Русский Самарканд. Часть 1 История Разное

Татьяна ВАВИЛОВА
Часть 2
Часть 3

Из послужного списка Мединского В.Ю.: «Высочайшим приказом по военному ведомству, состоявшимся 9 января 1896 года, назначен помощником Военного Губернатора Самаркандской Области с оставлением по армейской кавалерии».

К месту «нового служения» Виктор Юлианович отправился 5 марта 1896 года и прибыл в Самарканд 16-го, став помощником самого замечательного из всех Военных губернаторов Самарканда, генерал-лейтенанта графа Николая Яковлевича Ростовцева. Граф Ростовцев работал пятый год и сделал в области очень многое в сфере просвещения, здравоохранения и культуры. Город был благоустроен, здесь не было необходимости начинать с нуля, как в Фергане. Кстати, основателем Русского Самарканда был ферганский начальник Мединского Александр Константинович Абрамов. Туркестанские Начальники края часто перемещали своих подчиненных из области в область из каких-то своих соображений.

Вскоре, в мае 1896 года, граф Ростовцев выехал в Ташкент на церемонию коронования Николая II, оставив все хлопоты по организации торжеств в Самарканде на своего заместителя Виктора Юлиановича. В следующем, 1897 году, самой значительной  и последней совместной работой Ростовцева и Мединского, стала всеобщая перепись населения, обявленная Императором по всей России. Летом 1897 года Николая Яковлевича не стало. В некрологе, который поместили в «Туркестанских Ведомостях», сообщалось: «24 июля телеграф принес в Ташкент печальную весть: на Каратюбинской санитарной станции от гангрены правой ноги скончался Военный губернатор и командующий резервными и местными  войсками Самаркандской области генерал-лейтенант граф Ростовцев». Расположенная в 45 верстах от Самарканда Каратюбинская санитарно-гигиеническая станция была гордостью Ростовцева. Он основал станцию в 1893 году для лечения малярии, его заботами она стала одной из лучших в России. Благодаря графу Николаю Яковлевичу многое в Самарканде было первым и лучшим, в том числе единственная в Туркестане частная газета «Окраина» и регулярное издание «Справочных книжек Самаркандской области» и «Адрес-календарей». И вот теперь в  летописи Русского Самарканда, которую начал вести в Справочной книжке Николай Яковлевич, его преемники записали: «25 июля 1897 года – Погребение тела графа Н.Я. Ростовцева на солдатском кладбище в Самарканде. Тело провожала многотысячная толпа народа, большую часть которой составляли туземцы. Ни одна еще смерть не вызывала в населении такого сильного, такого глубокаго чувства соболезнования, как смерть высокочестнаго, гуманнаго, образованнейшаго, добраго и справедливаго графа Николая Яковлевича».

Через несколько дней «Туркестанские Ведомости» поместили на своих страницах приказы №107 и 108. В первом из них Туркестанский губернатор барон Вревский объявлял вверенному ему краю о том, что «волею Божею скончался военный губернатор Самаркандской области граф Ростовцев», а во втором, что «вследствие его кончины предлагается помощнику Военного губернатора генерал-майору Мединскому вступить во временное исправление должности Военного губернатора». Через некоторое время, ненадолго, Военным губернатором назначили Якова Дмитриевича Федорова, а в 1899 году Военным губернатором Самаркандской области был утвержден Виктор Юлианович. Из дома на Ташкентской улице, где располагался казенный дом помощников губернатора,  семья переехала в резиденцию Военного  губернатора, построенную  в 1876 году для первого главы обасти генерала Абрамова. В самаркандском краеведческом музее выставлена фотография графа Николая Яковлевича Ростовцева, сидящего в своем кабинете за большим письменным столом на фоне книжных стеллажей. Не знаю, изменил ли обстановку прадед, заняв губернаторский кабинет, но составить общее представление о  рабочем месте самаркандских губернаторов по этой фотографии можно.

Самарканд – последний этап в жизни прадеда, здесь он вышел в отставку, здесь умер и похоронен. Описание самаркандского периода я старалась закончить к 100-летию кончины Виктора Юлиановича и мечтала, что мне удастся, наконец, убедить сына и внуков поехать на могилу прадеда, пока она сохранена. Не всем выпадает возможность спустя столетия посетить могилы предков.

