Григорий Семёнович История Ташкентцы

Автор Марк Фукс

Станислав Сергеевич М. уважал чай.
Каждый день, примерно в десять, он доставал старый дореволюционный, залатанный на Алайском, китайский фарфоровый чайник и приступал к процедуре заварки.
Лаборатория терпеливо ждала и через четверть часа сотрудники разбирали пиалушки и приступали к чаю.
На чай захаживали и гости.
Среди гостей мое особое внимание привлекал Григорий Семенович Гуткин, высокий, со шрамом на левой щеке, в элегантном костюме и сверкающих полуботинках.
Григорий Семенович служил в экономической службе, но уважал нас, технарей и достаточно уверенно поддерживал общую беседу.

Со Станиславом Сергеевичем у них была постоянная общая тема: «Ленинское училище».
И хотя Григорий Семенович окончил пехотное училище в войну, а Станислав Сергеевич в середине пятидесятых, оба они ощущали себя более чем коллегами по прошлой жизни.
Вообще, Станислав Сергеевич пил не только чай.
Но редко. Только в запои. В эти дни и недели он на работе не появлялся и старый чайник зачастую скучал.
Через вот это, второе свое увлечение, Станислав Сергеевич загубил свою армейскую карьеру, вернулся из Читы, где служил в штабе округа, без красавицы жены и сына.
Григорий Семенович увлечения Станислав Сергеевича не разделял, хотя в крепких напитках разбирался.
После очередного запоя, посиневший Станислав Сергеевич, забивался со своей пиалой чая в угол и сосредоточенно молчал. Григорий Семенович подсаживался к нему.
Бас Григория Семеновича, как тихая, но ясная музыка, обволакивал и отогревал Станислав Сергеевича, и глядишь, через полчаса, последний возвращался к жизни.
Григорий Семенович был известной личностью в нашем многотысячном КБ.
В те годы гордостью нашего КБ был биг-бенд «Модуль».
Руководил им джазмен композитор Эдуард Каландаров, а вот неизменным ведущим выступал Григорий Семенович. Делал он это с любовью, непринужденно, с оптимизмом и юмором, придавая особый шарм всей программе.
В конце шестидесятых в Ташкенте состоялся джазовый фестиваль. Он стал событием, перешагнувшим за рамки республики, событием, получившим союзное признание.
Вне конкурса выступили три больших состава (все три возглавлялись известными композиторами) – это биг-бэнд Гостелерадио Узбекистана под управлением Евгения Живаева, государственный эстрадный оркестр под управлением Евгения Ширяева и биг-бэнд нашего КБ, «Модуль» Эдуарда Каландарова.
Биг-бенд «Модуль» под управлением Эдуарда Каландарова просуществовал десять лет, с 1963 и по 1973 годы и отмечен в энциклопедическом справочнике «Джаз. ХХ век»

Он вполне мог стать артистом эстрады. Таланта хватало. Многие менее талантливые, но более нахальные и менее чистоплотные так и сделали и мелькают перед нашими глазами и по сей день.
Вообще то, призванием Григория Семеновича была юриспруденция.
Это был юрист от бога.
И он в свое время сделал все необходимое для реализации этого промысла, но судьба не благоволила к нему и, вследствие этого, он занимался другими делами, оставаясь юристом до мозга костей.
Григорий Семенович Гуткин родился в Ташкенте в 1923 году.
Семья его происходила из правобережной Украины. Отец Григория Семеновича был участником гражданской войны, участвовал в ликвидации банд украинских националистов, а затем наводил порядок в Средней Азии.
У Григория Семеновича хранилось уникальное издание, об еврейских погромах на Украине в годы гражданской войны. Книга была снабжена многочисленными фотоиллюстрациями. На одном из фото в числе других красных командиров-освободителей евреев фигурировал и отец Г.С. Гуткина.
Детство Гриши прошло в Ленинграде, куда отец был переведен на партийно-хозяйственную работу.
Через некоторое время, во время очередной чистки, отец Григория Семеновича был арестован, обвинен в каком-то уклоне и во вредительстве: попытке отравления водозаборов в Ленинградской области.
Когда следствие закончилось, старший Гуткин не досчитавшись большей части зубов, посчитал за благо исчезнуть из центра и вернуться в Ташкент.
Так или иначе, войну семья Гуткиных встретила в Средней Азии.
Впоследствии, когда мои отношения с Григорием Семеновичем переросли из простого знакомства в дружбу, насколько это возможно было при разнице в возрасте в двадцать пять лет, гуляя по огромной Аллее Парадов в центре Ташкента, где находилось наше КБ, он, указывая на несколько огромных чинар в северной части архитектурного ансамбля, отмечал, что когда-то они были в его дворе.
Когда началась война, восемнадцатилетний Григорий Гуткин записался добровольцем в Красную армию и был определен в Ташкентское пехотное училище.
В процессе подготовки этих заметок, на сайте Клуба выпускников Ташкентского пехотного (Ленинского) училища помимо общей информации о тех годах я обнаружил цитату из воспоминаний гвардии лейтенанта запаса Г.Гуткина.

