Матвеич Искусство Ташкентцы

Привет, Евгений!  С праздником, если вы его празднуете (я лет 5 назад завязал).
Из событий, происходивших во время оно на Пролетарской 13.
Может, заинтересуетесь?
Ваш Реувен.

Телевизор сломался. Лампа 6П31 сгорела в строчнике. Дорогая, полторы дневной зарплаты!

— Да ты подойди к Матвеичу, попроси у него хорошенько. Увидишь, найдет, — посоветовал Петрович.

Борис Матвеевич, трудившийся на должности отдельского инженера по оборудованию, был на все руки мастером, а также завхозом-кладовщиком по части электричества, приборов и, главное — радиодеталей. С ним работали Саша и Витя — слесаря-механики, Лидка — прибористка и трое-четверо меняющихся практикантов-пэтэушников, пополнявших по окончании учебы славные ряды рабочего класса Специального КБ.

Две комнаты, занимаемые группой Матвеича, располагались в подвале, через стенку от левиной измерилки, и потому Лева, еще утром, пока в суете не забыл про проклятую лампу, между делом, заскочил к соседу. Матвеич с Лидкой пили чай, пэтэушники в углу разбирали испорченный компрессор, а слесарей не было, они, по-видимому, где-то наверху, на участке ставили новый.

Лева подсел к столику, Лидка подвинула к нему пиалу и чайник. Лева, налил себе чуть-чуть, по узбекскому обычаю, как говорится, «с уважением». Хозяин прихлебнул из своей пиалы, плеснул в нее из чайника и его выжидательный взор заставил Леву приступить к делу.

— Боря, у тебя на хозяйстве, случаем, не завалялась 6П31?

Матвеич вместо ответа обратился к Лидке:

— Приборы на поверку отнесла?

— Нет, сейчас пойду.

И, взяв, картонную коробку с приборами, картинно, дефилируя «а-ля Софи Лорен», удалилась. В СКБ поговаривали, что между этой высокой тридцатилетней разводкой и плюгавеньким лысоватым холостяком Борей что-то есть…

— А тебе зачем? — переключился Матвеич на Леву.

— Так, одну схему надо попробовать.

— Тогда не знаю. Эта лампа специализированная, для теликов. Я не выписывал, зачем? Выпиши требование, завтра сгоняю Лидку на центральный склад, может, у них есть?

— Ну, а если надо «на оборону»?

— Тогда дело другое. Так сразу и говорил бы!

На сленге работников СКБ, «на оборону» значило: «для дома, для семьи».

— Загляни в пять, — продолжал Матвеич, — может, подберу чего.

— Спасибо!

Подымаясь по лестнице, Лева столкнулся с Розой Ефимовной Балабас, помощницей замначальника СКБ по кадрам и режиму.

— Лева! В 12-30 выведи людей в малый актовый зал завода, будем чествовать ветеранов войны с вручением нового значка к 25-летию победы. Чтоб все были!

— Но, ведь, обеденный перерыв! Кто пойдет?

— Вот ты и обеспечь явку!

Лева представил себе, как он, другие мелкие и крупные начальники обеспечивают явку, и семьсот с лишним работников СКБ втискиваются в двухсотместный малый зал… «А, объявлю, а там будь, что будет!..» — Решил он.

… В половине первого малый зал заполнился до отказа, все стулья были заняты, человек тридцать даже толпились у стен. Первые два ряда занимали эскабинские ветераны. На сцене, за длинным столом восседали начальник СКБ, главный инженер, парторг, профорг и комсорг. Потом подошли: замгенерального, парторг и комсорг объединения. Отставной полковник Милушенко, ветеран органов государственной безопасности, с недавних времен подвизавшийся в СКБ на должности замначальника и, по общественной линии, возглавлявший совет ветеранов объединения, тоже поднялся из первого ряда в президиум. Торжественное собрание началось. Молодые комсомольцы: Дима — слесарь из матвеичевых пэтэушников и Надя — инженер, молодой специалист, внесли знамя объединения.

