Эмир Аманулла и советская Средняя Азия Разное

Автор — Камолудин АБДУЛЛАЕВ, кандидат исторических наук, независимый исследователь, г. Душанбе.

Широко распространено мнение, что на протяжении десятилетия правления Амануллы-хана (1919-1929 гг.) отношения между Афганистаном и Российской федерацией представляли собой картину постепенного сближения. В то время как последовавший за ним период Надир-шаха (1929-1933 гг.) справедливо связывают с поражением CCCР в борьбе за влияние в Афганистане и постепенным «сползанием» афганской проблемы на периферию советской внешней политики.

С приведенным выше утверждением конечно можно согласиться, но одного его недостаточно для понимания всей совокупности взаимоотношений Афганистана с его северными соседями в 1920-х гг. Они были куда более сложными. Речь идет об отношениях этнически близких народов, проживавших по обе стороны советско-афганской границы, которые развивались довольно интенсивно на протяжении третьего десятилетия ХХ в., пока в середине 1930-х гг. граница между советской Средней Азией и Афганистаном не была закрыта наглухо, что фактически прекратило всяческие контакты между родственными народами. В частности, отношения между Кабулом и Москвой подверглись серьезным испытаниям после того, как РСФСР, советизировав регион Средней Азии в 1918-1920 гг., на протяжении последующего десятилетия пресекала борьбу населявших его народов за национальное самоопределение. В ответ Кабул и афганские общественные круги делали попытки поддержать мусульман-соседей в их борьбе против Советской власти.

Нельзя сказать, что эта тема не исследовалась. В работах Назифа Шахрани (американца афгано-узбекского происхождения) и российского ученого Владимира Бойко, однако, даются прямо противоположные оценки. Если Шахрани в политике Амануллы в отношении Средней Азии разглядел «искреннюю поддержку и манифестацию исламского сочувствия»,1 то для Бойко это — недружественный по отношению к России авантюризм, панисламизм и попытка аннексии чужих территорий.2

В настоящей статье делается попытка пролить свет на попытки афганского руководителя Амануллы-хана сыграть самостоятельную роль в политическом соревновании Великобритании и России в Средней Азии путем поддержки сопротивления мусульман Ферганы в 1919-1920 гг., и бухарских повстанцев в 1922 г. Статья затрагивает также эпизоды борьбы горцев Афганского Бадахшана, не поддержанных таджикским правительством в 1925-1926 гг. Эти эпизоды приграничной — главным образом таджикско-афганской и узбекско-афганской — истории Средней Азии выявили неспособность романтизированной «исламской солидарности» преодолеть целенаправленную политику сверхдержав, державших регион под своим контролем.

Поддержка туркестанцев и бухарцев афганцами в 1920-х гг. имела объективные причины. Афганистан вышел победителем из третьей англо-афганской войны (1919 г.) и его руководитель был полон энтузиазма и стремления прослыть исламским триумфатором. Эмир Афганистана находился под сильным влиянием реформаторских идей младоафганцев, в особенности их видного представителя, журналиста Махмуда Тарзи3 — тестя Амануллы и ключевой фигуры его окружения. Модернистское движение младоафганцев впитало в себя как идеи светского реформатора Мустафы Кемаля Ататюрка, так и Саида Джалалудина Афгани. Последний сформулировал основные постулаты исламского единства, которые не были чужды всем мусульманским лидерам первой трети ХХ в.

Модернизация, доступ к передовым технологиям, национализм и некоторые другие реформаторские идеи того времени были популярны, главным образом, среди элиты афганского общества. Основная же масса населения была больше подвержена влиянию традиционных компонентов общественного сознания, таких как идея независимости и объединенного сопротивления общему врагу, то есть джихада против противников ислама. Естественно, борьба народов советской Средней Азии не могла не привлечь внимания как простых афганцев, так и их молодого эмира, стремившегося заявить о себе как о защитнике ислама в регионе.

Другая причина сочувственного отношения и помощи единоверцам по другую сторону реки заключалась в общности культа мусульманских святынь. Бухара и Самарканд были (и остаются) святынями для всех мусульман. Значительная часть афганских (суннитских) теологов обучалась в Бухаре. На территории современных Таджикистана, Узбекистана и Туркмении находится много святых мавзолеев (мазаров) и других религиозных культовых памятников, таких как мечеть и мавзолей известного суфия Мавлони Якуби Чархи (Душанбе), мавзолей Эмира Хамадони (Куляб) и многие другие. Они одинаково почитались на обоих берегах границы. В религиозно-феодальной иерархии «русской» Средней Азии и Афганистана особое место занимали мусульманские теологи (уламо) и харизматические религиозные лидеры. Их авторитет был непререкаем как для правителей, так и для рядовых верующих. Центральным мотивом их проповедей была идея мусульманского суверенитета и единства. Среди мусульманских лидеров было немало шайхов и ишанов — наследственных руководителей суфийских братств — имевших десятки, а то и сотни последователей (мюридов) по обеим сторонам границы. Клерикальные иерархи Афганистана обладали особым престижем из-за той роли, которую они сыграли в англо-афганских войнах. Известно, что во время третьей афганской войны правительство и религиозные авторитеты искали и нашли поддержку «в различных странах, где проживали мусульмане».4 В их числе была и «русская» Средняя Азия.

Идея объединения разрозненных усилий мусульман во имя восстановления попранного величия веры захватила воображение Амануллы. Амбициозный эмир не был чужд стремления стать первым после падения Оттоманской империи объединителем мусульманских государств. Примерно об этом писала его мать бухарскому эмиру Алим Хану в 1919 г.: «Наши враги извлекают большую пользу от наших семейных разногласий. Один за другим они свергают мусульманские правительства, и различные мусульманские народы цепенеют, попадая в их железные лапы». Неизвестно, какого рода объединение имел в виду Кабул; можно только догадываться, что афганская правящая династия видела сильный и независимый Афганистан в центре такого союза.

Если на Амануллу оказывала влияние идея «мусульманского интернационала», то большевики никогда не оставляли идеи интернационала пролетарского. Причем на каком-то промежутке времени, а именно в 1919-920 гг., эти увлечения совпали во времени. В этот период РФСР, потерпев неудачу в попытках осуществления «мировой революции» на Западе, поспешила отыграться на Востоке. В то же самое время Аманулла, воспользовавшись окончанием первой мировой войны и ослаблением Англии, пытался добиться большей независимости своей страны, которую он спешил видеть лидирующей в мусульманском мире. Несостоятельность этих идеологизированных и опасных проектов открылась позже, когда революционный порыв пошел на убыль, уступив место государственному прагматизму. Но тогда, в 1919-1920 гг., казалось, РСФСР объявила войну всем и вся. Неудача похода красных конников Тухачевского в начале 1920 г. на Варшаву ничуть не поколебала уверенности большевиков в необходимости продолжения курса на «мировую революцию». Разрабатывая детали военной операции по захвату Бухары, Михаил Фрунзе в своем докладе главнокомандующему войсками РСФСР в июне 1920 г. предлагал создать «маневренный кулак для перенесения района операций в пределы Афганистана».5 По освобождении таджикского Гиссара и Куляба предполагалось дать бой Англии на афганском направлении, чтобы, наконец, добиться исполнения давнишней мечты — добраться до вод Бенгальского залива. На случай удачи афганского похода в Ташкенте держалась наготове т. н. «Афганская революционная партия», с задачей, сформулированной заместителем председателя Туркомиссии В. Куйбышевым следующим образом: «уничтожить существующий деспотический строй, восстановить Народную советскую республику».6 Напомним, что все это происходило на фоне «дружественных» отношений Ленина и афганского эмира Аманулла-хана.