Цитирую абзац полностью.
«В августе 1942 года училище направило для пополнения частей действующей армии несколько сотен курсантов. Многие из них были откомандированы в одну из гвардейских стрелковых дивизий. Воспитанник пулеметной роты училища гвардии лейтенант запаса Г. Гуткин в своих воспоминаниях писал: «Рота имела честь служить в славной боевой гвардейской дивизии. С первых дней она показала себя сплоченным, боевым и инициативным подразделением, и командование решило оставить ее в полном составе, то есть такой, как она была в училище, назначив только командиров. В скором времени рота ленинцев стала примером боевой и политической подготовки не только полка, но и всей дивизии».
О порядке и методике подготовки курсантов сайт свидетельствует:
«После выпуска 1941 все занятия строились в связи с требованиями военного времени. Переключившись на подготовку офицеров по новой программе, училище в 1941 году дало фронту большую группу молодых офицеров.
Сделав новый набор курсантов, училище перешло на оперативный срок обучения — шестимесячную программу. Чтобы за столь короткий срок дать будущим офицерам необходимые командирские знания, училище перешло на 10-часовой рабочий день».
Молоденький командир Семен Гуткин вместе со своей пулеметной ротой попал на Калининский фронт. В ходе этих ожесточенных боев в районе железной дороги Великие Луки — Ржев, 24 ноября 1942, когда погиб командир, Григорий Семенович берет командование ротой на себя, продолжает бой и выводит пулеметчиков из окружения.
Курсантам Ташкентского пехотного училища, прошедшим ускоренный курс в и выпущенным в августе 1942 года, офицерские звания присваивали в ходе боев, уже на фронте. Именно после упомянутого боя, Григорий Семенович был произведен в офицеры. Впоследствии, детали этого эпизода принесли ему много беспокойства и боли.
Через некоторое время, в сорок третьем его дважды серьезно раненного и контуженного доставляют в полевой госпиталь, а затем переправляют в тыл, в Казань, где, по его воспоминаниям, госпиталь располагался во Дворце культуры порохового завода.
Медики Григория Семеновича выходили, но на фронт больше не пустили, он подлежал увольнению в запас. С большим трудом он упросил начальство оставить его в армии и был направлен военным комендантом в городок Тетюши, спрятанный в татарской глуши.
Впоследствии выражение: «…глухо, как в Тетюшах…» прочно вошло в лексикон Григория Семеновича.
В начале сорок четвертого Григорий Семенович вернулся в Ташкент.

