Максим Рейх Искусство Ташкентцы

Пишет Ольга Сергеева.

Школа N 50 – Полтинник

30-ый выпуск 1963 года

На мое поколение пришлось несколько школьных реформ – введение уроков трудового воспитания, одиннадцатилетнее образование и, первая реформа – совместное обучение мальчиков и девочек.

После первой реформы я попала в третий класс бывшей мужской, показательной школу N 50 им. Сталина Центрального района, находящейся в двух шагах от моего дома, по улице Хорезмской в европейской части города, совсем недалеко от сквера, которого уже нет. Но школа стоит до сих пор. Она совсем не похожа на нашу, старенькую, с разбитыми полами, намазанными по воскресеньям керосином. На перемене в понедельник, пока керосин еще остался на полах, мальчишки, разбежавшись, катались на скользком полу, перенося всю тяжесть тела на каблуки, стирая их до основания и сшибая окружающих девчонок.Гвалт стоял невыносимый!

В дверях учеников встречал седовласый директор. Его звали, Ерванд Григорьевич Саруханов. Один только строгий вид его вызывал у нас панический ужас. Его руки всегда держали связку ключей, которыми он иногда слегка тюкал по голове особо разыгравшихся и неуправляемых учеников. Школа была в ежовых рукавицах. Но я подружилась с дочкой директора – Стеллой, она училась в моем классе, была вхожа в их дом, и, оказалось, что строгий директор иногда умел улыбаться и даже смеяться, но всегда сохранял дистанцию. То, что школа была мужской, наложило отпечаток на состав учеников. В классах было больше мальчиков, чем девочек. И не все мальчики, оказалось, рады пополнению.

Но нам повезло. Мы полюбили свою школу и учителей, царствие им всем небесное. Школа славилась своими педагогами, дисциплиной и уровнем знаний, получаемых здесь. Сейчас, вырастив сына и внука, дважды отучившись с ними, я могу сказать, такого школьного образования, таких базовых знаний, как получили мы, нет. Таких учителей нет! Такой бесподобной школьной атмосферы нет!

Сменилась вывеска, сменился директор, но остался дух школы и высочайший уровень преподавания.
Кто-то написал в комментариях, что нас чуть ли не книксен заставляли делать, школа, мол, со старорежимным началом. Такого не было. В форме были обязаны ходить, слушаться, а, главное, слушать обязаны были. Но, что после 7-ого класса нас, учеников — уже старшеклассников, называли, при обращении, на вы, это факт!

Часть учителей жила во дворе школы, часть недалеко от нее. Поэтому почти все свое время они проводили в школе, и с ними рядом мы. После смерти Сталина из названия исчезли слова “показательная” и “им. Сталина”, но уровень остался.

Людмила Викторовна Колено, о которой пишет Дина Рубина, преподавала у нас историю. Очень веселая, я бы даже сказала, болтливая, хохотушка, совсем не похожа на хмурую тетку, описанную в романе.

Юлий Моисеевич Шваб, которого тоже вспоминали на страницах сайта подарил нам любовь к химии и, благодаря ему, многие девочки выбрали своей профессией именно химию, поступив на химические факультеты Узбекистана и России.

Учитель физкультуры- Москалев Игорь Владимирович – сдержанный и строгий, благодаря ему школа была на первом месте в районе по победам во всех возможных соревнованиях, а в классе -половина серьезно занимались каким либо видом спорта, а вторая — постоянно участвовала в каких- нибудь школьных состязаниях. Мы уже закончили школу, но приходили, как к себе домой,

к Игорю Владимировичу в зал иногда просто в гости, поговорить, иногда поиграть в настольный теннис, иногда просто навестить, узнать, как он себя чувствует. Англичанка – Мария Ильинична Каспарова – дала нам основы английского языка с правильным темзенским произношением, в борьбе за которое она очень часто проигрывала, ввиду неспособности нашей, но выигрывала как красивая женщина и хороший человек. А мы отвечали ей победами на различных конкурсах и олимпиадах.

Александра Павловна Коробейникова — Жаба, как звали ее из поколения в поколение выпускники школы- преподаватель литературы. Она заставила нас говорить правильно на русском языке, без слов паразитов, правильно расставляя акценты, употребляя большой словарный запас, что следовало, естественно из того, что необходимо было много читать. Заставила полюбить не только русскую, но и всемирную литературу, научила самостоятельно мыслить. Сама никогда не заглядывая в учебник или книгу, цитировала авторов, о которых рассказывала, такие отрывки, о которых мы даже не предполагали. Так она всему классу привила любовь к Маяковскому ни по его пафосным поэмам, а по лирике и письмам к Лиле Брик.

Сейчас, слушая неправильную речь многих ведущих российского телевидения, которая бьет по ушам, еще и еще раз скажешь спасибо Александре Павловне за наш литературный язык, которого уже почти не осталось.