1919-1920 гг.: Аманулла и ферганцы

В конце 1919 г. афганцы снарядили экспедицию в советскую Среднюю Азию, точнее в Ферганскую долину. Обстоятельства этого важного эпизода мусульманского сопротивления Советской власти долгое время оставались неизвестными. Между тем, материалы архива правительства Британской Индии в Лондоне7 и российских архивов позволили автору собрать разрозненные сведения в более или менее связную картину.

За четыре месяца до этого эпизода афганцы подписали в Равалпинди мирный договор с побежденной ими Англией. Договор закрепил статус Афганистана как «свободного и независимого во внутренних и внешних делах государства». Немедленно после подписания этого договора, афганская миссия во главе с Мухаммад Вали Ханом (таджиком) отправилась в Москву, демонстрируя перед англичанами независимость во внешних делах. По дороге первый посол независимого Афганистана посетил Бухару, где встретился с эмиром Саидом Алим-ханом. Мухаммад Вали Хан вручил бухарскому эмиру орден и письмо от Амануллы-хана. Видимо афганцы были в курсе стремлений Алим Хана оказать противодействие Советской России. В письме афганский правитель предостерег Алим-хана от немедленного выступления против большевиков, ссылаясь на то, что Афганистан, поскольку он занят борьбой против Англии, не сможет поддержать Бухару. Как вспоминал позже Алим-хан, в беседах с афганским посланником обсуждались перспективы афгано-бухарского антибольшевистского союза. Стороны согласились, что «весь мусульманский мир ожидает заключения союза между Афганистаном и Бухарой», но дальше разговоров дело не пошло. «Не проявляйте поспешности, пока не выяснится, как окончится предприятие вашего брата [то есть борьба Амануллы против Англии — К.А.]», — говорил Мумаммад Вали Хан. «Поскольку слова посланника были в высшей степени справедливыми, я счел за благо последовать сказанному и, храня в памяти этот совет, не единожды брал к себе в помощники терпение и выдержку», — вспоминал Саид Алим-хан.8

Чтобы хоть как-то поддержать Алим-хана, Аманулла отправил в Бухару инструкторов для подготовки войск и производства боеприпасов и дар: шесть пушек, два картечных орудия, два горных орудия и две короткоствольных пушки.9 Такая холодность отношения афганского эмира к Алим-хану объяснялась слишком уж разительной несхожестью молодого реформатора из Кабула со старомодным проанглийским бухарским тираном.

Если с эмиристами Амануллу ничего, кроме риторической «исламской солидарности», не связывало, то басмаческое движение в Фергане, определенно вызывало интерес афганского эмира. Наверняка он был и в курсе деятельности т. н. «Туркестанского Комитета», ставшего известным позже как Туркестанское Национальное Объединение (ТНО) во главе с Мустафой Чокаевым, еще в феврале 1919 г. обратившегося (из Тифлиса) ко всем западным державам, собравшимся на Версальскую мирную конференцию, с призывом оккупировать Туркестан и способствовать созданию там независимого государства.10 Как Амануллу, так и его военачальников вроде Надир-шаха, приобретших весной и летом 1919 г. опыт мобилизации афганских племен против борьбы с Британской Индией, интересовал, вероятно, военно-политический потенциал туркестанцев, восставших против большевиков.

Итак, в начале декабря 1919 г. миссия из 10 человек во главе с полковником афганской армии Мухаммад Акбар Ханом добралась до расположения ферганского басмаческого лидера Мадамина Ахмадбекова (Мадамин-бек) в селении Горбаба (Горбуа), неподалеку от Коканда.11 В то время Мадамин-бек заключил союз с т. н. «Крестьянской армией» состоявшей из русских крестьян и белогвардейцев во главе с Монстровым. Этот басмаческо-белогвардейский союз образовал т. н. «Временное правительство Ферганы» в приграничном с Китаем Иркештаме в октябре 1919 г. Возглавил «правительство» Мадамин-бек, он же командовал объединенными вооруженными силами. При помощи Успенского — бывшего царского консула в Кашгаре, а также при тайной поддержке английского консула в Кашгаре «правительство» пыталось осуществлять контроль над басмаческими лидерами, ликвидировать трения между ними и разработать общий план борьбы против Советской власти. Тогда, в 1917-1919 гг., не исключалась и вероятность прямого вмешательства Англии с целью помощи повстанцам и обеспечения независимости Туркестана. Во всяком случае английский консул в Кашгаре Эссертон был ярым сторонником этого плана.12

Как предполагали большевики, миссия Мухаммад Акбар Хана заключалась в стремлении выяснить «примут ли ферганцы помощь в их борьбе против большевизма от афганцев, или же они предпочтут сотрудничать с англичанами, которые являются врагами мусульман всего мира».13 По информации англичан, афганцы обещали Монстрову, в случае согласия с поставленными условиями, 5000 винтовок, которые, якобы, находились на пути из афганского города Рустак (сам Монстров упоминал 500 винтовок). Мухаммад Акбар Хан, якобы, обещал также послать несколько тысяч солдат (называлась цифра 10000) для борьбы против большевиков в Фергане. По мнению советской разведки, в ответ Мадамин-бек должен был представить афганцам письменную просьбу «взять Туркестан под свое покровительство».14 В свою очередь, кабульская делегация, от имени правителя Афганистана обещала предоставить Мадамин-беку право «контролировать Туркестан». Оказавшись у власти, Мадамин-бек должен был провести реформы в управлении, образовании и других отраслях, руководствуясь инструкциями, полученными из Афганистана.15