Он спешит наверстать упущенное за годы войны, осуществляет свою мечту: стать юристом. Выбор падает на Ташкентскую Высшую юридическую школу.
Это было время, когда Ташкент, приютивший в годы войны десятки ВУЗов, театров, сотни заводов и НИИ, располагал блестящими кадрами практически во всех областях.
Достаточно упомянуть, что юридическое образование в Ташкенте в послевоенные годы получил известный журналист и писатель Федор Бурлацкий и что свой путь в политику на ташкентском юрфаке начинал Анатолий Собчак.
По окончании Юридической школы в сорок шестом году Г.С. Гуткин получает распределение в Кзыл-Орду, военным прокурором отделения железной дороги.
Кзыл-Орда, ключевая станция железной дороги Оренбург-Ташкент, всегда имела особое значение в системе коммуникации Российской империи и СССР. Был период, когда сюда из Алма-Аты даже была переведена столица республики.
Близость к военным полигонам, огромные потоки беженцев, возвращавшихся из Средней Азии в европейскую часть страны, встречные потоки стратегических грузов в быстро развивающуюся Среднюю Азию, по всей видимости, делали службу молодого офицера и интересной и значимой.
Как это обычно бывает, у удачливого и энергичного молодого офицера, занимавшего видную должность, кроме появившихся друзей, завелись и враги.
Если быть точным, то вчерашние друзья-товарищи в одночасье превратились во врагов. По рассказам Григория Семеновича, у много повидавшей в своей жизни дочери местного руководителя, как сейчас бы сказали, силовых структур появились виды на него.
Григорий Семенович пользовался успехом у женщин, но долговременные отношения не входили в его планы и, кроме того, к этому времени он уже был женат (семья находилась в Ташкенте).
Месть отвергнутой дочери провинциального начальства была жестока. Все пошло по отработанной схеме: Григорий Семенович был обвинен в запрещенных связях и после короткого следствия осужден.
Срок свой, с пятьдесят первого и до марта 1953, долгих два года, он тянул в Каракалпакии, в Тахиаташе, на строительстве Главного Туркменского канала.
Из тысяч работавших на строительстве канала более половины составляли заключенные. После смерти Сталина, в 1953 году, строительство канала было приостановлено, а затем прекращено.
Вот что пишет о «Великой стройке» социолог А..Жолдасов – «На руинах великой стройки. История Главного туркменского канала» (

