Кто будет играть? Искусство

Автор: Андрей Тошев. Отрывок. Полностью читайте здесь.

Я двигаюсь впотьмах с вытянутыми руками
по огромной свалке моей памяти,
пытаясь нащупать любимые, затерянные во времени,
родные моему сердцу, вещи…

Даже в России зима заканчивается. Проходят и два простуженных весенних месяца, которые, по моим меркам, также являются зимой. И вот где-нибудь в середине мая, когда солнце уже способно согревать тело и душу, иной раз настигает меня такое состояние, когда, проходя по наполненному детворой двору, хочется упасть на скамейку и, закрыв в блаженстве глаза, подставить лицо солнечным лучам. И тут же, уводя из реальности, память преобразует детские голоса в эхо давно прошедших лет, рисует на внутренней стороне век большой солнечный двор, и из дальнего угла его доносится: «Кто будет играть? А потом не принимать!» Помните, откуда это? Конечно, помните. Это из счастливого места, из счастливого времени. Это из детства. Было ли оно у нас счастливым? На этот вопрос, конечно, у каждого есть свой ответ. Но мне представляется, люди моего поколения, чьё детство выпало на семидесятые – восьмидесятые годы двадцатого века, ответят утвердительно, во всяком случае, большинство. Ведь было это самое стабильное, безопасное и богатое время в истории народов, входивших в состав СССР, время, какого не выпадало до, и после тоже пока ещё не случилось. Раны, нанесённые войной, уже затянулись, сталинские ужасы миновали. Еды было вдоволь, преступность усмирена. Страна, объёдинившая под собой обширные территории Европы и Азии, активно развивалась и хорошела. Лозунг «Всё лучшее – детям» не был пустой пропагандистской трепатнёй.  Сотнями строились пионерские лагеря и детские санатории. Работали многочисленные музыкальные школы, спортивные секции, кружки и библиотеки. Для детей создавались прекрасные фильмы и книжки. Мы жили и росли интересно. Да, может быть, с высоты современных возможностей (имеющихся, к стати, далеко не у всех), кое-что видится бедноватым и отдающим казармой. Но страна старалась, как могла, и нужно отдать её должное.

Излагая здесь свои воспоминания, я старался описывать всё так, чтобы и те, кто никогда не бывал в Средней Азии, и молодые люди, выросшие уже в других реалиях, смогли представить явления и события моего детства и хотя бы отчасти погрузиться в его тёплую атмосферу. Отсюда и подробные описания некоторых моментов.

Итак, я родился я в 1967 году в одном из колоритнейших мест советской империи — в Ташкенте. Многие граждане бывшего СССР, я знаю, путали и путают между собой несколько советских азиатских республик и их столицы (так и я до сих пор путаю республики прибалтийские). Поэтому напомню, что Ташкент – это столица Узбекистана, четвёртый по количеству населения город Союза. В момент моего рождения семья наша жила в старом городе, в маленькой квартирке двухэтажного дома на улице генерала Узакова.  Незадолго до того, как мне появиться на свет, отец мой устроился на работу на Ташкентский авиационный завод (впоследствии – Ташкентское авиационное производственное объединение имени В. П. Чкалова, ТАПОиЧ), и в 1970 году мы получили трёхкомнатную квартиру в городке авиастроителей, на улице Лисунова. Та улица имела четыре квартала: первым отстроился второй, затем – четвёртый, позже – первый и первый А. Третий куда-то затерялся. Мы жили в четвёртом. Это большой район хрущёвок, в то время  ещё совсем новеньких.

Авиационный завод был эвакуирован в Ташкент из подмосковных Химок в начале войны. Вместе с оборудованием тогда прибыли и рабочие с семьями. После войны завод так и остался в Ташкенте, а с ним и многие специалисты. Поэтому население микрорайона было, в основном, русским, русскоязычным. Завод строился, видимо, на колхозных полях: в окруживший его микрорайон островками вошли бывшие кишлаки, ставшие городскими махалями.

Сейчас тот четырёхэтажный, шестиподъездный дом, показался бы мне малюткой, но тогда он был большой как мир. Напротив стоял дом-близнец, рядом – ещё один. Три бетонные коробки, выходящих подъездами друг к другу и составляли наш двор. С одного края к нему примыкал обширный пустырь, который после выхода на экран фильма «Приключения Буратино» мы стали называть Полем чудес. За пустырём – трамвайные пути и широкая оживлённая автодорога – улица генерала Петрова. Наш двор был почти таким же, как множество его окружавших. Почти, потому что одно отличие всё же было. Но об этом позже.

Двор для нас, ребятни, был третью мира, наряду с семьёй и школой (или же детским садом). И лучшей третью, во всяком случае, самой интересной. Он не давил на мозги, как семья и школа, но в нём было всё, что так манит ребёнка: свобода, приключения и опасность. А ещё игры, в которые мы были погружены часами, да что часами — целыми днями. Вспоминая сейчас разнообразие наших игр, я удивляюсь, какая в них проявлялась самоорганизация. Насколько верны и отточены были правила, как честно мы старались их соблюдать, понимая, что если не соблюдать правил, то смысла и интереса в игре нет никакого. Тех, кто всё-таки их нарушал, пытаясь за счёт этого выиграть, называли хлюздопёрами, или просто «хлюзда». Довольно обидное слово.

Игра чётко показывала, кто есть кто. Она выделяла лидеров: шустрых, ловких, сильных, способных взять инициативу на себя. Являла умных, которые могли предложить что-нибудь новенькое и интересное, каждому отводили приемлемую роль, судили и мирили. Зачастую  образовывались лидерские пары: один умный, другой сильный. Тут же были видны хлюздопёры — будущие подлецы, которые всякий раз пытались подтасовать результаты в свою пользу. Таких старались в игру не брать. Добрые и простодушные пользовались симпатией. Честные и смелые – уважением. Не любили мамсиков – тех, кто, получив плюху, или даже в преддверии её бежал звать на помощь родителей. Агрессивных боялись, но на каждого такого находился кто-нибудь постарше и посильнее, к которому в крайний момент апеллировали.