«Прощальные строки» Искусство

Александр Файнберг

* * *

Я жил, ещё ни в чём не виноват,
шпана вихрастая с глазами цвета неба.
Я брал подшипники, мастырил самокат
и в магазин соседний мчал за хлебом.

Но вот уходят мама и отец.
Глаза мои на кладбище бледнеют.
Я сердцем чую, что и мне конец
придёт в свой срок по Божьему веленью.

Я вижу – тени чьи-то по лицу,
и грузовик, венками весь загружен,
везёт меня и к маме, и к отцу
в том ящике, что пахнет свежей стружкой.

Не призовут меня на Высший Суд.
Мои стихи не тянут на скрижали.
Кто плачет? А никто. Поминок ждут,
в глазах печаль и скорбь изображая.

И лишь один драчун – дворовый царь, –
не зная, где поэзия, где проза,
на самокате мчит за мной пацан
и рукавами утирает слёзы.

* * *

Любовь сперва нам кажется легка.
Потом штормит волна, и крепнут горы.
И на прощанье поцелуй наш горек
и камня крепче: – Милый мой, пока.

Пока, моя любимая. Пока.
Отпели, отгуляли наши встречи.
Ещё не вечер?.. Вот он – этот вечер.
Высок был день. Жаль, ночка глубока.

* * *

Не плачьте, коль придётся нам расстаться.
Вы лучше вслед мне улыбнитесь, братцы.

Куда иду я – там в отмене слёзы.
Там всё одно – поэзия ли, проза.

Там небесами сбиты, смыты, стёрты
следы от жизни этой непутёвой.

Но мне и там – среди межзвёздных трасс –
дай Бог, как здесь, любить и помнить вас.

* * *

Разлуки тень легла у глаз.
Покой? Утешит он едва ли.
Любовь, уйдя, не помнит нас,
чтоб мы о ней не забывали.

* * *

Там где-то, где-то бродит это, это
по переулкам нашим лето, лето.
Там вместо штанг булыжники, портфели.
А мяч – он мяч. И что там дневники нам?
Потом на всех бутылочка портвейна.
И девочки, красивые такие.

А после листьев осени костры
и снег зимы, и ветерок весны.

Всё это есть. Так вот тебе купе.
Езжай. Через минуту отправленье.
Всё есть. Да нет на свете КПП,
что пустит нас туда хоть на мгновенье.

* * *

Ошибка я? Быть может, и ошибка.
Так что ж такое у меня в крови?
Я с детства себя чую на отшибе
во всём и всюду. Но не у любви.

Пусть в рубище я нынче иль в короне,
душа моя не ведает оков.
Быть может, я и вправду посторонний
для всех на свете. Но не для стихов.
Так что ж я? Кто? Случайность по призванью
небес, что чуть задели мне глаза?
Ошибка ль жизни? Не скажу. Не знаю.
А если бы и знал, то не сказал.

* * *

Подъезд родной мой в двухэтажном доме,
балкон дощатый – жизни самый верх.
И двор большой наш, вольный и футбольный,
любимый двор однажды и навек.

Там за Атлантикой канадские туманы,
в брега Хоккайдо бьёт чужой прибой,
а здесь с балкона только голос мамы:
– Домой, Шурёха. И опять: – Домой.

Пустынь барханы, зыбких волн паромы –
ничто меня за сердце не берёт.
Мне даже гул и грохот космодромов –
фигня. Балкон дощатый. Вот он,
Вот он.
Вот.

* * *

Выйду в ночи на крыльцо.
Ветер ударит весенний.
Не в седину, не в лицо,
В сердце ударит он, в сердце.

Юностью, счастьем, бедой
в море, на лесоповале
ветер всегда молодой.
Старых ветров не бывает.

* * *

Не прокляну под небом серым
в снегу невидимых дорог.
На дне обугленного сердца
ещё пылает огонёк.

То ль для меня, то ль для кого-то
искрится вместе с ним зола.
И жить, как в юности, охота.
Но этот снег… Но эта мгла…