Коротко о Самарканде тех лет я прочла в «Справочной книжке» коллежского советника М.М. Вирского, старшего чиновника особых поручений при Военном губернаторе Самаркандской области, отца бабушкиной подруги Сонечки Вирской, как ее называли в нашей семье. После войны, в детстве, я бывала с мамой и бабушкой у тети Сони. Жили они с мужем уже в Ташкенте, недалеко от Алайского базара, как раз на одной из тех улиц, которые сейчас превращены в руины в результате реконструкции города к 2200 – летнему юбилею Ташкента. Если б интересовались  мы тогда историей Русского Туркестана, сколько б бесценных сведений могли собрать! Какие удивительные воспоминания старожилов могли бы записать! Но нет! Как и сегодня молодые, мы тогда смотрели вперед и только свое поколение считали прогрессивным и знающим истину до конца. Как и им сейчас, нам всегда было недосуг, жизнь казалась бесконечной и на «потом» откладывалось все, что уходило навсегда в прошлое вместе с непонятым нами поколением бабушек и дедушек.

Занятый русскими войсками в 1868 году Самарканд, как и все другие туркестанские поселения, разделялся на туземную и европейскую части. Русская часть основана в 1871 году, топографическую съемку и планировку улиц произвел архитектор И.Г. Цеханович. Стараниями первого Военного губернатора Самарканда генерала А.К. Абрамова с самого начала в русском городе было создано все необходимое для жизни европейца: укрепленная цитадель для защиты от нападения, казармы военных, 476 частных домов, 19 казенных и 1 городское здание. К 1892 году в русской части города проживало 10115 жителей самых разных вероисповеданий. Преобладали православные – 7446 человек и мусульмане – 1054, но были и 68 римских католиков, 75 протестантов, 485 иудеев, 416 раскольников, 71 житель, исповедующий армяно-григорианскую веру. Для всех строились церкви и молельные дома. Правда из-за малочисленности католиков, строительство костела постоянно откладывалось, несмотря на их просьбы. Костел построили лишь в 1915 году, несколько лет спустя после смерти Виктора Юлиановича, не изменившего своей вере до конца.

Русский Самарканд, писал Вирский, отделяется от туземного бульваром имени Абрамова, самым большим и красивым из всех 25 улиц города. Бульвар протяженностью в 490 сажен и шириной в 60 сажен, имел 3 аллеи, обсаженные кленами, тополями, карагачами, акациями и айлантусами, и пересекался двумя проездами. Всего же протяженность улиц Русского Самарканда составляла 17 верст и 156 сажен, из которых 14 верст и 236 сажен были шоссированы. По обеим сторонам улиц в два ряда росли разные породы деревьев, а между ними бежали арыки. Из них весной и летом по 2 раза в день поливальщики специальными лопатами с загнутыми краями поливали улицы, чтобы прибить среднеазиатскую пыль и смягчить южный зной. За чистотой улиц тщательно следили: 2 раза в год чистили арыки и придорожные канавы, по осени собирали опавшие листья и отправляли их на корм скоту. 2 раза в неделю все улицы обязательно подметали. Не соблюдающих чистоту домовладельцев штрафовали. Чтобы провести воду через проезжую часть из одного арыка в другой,  устроили 52 каменные трубы, заменяющие мосты. Питьевую воду доставляли в бочках из Филатовских ключей, колодцев было мало. 350 керосиновых фонарей освещали улицы Самарканда в ночное время. Электрификация всей страны, как известно, произошла гораздо позже, но в Самарканде первая электрическая лампочка зажглась еще до приезда в город Мединского. И не в доме главного начальника области, а на мельнице купца Алексея Тимофеевича Мирошниченко. Рубен Назарьян в журнале «Русский мир» опубликовал замечательную статью о талантливом самаркандском предпринимателе, который «первым в Туркестане ввел в практику вальцовый мучной помол», производил дешевые и качественные макаронные изделия и применил электрическое освещение мельницы, опасаясь пожаров от керосинового. В 1893 году Мирошниченко построил на реке Сиаб водяное железное колесо, которое приводило в действие динамо-машину. Пятиэтажная мельница Алексея Мирошниченко, выполненная по последнему слову науки, демонстрировалась на нескольких выставках и заняла в Париже в 1900 году первое место в мире. Мирошниченко получил тогда Ганд-при и золотую медаль.