«Мы в своем неведении были уверены, что на территории Каракалпакии не было ГУЛАГа. Увы… Великие стройки всегда были неразрывно связаны с рабским трудом местного населения и заключенных. На 1 января 1953 года в зоне строительства ГТК и его подразделений было 8 лагерных пунктов и отделений. Впоследствии Ургенчское отделение (2000 человек) было ликвидировано в связи с тем, что железная дорога дошла до Тахиаташа, и нужда в перевалке грузов из вагонов в баржи и автомобили отпала. В первом квартале 1952 года на строительстве ГТК работало 1521 вольнонаемный рабочий и 4852 заключенных. Во втором квартале 1952 года, соответственно, 1600 и 7221 человек. На 1 января 1953 года на стройке работало 7268 свободных граждан и около 10 тысяч человек заключенных. По плану на строительстве ГТК должно было работать около 11 тысяч человек.» и далее, цитируемый автор свидетельствует о царившей в лагерях « дизентерии, малярии, пыли и морозах.», далее: «Не имея данных о контингенте заключенных и статьях законов, по которым они были осуждены, трудно судить о количестве политических и уголовных заключенных. В архиве сохранилась только сводка о составе заключенных лаготделення №5 (Нукус). Из 478 заключенных только три были осуждены за антигосударственную, политическую деятельность.»
Вот в такую переделку попал Гвардии лейтенант и военный юрист Григорий Семенович Гуткин.
В лагерях Григорий Семенович встретил интересных людей из числа, как он говорил, «контриков» — политических, которые, безусловно, оказали влияние на его мировоззрение и образование.
Спасало его то, что он вместе с другими заключенными организовывал самодеятельность, пользовавшуюся популярностью и у вольнонаемных и у руководства МВД.
После освобождения, уже в достаточно зрелом возрасте, возвратившись в Ташкент, Григорий Семенович был вынужден начать строить свою жизнь сначала.
О работе по специальности не могло быть и речи. Юридической практикой он не мог заниматься даже тогда, когда через определенное время сумел опротестовать приговор, был признан невиновным, реабилитирован и восстановлен в партии, что для него, получившего партбилет на передовой, было важно.
Григорий Семенович поступил на завод «Ташсельмаш», освоил работу мастера термического цеха и одновременно пошел на учебу в финансово — экономический институт. В эти годы он работал, в основном, в первую и третью смену, выкраивая время для учебы.
На Ташсельмаше Григорий Семенович проработал до начала шестидесятых.
В конце пятидесятых в Ташкенте при Среднеазиатском Совнархозе организовывается конструкторско-технологическое бюро машиностроения.
В новую перспективную организацию тянутся специалисты с многочисленных организаций и предприятий Ташкента.
Вместе с друзьями, сюда переходит и Григорий Семенович. Теперь жизнь его, до последней минуты, связана с этим предприятием, с его пульсом и ритмом.
В этом же коллективе (ГПКТБМ, впоследствии — НПО «Технолог») с семидесятого года работал и я.
Собственно, с этого времени и началось мое знакомство с Григорием Семеновичем.
Григорий Семенович, служивший к этому времени замом в копировально-множительном отделе, часто захаживавал в нашу лабораторию обсудить новости и попить чайку, положил на меня глаз.
Его отдел получил тогдашнюю новинку: пару английских «Ксероксов» и под это дело – разрешение о переводе в отдел нужного специалиста из любого другого отдела.
Наше знакомство переросло в новое качество.
Григорий Семенович был хорошим руководителем и добрым товарищем.
Он сумел собрать возле себя надежных работников и построить на этом работу отдела. Ни о каких командных интонациях не было и речи. Все с улыбкой, юмором и пониманием собеседника или подчиненного.
Отношение ко мне со стороны Григория Семеновича было не совсем обычным. В нем сочеталось и отношение старшего к младшему, и отношение к коллеге, огромный кредит доверия, ко мне и моим товарищам, и совершенно равные партнерские отношения.
В конце шестидесятых Григорий Семенович изменил свое семейное положение, уйдя в другую семью, оставаясь при этом, привязанным к своим двум дочерям все душой.
Ему очень недоставало его, как он говорил, «девчонок».
Часть своих нереализованных отцовских эмоций и внимания он перенес на меня. Мне это льстило и помогало.
Он участвовал во многих наших делах и делал это с удовольствием и широтой присущей коренным ташкентцам.
Григорий Семенович обожал автомобили, не мыслил себя без них, разбирался в них и делал это на почти профессиональном уровне.
В свое время у него был советский джип – ГАЗ-67, восстановленным им из груды металла. На нем он выезжал в горы, безотказно обслуживал друзей и сотрудников. В мое время он довольствовался «Москвичом» и под конец – «Жигулями».
Он выписывал тогдашний бестселлер «За рулем» и был в курсе всех автомобильных новостей.
В свое время, из поездки в Друскининкай, Григорий Семенович привез тогдашнюю новинку: электронное противоугонное устройство для своих «Жигулей».
В ближайший выходной он заехал за мной, привез в свой уютный ташкентский дворик и мы занялись монтажом новинки.
Григорий Семенович искренне считал, что отнимает у меня свободное время, сокрушался по этому поводу. На самом деле, я купался в общении с ним, в его манере вести беседу, в неожиданных поворотах его мысли, в великолепной памяти и юморе.
Когда, через пару часов, все было окончено, провода уложены в жгуты, все соединения пропаяны и покрыты лаком и замок закодирован, оказалось, что между делом, Григорий Семенович успел приготовить свое коронное блюдо: ароматную шурпу и разлить коньяк по рюмкам.
По окончании всей процедуры, уже под вечер, Григорий Семенович отвез меня домой и, прощаясь в машине, вручил мне подарок.
« Купил для тебя. В Литве. Ты такое любишь»
Это был роман Григория Кановичуса «Птицы над кладбищем», аккуратное литовское издание с прекрасными рисунками. Память…
Когда Григория Семеновича не стало и нам следовало отогнать его осиротевшие «Жигули», пришлось вспоминать, что и как я кодировал в его машине в тот незабываемый день.