Борис Соломонович Шнейвайс- обожаемый наш куратор, бывший военный, председатель математического общества Узбекистана и наш преподаватель математики. Он проводил с нами все свободное время. Кроме школьных занятий, он старался еще и приобщить нас любить родной край, организуя поездки то на

р. Чирчик, то на Сыр-Дарью, то в горы с ночевками, где мы забирались очень высоко, до начала ледников, что тоже способствовало необыкновенному сплочению коллектива и нашей дружбе.

Много хороших преподавателей было рядом! Всем им благодарность и низкий поклон!!!

Класс был очень разнообразен по национальному и социальному составу, но мы отличали друг друга только по качеству души. Для нас не было никакой разницы еврей ты, узбек, русский, армянин. Наш класс был, как Ноев ковчег. Каждой национальности по паре. Мы же разделяли своих одноклассников на умных и добрых, на подлых и жадных, непорядочных, глупых, злых, но никогда — на бедных, не обеспеченных или не той национальности. Время не стерло наши дружеские отношения даже за столько лет после окончания школы, несмотря на то, что разбросало по всему миру. Интернет только облегчил наше общение. Они и сейчас рядом со мной, мои друзья, мои одноклассники: русские и евреи, узбеки и армяне. Многих уже нет рядом, но мы их помним всех до единого. Надеемся на встречу и планируем в 2013 году собраться опять, как это было уже в 2008 году, всем вместе и отметить 50 лет окончания школы N 50.

В то же время, в 50-ые годы, всей школе были известны имена самых хулиганистых учеников, и первым среди них был Максим Рейх, больное место, всех без исключения, преподавателей.

Максим

Маленький, юркий, с вечно растрепанной, светлой челкой, он успевал находиться, казалось, в нескольких местах сразу. Выходки Максима следовали одна за другой. То клеем был вымазан стул преподавателя, то на тот же многострадальный стул подложена кнопка, то в классе подожгли бомбу, сделанную из скрутки старой фото- ленты. Она была не опасна. Она не горела, а тлела, источая омерзительный запах и выбрасывая в воздух облака черного, вонючего дыма.

Преподаватели становились, кто красного, с постепенным увеличением интенсивности окраски лица до темно бардового, а кто сразу бордового цвета. Бросив взгляд на нас , они , как настоящие психологи, сразу определяли виновника, и мощными голосами, отработанными за многолетнюю службу в школе, провозглашали:

“Максим!!!!!!! Вон из класса! За родителями!!!!”. А Максим не давал расслабиться ни на минуту ни преподавателям, ни однокашникам, каждый день пополняя список “ добрых дел” все новыми и новыми проделками, среди которых. привязывание за ленты моих кос к спинке парты, были самой невинностью. Отвязавшись, даже я, естественно, не могла позволить себе сохранить индейское спокойствие и нейтралитет. Требовалось моментальное мщение. Начиналась беготня в классе. Все оживлялись, комментируя происходящее и давая рекомендации по ходу дела нам обоим. В результате доставалось не только Максиму, но и мне, как следствие, срыв учебного процесса.

То там, то здесь раздавался дикий рев:” МАААКС!!!!” , погоня и драки между мальчишками. Он от них благополучно, а иногда не совсем, и с фингалом, ретировался. На следующий день все повторялось снова с небольшой разницей. То школа разбиралась с родителями, то дети с Максимом, а потом опять и снова в школу приходила мама, разбираться с общей ситуацией.

Максим был сыном замечательного художника- иллюстратора, которого в Ташкенте и до сих пор помнят по его иллюстрациям к огромному количеству книг, в том числе и к трилогии “Чингиз-хан”, “Батый”, ” К последнему морю”. Отец умер рано, когда Максиму было 16 лет. Но оставил ему что-то самое главное: творческий потенциал и абсолютно свой личный взгляд на все, что он делает. Максим ушел из нашей школы после 7- ого класса, выбрав дорогу отца. Все преподаватели разом вздохнули и вдогонку проговорили полушепотом : ”Господи! Кто же из него получится-то?!”

Кто же все-таки получился из Максима?

Как-то мы встретились с ним на одном из вечеров выпускников нашей школы. На торжественной части он взял ответное слово и сказал нашим, тогда еще здравствующим, преподавателям: ” Дорогие наши учителя! Простите меня за все, что по моей причине Вам пришлось вынести. Спасибо Вам, и знайте, что Ваши мучения не остались безнаказанными! У меня растет сын, который мне все уже воздал за вас!”

Проделки Максима невозможно было забыть, и в зале раздался смех.

