Добрые сказки, театр – поют Небослов и ильхомовцы Искусство

Газета «Леди»
В Ташкенте накануне Всемирного дня театра на сцене «Экокафе» выступил московский музыкант Илья НЕБОСЛОВ вместе с артистами театра «Ильхом». Исполняли сказочные песни, добрые и забавные. Мы поговорили с Ильей и актерами о силе поэтического слова в непростых современных реалиях и о том, какой театр сегодня интересен взыскательной публике.

– Илья, что вы представите сегодня зрителям?
– В прошлом году я написал песни для мюзикла «Алиса в Зазеркалье» по сказке Льюиса Кэрролла. И мы с артистами «Ильхома» сегодня будем петь песни из этого мюзикла. Также споем две музыкальные сказки про муми-троллей по Туве Янссон. Эти сказки мне нравятся, поэтому мне захотелось написать песни по ним.

– Эти сказки для детей или для взрослых, на какую целевую аудиторию они рассчитаны?
– Мы не думаем о целевой аудитории, а просто поем песни. Каждый зритель в них может услышать свой смысл. Дети услышат что-то свое, взрослые – свое.

– На какие темы вам интересно писать в современных реалиях?
– Я почти не пишу стихов. Когда пишу песни, то не задумываюсь, о чем они будут. Просто пишу так, как получается, как само идет. Пишу о том, что меня трогает в современном мире. Сейчас тема войны меня сильно волнует, я против происходящего, и это откликается в моих песнях. Хотя и не специально, но о чем бы ни писал, эта тема всегда пролезает в песни.

– Как вам кажется, слово поэта-музыканта сильно в наше время?
– Обобщать сложно. Все зависит от самого исполнителя, насколько он известен.

– А ваше слово?
– Думаю, для тех, кто меня слушает, да. Но таких людей не очень много. Поменьше, чем у Шевчука, например (улыбается).

– «Небослов» – это название группы и ваш псевдоним? Группа сейчас распалась?
– Изначально так называлась группа. А я был просто Илья, играющий в ней. Потом меня стали называть Небословом по названию группы. Так и пошло, а я стал везде писать Илья Небослов. Группа не распалась, она в Москве, а я в Ташкенте.

– Как появилось такое название?
– Название найти – самое сложное для группы. Научиться играть на гитаре, песни писать, начать выступать, записываться – это легко (улыбается). Мы целый год думали и придумали, соединив «небо» и «слово». У тех, кто слышал это слово, оно часто ассоциировалось с каким-то христианским смыслом, который мы не вкладывали. Поэтому много раз мы попадали в странные ситуации. Например, меня на фестивале встретил человек и сказал: «Так это вы сейчас выступали – группа «Небослов»! А я, столько раз слыша это название, думал, что вы поете про Господа Бога, и поэтому никогда не ходил на ваши концерты, а вы, оказывается, такие классные» (улыбается).
– В каком направлении вы работаете или это некий музыкальный микс?
– Человечество до нас изобрело столько разных стилей, жанров. Было бы странно не воспользоваться этим и как-то себя ограничивать. Если блюз хорошо выражает то, что мы хотели сказать, то будет блюз, если рэп, то рэп, если арт-рок, то арт-рок. Мы не загоняем себя в рамки. Мы из-за этого сильно стеснялись, потому что раньше никто так не делал, а сейчас все делают так, это стало нормой.

– На каких музыкальных инструментах вы играете? Какое у вас музыкальное образование?
– Я закончил музыкальную школу, играл на баяне, потом на гитаре научился, играю на всяких струнных инструментах: электрогитаре, бас-гитаре, контрабасе, немного на пианино.