Для светских увеселений был открыт театр, образован областной хор и, разумеется, военный духовой оркестр, без которого еще и в мое детство невозможно было представить себе ни одно гуляние в городах Русского Туркестана.

Спектакли общества любителей драматического искусства ставились также на сценах Общественного и Военного собраний. В рождественские дни в собрании организовывались балы-маскарады и объявлялись генерал-губернаторские призы на лучшие маскарадные костюмы. Сразу за садом губернатора, до Ташкентской улицы, раскинулся Старый или Центральный парк, а возле него, перед церковью Георгия – площадь для военных парадов. Второй парк, тоже доживший до наших дней, люди и сейчас зовут Ивановским по имени его устроителя генерала Н.А. Иванова. Живописный парк разбили у Дамбы и образовали озеро, поэтому он известен еще и как парк-озеро.

Все общественные организации Туркестана имели в Самарканде свои филиалы: Красный Крест, Благотворительное общество, Детский приют, общество покровителей животных, любители вокального и драматического искусства. В отсутствие теле — и кино индустрии люди любили читать. В маленьком Самарканде работали 14 библиотек: при офицерском собрании, статистическом комитете, общественном собрании, военном госпитале и при штабе, в каждом казачьем полку и в батальона. В начале 20 века открылась Общественная библиотека, выполненная по проекту В.С. Гейнцельмана. Здание выстроено из шлифованного жженого кирпича с зубчатыми остроконечными башенками в готическом стиле до сих пор украшает город.

По инициативе графа Ростовцева открылись первые книжные магазины Д.Н.Захо и Д.Д. Филатова, в которых можно было заказать любые книги, вплоть до крамольного произведения господина Чарлза Дарвина «Путешествие на корабле Бигль». Любители книг объединились в «Кружок народного чтения», собирались в назначенные дни и читали вслух выписанные из Петербурга произведения классиков и современников. Чтение сопровождалось «показом световых картин при помощи «Волшебного фонаря». Первое народное чтение происходило в здании «Театра любителей драматического искусства» 18 октября 1898 года. Активисткой самаркандского общества любителей чтения была Евгения Топорнина, дочь удалого казачьего сотника, отличившегося во время Зеравшанского похода и завоевания Самарканда. Интересно, что с семьей Топорниных у нас поддерживаются связи уже в 4-5 поколениях. С одним из них учился в кадетском корпусе мой дед, с его внучкой я ходила в один класс школы, а теперь мой сын знаком с ее дочерью. Тесен мир!

Разумеется, не обошлось без самого распространенного и любимого в ту пору зрелища – скачек, тем более, что большая часть обитателей города – военные. Председателем скакового общества был Виктор Юлианович, генерал, причисленный к кавалерии. Однако, на улицах Самарканда появились и механические кони. Пока еще не машины, но велосипеды, модные в то время на Западе. В 1890-х годах прибыли в город два американца, Аллен и Сахтлебен. Они совершали путешествие на велосипедах из Европы в Азию. По дороге в Китай путешественники остановились в Туркестане. Конечно, не весь путь был проделан на велосипедах, Ален и Сахтбелен увязли в туркестанских песках, и пересели на поезд, еще одно детище технического прогресса. Но там, где могли они передвигались исключительно на велосипедах.

Западная мода не оставила  в стороне туркестанцев, по улицам Ташкента, Ферганы и Самарканда мчались члены нового общества – велосипедистов, которое в 1900 году только в Самарканде насчитывало более 60 членов. Согласно установившейся традидии, почетным членом общества самаркандских велосипедистов торжественно избрали Военного губернатора, хотя я очень сомневаюсь, что прадед мог в свои довольно преклонные годы стать велосипедистом. Но вот приказ об ограничении езды на велосипедах по пешеходным дорожкам и аллеям парка, он издал. Велосипедисты пугали быстрой ездой прогуливающихся дам и детей. В 1902 году Самаркандское областное правление представило проект строительства трамвайной линии и проведения электричества, составленный группой акционеров и подписанный Виктором Юлиановичем. Однако Канцелярия Туркестанского генерал-губернаторства его отклонила. Даже в Ташкенте подобные новшества были введены значительно позднее.

