Эвакуация — Реэвакуация — Иммиграция История Ташкентцы

Марк Балхиев

«Удержать в памяти время и передать его образы потомству может не каждый, но тот, кто на это способен, как бы заново проходит своё прошлое, улавливая его ускользающие черты»

Во время Великой Отечественной Войны 1941—1945 годов многие промышленные предприятия, гражданские, научные и учебные заведения Советского Союза были эвакуированы из прифронтовой полосы в глубокий тыл, в частности в республики Средней Азии . Значительная их часть разместилась в Узбекистане, в городах Ташкенте, Самарканде, Фергане и других. Всего в республику прибыло более миллиона человек, из них 200—300 тысяч евреев. Благодаря душевному героизму узбекского народа были спасены от голода и болезней тысячи эвакуированных граждан страны.

В предвоенные годы Ташкент насчитывал чуть больше полумиллиона своих жителей и состоял из европейской и старогородской частей. На 85 % город был одноэтажным, строения, за редким исключением, были из сырцового кирпича или глинобитными. Канализация отсутствовала, водопровод был не везде и за воду платили. Трамвайные, односторонние линии узкой колеи, были проложены всего по четырём маршрутам. Только перед войной проложили линии широкой колеи, связав вокзал через центр со старым городом. Эвакуация в город заводов и фабрик, учреждений культуры, искусства и образования наложила отпечаток на всю его жизнь. Главное было в людях. Окруженные большой заботой, добротой и сердечностью местного населения, правительства республики, эвакуированные семьи постепенно оправлялись от пережитого и вливались в дружную семью жителей города. Местное население состояло из лиц восточных национальностей: узбеков, таджиков, казахов, киргизов, уйгуров, персов, так же азербайджанцев, татар, армян и других. Они селились сосредоточенно, в старом городе, в отдельных «махалля» (слабода), имевших свои названия, например татар-махалля. В новом городе—его европейской части, в основном по Пушкинской, проживало русскоязычное население, в том числе семьи евреев — ашкенази или, как их тогда называли, «русские евреи». Далее в конце улицы, ближе к окраине, селились армяне. ( Для справки: ими был заложен парк имени Тельмана).

Большая еврейская община «туземных»—местных евреев , впоследствии названных «бухарские», располагалось со своими двумя синагогами в махалля Укчи, прилегающих улицах и в районе старогородского базара. Эти земли были выкуплены богатым евреем Ягудо Даудом в 1868 году у генерал—губернатора Туркестанского края царской России и заселены десятью семьями единоверцев. Туземные евреи также как и евреи европейской части России имели черту оседлости. С давних пор являясь поданными Бухарского Эмирата, они в основном занимались ремёслами а также торговлей.
До революции ( 1917г.) среди них не было лиц со светским и высшим образованием. Лишь небольшая часть богатых евреев обучала своих детей в русских школах и гимназиях, давала домашнее воспитание с привлечением гувернантов. В 1932 году постановлением Совета Народных Комиссаров (СНК) СССР бухарские евреи были приравнены к национальным меньшинствам коренного населения Средней Азии, пользо-вались льготами, в частности, освобождались от призыва в армию, от платы за обучения и другие, но это продолжалось недолго.
Первые специалисты из их среды с высшим и средним специальным образованием (врачи, агрономы, юристы, преподаватели школ) появились перед войной. Позже лиц этой народности стали записывать в паспортах как « бухарские» евреи, а затем просто евреи.