– Почему вы приехали именно в Ташкент?
– Во-первых, я родился здесь недалеко, в маленьком городе Чкаловск на севере Таджикистана, рядом с городом Худжанд. В детстве много раз бывал в Ташкенте, здесь жили мои родственники, мне нравились эти места. Потом 25 лет здесь не был. А год назад меня сюда позвал мой друг, барабанщик из нашей группы, который приехал жить в Ташкент. Я приехал, но не постоянно тут нахожусь, а путешествую, бываю в Бишкеке, Алматы, Москве. Слава Богу, везде удается выступать с концертами.

– Чем-то ташкентские сцена, публика, а вы выступали у нас в разных местах, выделяются в вашем гастрольном списке?
– Меня в каждом городе о таком спрашивают.

– Каждый хочет услышать о себе что-то особенное. Или для вас Центральная Азия – некая общность, и вы не разделяете узбеков, казахов, таджиков, киргизов?
– Почему? Я отличаю даже таджикский язык, который учил в школе, от узбекского. В Москву переехал в 17 лет, поехал в институт поступать. Я выработал для себя универсальный ответ, если меня спрашивают в Ташкенте про Ташкент, то отвечаю, что ташкентская публика – лучшая (улыбается). На самом деле – нет разницы нигде, люди с широко открытыми глазами и с открытыми сердцами, которые приходят на наши концерты, они везде похожи. Возможно, наша музыка привлекает таких людей.

– А вы пытались нарисовать себе общий портрет вашего зрителя?
– Хотел пошутить, что это все мои друзья. Это люди, которые сохранили в душе ребенка. Это не значит, что они непременно инфантильны, но они сохранили способность удивляться, радоваться мелочам и нестандартно смотреть на обычные вещи.

– У вас тоже эти способности, наверное, есть? А как сохранить душу ребенка во взрослом возрасте, когда многие разочаровываются, закрываются, раздражаются?
– Не хочу говорить о себе, но, наверное, есть. Я тоже злюсь, раздражаюсь. Нужно быть самим собой. Некоторые люди так устроены, что способны сохранять способности, о которых я сказал. Это не плохо и не хорошо, каждый живет по-своему. Зато я очень непрактичный в бытовом смысле. Например, не умею деньги зарабатывать.

– Форма оплаты за ваши концерты – донаты, на этом не заработаешь?
– Это единственный мой практичный ход, потому что когда донаты, люди больше кладут денег, чем когда платный вход. Конечно, донаты – это риск, но чаще всего люди хотят отблагодарить, если им понравилось, и могут положить достаточно большую сумму.

– Вы сказали, что не умеете зарабатывать. Музыка может приносить доход?
– Конечно, для этого человек должен быть более практичным, чем я. Меня интересует творческая самореализация. Я голову о стенку разобью, но не смогу сделать все так, как нужно, чтобы заработать много денег. Поэтому буду свои силы тратить на написание и запись песен, концерты. А того, что зарабатываю, мне и моей семье на жизнь хватает.

– Сложно работать в условиях цензуры?
– Я столкнулся со странной дилеммой: например, знаю, что за какую-то песню меня дома могут к чему-то привлечь. И что мне стоит просто ее не петь? Могу просто не петь. Но если не петь, то значит, что уже начинаю договариваться со своей совестью, от этого буду чувствовать, что соврал, совершил сделку с совестью. Поэтому я пою, даже понимая, что это опасно.

– Самая неоднозначная и удивительная для вас реакция на ваше творчество?
– Как сложно (улыбается). Мне всегда нравится, когда песни выходят за рамки какой-то фанатской тусовки. Когда незнакомый человек в компании рассказывает, что слышал какую-то песню, и я понимаю, что он рассказывает про мою песню, но не знает, что она моя. Такие случаи мне очень нравятся. Это признание.

– А что конкретно люди говорят о ваших песнях?
– «Что курил автор?» – чаще всего спрашивают (улыбается). Часто не понимают, как можно было связать эти смыслы, слова, для них это странно и не похоже на то, что они до этого слышали. Иногда мои песни вызывают отрицательные эмоции, иногда, наоборот, положительные. Если человек открывается этим смыслам, то он может услышать что-то такое, что его очень порадует.
Я сам люблю удивляться. Например, на каком-нибудь спектакле что-то такое понять неожиданное для себя, и у меня даже слезы от этого появляются – от радости, красоты сочетания смыслов. Думаю, от каких-то моих песен какие-то люди могут тоже испытать такую радость. Это лучшее.