Итак, предложение столь желанной помощи из-за границы было получено. Однако оно выглядело явно двусмысленным. Для басмаческо-белогвардейского правительства сотрудничество с афганцами было чревато непредвиденными последствиями, так как предложение исходило от режима, лояльного революционной Москве и только что закончившего войну с Англией. Вдобавок само предложение было выражено не совсем внятно. Мадамин, Монстров и другие ферганские лидеры (киргиз Халходжа, сарты Шер Мухаммад и Сами Максум) собрались на совещание, которое завершилось компромиссным решением. Было решено просить оружие, но воздержаться от немедленного обращения за «покровительством», ссылаясь на необходимость получения предварительного одобрения «Временного правительства». Вполне очевидно, что такая уклончивая резолюция была принята под нажимом белогвардейцев, опасавшихся нарастания национализма и панисламизма. Кроме того, Шер Мухаммад (Куршермат) был явным англофилом, и басмачи и белогвардейцы понимали, что перспектива афгано-туркестанского сближения, основанная на исламском единстве, не устроит англичан. Англичане действительно весьма плотно «работали» с Куршерматом. Консул Перси Эссертон находился с ним в постоянной связи, снабжал инструкциями, и … вероятно, небольшим количеством оружия.16 Эссертон пытался апеллировать к патриотизму своего протеже, с тем, чтобы минимизировать нежелательные для британского владычества панисламистские моменты в антибольшевистском движении. В 1920 г. он предложил Шер Мухаммаду «взять под свой контроль Памир». Тем не менее, несмотря на усилия Эссертона, план интервенции в «Русский Туркестан» не был одобрен. Несмотря на заверения своего чиновника о благонадежности Куршермата и его полной поддержки населением Ферганы, государственные чины правительства британской Индии отказали, опасаясь, что восстание обернется «джихадом» против Англии.

Вернемся, однако, в конец 1919 г. В тот период «правительство» Мадамина устраивало как Англию, так и белогвардейцев, но постольку, поскольку оно сдерживало большевиков и сторонилось панисламизма. В то же время англичане (вернее английский консул в Кашгаре) не торопились с оказанием прямой помощи своим фаворитам (Куршермату, Халходже и Мадамину). Британский консул в Кашгаре Эссертон оказывал, главным образом, моральную помощь. Разумеется, это не совсем устраивало басмаческо-белогвардейский союз, который остро нуждался в помощи, в первую очередь оружием. В этих условиях ферганцы не могли оставить без внимания прямое предложение помощи, поступившее от афганцев. Надо сказать, что для большевиков также не было секретом пребывание афганских делегатов «говоривших по-таджикски» в Фергане. В конце концов, ферганцы решили отправить делегацию в Кабул. Делегаты получили инструкцию: разузнать как можно больше об условиях, предъявляемых афганцами в обмен на помощь. Миссию возглавили Мулла Ахун Карим Бабаев из Шафиркана, Мулла Хашимджан Касымбаев из Маргилана, Ташмат (брат Куршермата) и Амин Каракалпак, представитель курбаши Иргаша. В миссию были включены два русских представителя — граф Мисостов и инженер В.В. Титц17, но граф, опасаясь непредвиденных последствий такого предприятия и сославшись на болезнь, от поездки в Кабул воздержался. Через два дня он сбежал в Ош, в то время как миссия, в количестве 60 человек, включая 20 ферганских юношей, отобранных для учебы в кабульской военной школе, готовилась к отправке.

Ферганцы отбыли 28 декабря 1919 г. Переправившись через заснеженные перевалы в Афганистан, ни в Рустаке, ни в Ханабаде они не обнаружили обещанного оружия. Десятого февраля наступившего 1920 г. делегация прибыла в Кабул, где несколькими днями позже была принята Махмудом Тарзи и генералом Махмудом Сами. 18 февраля их принял сам эмир Аманулла. На аудиенции присутствовал знатный эмигрант, сын министра последнего правительства Кокандского ханства по имени Махмуд Хан Тура. Во время беседы эмир Афганистана несколько раз подходил к карте, задавал опросы о том, как проходили военные операции в Фергане и … этим ограничился, передав вопрос на рассмотрение министру Махмуду Тарзи. Однако, несколькими днями позже, Тарзи, оставив вопрос открытым, отбыл по делам службы в Индию. Ферганцам было предложено погостить месяц в Кабуле. Хотя Титц не был приглашен на аудиенцию к эмиру, он был хорошо информирован о событиях, имевших место во дворце. Спустя несколько месяцев он сбежит, чтобы предстать перед англичанами в приграничном Пешаваре с подробным отчетом о деятельности миссии.18

Вполне очевидно, что афганцы раздумывали и не торопились принимать решение по «туркестанскому» вопросу. Тем временем события в Фергане развивались своим ходом и не пользу туркестанцев. По личному распоряжению Ленина, т. н. Татарская военная бригада была переведена из Поволжья в Туркестан. Бойцы бригады сочетали преданность большевизму со знанием местных (тюркских) языков и основ ислама. Татары должны были служить примером для непокорных и упрямых ферганцев. Кроме того, в составе Красной армии была создана кавалерийская бригада, состоявшая из бывших военнопленных первой мировой войны (главным образом австрийцев и чехов), находившихся в Туркестане. Таким образом, база большевиков в Средней Азии значительно усилилась. Руководили военными и пропагандистскими делами опытные большевики В. Куйбышев и М. Фрунзе. Сочетая идеологическую обработку населения с военными операциями и карательными мерами, красные отряды нанесли поражение двум главным предводителям — Иргашу и Шер Мухаммаду (Куршермату). Мадамин-бек был вынужден сдаться и 6 апреля 1920 г. был заключен под стражу. Монстров со своими белогвардейцами сдался еще в марте.

В мае 1920 г. командование Красной Армии попыталось склонить Шер Мухаммада к сдаче. С этой целью Мадамин-бек и красноармейский комиссар Сухов были направлены к басмачам на переговоры. Однако Шер Мухаммад в назначенное место не прибыл. Вместо себя он отправил своих джигитов, наказав им поступить с делегатами «так как они посчитают нужным». 14 мая джигиты Куршермата обезглавили Мадамина и Сухова в урочище Тамаша.19

Известие о страшной смерти Мадамина дошло до Кабула. Ему предшествовал еще более неожиданный слух о том, что Мадамин, глава «Временного правительства Ферганы» — чьи делегаты вели переговоры в Кабуле — сдался большевикам. Сам эмир Аманулла сообщил делегатам о гибели Мадамина и о той неблаговидной роли, которую сыграл в ней Куршермат. Члены делегации, включая Ташмата, брата Куршермата, отказались верить этим слухам (или делали вид, что не верят), убеждая окружающих и самих себя, что афганцы просто хотят дискредитировать туркестанцев. В стане ферганцев начались разногласия, делегация раскололась.