Русские евреи-ашкенази появились впервые в Туркестанском крае в числе тех, кого царское правительство России высылало за те или иные провинности. В основном это были юристы, образованные люди того времени: Капустянский Д., Гутерц Г., Александров А. и другие. Были евреи и в открывшемся Русско—Азиатском банке. В 1920 году по «путёвке» В. Ленина для работы в первом на Востоке универститете в столицу, тогда ещё Туркестанского края, прибыли известные учёные, значительное число которых составляли евреи. На базе этого Средне-азиатского университета в последующие годы были открыты медицинский, сельскохозяйственный, финансово-экономический институты. У истоков Ташкентского медицинского института (Ташми) стояли и проработали многие годы светила науки, как профессоры: Слоним, Буссель, Гершенович, Шаргородский, Вайнштейн и другие. В знак признательности заслуг, профессор Слоним после смерти был похоронен на территории института, у его могилы студенты-медики давали клятву Гиппократа. Крупными научными кадрами были укомплектованы и другие институты Ташкента, ставшие центрами подготовки кадров для всех среднеазиатских республик, в первую очередь из лиц местной национальности, в том числе и бухарских (туземных) евреев. Русско-еврейская диаспора пополнялась за счёт портных, шапочников, зубных врачей и техников, известных всему городу. Отметим мастерство и талант фотохудожника Мирона Пенсона и его сына, тоже Мирона, ставшего ещё и киноматографистом. Позже появились замечательные работы фотографа Глауберзона. Такова краткая предвоенная история города Ташкента, характерная и для областных городов Узбекистана. Эвакуированные изменили не только численный состав жителей городов, но и качество духовной стороны их жизни, заложили основу её мощного развития во всех сферах. Большую роль сыграли в этом работники науки и учебных заведений, основную массу которых составляли евреи, избежавших уничтожения фашистами на оккупированных территориях страны. Ими на местах были созданы новые факультеты, кафедры, лаборатории . Повысился уровень и качество подготовки национальных кадров для предприятий и научных заведений будущих Академий наук среднеазиатских республик. Многие специалисты после окончания войны и реэвакуации их предприятий и учреждений,остались в республике и успешно продолжали свою деятельность.

Эвакуированный из Харькова институт инженеров железнодорожного траспорта -ХИИТ, разместили на территории и в корпусах ТашИИТа, одноимённого Ташкентского института. Железножорожный транспорт страны был военизирован, работники одеты в форму, им ввели табель о рангах, повысили хлебную норму, на них, в том числе на студентов и преподавателей транспортных институтов страны распространялась бронь от призыва в армию. Вначале в группах были одни только девушки, постепенно аудитории стали заполняться фронтовиками, выписываемыми из местных госпиталей после лечения ранений и не имевших возможности выехать по своим домам на оккупированные немцами территории. Они, а также молодёжь из эвакуированных семей, окончившая среднюю школу поступали в ХИИТ, с надеждой после войны уехать в родные края. Студентами ТашИИТа становились выпускники школ из всего среднеазиатского региона. Для этих институтов были открыты 6-ти и 9-ти месячные курсы-экстерн для имеющих 8 и 9 классов образования. Обучение по программам 9 и 10 классов проходило интенсивно по 8 уроков в день. Выдержавшим экзамены выдавали свидетельства и зачисляли в институт, стипендию получали только те кто имел хорошие оценки. Многие подавали заявления в военные училища считая, что попасть на фронт лучше офицером. Подобным образом автор этих строк сдал экстерн и поступил в институт.

Военное время было тяжелым для всех. Студенческая молодёжь жила полуголодной жизнью, одеты были в телогрейки, старые шинели, редко кто в пальто и то поношенном, преобретённом на толкучке—Тезиковке. Студенты носили с собой миску и ложку, проживающие в общежитиях по карточкам в столовой института получали завтраки и обеды а остальные только обеды.