Прибывшие из европейской части России предприниматели завлекали горожан и приезжих в гостиницы и номера, в рестораны, трактиры и закусочные. Туркестанские купцы Д.Н. Захо, Смирнов и Д.Л. Филатов тоже развернули сеть магазинов и лавок.

Последние страницы справочников, вкладыши главного печатного органа края «Туркестанские Ведомости» и вывески на улицах пестрели рекламными объявлениями, в которых предлагались товары и услуги. Оптик А.М. Гербер приглашал посетить магазин на Катта-Курганской улице, в котором можно было подобрать очки и пенсне, купить барометры, бинокли и термометры. Рядом находилась мастерская музыкальных инструментов С.О. Шедива и часовая мастерская М.А. Коха. Неутомимый А.Т. Мирошниченко сообщал, что его на вальцовой мельнице вырабатывается мука высшего качества и манная крупа, а также производятся макароны: трубчатые – длинные и короткие, гладкие и резанные, итальянские тонкие, звездчатые и колечками не хуже европейских и в два раза дешевле. Да, что там макароны! В аскетические советские времена мне казались фантастическими рассказы бабушки о том, что она выписывала себе шляпку из Парижа. Кокетливые дамы, разорительницы мужей, могли выбрать по каталогу и заказать любую модную модель для своего гардероба. В далекий Самарканд, в глубину Азии, по почтовым трактам и железной дороге доставляли «картонки» из лучших магазинов Европы. Одна из таких коробок в военном 1944-м служила мне колыбелью, а потом ее унаследовала наша собака. Туалеты износились, но хорошо выделанные фанерные коробки, в которые они были упакованы, в трудные годы служили старым дамам вместо чемоданов и шкафов.

Из учебных заведений Вирский называет Мариинское 4-х классное училище на 107 учащихся и Городское 3-х классное мужское училище, тоже на 107 учеников. При нем работал интернат для иногородних на 20 воспитанников, где мальчиков обучали столярному и сапожному делу и даже исполняли заказы. Вырученные деньги шли на нужды заведения.

Из средств связи, кроме почтовой, пользовался популярностью телеграф. В январе 1898 года появился даже международный телеграф: через Чугучак проложили русско-китайскую линию и связали Туркестан с Кашгаром. Особенно удивляло телеграфное сообщение  местных жителей. Владимир Петрович Наливкин, изучавший быт и культуру местного населения писал: « Туземцы в буквальном смысле слова восторгались той абсолютной быстротой, с которой оказывалось возможным посылать и получать разного рода сведения по телеграфу, и той относительной быстротой, с которой стало возможным доезжать до Оренбурга  или до Троицка на почтовых». По сравнению с верблюжьим караваном на Великом Шелковом пути почтовые возможно и были быстрее, но мучения, которым подвергались тогда путешественники, вызывают сочувствие. Например, Великий князь Романов, чей дворец и сегодня радует глаз ташкентцев, писал своему отцу с Оренбургского тракта, что  генерал-губернатор фон Кауфман показывал огромную шишку на голове, которую набил себе на дорожных ухабах. А уж его везли и быстро и осторожно. «Железная дорога просто необходима», — заключает Романов. Что же касается телеграфа, то местные жители «несмотря на свою большую расчетливость, в первое время открытия в крае телеграфных контор, торопились посылать нужные и ненужные телеграммы, дабы лично, воочию убедиться в правоте доходивших до них слухов о той невероятной быстроте, с которой русские передают всевозможные сведения по своим проволокам». Поражало их и то, «что деньги  и посылки, доверчиво сдаваемые ими совершенно неизвестному лицу, мелкому и бедному почтовому чиновнику, не только никогда не пропадают, но всегда в целости доходят по назначению и в короткий срок». (Наливкин).

Лечебные учреждения не были многочисленны: госпиталь, где настоятелем служил наш второй прадед Иван Шутихин, городская больница и амбулатория для женщин и детей в туземной части города. Везде, где поселялись русские, они старались организовать медицинскую помощь не только для себя, но и местного населения, которое ранее не имело ничего, кроме услуг знахарей и народных целителей. Не даром, после разделения Советского Союза на 15 Независимых республик, стали шутить, что ушли русские, оставив после себя больницы,  аптеки, театры, библиотеки, музеи.