Сторонники Мадамин-бека решили вернуться в Фергану. 6 июля они обратились к полпреду Туркестанской Советской автономной республики, ответственному за установление дипломатических отношений РСФСР с Афганистаном, Я.З. Сурицу. Искушенный в восточной политике Суриц еще более запутал картину, утверждая, что Мадамин-бек жив и обещает помощь своим делегатам. Целью его хитроумных маневров было помешать сближению афганцев и ферганцев. Одновременно советский посол «развенчивал» Амануллу, утверждая, что тот ведет двойную игру, обещая с одной стороны помощь мусульманам Средней Азии, но с другой стороны — ведя дружбу с Лениным. Тем не менее, его аргументы были приняты не всеми делегатами. Радикально настроенные сторонники Куршермата, сохранив здоровый скептицизм, не поверили Сурицу и предпочли обратиться к афганцам за помощью для оправки в «Ташкент или Индию».20

Неизвестно, как далее сложились судьбы тех, кто зимой 1919-1920 года отправился из Ферганы через горные перевалы в Кабул, надеясь получить там признание и поддержку. Вероятно, часть из них вернулась на родину, в то время как другие остались в изгнании. Скорее всего «куршерматовцы» всем составом предпочли не возвращаться в Советскую Россию. Что касается самой миссии, то она закончилась ничем.

Так, попытка афганцев поддержать ферганцев в их освободительной борьбе и сыграть, таким образом, свою отдельную роль в событиях в Средней Азии, обернулась неудачей. Аманулла опять столкнулся с неизбежным выбором между прагматическим интересом строительства афганского национального государства и возвышенной идеей «исламской солидарности». Решив не портить отношения с могущественным соседом, разбившим фактически на его глазах крупную басмаческо-белогвардейскую группировку, он проигнорировал просьбу ферганцев о помощи. В сентябре 1920 г. представители Афганистана и Советской России подписали в Кабуле договор, который был ратифицирован РСФСР в феврале 1921 г. Одним из его пунктов было признание советского господства в Средней Азии. Эта позиция привела к сближению Афганистана с Россией, но встретила сопротивление со стороны консервативных афганских феодалов и духовенства.

1922 гг.: Аманулла и Энвер-паша

Несмотря на договор 1921 г., означавший фактическую изоляцию ферганского басмачества со стороны Афганистана, в 1922 г. Аманулла еще раз испытал желание активно включиться в среднеазиатскую политику. Стремление изгнанного турецкого генерала Энвер-паши поднять восстание против большевиков в Бухаре и Туркестане и образовать затем мусульманское государство, нашло живой отклик в афганской элите, в том числе у Амануллы, продолжавшего представлять Кабул центром гипотетического «халифата».

Надо сказать, что басмачи находились на «самофинансировании» и международной помощью (подобно афганским моджахедам 1980-х гг.) практически не пользовались. Не потому что брезговали, а потому, что никто не предлагал. По данным Туркестанского фронта, основная масса оружия, начиная с 1921 г., приобреталась в Афганистане в обмен на скот и средства, взимавшиеся в виде налогов «на борьбу с неверными» с населения.21 В Афганистане разрешалась торговля оружием, правда без права вывоза за границу, что, впрочем, не мешало басмачам и их сообщникам запасаться при помощи афганцев оружием на левом берегу Амударьи. Некоторые лидеры басмачей открыто щеголяли в английской и афганской униформе, приобретенной в Афганистане. Разумеется, при таком отсталом администрировании, недостатке финансирования и отсутствии руководства и внешней поддержки, речь могла идти лишь о спонтанном локальном «джихаде» разрозненных племенных полувоенных формирований.

Тем не менее, в 1921-1922 гг. восстание восточных бухарцев приняло очень ожесточенный характер. Особое сопротивление оказали повстанцы Куляба и Бальджуана (таджики, узбекские племена, тюрки), потерявшие в боях весной 1921 г., как сообщал Ф. Ходжаев, около 10 тысяч убитыми.22 Тогда крупнейший авторитет кулябских повстанцев Давлатмандбий со своим отрядом напал на русский гарнизон в Кулябе. После отступления моджахедов и оставления ими города, красноармейцы жестоко расправились с местным населением. Информационная сводка представителя РСФСР в Душанбе сообщает, что Красная Армия творила при этом немало «безобразий», так, в Кулябе отрядом особого назначения было изнасиловано несколько женщин.23

Разумеется, вести из Куляба проникали и в Афганистан. Ранней весной 1922 г., когда вся Восточная Бухара была охвачена восстанием, а русский гарнизон под натиском восставших был вынужден покинуть Душанбе, большое количество афганских войск было сконцентрировано на приграничной территории северного Афганистана. Разведка Красной армии сообщала тогда: «Наблюдается большой наплыв афганских войск на афганской границе, насчитывающий 16 палтанов (600-700 солдат в каждом) пехоты, 10000 кавалерии, 10 орудий. Седьмого февраля 1922 г. министр обороны сипахсалар Надир-хан24 прибывает в Ханабад (провинция Каттаган). Немногим позже он встречается с Осман Ходжаевым (Осман Ходжа), экс-президентом БНСР, бежавшим в Афганистан после неудавшегося мятежа в декабре 1921 г. в Душанбе.25 Вероятно, Осман Ходжа рассказал ему, что независимость Бухарской республики — миф, и что Российская федерация пытается подчинить внутренние и внешние дела Бухреспублики своим интересам. Это видно из документа озаглавленного «Меморандум Министерству иностранных дел божественного Государства Афганистан, признавшего независимость Бухары», составленного Осман Ходжой 29 апреля 1922 г. В «Меморандуме» в частности, говорилось: «Люди, входящие в бухарское правительство, находятся под нажимом вторгшейся русской армии. Их жизни угрожает опасность. Подобно рабам, они соглашаются на любое требование русских. Из всего вышесказанного становиться ясно, что бухарское правительство не является свободным и независимым. Даже экономически оно не свободно… Целью продолжающейся национальной борьбы является вывод русских военных из бухарской земли и признание свободы и независимости Бухары российским правительством. Народ полон решимости бороться, пока не добьется своего». Себя Осман Ходжа назвал при этом «Президентом Бухары и Главнокомандующим сил, отстаивающим независимость».26 Осман Ходжа, так же как немногим позже другие деятели ТНО, пытался убедить афганцев в том, что бухарские джадиды, примкнувшие к Энверу, держат ситуацию под своим контролем, и что они нуждаются в срочной военной поддержке. Видимо, афганский сипахсалар Надир соглашается помочь повстанцам. С этой целью он вступает в переписку с Энвером и снабжает его оружием и боеприпасами.27 «Мой брат, я получил твое письмо и 300000 рупий для снабжения 1200 солдат и 50 офицеров обмундированием», — писал Надир Энверу.28

Аманулла же, как руководитель страны, не спешил помогать Энвер-паше в его борьбе против РСФСР, не имея гарантий со стороны Англии. В марте 1922 г. он попросил английского посла в Кабуле Хэмфри сообщить в Лондон о том, что Афганистан будет приветствовать признание Англией независимости Бухары и Хивы. Уместно напомнить в этой связи, что по советско-афганскому договору 1921 г., советская сторона обязалась не нарушать независимости Бухары и Хивы, то есть сохранить Бухарскую и Хорезмскую республики. После ознакомления с реальной ситуацией в Восточной Бухаре у афганцев появились подозрения, что российская сторона, нарушив договор, склонна подчинить себе не только Туркестан, но и Бухару вместе с Хивой. Таким образом, Аманулла имел определенные основания для того, чтобы прислушиваться к требованиям беглых бухарцев. Поддержка англичан придала бы ему сил в его намерении добиваться вывода большевистских войск из Средней Азии.29 Однако, Англия, не будучи уверенна в истинных намерениях Энвер-паши, отказала. Мнительные англичане считали Энвера агентом Германии. Соответственно, они не доверяли и самим бухарским джадидам, вчерашним большевистским союзникам, бежавшим в Кабул.