– А если слушатели вас недопонимают, такое тоже бывает?
– Да, конечно. Зритель может понять как-то по-другому. У меня есть свой смысл. У другого человека будет свой. И мы даже можем поспорить с ним. И кто более прав, я не знаю. Мне иногда начинают говорить – вот же, вот же, ты об этом написал. А я даже об этом не думал. Так часто бывает, это очень классно, хорошо, когда неоднозначно, многогранно. Любой человек имеет право на собственное восприятие моих песен.

– Как вы пишете, вам нужны особые условия для творчества?
– Часто песни идут с какой-то фразочки, которую в разговоре можно услышать или в книге прочитать. Иногда какая-то фраза может присниться. Мне часто музыка снится во сне. Я записываю на диктофон. Снится такая музыка, писать которую мне бы в голову не пришло.

– Как поэт-музыкант как вы изменились за последнее время?
– Мне кажется, я такой же, каким и был всегда. Последние лет 10 больше театра стало в моей жизни. Меня это радует. В Ташкенте я могу постоянно ходить в театр. Оказалось, что для меня это очень важно. В Москве так часто не ходил. Мне нравится «Ильхом» за нестандартный подход и очень разные спектакли. Были недели, когда практически все дни ходил на их спектакли, подружился с артистами. Мне интересно и важно поработать с настоящими профессиональными актерами.

– На сцене «Ильхома» вы что-то планируете сделать?
– Пока нет. Я слишком стесняюсь. У меня «комплекс самозванца». Правда, иногда ошибаюсь и говорю, у меня «комплекс самодержца», все смеются. Очень бы хотелось что-то сделать в «Ильхоме», но это крайне ответственно. Я пока делаю с ними что-то маленькое, чтобы подняться на одну ступеньку ближе к ним, хотя бы в своей голове.

– В этот раз в Ташкент вы надолго приехали?
– В последние два года очень сложно что-то планировать, к сожалению. Хотелось бы побыть здесь, потому что большое творческое можно сделать, находясь долго на одном месте.

– Как на вас как творческого человека действует ташкентская весна?
– Мне нравится весна здесь тем, что она длинная. В Москве мне этого не хватало, там обычно как – зима, зима, зима, неделю весна и сразу лето. Здесь все цветет. Помню, в детстве меня это вдохновляло и сейчас так же.
Артисты театра «Ильхом» рассказали об участии в проекте Ильи Небослова и поделились своим мнением о современном театре.

Клавдия БЕЗМАТЕРНЫХ: «Примерно год назад я увидела Илью, была на его концерте. А позже мы с ним познакомились после спектакля «Тартюф», где я играю. Он уехал, но обещал вернуться. Вернувшись, Илья предложил мне роль из «Алисы в Зазеркалье» Черной Королевы, я заинтересовалась, особенно когда услышала первую песню в стиле танго, которое очень люблю.
Было погружение в сказочнуюатмосферу, у Небослова есть и грустные песни, но там чувствуется надежда. Он привносит в сказки свое светлое отношение к жизни, предлагает посмотреть на мир через призму детства: по-доброму, открыто, радостно. Можно назвать его стиль психотерапией. Илья помогает вспомнить про одну из главных составляющих нашей души – внутреннего ребенка, который отвечает на вопрос «чего я хочу?», а не «что надо делать?» или «как это сделать?»
Да, жить нелегко. В стране Зазеркалья все перепутано, надо бежать в другую сторону, чтобы достичь цели. Но сказка об Алисе может помочь зрителям отвлечься от проблем и взглянуть на мир с другой стороны. Часто мы привыкаем смотреть только в одну сторону и не знаем, как поменять нашу жизнь, а возможно, благодаря другой стороне жизнь станет легче.
Театр – это время, в котором мы живем. Если играем сегодня, то не должны отходить от времени и его проблем, тогда театр будет актуален. Привлекают зрителей в театр живое исполнение, импровизация. Современный театр синтетичный, помимо драматического действа, он в себе содержит и танцевальные, и музыкальные сцены, все это вместе воздействует на зрителей, захватывает их».