От конечной остановки трамвая №10 к институту вела дорожка-тратуар а по сторонам простирались колхозные поля-огороды. Во время созревания овощей их охраняли свирепые сторожа. Боже упаси, кому-то сойти с дорожки и сорвать овощь, дело доходило до больших драк. За городом , в объединённом подсобном хозяйстве институтов, студенты помогали выращивать овощи для столовой, отрабатывая норму трудодней. Значительная часть учебного времени студентов уходила на сельхозработы, а осенью в обязательном порядке отправка на сбор хлопка. Учавствовали студенты и в строительстве Саларской гидроэлектростанции, когда в городе Ташкенте возникла нехватка электроэнергии. Каникул у студентов не было, учебная программа сокращена, занятия велись интенсивно по четыре пары в день. Многие студенты подрабатывали на стороне, не гнушались никакой работы. Была бригада, которая монопольно держала в руках отгрузку муки с мелькомбината на хлебзаводы, а оттуда вывозили на товарный двор армейские сухари в стандартных мешках для отправки на фронт. Перевозили только ночью, на грузовом трамвае с платформой. Путь в обе стороны пролегал через центр города с одного конца в другой.На хлебзаводе ребята наедались хлеба из бракованных буханок, обмакнув горбушки в масло для форм, поджаривали их в пламени печи, насадив на проволку и запивали водой. Маршрут трамвая пролегал мимо институтского общежития на Ленинградской улице. С товарняка сбрасывали «лишние» мешки, их быстро заносили и прятали. Постовой милиционер на время изчезал, за что потом его отоваривали хлебом. Стипендия студента составляла 22 рубля, преподаватель—доцент получал зарплату 120 рублей в месяц, а буханка хлеба на рынке стоила 150 рублей. Махорка в наполовину спиленном и обвязанном изоляционной лентой стаканчике—стопаре стоила в зависимос-ти от качества табака 5—10 рублей. В ходу были портсигары из алюминия, кисеты, зажигалки из холостых патронов и гильз, кресало с фителём. Раз в месяц студент отдавал старосте своей группы однодневный хлебный паёк. Хлебом поддерживали одиноких, больных преподавателей и студентов, проживающих в общежитиях и остро нуждающихся в помощи. Одна студенческая бригада работала по договору с корейским колхозом в посёлке Чиили на уборке урожая риса.Труд ручной и тяжелый, в полусогнутом положении, по колено в вязкой тине, с пиявками, водяными жуками и прочими насекомыми. Свирепствовала малярия, студенты ежедневно принимали акрихин и пили рисовую водку, вообще всё было из риса: хлеб, обеды. Колхоз за работу расчытывался собранным рисом,заказывал вагон,который отправляли на учебную железодорожную ветку-тупик института. Студенты, по обоюдному согласию сторон, обменяли пианино доцента Новикова колхозу на рис, помогли его семье и сами подзаработали. Другая бригада студентов—«охотников» за дикими голубями и степными черепахами тоже сдавала свои трофеи в институскую столовую. Бригаду возглавлял студент Лёнгрен, по прозвищу «Швед». Худой , высокий и долговязый блондин соответствовал своему прозвищу, был талантлив на выдумки.

Всеми делами студенчества заправляли комитеты комсомола и профсоюза. Деканат и преподаватели в дела студенческого самоуправления не вмешивались. Военная кафедра уделяла большое внимания подготовке офицеров , так как институт был военизированным. Особенно донимала всех муштра по строевой подготовке, но зато у многих выработалась твёрдая, мужская походка. У девушек больше проводились занятия по оказанию первой медицинской помощи.
На праздничных парадах мимо правительственных трибун маршировали сводные колонны студентов. В институте, студенческий духовой оркестр играл на вечерах—танцев, подрабатывал в парках культуры, на похоронах и свадьбах. В большом актовом зале института проходили концерты известных артистов кино и эстрады—Ильи Набатова, братьев Покрасс, Анны Гузик, Марка Бернеса, Клавдии Шульженко, Бориса Андреева, фильм «Два бойца» снимался в парке имени Тельмана. Клавдия Шульженко, худенькая с косичками, в простом платье пела под аккордеон песню «Синенький скромный платочек». После концертов всегда были танцы- танго, фокстроты, танго-блюз и вальсы из кинофильма «Большой вальс». В городе работал оперный театр, где шли постановки из классического и узбекского национального репертуара, открылся театр оперетты. В помещении русского драматического театра имени Горького два еврейских театра -Московский и Харьковский ставили свои спектакли, в том числе «Тевье молочник» и «Дер эрлихер ганеф». Украинский театр им. Франко ставил спектакли с известными артистами Бучмой и Ужвий. В эти тяжелые времена город жил и работал не только в ожидании сообщений с фронта военных действий, но и в предвкушении премьер спектаклей, новых кинофильмов и гастролей артистов.
Молодёжь повально увлекалась различными видами спорта. По линии спортивного общества «Локомотив» в институте действовали многие секции. В них были подготовлены многие спортмены перворазрядники, закладывалась база для будущих чимпионов республики. Студенты Раздольский Рома и Экмекчи Толя играли в футбол за сборную города, в боксе Фима Рабинович, в лёгкой атлетике Альберт Алтухов, в тяжелой Леня Раскин и Дима Спектор.Проводились различные соревнования на городском и республиканских уровнях.