Негативная реакция англичан, опасавшихся установления прогерманского пантюркистского государства на границах своей «жемчужины», Индии, стала главной причиной нерешительности Амануллы. Англию не устраивала как перспектива исламского халифата, так и тюркской конфедерации в Средней Азии. Еще накануне Версальской конференции 1919 г. чиновники Британской Индии определили для себя будущее Средней Азии. Они стремились сохранить колониальную зависимость региона от России, но не единой как раньше, а разделенной и ослабленной. Имелось в виду две России: «европейская» с центром в Петрограде, и «азиатская» с центром в Омске. Хотя расколоть Россию в ходе гражданской войны и иностранной интервенции в 1918-1920 гг. и не удалось, эта политика поддерживания российского доминирования в регионе с одновременным ослаблением СССР продолжалась и в последующие десятилетия.

Разумеется, афганцы не обладали достаточным ресурсом для того чтобы сыграть свою роль в большой политике. Им пришлось смириться. Но непоследовательная позиция афганского правительства в отношении событий в Бухаре не устраивала большую часть населения и духовенства Афганистана, бывшего в оппозиции к режиму Амануллы. Не дождавшись официальной санкции своего правительства, афганские добровольцы, возглавляемые мусульманскими лидерами, такими как Мавлави Абулхайр из Панджшера, были переправлены на советскую территорию. По сведениям командующего войсками Бухарской группы Н.Е. Какурина, в начале 1922 г. из Афганистана на помощь Энверу отправились два отряда добровольцев численностью в 140 человек, вооруженных ружьями английского образца.30 Лидер восточнобухарских басмачей Ибрагим-бек, бежавший в Афганистан в 1926 г., также вспоминал, что в начале 1922 г. афганцы послали Энверу две группы общей численностью в 300 человек, во главе с неким Анварджаном.31 По некоторым сведениям в этом отряде был сам Бачаи Сакко — будущий эмир Афганистана.32

Победа Красной Армии над войсками Энвер-паши в Западной и Восточной Бухаре (в Байсуне и Кабодиёне) в марте-апреле 1922 г. и нежелание Англии помочь бухарцам заставили Амануллу принять решение, которое оказалось критическим для моджахедов-басмачей. Афганское правительство решило вывести всех афганских подданных с бухарской территории. Весной 1922 г. Аманулла приказал всем афганцам вернуться в 20-дневный срок.33 Затем сам Аманулла отправился верхом из Кабула на север. На перевале Ховак он встретился со своим военным министром Надир-ханом и приказал немедленно отвести все войска от границы. Он также в решительной форме запретил Надиру (которого всегда подозревал в англофильстве) вмешиваться в бухарские дела.34 Как утверждают некоторые афганские источники, Надир-хан именно за его несанкционированное сотрудничество с Энвером был смещен с поста военного министра и назначен послом в Париж, что означало фактическую ссылку. Мавлави Абулхайр, который в Бухаре за его заслуги в борьбе против «неверных» был удостоин Энвером звания «шайх-ул-ислом» по возвращении в Афганистан был арестован и заключен на некоторое время в ханабадскую тюрьму.35 Не выдержав назойливых преследований российских шпионов, в сентябре 1923 г. Осман Ходжа покидает Кабул «по просьбе афганского правительства».36

Середина 1920-х гг.: Аманулла и эмигранты

Падение эмирата и последующее поражение Энвер-паши вызвали массовое бегство населения приграничной Бухары. Около четверти миллиона бухарцев эмигрировали в Афганистан в первой половине 1920-х. Приняв беженцев и оказав им, таким образом, моральную и материальную поддержку, афганский правящий режим, тем не менее, отказал бухарцам в политической помощи в их борьбе против Советской власти. Это произошло, прежде всего, по принципиальным причинам. Бухарское восстание было лишено какой-либо позитивной программы и возглавлялось преимущественно сторонниками свергнутого эмира Алим-хана. Беглые джадиды, которые еще могли стать идеологами и руководителями национального движения, влиянием в басмаческой среде не пользовались. Восстановление консервативного, проанглийского эмирского режима в Бухаре не отвечало стратегическим интересам реформатора Амануллы. Лишенное надлежащей организации и руководства, мусульманское движение сопротивления в Средней Азии (басмачество) в случае его поддержки могло выйти из-под контроля, перейти на левый берег Амударьи, дестабилизировать обстановку и привести к непредсказуемым последствиям, нежелательным для Афганистана. Но самое главное, помощь басмачам, неминуемо испортила бы отношения с Советской Россией и лишила бы правительство Амануллы материальной и военной помощи.

Как уже отмечалось, позиция невмешательства в события в Средней Азии, которая фактически означала международную изоляцию басмачества, вызывала недовольство части населения и духовенства, оппозиционного режиму Амануллы. Очевидец тех событий, афганский писатель и поэт Халилулло Халили (1905-1978), автор комплиментарной книги о Бачаи Сакао, писал: «Народ считал, что правительство Афганистана, обманутое декларациями Советского государства, позабыло свою религиозную и политическую обязанность — защищать братьев-мусульман из соседних стран. Вопреки интересам исламского мира, оно безудержно укрепляло свои связи с Советской страной… Противодействие России оно считало противодействием независимости Афганистана. Оно представляло Россию единственным другом Афганистана и Востока, а угнетателей Лондона — единственным их врагом».37

Конец весны 1922 г. можно считать концом более-менее организованного басмачества. Оно завершилось полной победой советской стороны, разгромившей Энвер-пашу в августе 1922 г. Нарастающее сближение между Москвой и Кабулом лишило басмачество шансов на успех, блокировало развитие среднеазиатской эмиграции и выталкивало ее все дальше на периферию политической и общественной жизни. Реакцией эмиграции стали прогрессирующий антисоветизм, уход в религию, сопровождающиеся нарастающим недовольством действиями афганского правительства.