К началу восьмидесятых парк оборудования нашего отдела разросся, только электрографическая лаборатория, например, включала более десятка аппаратов. Я в это время трудился ведущим инженером и отвечал за эксплуатацию аппаратуры.
Руководство посчитало возможным включить упомянутую лабораторию в список объектов, предъявляемых начальству при визитах в наше КБ. Уж очень привлекательно смотрелись машины и симпатичные операторши нажимающие кнопки и сортирующие чертежи.
Как и полагается в таких случаях, произвели косметический ремонт, настелили линолеум поверх деревянных полов, подвесили новые осветительные приборы, сменили мебель.
Через некоторое время мы столкнулись с новым для нас явлением.
Все отечественные аппараты стали давать сбои, затем перестали работать вообще. Внешне все выглядело вполне исправно, однако, основная часть технологического процесса электрографии – трибоэлектрический эффект прилипания тонера (краски) к носителю во время проявки изображения исчез.
Когда чихал наш отдел, нездоровилось всему КБ.
Через пару дней, когда нами были испробованы всевозможные варианты диагностики и рекомендованные методики, когда в Вильнюсском НИИ электрографии стали узнавать меня по голосу, а коллеги с Казанского оптико-механического завода перестали подходить к телефону, напряжение достигло пика и мы лихорадочно размещали срочные заказы на документацию в других организациях, наш Главный нервно сбежал со своего Олимпа к нам и устроил мозговой штурм.
Мои друзья-товарищи, коллеги со всего НПО пытались вникнуть в суть дела. Ни пластмассовики, ни металлурги, ни электрики, ни специалисты по твердым сплавам, ни инструментальщики ничего толкового сказать не могли.
Нервы мои были на пределе.
Мы стали терять надежду и отводить глаза.
И вот тут, Григорий Семенович, потеснив формальных лидеров, произнес фразу, выдавшую в очередной раз кредит доверия нам, успокоившую, вселившую уверенность и настроившую нас на дальнейшую работу.
«Я не думаю, Михаил Израилевич, сказал он, обращаясь к Главному, что кто-нибудь из собравшихся владеет вопросом и разбирается в этом деле лучше наших ребят. Дайте Марку Иосифовичу и его техникам работать спокойно, без паники. Не война! Они найдут решение».
Затем он отвел меня сторону, положил руку на мое плечо, посмотрел мне в глаза и произнес:
«Марк, иди к ребятам, попейте чаю и спокойно работайте. Лучше Вас никто ничего не сделает».
Позднее я узнал, что так, примерно, поступают командиры ЦАХАЛа, напутствуя солдат перед боем:
«Это то, что у нас есть. С этим идем в бой и выигрываем».
К слову, техническая проблема решилась в ближайшее воскресенье, когда все отдыхали, а мы не могли себе этого позволить из-за свалившейся беды.
Подходя в темноте по неосвещенному в выходной день коридору и поднеся ключ к замочной скважине, мой коллега Витя заметил сноп искр проскочивших между замочной скважиной и ключом. Остальное было делом быстрого анализа, вполне объяснимо и решалось в течение получаса.
Григорий Семенович застал нас за сдиранием новенького линолеума с пола.
Мы увлажнили полы и заправили машины новой проявляющей смесью.
Все заработало.
Пластик, уложенный на полы, превратил операционный зал в огромный конденсатор, повлиял на электростатическое состояние проявочной смеси и выводил ее из строя.