Несмотря на достигнутое, Самарканд продолжал благоустраиваться. Одним из первых дел помощника губернатора Мединского стало форсирование работ по устройству в русской части города тротуаров из кирпичного щебня с песком. Проезжие дороги покрывали по способу военного инженера, друга Мединского, Станислава Казимировича Глинка-Янчевского. Специальное предписание об этом Военный губернатор граф Ростовцев сделал еще 29 сентября 1895 года, но сначало дело шло медленно и только к 1899 году завершилось.  Впервые удобный и дешевый способ Янчевского был применен в Ташкенте при строительстве дороги к ярмарке. Шоссе выкладывали галькой, а потом заливали полужидкой глиной. Высохнув, глина сцепляла гальку, делая покрытие очень прочным. В те же годы реконструировали здание Общественного собрания, а в 1903 году к северу от русской части города Г.О, Нелле разбил пустую территорию на новые жилые кварталы, русский Самарканд расширялся, становился все больше европейским городом.

Однако примыкающий к нему азиатский древний Самарканд вносил восточный колорит новому городу. По улицам русского города рядом с модными щегольскими колясками, тарантасами и каретами двигались караваны верблюдов и арбы с огромными колесами, становясь зачастую причиной «дорожно-транспортных происшествий». И вот в июне 1897 года «Туркестанские Ведомости» публикуют приказ администрации Самарканда о запрете «движения караванов по Кауфманскому проспекту, Ката-курганской улице и Большой Ташкентской дороге», в связи с несчастными случаями

О бытовых подробностях жизни самаркандцев мне удалось узнать из архивного документа, относящегося ко времени службы Виктора Юлиановича помощником губернатора. Высокопоставленные туркестанские чиновники не только проживали в казенных домах, но и средства на их содержание получали из казны. За расходы регулярно отчитывались.  В Архиве РУз, (И-18, опись 1, № дела 11724), лежит такой отчет, где указан перечень расходов семьи Мединских, включая совершенные мелочи: синька, сода, бура, керосин, 2 фитиля для лампы, свечи, веревка для белья, ведра, русские веники для бани, буфетные полотенца, ламповые стекла, сало на плошки и иллюминацию в саду, вожжи для кучера, 3 аршина маты для кухни воск, мятное масло для крыс, колесная мазь и скипидар для полов, мыло для тюлевых занавесок перед Пасхой, ячмень для лошадей для выезда, скалка для белья. Оплачивались работы «баб» для мытья окон и полов, починка бочки, кофейника и лампы, заточки ножей, работа лудильщика, заготовка дров для печей. Большая часть вещей взята к приезду в Самарканд военного министра, возможно для него, а не для прадеда. С апреля по сентябрь 1897 года было истрачено 150 рублей на 49 именований, включая поденные работы в доме. Полуда кофейника, например, стоила 1 рубль, а скипидар для полов 1 рубль 25 копеек. Сухая смета расходов вырисовывает быт семьи Мединских. Темными южными вечерами они выходили подышать в сад, освещенный керосиновыми фонарями и плошками с салом, как же они, бедные, без электричества обходились? Вместо стиральной машины – прачка, вооруженная мылом, содой, синькой и скалкой для белья. И ни одного автомобиля, ни тебе служебного, ни личного! Лошадям выдали ячмень, кучеру вожжи, смазали карету колесной мазью, вот вам и выезд помощника губернатора  по вверенным ему Государем окраинам Империи. Крыс травили мятным маслом, а наших и мышьяком не изведешь! Что такое мата для кухни понятно только мне, да и то по рассказам родителей. Давно нет и в помине ручных ткацких станков, на которых мужчины-ткачи ткали узкую желтоватую ткань из хлопка, прекрасно впитывающую влагу, прочную и дешевую. Из нее делали даже сюзане, сплошь зашивая их вручную шелковыми нитками. Над нашей постелью много лет висело такое музейное сюзане с традиционным узором, пока нужда не заставила меня продать его скупщику древностей.