Тем временем, российская сторона, параллельно с ликвидацией остатков басмачества делала все возможное, чтобы обезопасить свои южные рубежи, не останавливаясь при этом перед прямым вторжением на территорию соседнего Афганистана. Ответственный секретарь ЦК Компартии Таджикистана Толпыго, (подмосковный рабочий, большевик с 1918 г), известный своими жестокими методами подавления басмачей и их сообщников, предлагал ташкентским властям в июне 1926 г. одобрить суровые репрессии, включая физическое устранение эмигрантских лидеров: «Я считаю, я убежден, что карательная политика и внесудебная расправа особенно, есть основной (метод). В настоящее время мы должны безусловно уничтожить значительную часть влиятельных врагов-пособников до тех пор, пока окончательно не разрушим систему снабжения, комплектования, влияния, агитации, связи и управления… Мы не переборщили, а не доделали,38 наша карательная политика должна последовательно проводиться не ограничиваясь третьим изъятием [единовременной карательной кампанией — К. А.], а четвертым, пятым… Вопрос о курбашах: нужно всерьез поставить дело персонального их уничтожения за рубежом [группа Тагай-бека и руководители родов и племен в эмиграции].39 Пора стимулировать материальную заинтересованность персональной оценкой [определения суммы, в качестве премии за голову убитого — К.А.] и пойти на выделение специальных средств на это. Нелишне провести организацию за рубежом наших шаек для действия здесь, а может быть и красных партизан за рубежом, как контрмеры против действия Афганского правительства и пограничных властей (английских агентов) по примеру союзов крестьянской самозащиты на Западном фронте».40

После разгрома Энвер-паши басмачество Бухары резко пошло на убыль. Часть джадидов и басмачей отказалась от борьбы и пошла на сотрудничество с большевиками. Отойдя от военного сопротивления, они надеялись на какую-либо форму приемлемого сотрудничества с Советской властью в рамках набирающего силу национализма, модернизации и культурной автономии. Другие повстанцы продолжали джихад, но лишенные культурного руководства и должной организации стали опускаться до экстремизма, разбоя, террора и грабежа мирного населения. Это способствовало их дегероизации, изоляции и окончательному поражению.

Бросив клич к объединению мусульман всего мира, Энвер-паша дал Советам повод усилить свою интервенцию в Бухару и окончательно захватив ее, выступить «защитниками» Запада от «фанатиков-мусульман». Видимо, поэтому большевики «простили» Афганистану некоторое «сочувствие» Энверу. Официальная точка зрения Москвы заключалась в том, что «взаимоотношения между Советской Россией и Афганистаном на протяжении 1921-1922 годов в общем и целом представляли картину прогрессирующего сближения».41

1925-1926 гг.: Восстание на Памире

В 1920-х гг. таджики (а также узбеки, туркмены, киргизы) Афганистана были тесно связаны с «пори дарё» (то есть, заречьем) тысячами невидимых нитей. Каждое важное событие в Советском Туркестане находило свой немедленный отклик на противоположном берегу Амударьи. После ликвидации басмачества и бегства Ибрагим-бека в 1926 г., Советы укрепили свою власть в регионе повсеместно. Поначалу установление военных и гражданских коммуникаций, охрана китайской, персидской и афганских границ выглядели просто как продолжение колониальной политики и укрепление российской власти в регионе. Однако, последовавшие затем масштабные социальные, экономические и культурные преобразования Советской власти имели куда б?льшие прямые последствия для жителей Средней Азии, и косвенные для соседей из Афганистана и Западного Китая. В частности, национальное размежевание, проведенное в 1924 г., и образование пяти национальных республик вызвали рост национальных настроений и открыли новые перспективы развития для мусульман всего региона.

В связи с этим уместно обратить внимание на восстания горцев афганского Рушана и Шугнана, направленное против кабульского правительства. Эти восстания были вызваны произволом властей, тяжелыми дополнительными налогами, открытием женских школ и другими новациями, насильно вводившимися правительством. С точки зрения афганской истории, это было лишь одно из многочисленных восстаний, беспокоивших официальный Кабул на протяжении всех 1920-х гг. Но с позиций национальной таджикской истории, это было знаменательное событие. Будет правильным сказать, что восстание таджиков афганского Бадахшана могло стать знаменательным событием для таджиков и Таджикистана. Дело в том, что в афганском Бадахшане, имело место непрекращающееся притеснение таджиков пуштунским меньшинством по национальному признаку. Естественно, таджики Афганистана имели все основания рассчитывать на понимание, если не помощь, со стороны вновь образованного правительства Таджикистана. Во время подавления антипуштунского и антиправительственного восстания летом 1925 г. восемь тысяч таджиков афганского Бадахшана решили укрыться в недавно образованной Таджикской республике. Они обратились к властям в таджикском Калай-Хумбе. Лидер повстанцев Махрамбек от имени населения попросил разрешения поселиться на территории Таджикской АССР. В случае отказа он просил дать оружие для восставших. Ситуация напоминала 1922 г., когда бухарцы просили помощи у афганцев в борьбе против большевиков, но наоборот: на сей раз афганцы просили таджиков помочь им в борьбе против Амануллы.

Как же ответили советские власти на просьбу таджиков афганского Бадахшана? После непродолжительных консультаций с Москвой, дело было передано в Ташкент.42 Как всегда, власти (будь-то советские или англичане) усмотрели в народном восстании злой умысел какой-то третьей стороны. Советы почему-то посчитали, что восстание спровоцировано англичанами, а именно мехтаром (правителем) Читрала при посредничестве Ага Хана III. По этому поводу, тогдашний руководитель компартии Таджикистана, уже упоминавшийся Толпыго, наставлял председателя таджикского правительства Шириншо Шотемура следующим образом: «Теперь по поводу восстания. Вопрос очень серьезен. Он напоминает аналогичное положение в иомудском восстании, организованном англичанами в Персии.43 Аманулла-хан — прогрессивный человек, новатор, и как таковой нам полезен. Политика Англии направлена к замене его англофилом. Ему трудно, ибо кабинет (его) англофильский. Вопросы взаимоотношений с Афганистаном осложняются и ухудшаются — а на революцию надеяться пока нельзя. Вот почему мы не должны поддержать восстание в Афганском Бадахшане, направленное против существующей власти, то есть нашего союзника. Это основная задача английских колонизаторов».44