В начале восьмидесятых на Григория Семеновича свалилась нежданно-негаданно серьезная для него неприятность. Готовясь к очередной памятной дате, военкоматы занялись переписью ветеранов Отечественной войны. Казалось бы, простая формальность обернулась для Григория Семеновича серьезным переживанием.
В архивах не обнаружили документов военного времени о присвоении ему офицерского звания. И хотя имелись документы об окончании курса Ташкентского пехотного училища и о дальнейшей службе офицером в Кзыл-Орде, не хватало определенной бумажки – приказа о присвоении звания лейтенанта в ходе боев.
Для Григория Семеновича, как и для других ветеранов, Великая отечественная была Главным делом их жизни. Он очень тяжело воспринимал беседы в военкомате, переживал и не считал возможным оправдываться по этому поводу.
В конце концов, все прояснилось и уладилось, но, я уверен, вся эта история здоровья ему не прибавила.
В Григории Семеновиче большой жизненный опыт сочетался с некоторой наивной верой в советский закон и справедливость. Жизнь, к сожалению, периодически разочаровывала его в этом направлении.
В конце семидесятых должность начальника нашего отдела стала вакантной.
Как заместитель, Григорий Семенович автоматически приступил к исполнению обязанностей. Так продолжалось около полугода. Начальство не спешило утверждать его в должности, несмотря кажущееся расположение к нему.
Мне позднее так же приходилось сталкиваться с подобным в нашем КБ.
Говорят, Голда Меир просила американцев при назначении дипломатов на службу в Израиль не назначать еврея послом США в Израиле, справедливо полагая, что такому дипломату придется быть «большим католиком, чем папа римский».
Аналогично происходило и в нашем НПО. За время нахождения у власти наш Главный инженер — еврей, не способствовал назначению соплеменников на ответственные должности.
Словом, Григория Семеновича обошли. Несмотря на заслуги, несмотря на успехи, несмотря на авторитет и опыт.
Он очень переживал сложившуюся ситуацию и расценивал ее как выражение недоверия.
На самом деле, никто не сомневался в нем, за действиями конъюнктурщиков стояла банальная протекция «своим да нашим».
Внешность порой обманчива: несмотря на цветущий вид, Григорий Семенович отличался хрупким здоровьем.
Война, ранения, сталинские лагеря, нелегкая послевоенная жизнь сказались на нем.
К моменту нашего знакомства он уже перенес два инфаркта, но себя не щадил, позволял себе абсолютно все, что должен и мог позволять себе мужчина его возраста.
Третий инфаркт свалил его прямо на работе.
Мы с моим другом и коллегой Витей Иванцовым, будучи случайно недалеко от его дома, без предупреждения завалились к нему.
К этому времени он только стал приходить в себя.
Взаимной радости не было предела. На столе тут же появились сладости и коньяк. Григорий Семенович спокойно налил и себе и с удовольствием составил нам компанию.

Женщины обожали Григория Семеновича. Они любили окружать себя им.
Непонятным образом, в любой компании, на любом мероприятии, включая сбор хлопка, он оказывался окруженным женским вниманием, среди смеха, хохота и французских духов.
В те годы увлекались толстыми журналами. Он регулярно снабжал меня ими, комментируя при этом печатаемое.
Григорий Семенович был интернационалистом в той степени, в которой только может быт человек рожденный, выросший и живущий в многонациональном Ташкенте.
Вместе с тем, он, по моим наблюдениям и ощущениям, всегда осознавал свое еврейское начало.
Это сказывалось и в его комментариях к текущей советской политике, когда по популярности тем сионизм занимал второе место сразу после «Продовольственной программы КПСС», и в его способности уместно ввернуть словечко на идише, и в умении в нужном русле и с нужными интонациями рассказать анекдот и развести руками.
В феврале восемьдесят второго Григория Семеновича не стало. Четвертый и последний инфаркт случился прямо на работе.
Мы вместе пообедали, он рассказал мне анекдот о двух гангстерах, взявших почтовый поезд. История иллюстрировала только что оконченную трапезу и наши ощущения после нее.
Каждый из нас направился по своим делам. Я не успел сделать и десятка шагов, как услышал тревожный крик.
Григория Семеновича уже с нами не было.

Мне на своем пути было суждено встретить множество разных людей. Плохих я стараюсь не помнить.
Достойные заняли место в моей памяти.
Некоторые оказали влияние на меня.
Григорий Семенович Гуткин относится к их числу.
Я уже давно преодолел его возрастную планку и старше его.
Я стараюсь относиться к своим молодым коллегам так, как ко мне в свое время относился Григорий Семенович и с удовлетворением констатирую, что получаю от них именно то, что и хотел бы получить: доверие и уважение.
И когда тридцатилетний сабра говорит мне: «Марк, ата бишвили кмо аба» («Марк, ты для меня словно отец»), то в этом, много стоящем для меня обращении, есть заслуга и Григория Семеновича.
Я часто думаю и задаю себе вопрос: « Как это могло сложиться, что в стране где я родился, вырос, где прожил большую часть своей жизни, в стране, культура и язык которой стали мне родными, как могло случиться, что человек, такой, как Григорий Семенович, человек, преданный родине, следовавший всем ее канонам и призывам, искренне и безоговорочно, не пощадивший для нее ничего, человек образованный и толковый, с замечательным характером и талантом делать добро так был недооценен и растрачен.
Я не жду ответа.
Вопрос риторический.
Я часто вспоминаю его, жизнелюба и шутника, надежного партнера и доброго товарища, годившегося мне в отцы.

Источник.