Шло время, дети Мединских выросли, обзавелись семьями и разъехались, а самые младшие Оша (моя бабушка) и Саша учились в Оренбурге и приезжали  только на каникулы. С родителями оставалась лишь Маша, но и она вышла замуж очень рано за  шведа Аппельгрена, кажется офицера. Знаю по рассказам мамы, что вскоре они вместе с маленьким сыном Евгением выехали в Париж. В Самарканд Маша приезжала несколько раз в гости.

Судьба Марии Викторовны в Париже сложилась не особенно удачно. Брак с Аппельгреном распался, вторым мужем стал Дьяконов,  у них родилась дочь Мария. Мария Викторовна умерла рано, похоронили ее где-то во Франции, кажется на русском кладбище в Париже. После революции, годах в 30-х, Сталину вздумалось позвать русских из-за границы в Союз, обещали не трогать. Ностальгия многих вернула на Родину, но не все избежали тюрьмы. Посадили и Дьяконовых, как только они приехали в Москву.. Маше было 18 лет и она выдержала, а отец ее умер. Жила она в Москве, ей помогали Елена Викторовна и ее дети. Благодаря знанию французского, второго родного языка, Маша устроилась переводчицей в ТАСС, откуда и вышла на пенсию. В Москве, должно быть, и сейчас живет ее дочь Оксана. Моя мама в 1966 году была в гостях у сына Елены Викторовны Георгия и со всеми познакомилась, долго переписывалась. Московские родственники говорили, что Евгений Аппельгрен жил в Бельгии, но переписываться с ним все боялись и судьба его неизвестна. После смерти мамы связь с москвичами прекратилась.

На лето 1897 года, как обычно, в Самарканд на каникулы приехали Оша и Саша. Наталия Адольфовна тихо вышла им навстречу, бледная и слабая, тяжело больная. Теперь большую часть времени она проводила в своей комнате за закрытыми дверями, чтобы не чувствовать даже запаха, проносимой по коридору пищи. Баронесса Сильвергельм медленно угасала, и врачи были не в силах ей помочь. Дети понимали, что проводят рядом с матерью последние дни, и наотрез отказывались возвращаться в Оренбург. Но Наталия Адольфовна упросила бабушку не оставлять учебу: «Оша, — говорила она, — ты же знаешь, как я мечтаю, чтобы ты получила образование в институте, Маша бросила учебу, Елизавета и Елена закончили только гимназию, все надежды только на тебя, поезжай, не огорчай меня». Собрав последние силы, Наталья Адольфовна вышла провожать детей до самой калитки. Много раз в детстве я слышала рассказы о прощании бабушки Оши с матерью. Они с 12-летним Сашей сели в тарантас, лошади тронулись, а дети все смотрели назад, пока не скрылась из виду Наталья Адольфовна, махавшая им вслед носовым платком.

Точную дату смерти прабабушки я узнала только недавно. Бабушка Оша скрывала год своего рождения, омолодив себя на несколько лет при всеобщей паспортизации советских граждан. Возможно, не только женское кокетство было тому причиной, но и желание спрятаться поглубже от дотошных НКВД-ешников, изменив к тому же и фамилию при замужестве. Но вот, уже в 2008 году, перебирая в тысячный раз старые фотографии Мединских, я заметила на обратной стороне маленькой кабинетной карточки еле видную на черном фоне надпись, сделанную черными же чернилами: «Мамочка моя. Дорогая, незабвенная, умерла 28 августа в 6 часов вечера 1897 года, в понедельник». Я так и не могу понять, как ни я, ни мама, не увидели этой надписи. Фотография сделана в Оренбурге, наверное, в один из приездов Наталии Адольфовны на свидание с Ошей и Сашей. Она всегда, сколько помню, висела на стене в бабушкиной комнате, в коричневой старой деревянной рамочке, как и сейчас у меня. Мы с мамой ее снимали, вынимали, разглядывали, но ничего кроме моих детских каракулей, появившихся там по недосмотру взрослых, не находили.

Наталия Адольфовна умерла в Красноводске, по дороге на «воды», модное в те времена лечение. Хоронить привезли в Самарканд. Бабушка говорила, что Виктор Юлианович сделал склеп на русском кладбище, и что туда же захоронили и его самого. Сохранился только памятник Мединскому, следов захоронения Натальи Адольфовны я не нашла.

