенно застрахованы от этой болезни своим северным происхождением. А потому здесь, в Туркестанском крае, именно на нас русских лежит двойной долг — безотлагательно принять необходимыя меры против проказы, чтобы сколько можно облегчить же­стокую участь прокаженных туземцев и чтобы в то же время обеспечить самих себя от заражения проказой. Частная благотворитель­ность не может обеспечить существование прокаженных, местное городское управление принять прокаженных на свое попечение также не в состоянии… Остается желать издания общего государственного закона относительно прокаженных, а пока будем приветствовать Туркестанский отдел общества Красного Креста за его гуманный почин в улучшении быта местных прокаженных… И частной благотворительности остается при этом широкое поле. Современным благотворителям должны быть известны высокие образцы беззаветной любви к прокаженным, какую проявили в своей подвиж­нической жизни св. Василий Великий (IV век), негнушавшийся лично обнимать прокаженных, и Франциск Ассизский (XIII век), который не брезговал даже целовать их раны… Все мы обязаны и можем принять к сердцу высокое наставление св. Григория Богослова, кото­рый увещевал своих современников не презирать прокаженных, не бежать от них, не оставлять их, как мертвецов, как гнусные страшилища, как самых злых зверей и пресмыкающихся… — Нет, не тому учит нас Иисус Христос; не то внушает нам природа человеческая, которая вложила в нас чувства сострадания к ближним; — не тому учит нас и современная гуманная наука о человеке и человеческом обществе… И мы видим осу­ществление на деле гуманных принципов христианства в применении к прокаженным: в Берлине 11-го октября 1897 года была созвана особая конференция, на которой, под председательством знаменитого д-ра Вирхова, был подвергнут специальному обсуждению вопрос как о заразительности проказы, так и о способах борьбы с этою страшною болезнью. Главнейшим и надежнейшим средством к ограничению распространения проказы было признано безу­словное изолирование прокаженных в особых приютах (Lepra-krankheim), образцом которых может служить приют, устроенный в Мемеле (сев. Германии) и посвященный св. Георгию. Приют этот торжественно открыт 19 июля 1899 г. Это — благоустроенный и поместителъный, окруженный рощей, дом с особыми отделениями для мужчин, женщин и администрации. Внутреннее устройство этих отделений дает возможность больным пользоваться не только чистым и во всех отношениях гигиеничным помещением, но и заниматься днем в особой комнате работами, доступными уменью и силам прокаженных (См. Illustrirte Zeitung от 17 августа 1899 г. № 2929). И в Европейской России не безучастно относятся к судьбе прокаженных. В Петербургской губернии, в Ямбургском уезде для них еще в 1894 г.была устроена особая колония. Ко­лония расположена в густом сосновом лесу, в 20-ти верстах от станции Молосковицы Балтийской железной дороги и в 3-х верстах от деревни Юрки Ямбургскаго уезда. Когда в 1893 г. в Ямбургскомъ уезде появилось много больных проказой и местный земский врач заявил об этом в газетах, тогда Петербург­ский губернатор графъ Толь принял энергичные меры к устранению опасности от распространения этой болезни в губернии. Под председательством его супруги образовалось общество для борьбы с проказой, которое вскоре было принято под Августейшее покро­вительство Государыни  Императрицы Марии Феодоровны, а Император Александр III даровал обществу 280 десятин удельной земли с прекрасным сосновым лесом. На приглашение Общества появи­лись пожертвования, продолжающиеся и доселе. В 1898 г. гра­финя Стенбок-Фермор оставила обществу по духовному завещанию 30 тысяч рублей, с которыми весь капитал общества составляет 6о тысяч рублей. В колонии в настоящее время проживают 42 прокаженных, но и из других губерний приток больных в эту колонию продолжается. Больные Петербургской губернии принима­ются в колонию бесплатно, а с больных из других губерний взимается по 90 рублей в год.

Вот какъ описывает эту колонию современный корреспондент «Нового Времени»[1]:

«Колония раскинулась на пяти десятинах, в центре владений общества. Все здания построены экономически, из собственнаго лесного материала, под наблюдением архитектора, члена общества. В самой средине колонии стоит общий барак, разделенный на две половины: мужскую и женскую. При нем аптека. По обе стороны барака выстроены четыре домика, каждый из них разделен на две части, заключающих в себе переднюю и две ком­наты. В этих квартирках живут более интеллигентные больные, в числе которых находятся священник, прибывший из Симферо­поля, акушерка и воспитанник одного из высших учебных заведений, юноша 17-ти лет. Одно из этих помещений занимает семья: отец, сын 11-ти лет, оба прокаженные, и мать, совершенно здоровая женщина. Она не пожелала бросить семьи и приютилась в качестве сиделки. Есть и супруги, познакомившиеся уже в ко­лонии и там вступившие в брак. Видел я жениха и невесту; свадьба их должна состояться в скором времени.

Разрешение браков между прокаженными, по словам доктора, мотивируется желанием, насколько возможно, усладить жизнь этих несчастных, можно сказать, заживо погребенных, как и смотрели на них в древние времена…

Небольшая часовня, в русском стиле, построена против главнаго барака; служба в ней до сих пор совершалась раз в две недели, по воскресеньям, священником о. Николаем Лавровым, приезжавшим из Ямбурга. Теперь же священник-пациент служит еженедельно, кроме так называемой обедницы, по воскресень­ям и всенощную в субботу. Хорошо устроенное кладбище нахо­дится в отделении, на пригорке, обнесенном высоким забором. Оно успело уже приютить у себя восемь человек, погибших в колонии от разрушительного действия проказы, в том числе и воспитанника одного из средних учебных заведений. На его могиле стоит чугунный крест, купленный на деньги, которые покойный сам вручил о. Николаю. На свои же средства он еще при жизни заказал себе гроб столяру, товарищу по колонии.

Прекрасно устроенный дом, в восемь комнат, для помещения доктора, стоит в трехстах саженях от главного барака. На противоположной стороне живут два фельдшера и другие служащие тоже в отдельном здании. Баня со всеми необходимыми приспособлениями для больных находится близ общего барака.

Все живущие в колонии питаются собственными продуктами, исключая мясо, доставляемое подрядчиком по ценам, установленным на круглый год. Несколько собственных коров дают достаточное количество молока. Все овощи в изобилии получаются с огородов, распланированных в разных местах колонии. Сорок десятин покоса дают сена в таком количестве, что остаток его от домашнего употребления поступает в продажу. При дальнейшей разработке леса под луга эта статья хозяйства будет очень прибыльной. Есть несколько и пчелиных ульев, за которыми ухаживают любители-больные.

Во всем хозяйстве заметен большой порядок. Поля, луга и огороды за малыми исключениями обрабатываются руками больных, которые имеют для этого силы, и труд их оплачивается. Хотя больные, бесплатно содержимые, и могли бы работать для себя даром, но, по словам доктора, достигнуть этого нельзя, так как желающих работать без платы не найдешь, а принуждать больных невозможно…

В Туркестанском крае мы не можем расчитывать на очень щедрые и крупные пожертвования со стороны туземного населения; едва ли также можно будет устроить для туземных прокаженных колонии в роде Ямбургской или Мемельской; но во всяком случае улучшит, на сколько возможно, быт этих несчастных и почти безприютных страдальцев мы обязаны. И необходимые средства для неширокого по плану помещения прокаженных уже собираются.

Н. Остроумов

[1] №8459 от 15 сентября 1899 года.