Тогда Максим уже был вполне сформировавшимся художником- иллюстратором. Он подарил мне только что вышедший в ташкентском издательстве экземпляр детской книжки ” Волшебник Изумрудного города” со своими иллюстрациями. Когда я раскрыла книгу, то увидела абсолютно сюрреалистичные образы героев с измененными, нарушенными пропорциями. Все было очень оригинально, но дети? Как это воспримут дети?

Мой сын тогда был еще совсем маленький. Я решила читать сказку, не уделяя особого внимания рисункам. Каково же было мое удивление, когда ребенок, исключительно по своему восприятию, абсолютно точно называл имена нарисованных героев. Это мы, взрослые со своими устоявшимися, закостенелыми взглядами, с роем комплексов не можем иногда воспринять очевидное, только потому, что оно отличается от общепринятого, а дети все чувствуют, вбирают в себя образы и понимают их, незамутненностью своих маленьких и чистых душ.

Потом все связи были прерваны. Как выяснилось, Максим долго жил за границей, много рисовал, и стал очень и очень известным художником .

Интернет – величайшее достижение человечества, но иногда удивляет и телефон. Осенью 2009 года у меня в квартире раздался звонок и спокойный голос произнес:
— “ Оля? Это Максим. Я буду на днях в Ташкенте. Хотелось бы встретиться.
— “ Да, конечно, и мне тоже. Как приедешь, позвони.”-

Немного погуляв по сети, я нашла официальный сайт Максима и галереи с его картинами. Что я была поражена, в лучшем смысле этого слова, это мало сказать. Все увиденное несколько не вязалось с воспоминаниями о Максиме.

Сейчас Максим Светланов (Рейх) известный художник, проиллюстрировавший больше 220 книг для отечественных и зарубежных издательств. Владелец издательского дома. Член-корреспондент академии естественных наук. Его картины висят в музеях Франции, Германии, Швейцарии, Англии, Бельгии, Австралии, Америки и Индии, украшают многие частные коллекции. Он долго жил за границей, в Париже. Ещё дольше в Сиднее. А список регалий впечатлял!

Как представителя современной школы живописи России, Путин представлял Светланова Бушу в Нью Йорке.

И, все-таки, на встречу я отправилась, чувствуя себя немного не комфортно. Ведь столько лет прошло. Прождав минут 30-40 в условленном месте, я подумала : “Максим, и есть Максим. Ничего не меняется в этом мире”. Оказалось, что Максим немного забыл Ташкент, а я, видимо, не очень хорошо объяснила, где буду его ждать. Не допоняли мы друг друга и ожидали встречи на расстоянии 100 метров, но на перпендикулярных улицах, пока не созвонились. Наконец случилось, я узнала его сразу, несмотря на то, что от прежнего Максима не осталось абсолютно ничего. Это был очень высокий, выше меня почти на голову, большой, спокойный человек с огромной охапкой роз в руках, без малейшего налета звездности. Мы зашли в ближайший китайский ресторан, и три с половиной часа пролетели, как одна минута. Он рассказывал про свою, далеко не безоблачную жизнь, про жену и сыновей, а я про наших одноклассников и Ташкент. От него во все стороны просто исходили волны какой-то основательности, покоя и комфорта. Мы разошлись, договорившись встретиться еще раз до его отъезда.

Максим привез мне три своих выставочных буклета. Многие картины мне были уже знакомы, но один буклет стал для меня очередным открытием… Это были натюрморты. Простенькие, всем знакомые цветы – сирень, маки, ландыши, но, сколько в них было света и нерастраченной нежности!

Какие бы картины не писал Максим, у него очень свой, не похожий не на кого взгляд, на ситуацию, изображенную на картине, будь то один из библейских сюжетов или знаменитый Васильевский спуск в Москве.

Как-то, на вопрос в одном из интервью с корреспондентом А. Максимовым Максим ответил и на мой вопрос: ”Что он хотел сказать своей ( той или иной ) картиной ?” —

— Художник ничего не объясняет: он исповедуется своими картинами, а исповедь не нуждается в объяснениях. Зритель в своих ассоциациях всегда прав. Видите ли, готовая картина — это станция, с которой художник уже уехал и на которую приехал зритель. Вам здесь жить и вам тут во всем разбираться. —

А. МАКСИМОВ: У Вас есть ощущение, что вами кто-то руководит, когда вы работаете?
М. СВЕТЛАНОВ: Есть.
А. МАКСИМОВ: Это навсегда?
М. СВЕТЛАНОВ: Нет.
А. МАКСИМОВ: А что нужно, чтобы сохранить связь?
М. СВЕТЛАНОВ: Надо всегда себя готовить. Ты слушаешь и слышишь. А чтобы слышать, ты должен быть чист внутри.
А. МАКСИМОВ: Плохой человек может быть хорошим художником?
М. СВЕТЛАНОВ: Не думаю.

Вот такой он теперь, большой, спокойный и мудрый, Максим Светланов (Рейх).