Сегодня невозможно выяснить, поддерживали ли на самом деле англичане и их сторонник-Ага Хан восставших памирцев. Вряд ли, хотя обстановка созданная властями британской Индии на своих приграничных территориях позволяла кому угодно без особых проблем запасаться легким оружием. Не секрет также, что афганские (в том числе таджикские) региональные лидеры не особенно поддерживали центральную власть и, стремясь укрепить свои позиции, предлагали «услуги» правительствам сопредельных стран. Таким образом, правительству Душанбе представлялся удобный случай распространить свое влияние среди таджиков Афганистана, подобно тому, как иранцы поддерживали своих клиентов в западных провинциях Афганистана. Разумеется, такой поворот событий был совершенно недопустим для Советской власти, не собиравшейся упускать монополию внешней политики. Нежелание укреплять межтаджикскую солидарность, а не опасения «обидеть» Амануллу, было решающим доводом в отказе помощи афганцам. Ведь когда дело касалось борьбы против бухарских беженцев в Каттагане, тот же Толпыго не стеснялся настаивать на организации «партизанских отрядов» ГПУ на территории сопредельной страны. Укрепление приграничных отношений с родственными народами Средней Азии, конечно же, не входило в число государственных интересов СССР. В результате, шанс молодой таджикской республики поддержать свой международный статус хотя бы на региональном уровне был упущен. Беженцы, разочарованные отказом таджикских властей, вернулись в Афганистан. На афганской стороне их ожидал специальный отряд индусов, посланный Кабулом для подавления восстания.45 Больше с подобными просьбами к правительству Душанбе афганские таджики не обращались.46

Заключение

Период, последовавший непосредственно после первой мировой войны, вызвавшей распад Оттоманской, Австро-Венгерской и Российской империй, был важным в истории Средней Азии. На карте мира образовался целый ряд новых национальных государств: от России сравнительно легко отделились Польша и Финляндия, в Восточной Европе по как результат Версальской конференции в спешном порядке были созданы Югославия, Чехословакия. Трансильвания была разделена между Румынией и Венгрией. Была создана Молдавия, содержащая в своем составе целый регион, компактно заселенный русским населением. Был создан антибольшевистский пояс в Прибалтике. Это все были искусственные, непрочные образования, обреченные на развал в случае падения советского строя, их задачей было служить «прослойкой» между Советами и остальным миром. Закавказье и Средняя Азия оказались слишком сложными регионами для «государственного конструирования» и национального самоопределения. Фактически, Средней Азии в деколонизации было отказано. Косвенная поддержка большевикам в их противостоянии с мусульманами выразилась в отказе Запада от поддержки закавказского национализма и антибольшевистского (басмаческого) движения, выступавшего под панисламисткими и пантюркистскими лозунгами в Фергане и Бухаре. Вся правобережная Средняя Азия была оставлена за Россией — не царской, а уже Советской. Причем объективно, позиции России в этом регионе не только не пострадали, но даже усилились, так как с советизацией Бухары и Хивы (которые формально считались независимыми с 1860-х до 1920 г.), край перешел под исключительный русский контроль.

Победители первой мировой войны сочли, что право наций на самоопределение дано не всем. Лига Наций оказалось глухой к отчаянным призывам бывшего эмира Саида Алим-хана, ратовавшего за восстановление эмирата, и Османа Ходжи, призывавшего к поддержке «борьбы народов Туркестана». Интересы защиты государственных суверенитетов Российской Федерации и Афганистана были оценены выше прав на самоопределение ферганцев (в 1919-1920 гг.), бухарцев (в 1922 г.) и памирцев (в 1925-1926 гг.). Во всех рассмотренных случаях внешний фактор, выразившийся в поведении ведущих игроков — России и Англии — оказался решающим.

Главными мотивом отказа в самоопределении были опасения того, что из-за слабости национализма, развитие и мобилизация Средней Азии пойдет по линии укрепления панисламизма и пантюркизма. Причем последнее понималось англичанами не как «пантюркизм», а как «пантуркизм», то есть распространение прогерманской, англофобской гегемонии Турции. Наряду с этим, англичане опасались религиозного единства среднеазиатов, их исламского «фанатизма»: «Более серьезная [по сравнению с большевизмом — К.А.] опасность заключается в возможности общего мусульманского восстания против большевиков и попытке создать ряд независимых мусульманских государств», — отмечалось в меморандуме, подготовленном Индийским Офисом.47

Что касается попыток Афганистана сыграть свою самостоятельную партию в региональной политике, то она ни к чему хорошему не привела. В целом, национальное и мусульманское движения Средней Азии 1920-х гг. сыграли дестабилизирующую роль для режима Амануллы. Борьба ферганцев и бухарцев против Советской власти, не поддержанная Амануллой, привела к углублению противоречий между его неокрепшим режимом и консервативным оппозиционным духовенством. И справедливо, например, Халили считает, что этот «бухарский фактор» стал одной из причин, приведших, в конце концов, к поражению Амануллы.48