О женщинах, живших тогда, узнать в архивах и периодической печати почти невозможно, разве что в связи с чем-то особенным. О прабабушке Наталии Адольфовне Сильвергельм мне известно лишь со слов бабушки Оши, оставшейся без матери в 16 лет. Она запомнила Наталью Адольфовну красивой, с длинными роскошными каштановыми волосами и темно синими глазами. Вечером, перед тем, как няня уводила детей в спальню, Наталья Адольфовна каждому желала спокойной ночи, целовала и крестила. Была она чрезвычайно набожной, возможно потому, что училась в Петербургском Смольном женском институте, где православию уделяли особенное внимание. Стены прабабушкиной комнаты были сплошь увешаны иконами, горели лампады. Наталия Адольфовна соблюдала все православные правила, посты и праздники.

Ольга Викторовна рассказывала, что Сильвергельм известная шведская фамилия, что семья Наталии Адольфовны была богаче и знатнее Мединских. Пока единственное, что удалось мне узнать, это то, что в 19 веке в Омске жили шведы Сильвергельм и что баронский род Сильвергельм берет начало от шведского фельдмаршала Герана Сильвергельма, родившегося в 1681 и умершего в 1737 годах. В литературе упоминаются Эрик Егорович Сильвергельм, адъютант Восточно-Сибирского губернатора В.Я.Рупперта, Георгиевский кавалер, и барон Густав Карлович Сильвергельм (1799-1864), военный топограф, оберквартирмейстер при генерал-губернаторе Западной Сибири Гасфорте, генерал-майор, чья фамилия выбита на медали «В память 50-летия КВТ» за особые заслуги перед корпусом военных топографов. Кем приходился он Наталии Адольфовне, не знаю, но его второе имя – Адольф. В то же время жила в Омске Елисавета Адольфовна Сильвергельм, жена князя Львова, майора. Очень надеюсь, что эти сведения позволят, если не мне, то моим родственникам, узнать больше об истории рода Сильвергельмов и о том, как они оказались в Сибири.

Через год после смерти Наталии Адольфовны, окончив Николаевский институт, бабушка Оша вернулась в Самарканд. Саша еще учился в Оренбурге, все старшие дети жили отдельно. Сыновья служили, все кроме Сергея, стали офицерами. Дочери вышли замуж и разъехались по России, следуя за супругами. Бабушка оказалась разборчивой невестой и долго не выходила замуж. Она увлеклась музыкой, брала уроки игры на фортепиано и делала успехи, мечтая поступить в консерваторию. Мечта не сбылась и о причинах бабушка не говорила никогда.

Виктору Юлиановичу было за 60, когда он решил жениться во второй раз. В жены генерал выбрал женщину, которую очень хорошо знал, Эмилию Колен. Француженка Роза Эмилия Колен поселилась в доме Мединских с 16 лет и была ровестницей его старших сыновей. Она обучала детей французскому языку и выполняла обязанности гувернантки при младших девочках. Женитьбу отца все дети приняли в штыки и старшие настолько к нему охладели, что стали реже писать и приезжать. Но более всех страдала бабушка Оша. Ольга Викторовна не только остро переживала замену горячо любимой матери на бывшую гувернантку, но и вынужденно проживала в одном с ней доме. Незамужняя Ольга по правилам хорошего тона не могла жить одна. Да и материально она полностью зависела от отца, а с его женитьбой и от Эмилии. Не удивительно поэтому, что до глубокой старости бабушка вспоминала «гувернантку» с неприязнью. Она не оставила у себя ни одной фотографии Эмилии, вырезав ее изображение даже с групповых фото, как например со снимка в губернаторском саду. Однако мне выбор Виктора Юлиановича понятен. Эмилия была женщиной неординарной. Умная, находчивая, предприимчивая она обладала редкими для женщин ее времени деловыми качествами. Достаточно вспомнить ее поездку в Петербург с путевыми дневниками Мартена, а также хлопоты, выпавшие на ее долю в связи с болезнью и смертью французского путешественника в далекой Фергане, чтобы оценить характер Колин. Когда выросли дети Мединских и надобность в услугах Эмили Колин как гувернантки отпала, она стала помогать Виктору Юлиановичу в качестве секретаря и занималась этим вплоть до его отставки. Кроме того, генерал не имел предрассудков в отношении людей, занимающих в обществе не особенно высокое положение, обращая больше внимание на их личностные качества. Виктор Юлианович подолгу беседовал с няней своих младших детей, называя ее мудрой и интересной в суждениях, несмотря на неграмотность. Когда родилась Маша, а у Наталии Адольфовны не стало молока, взял в кормилицы сартянку, выдержав массу насмешек от друзей и старших детей. Да и сам он, мне кажется, не отличался особенно знатным происхождением и положения в обществе добивался своим трудом. В родословной книге Каменец-Подольска за дворянами Мединскими не числится земель и усадьб. Как бы ни сплетничали самаркандские обыватели и не возражали дети, генерал Мединский женился и последние годы провел рядом с «француженкой», ставшей его законной женой и наследницей.