Одна сторона жизни в те времена, это вечера, театры и концерты знаменитых артистов, спорт, где молодость стремилась взять своё от жизни. Но была другая сторона, где стремление взять наталкивалось на такое, что не укладывалось в психику и сознание молодых людей, вызывало внутрение, душевные конфликты. Это и полуголодное существование, это и невозможность сносно одеться, это страх не сдать экзамен на хорошую оценку и лишиться стипендии, брони и, не дай Б-г если украдут или потеряешь хлебные и продовольственные карточки. Страшная действительность жестокого времени, несущая людям страдания, трагедию и безысходное горе и, время юности безмятежной, полное надежд и мечтаний, пора любви и ожидания счастья. Эта нестыковка противоположных частей одного и того же времени приводила к психологическим надломам и срывам. Это ощущалось особенно среди одиноких, проживающих в общежитиях студентов, потерявших родителей, из и семей погибших кормильцев. Участились случаи самоубийств среди девушек из-за конфликтов в личной жизни. Отчаявшимся юношам было намного проще, не выдержав жизненных тягот они сдавали свою бронь в спецчасть института и уходили на фронт. Надо было учиться, а это было очень тяжело. Местным жителям всё же было легче, они были у себя дома. Они не пережили потрясений, связанных с эвакуацией, потерей близких, лишения нажитого имущества, всего того, что породила война, заставляя всё бросать и бежать с насиженных мест. Власти и население республики делали всё, чтобы окружить вниманием и заботой семьи эвакуированных, но всё равно с них не сходил отпечаток подавленности, трудно описуемого внутреннего напряжения. Молодёжь ещё как-то приспосабливалась и старалась найти выход из нужды, а положение старшего поколения преподавателей было крайне тяжелым. Они были не от мира сего и непрактичны, не умели приспосабливаться, кроме своей науки ничего не знали и знать не хотели. Факт,что работники науки и учебных заведений с учёными степенями и званиями относились к средней категории работников по оплате труда. Их труд приравнивался к труду квалифицированного рабочего. Только после окончания войны, когда из-за голода, холода и болезней ряды учёных сильно поредели, им повысили оклады.

Среди профессорско-преподавательского состава институтов значительную часть составляли русские евреи, известные специалисты в той или иной отрасли науки. Это профессоры: Сливинский –высшая математика, Клигман—физика, Гофман—теоретическая механика, Струсевич—теплотехника, Барановский — теория механизмов и машин, Вилькевич, Беленький и другие. Профессор Сливинский, скромный не большого роста, старый холостяк, в поношенной одежде всегда выглядел аккуратным. Лекции читал без конспекта, на память выводя сложнейшие формулы. Как известно, в математике идёт расчёт, а в итоге выводится искомая формула. По его методике наоборот, сперва записывалась формула и от обратного шел её расчёт, нужно только запомнить формулу и это облегчало изучение предмета и помогало при сдаче экзамена. Профессор Клигман, маленькая и подвижная женщина-подросток с жидкими, рыжеватого оттенка волосами, не вставала за кафедру, а больше двигалась у доски. Обладала резким визгливым голосом, была неряшлива в одежде, вечно перепачкана мелом, не стеснялась в выражениях, очень доставалось её ассистенту. Лекции, особенно по разделу «Теплота», всегда проводились на высоком уровне, интересно и увлеченно. Перед окончанием войны её вызвали в Москву, поговаривали что для работы в секретном учреждении. Профессор Гофман, в отличии от других преподавателей, с женой и сыном Лёвой жил в городской квартире. Преподаватель-аристократ, в пенсне, следил за своей внешностью, был строг к себе и окружающим,не терпел фамильярности и панибратства. Специалист высокого класса, лекции читал блестяще. После войны умерла его жена, он остался не уехал, женился на своей ассистентке. Сын Лёва защитил диссертацию и работал в Ташкенте, впоследствии репатриировался в Израиль. Неизгладимое впечатление производили лекции профессора Струсевича, мужчины крупного, с жесткими, коротко остриженными волосами, с громким, немного хрипловатым голосом. На кафедре иностранных языков преподавала его жена, училась дочь. Лекции по такому сложному и нужному предмету как «Теплотехника» проходили как спектакли из классики.