1. Shahrani N. Resisting the Taliban and Talibanism in Afghanistan: Legacies of a Century of Internal Colonialism And Cold War Politics In A Buffer State” Perceptions Journal Of International Affairs. December 2000-February 2001 Volume V — Number 4 http://www.mfa.gov.tr/grupa/percept/V-4/shahrani.10.htm
2. Бойко И. С. Внешнеполитический курс Аманулла-хана в Афганистане в начале 1920-х: среднеазиатское направление. — URL: http://new.hist.asu.ru/vost/12.pdf
3. Отец Махмуда Tарзи, Гулам Мухамад Хан происходил из потомков Сардар Рахмдил Хана, брата эмира Афганистана Дост Мохаммада. По политическим причинам Рахмдил был вынужден бежать в Сирию. В Сирии, его сын Махмуд Тарзи ознакомился с идеями панисламизма, исламского реформизма и пантюркизма. См.: Katrak, Sobab K. Through Amanulla’s Afghnaistan. — Karachi: Sind Observer, 1929. — XIII.
4. Российский государственный военный архив (далее РГВА). — Ф. 110. Оп. 3, д. 920, л. 56.
5. РГВА. — Ф. 110. Оп. 3, д.921, лл.43-46.
6. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее РЦХИДНИ). — Ф.122. Оп.1, д. 11, л. 84.
7. India office Library & Records (далее IOR).
8. Хотирахои Амир Олимхон. Таърихи хузн ал-миллали Бухоро. Бо калами Амир Олимхон. Пешгуфтор ва тавзехот аз: доктор Ахрор Мухторов. — Техрон: Маркази мутоълеоти Ирон. — С. 21.
9. Этот афганский отряд в качестве личной охраны будет сопровождать эмира после падения Бухары в сентябре 1920 г. во время бегства в Восточную Бухару и приведет, в конце концов, Алим-хана в кабульскую эмиграцию весной 1921 г.
10. Из истории Российской эмиграции. Письма А.-Заки Валидова и М. Чокаева 1924-1932 гг. — М., 1999. — С. 6.
11. IOR: L/P&S/11/182.
12. В инструкции Кашгарской миссии рекомендовалось «использовать каждую появившуюся возможность для полезной интервенции в Среднюю Азию, если будет на то получено одобрение правительства Индии». — Glenda Fraser. «Basmachi-I»// Сentral Asian Survey 6. — No.1 (1987), 24.
13. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 922, л. 33.
14. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 922, л. 33.
15. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 922, л. 33.
16. Для оказания какой-либо значительной поддержки необходима была санкция правительства
17. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 922, л. 33.
18. IOR: L/P&S/11/182. Обычно беженцы из «русского» Туркестана и Бухары обращались в английское представительство в Пешаваре за паспортом и визой, с тем, чтобы следовать далее через Карачи по морю в Европу (или в Турцию, арабские страны). Разумеется, англичане тщательно допрашивали и «фильтровали» беглецов из советской Средней Азии.
19. Зевелев А. И., Поляков Ю. А., Чугунов А. И. Басмачество: возникновение, сущность, крах. — М.: Наука, 1981. — С. 69.
20. IOR: L/P&S/11/182.
21. Кроме того, источником оружия являлись советские города — Карши, Каган, Бухара, Самарканд, Ташкент, где оружие скупалось или похищалось у военнослужащих Красной Армии. — РГВА. — Ф. 110. 0 Оп. 3, д.1158, л.112.
22. Архив Коммунистической партии Таджикистана (далее АКПТ). — Ф. 4511. — Оп. 16, д.135, л.158.
23. РЦХИДНИ. — Ф. 122. — Оп. 1, д.83, л.10.
24. Имеется в виду Надир-шах, будущий король Афганистана.
25. Джадиды Осман Ходжа (Усман Ходжаев, 1878-1968), его брат Ата Ходжаев и их двоюродный брат Файзулла Ходжаев вошли в высшее руководство молодой Бухарской Советской республики. После неудачной попытки разоружить русский гарнизон Душанбе в конце 1921 г., О. Ходжа бежит в Афганистан, преследуемый отрядами локайца Ибрагим-бека. Басмачи считали джадидов виновными в падении Бухары.
26. Timur Kocaogly. Osman Khoja (Kocaogly) between Reform Movements and Revolutions// Reform Movements and Revolutions in Turkistan: 1900-1924. Ed. Timur Kocaogly. — Haarlem: SOTA, 2001. — P. 43-44.
27. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д.1102, л.56.
28. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 1102, л. 265.
29. Володарский М. И. Советы и их южные соседи Иран и Афганистан. — Лондон, 1985. — С. 177.
30. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 1102, л. 209-210.
31. Ибрагим-бек и его соратники был пленены (сдались?) в Таджикистане 23 июня 1931 г. и на следующий же день были отправлены самолетом в Ташкент, в особый (4-й) отдел Среднеазиатского Военного Округа, где было проведено дознание. Материалы следствия сохранились в Архиве комитета государственной безопасности Узбекистана. — Уголовное дело Nо. 123469 по обвинению Ибрагим-бека в преступлениях, предусмотренных 58 и 60 статьями Уголовного кодекса Узбекской ССР (58-2, 58-4 УК РСФСР). — Т.1. — С. 170
32. Халилуллох-и Халили. Айер-е аз Хуросон. Амир Хабибуллох ходим-и дин-и расул-уллох. Чопи дуввум, Дехли-и чадид. — 1981. — С. 75.
33. РГВА. — Ф. 110. — Оп. 3, д. 1106, л. 57.
34. Fazal-Ur-Rahim Khan Marwat. The Basmachi Movement in Soviet Central Asia. — Peshawar: Emjay Books International, 1985. — Р. 164.
35. Fazal-Ur-Rahim Khan Marwat. The Basmachi Movement in Soviet Central Asia. — Peshawar: Emjay Books International, 1985. — Р. 164. Однако Абулхайр не теряет связь с Советским Таджикистаном. Весной 1927 г. он появляется в Каратегине, где ведет антисоветскую пропаганду. — АКРТ. — Ф. 1. — Оп. 1, д.719, л.35.
36. Он поселяется в Турции, где становится одним из руководителей туркестанской эмиграции и при финансовой помощи польского правительства издает журнал «Ёни Туркестан». Однако, турецкое правительство под нажимом Москвы вынуждает его покинуть и Турцию. После скитаний в Иране и Польше в 1939-1945 гг., Осман Ходжа возвращается в Стамбул, но опять ненадолго. В 1951 г. он отправляется в Пакистан, в 1957 г. вновь возвращается в Стамбул, в этот раз навсегда. В оставшиеся годы своей жизни, вплоть до кончины, наступившей 28 июля 1968 г., он занимается исключительно культурной деятельностью. — Timur Kocaogly. Osman Khoja (Kocaogly) between Reform Movements and Revolutions// Reform Movements and Revolutions in Turkistan: 1900-1924. Ed. Timur Kocaogly. — Haarlem: SOTA, 2001. — P. 45.
37. Халилуллох-и Халили. Айер-е аз Хуросон. Амир Хабибуллох ходим-и дин-и расул-уллох. Чопи дуввум, Дехли-и чадид, — 1981. — С. 92.
38. В то время Толпыго подвергался критике со стороны таджикских руководителей за чрезмерную жестокость в борьбе с басмачами и в отношении мирного населения.
39. Речь шла о Саидбеке Инак Калоне, известном как Тагай-бек (умер в 1926 г.) — дяде по матери бывшего эмира Саид Алим-хана, проживавшего в северных провинциях Афганистана и слывшего представителем эмира Алим-хана в северных провинциях.
40. Имеются в виду организованные ГПУ крестьянские отряды на территории Польши, действовавшие против «буржуазного» правительства. — АКПТ. — Ф. 1. Оп.1, д.80, л.146-148.
41. Майский И. Внешняя политика РСФСР. 1917-1922. — М.: Красная Новь, 1927. — С.146.
42. Центральный Государственный архив Таджикистана (ЦГАТ). — Ф.1. Оп.1, д.60, л.21.
43. Имелось в виду национальное восстание туркмен Ирана в 1925 г., провозгласивших даже независимую «Туркменскую республику», но также не поддержанных Советской властью.
44. ЦГАТ. — Ф.1. Оп.1, д.81, л.34.
45. ЦГАТ. — Ф.1. Оп.1, д.81, л.115.
46. В позднесоветский период историками делались попытки критического осмысления совокупной национальной истории, начал проявляется интерес к соплеменникам, проживающим «в заречье». В Таджикистане, в частности, начала подвергаться мощной критике традиционная «пуштуноцентристская» историография Афганистана. Большая заслуга в этой работе принадлежит таджикским афганистам Х. Назарову (См.: Назаров Х. Социальные движения 20-х годов ХХ в. в Афганистане. — Душанбе: Дониш, 1989), и Саиданвару Шохуморову.
47. IOR: L/P&S/11/142.
48. См.: Халилуллох-и Халили. Айер-е аз Хуросон. Амир Хабибуллох ходим-и дин-и расул-уллох. Чопи дуввум, Дехли-и чадид, — 1981. — С. 96-100.

Источник: Афганистан и безопасность Центральной Азии. Вып. 2/ под ред. А.А. Князева. Бишкек-2005.