Последние годы служения Виктора Юлиановича осложнились тяжкими событиями. Двадцатый век принес несчастье для России. Сначала поражение в Японско-Российской войне 1904-1905 годов и «кровавое воскресенье» 9 января, а следом первая русская революция, генеральная репетиция кровавой смуты, времени дележа власти между множеством партий. Кадеты, эсеры, социал-демократы, анархисты вели пропаганду среди народа, стремясь разрушить монархию и захватить власть. В династии Романовых целая нация увидела главную причину несправедливости бытия. «Призрак коммунизма» добрался и до глубин Азиатской России, где сосланные из центра революционеры нелегально распространяли книги Маркса, Энгельса, Ленина, газеты «Искра», «Рабочая газета».  Завороженная новыми идеями и кажущейся возможностью создания рая на Земле, объединялась в различные кружки и общества студенческая и рабочая молодежь. Повсюду возникали тайные сходки и все громче звучали призывы к свержению Императора. Казалось, только тогда и сбудутся мечты нищих о богатстве, сытых о власти, а всех вместе о Свободе от Бога и Царя, от необходимости делать не как установлено веками, а как хочется: «Гуляем, Ванька! Бога нет!». И свергли, и расстреляли, и гуляли, пока не пришел революционный Царь и не восстановил железной рукой «порядок», утопив в крови призрачные надежды. Успокоились и возлюбили Вождя народов, как раньше Царя-батюшку.

В 1904 году в Самарканд прибыл профессиональный революционер Михаил Владимирович Морозов. На деньги ленинской социал-демократической партии он основал в Самарканде массовую библиотеку-читальню, ставшую центром нелегальной  революционной пропаганды. Газета «Окраина» была переименована в «Самарканд», а Морозов занял  место редактора.  В газете печатались не только острые критические статьи, но и прямые призывы к свержению власти.  Газета просуществовала несколько лет, хотя периодически закрывалась властями. После подавления революции 1905 года один из западных журналистов упрекнул Столыпина в жесткой цензуре, в ответ тот предложил ему почитать «Самарканд», чтобы убедиться в ошибочности такого мнения. Вместе с Морозовым приехала его жена Апполинария и ее сестра Августа, тоже революционерки, помогавшие в работе читальни и газеты. Тогда же, в 1905 году, под руководством Морозова заработала законспирированная подпольная типография в подвале дома, где снимали квартиру революционеры из Оренбурга П. Сажин и А. Мурашкин.

Туркестанской администрации все труднее становилось работать. Если раньше русская власть опасалась восстаний местного населения, то теперь угроза шла от россиян из европейской части страны, которых присылала партия для агитации среди населения.  Они организовывали стачки, демонстрации и забастовки, которые необходимо было подавлять, искать организаторов, проводить аресты, закрывать газеты и типографии. Монархия, которой присягал Виктор Юлианович, пошатнулась, и все яснее становилось, что нет в стране сил, чтобы ее поддержать.

Рушился мир прадеда, а вместе с ним заканчивалась и жизнь, одолевали старость и болезни. В январе 1905 года, сразу после «кровавого воскресенья»,  Виктор Юлианович подал в отставку, не дотянув нескольких месяцев до 50-летия офицерской службы. На согласование отставки с Военным министром, поиск и утверждение замены, оформление документов ушло два месяца.