Рафаэль БАБАДЖАНОВ: «Я согласился участвовать в этом проекте Ильи Небослова, потому что почувствовал добрую, чистую энергию от него. Он мне сильно напоминает Бориса Гребенщикова. Наивностью, открытостью, детской восторженностью – мне интересны сказки Небослова. Они, скорее, для взрослых. Сказки – это возвращение к себе, в детство, когда мы видим свет, Бога, любовь, добро.
Современный театр должен быть настоящим в первую очередь. Это должно быть от души. Я выхожу на сцену ради обмена энергией. Актеры умеют создавать атмосферу, в которую они могут приглашать зрителя. Кто-то не согласится и не пойдет за тобой, и это его право, а кто-то может последовать в мир, который ты создаешь.
Сейчас мне интересны пластические спектакли. Я понял, что тело – важный инструмент. Появляются интересные ощущения, как будто я мир стал чувствовать по-другому – с помощью некоторых упражнений ты чувствуешь пространство, расстояние до человека, я могу распределять энергию до конца зала.
Нам часто рассказывают о нашем мастере – Марке Вайле, и в его времена выживать, прорываться «Ильхому» было сложно, но театр всегда шел вперед и не загибался, значит, и сейчас не загнется».

Юлия ПЛАКИДА: «Мне очень нравится творчество Ильи Небослова, это добрые и светлые вещи, а нам добра и света сейчас не хватает. Он говорит, что лечит Вселенную. Читать книги современные детки не очень любят, а здесь на сцене такой интерактив: и текст, и песни, и интересная подача. И, может быть, кому-то из детей после нашего выступления захочется почитать и про муми-троллей, и «Алису в Зазеркалье». Алиса идет к своей мечте, натыкается на препятствия, мы тоже в жизни выстраиваем какие-то цели, но в пути много неизвестного. Даже если сталкиваемся с тем, к чему не готовы, то можем через это пройти и достичь своей цели.
В Белой Королеве, которую я сыграла, есть мягкость и сила, эта героиня немного импульсивная, в ней есть то, что есть во мне как человеке. Например, она успокаивает Алису, сначала это делает мягко, потом жестко.
Для меня участие в этом проекте, скорее, творческое удовольствие, нежели какая-то работа. Я очень люблю петь и не отказываюсь, если это можно сделать. Кроме того, интересно попробовать что-то новое. Вроде ты на сцене, но это спектакль и не спектакль.
Мне кажется, что зрителям увиденное очень понравилось, многие пришли, зная на что шли. Было несколько наших учеников, которые ходят в «Ильхом» на мастер-классы. Получился теплый, душевный вечер.
В «Ильхоме» достаточно разные спектакли. Современный театр должен быть разным. Какому-то зрителю нужен сильный всплеск эмоций. Через слезы, сопереживание главному герою выходишь очищенным и думаешь как-то по-другому о своей жизни. Кто-то идет в театр за радостью и светом, за чем-то легким, чтобы отдохнуть, расслабиться, уйти от жизненной суеты, плохих новостей по телевизору.
Независимым театрам всегда тяжело выживать. Здесь нужно рассчитывать на помощь спонсоров, меценатов или людей, не безразличных к искусству. «Ильхому» помогали, когда у театра были тяжелые времена. Общество должно понимать, что искусство нужно и важно, его надо сохранять и поддерживать».

Фото Эльвины Саркисовой.
Источник.