В зависимости от раздела курса они могли быть трагедийными, драматическими или комедийными, где высмеивались высказывания тех или иных ученых по данной теме или вопросу. Это был фейерверк мыслей, суждений, подтверждаемых расчетами и связью с практикой, всё преподносилось наглядно и доходчиво. «Струс», как любовно окрестили профессора студенты, мог позволить себе закурить во время лекции, насадив цигарку с махоркой на длинный мундштук. Имел привычку после каждого предложения кряхтеть — «энтропия системы,… кха… кха… возростает …кха…кха…кха…». Полный курс лекций читался для паровозников, а для путейцев и эксплуатационников его раздел «техническая термодинамика». Ассистенты—«струсята» зарание готовили, аудиторию, всегда переполняемую и сами с интересом слушали его замечательные лекции. Лаборатория «теплотехники» добилась результатов по использованию местного сырья, освоила выпуск керамических изделий и кирпича огнеупорного для топок паровозов. Преподаватели жили на территории института в «профессорском доме», там же распологалось одно из студенческих общежитий. Ни голод, ни холод, ни бытовые неурядицы не останавливали преподавателей от научной работы и творчества. Каждый преподаватель имел индивидуальные черты а всех их объединяла любовь к науке, к своей специальности, они обладали высоким нравственным уровнем. По прошествии многих лет, можно удивляться честности и неподкупности этих людей, живших в обстановке крайней материальной нужды. В те тяжелые времена, в институте было такое положение: студент, сдавший экзамены с одной оценкой «посредственно», лишался стипендии, а сдавший сессию с одной задолженностью-«хвостом», вызывался в спецчасть института, сдавал бронь и отправлялся в военскую часть а оттуда на фронт. По сушеству, жизнь студента зависила от оценки его знаний на экзаменах преподавателями. А ведь что стоило немного «натянуть» эту оценку, ну всего то на один балл и….. Так нет же, думать об этом никто не мог — экзамен это лотерея, что вытянул то и твоё. Не было просьб, мольбы в глазах студента о снисхождении. Не было и давления извне на преподавателя, звонков свыше, самого понятия «блата», оценок по знакомству, взяток и подношений, всего прочего, что появилось в учебных заведениях и в обществе позднее. Понятие было другое: «Там за тебя кровь проливают, чтобы ты учился. Не можешь или не хочешь учиться—иди воевать». Валька Свежинин играл в оркестре, имел авторитет среди студентов, не сдав экзамен по немецкому языку, с отчаяния вернул в спецчасть свою бронь и через три месяца был уже на фронте, где погиб в первом же бою. Единственный сын в семье, его отец кадровый офицер пропал без вести в начале войны, получив похоронку, мать сошла с ума.

Шла война. Каждое утро в 9 часов все собирались у главного входа учебного корпуса института, где на фасаде был установлен радио репродуктор и слушали сводку Совинформбюро о положении на фронтах. Сообщения об освобождении городов и сёл встречали радостными возгласами мрачнели при поражениях и молча шли на лекции. После освобождения Харькова, Киева и других городов Украины от немецко-фашистких оккупантов, надежда на возвращение института на родину начала практически осуществляться. Получив соответствующие разрешения, в Харьков выехала институтская комиссия—квартирьеры. И этот долгожданный день настал. К тупику учебной железнодорожной ветки института был подан эшелон из вагонов и платформ. Так началась реэвакуация ХИИТа и его сотрудников, в том числе преподавателей-евреев. Им предстояло заново начинать обустройство своей жизни. И, опять ждали трудности, лишения, дискриминация и ограничения по национальному признаку, обвинения в космополитизме, «дело» врачей, чистка в различных органах и многое другое ещё впереди.

Прошли годы и годы.

Кто, в те далекие годы преподавал в институтах, техникумах и училищах, работал в научных учреждениях, на производстве, торговле, искусстве и те, кто учился у них тогда, преобретая знания, и специальности, оказались вместе в иммиграции, проживают ныне в США, Израиле, Канаде , Германии, Австрии и других городах мира. Спросите любого иммигранта с высшим образованием, с ученными званиями и степенями, об их преподавателях и вам обязательно назовут в числе первых, известные еврейские фамилии. Пусть об этом помнят потомки преподавателей и благодарные потомки бывших учеников.

источник.