Начальник СКБ Ходжиев в своем выступлении благодарил героев-ветеранов, вспоминал свои детские ощущения 22 июня сорок первого, рассказывал о Ленинграде, куда уехал учиться после снятия блокады вместе возвращавшимся из ташкентской эвакуации институтом. Он сожалел, что не родился года на два-три раньше, чтобы с оружием в руках, подобно сидящим в зале уважаемым ветеранам…

После него замгенерального вручил ветеранам недавно учрежденные памятные знаки в честь двадцатипятилетия победы.

Затем слово взял главный инженер Шварцман. Он тоже извинился перед ветеранами за то, что по возрасту не попал на войну, и потому особо гордится теми, кто с оружием в руках…

И начал вручать ветеранам почетные грамоты от СКБ.

И во второй раз ветераны поднимались на сцену, обнимались с главным, всеобщим любимцем и основателем СКБ, фактически, главным конструктором всех его направлений…

В конце списка он назвал Бориса Матвеевича Винокура.

Матвеич, незаметно стоявший в толпе у стены, поднялся на сцену.

Из первого ряда раздался возмущенный крик наладчика Афонина, главы совета ветеранов СКБ, закончившего войну старшим сержантом-пулеметчиком, в народе — Василиваныча.

— А этому-то за что?

Полковник Милушенко поднялся в президиуме:

— Вячеслав Алексеич, не волнуйтесь! Мы с руководством посоветовались, и есть основание считать, что товарищ Винокур участвовал в партизанском движении и, фактически, является ветераном войны. Поверьте мне, работнику «органов», я сам этим вопросом занимался. На него подано представление о присвоении звания ветерана великой отечественной войны…

— Да, прихлебатель он, Сергей Сергеич, ты что, мало таких видел? Это, вон, Шварцман своих протаскивает! А Бориска в Ташкенте партизанил, на Алайском базаре по карманам шарил! Все знают, что он — вор!

— Заткнись, Вячеслав, выйдем — морду набью, — заревел сидевший рядом с Василиванычем отставной майор Лукин, начальник участка, — ты что здесь антисемитизм разводишь?

— Антисемитизм! Сам, вон ты, женился на еврейке, и теперь — «антисемитизм»!..

— Да ты, сука, мне, танкисту… Да я за свою жену-фронтовичку яйца тебе пообрываю вместе с языком поганым!

На этой ноте, разняв дерущихся и утаскивая их в разные стороны, участники торжества покидали зал.

…Идти или не идти? До конца работы, Лева терзался этим вопросом, потом, выпросив, на всякий случай, у Лины двести грамм, после финального звонка поплелся в подвал. Матвеич угрюмо сидел за своим столом, уставившись в одну точку. Лева молча поставил перед ним колбочку со спиртом.

— Эх, в Тулу, да со своим самоваром, — неожиданно усмехнулся Матвеич и открыл дверцу стоящего за спиной сейфа. Лева увидел там две литровые бутылки. — Подожди минутку, сейчас Лидка с закусью придет. Посидим? А пока — вот что ты просил. Из того же сейфа он достал драгоценную радиолампу. Бери. Я же для вас стараюсь. Чтобы все у вас было: и для работы, и для дома, для семьи… Борис Матвеич старается. С детских лет привык… С войны. Вон, Василиваныч меня в воры записал… И знаешь, доводилось воровать. Только не на Алайском, не в Ташкенте, а там, вокруг Кайгородского леса. Я, знаешь, в том лесу почти три года провел…

С горой горячей чучвары (пельменей) на большой тарелке и миской узбекского салата «ачик-чучук» (помидоры с луком) из столовой вернулась Лидка. Из ящика своего стола вынула три стопочки, настоящие водочные.

— Ну, нальем, ребята, сказал Матвеич, доставая из холодильника бутылку с водой. Наливал он на глазок, не то, что ученый Рахимыч, доктор дозиметрических наук.

— Помянем павших, пухом им земля!

И выпили за тех, кто не дожил до того дня, и за отца левиного, среди них.

— Мне, когда война началась, как раз, одиннадцать исполнилось. Отца на третий день призвали. Где и как он голову сложил, не знаю. Вот, я Милушенко озадачил. Может, он найдет? А немцы до нас добрались в середине июля. Мы побежали, да поздно. От нашего городишки до станции надо было пройти тридцать километров. А немцы сильно бомбили. Мы шли ночью, а днем прятались в лесу, потому что они днем колонны на бреющем из самолетов расстреливали. А потом, видимо пристрелялись и стали налетать, бомбить по ночам. Так мама с сестренкой и погибли. А я, от страху в лесу спрятался, две недели не высовывался. Хорошо, хоть ягодное лето выдалось. А потом вышел к какому-то сожженному хутору и стал прятаться в подвале развалин дома. Там, как ни удивительно, по двору ходили две курицы и петух. Петуха я поймал и забил сразу, зажарил на костре. На несколько дней хватило. Потом охотился на воробьев и ласточек. Там через поле шла телеграфная линия. Вернее, от нее остались три столба, а на них провода. Вот, птички садятся на провода, а ты — на столбе. Дернул провод, и они посыпались. Их же снизу шнур волной ударяет, насмерть. Когда жарил в золе, а когда — ел так, сырыми. Выжил. Куры сначала яйца несли. Но потом перестали, и я их тоже забил. Ну, давай выпьем за живых!

Выпили за живых. И среди них — за левиных дядьев, провоевавших все годы, за тетю, мамину сестру, прошедшую с медсанбатом от Москвы до Берлина…

— Ну вот, а осенью на хутор пришли партизаны. Холодно уже было. И они забрали меня в отряд. Почти три года с ними был. За лошадьми ухаживал, еду готовил, грибы-ягоды собирал. Иногда в разведку ходил, благо особо на нашего брата не похож. У меня по отцовской линии все — светлые, курносые… Ну, бывало, в разведке и приворовывал живность разную. Голодно было у нас в лесу. Васильиваныча, небось, не так кормили, и наркомовские сто грамм каждый день…

В отряде сначала не знали, что я — еврей, но потом когда купался, увидели. Но там было все равно, кто ты: русский, хохол, еврей. Немцы всех объединили…

Пару раз немцев ловили, и меня звали их допрашивать. Я ведь идиш знаю, а немецкий на него похож немного. Как-то, через пятое на десятое, переводил. Будь постарше, может, и дальше по линии языков пошел. Но, где там!

Да, ладно… Давайте, выпьем за все хорошее, лишь бы не было войны!

Выпили по третьей. А Матвеич продолжал свой монолог:

— А когда немцев отогнали, мне уже пятнадцатый год шел, подался я на восстановление шахт в Сталино. Там в ФЗУ на электрика выучился и прибился к строительно-монтажному поезду. Я на этом СМП двадцать с лишним лет цыганил, пока здесь по поводу ликвидации последствий землетрясения не осел. Техникум при заводе кончил. Так, как считаешь, ветеран я или нет? Я, во время войны ни одного выстрела не сделал. Не давали — малый, мол. Да и с оружием и боеприпасами у нас в отряде скудно было. И документов никаких не осталось Искал я потом командира нашего, товарища Трофимова, так он умер после войны вскорости. От сердца, говорят. Ну, может, товарищ Милушенко по своим каналам, что найдет?.. Ну, давайте, на посошок еще по одной и — разбежались! Все будет хорошо!..

…Через несколько лет неизвестно зачем разоткровенничавшийся Милушенко (был у него такой профессиональный прием работы с подопечными ИТР) рассказал Леве, что он отыскал-таки в архиве бумаги того партизанского отряда и имя Винокура Бориса Матвеевича, конюха, в этих бумагах. Но представление о присвоении ему звания ветерана ВОВ застряло в верхах, в связи с обострением еврейского вопроса в СССР в преддверии Московской Олимпиады.

Имя Бориса Винокура Лева иногда встречает в сообщениях об израильских ветеранских организациях.

А Вячеслав Алексеевич Афонин — Васильиваныч, скоропостижно скончался от быстротекущего цирроза печени года через два после описанных событий, пятидесяти трех лет от роду.

Иерусалим

8 мая 2010 г.