Дело барона Гревеница История Старые фото

Владимир Фетисов

Криминальная история XIX века.

Зимняя Кульджа. Базарная улица. Рисунок неустановленного мастера

Эта драматическая история произошла в бытность правления Туркестаном первого генерал-губернатора Константина Петровича фон Кауфмана.

Весной 1873 года, казначей одного из батальонов, расположенных в Восточном Туркестане, штабс-капитан Ф. А. Эман, получив в городе Верное деньги для раздачи жалованья, отправился в Кульджу, однако через какое-то время вернулся обратно, потерянный и страшно раздосадованный, утверждая, что по дороге его ограбили, похитив всю наличность. Сам казначей чудом остался в живых. По его рассказу, на одном из ночлегов, неподалеку от русского укрепления Борохудзир на них напали какие-то разбойники, он выскочил раздетый из кибитки и несколько раз выстрелил по ним из револьвера. Однако, в темноте промазал. А когда подоспели конвойные казаки, напавшие уже скрылись вместе с добычей.

Это было из ряда вон выходящее происшествие — тут же была организована погоня, но никого задержать по горячим следам не удалось.

Однако, прежде чем продолжить повествование, расскажем любезный читатель, а каким образом оказались в Кульдже, ещё недавно принадлежащей Китаю, русские войска.

Дело в том, что, начиная с 1864 года в Китайском Туркестане, граничащим с некоторых пор с Российской империей (Семиречье), полыхало восстание. Дунгане, уйгуры и другие мусульманские народности, находящиеся под властью Цинской империи, возмутились против поработителей.

Китайцы и их войска частью бежали, частью были истреблены — власть Китая пала. На месте бывшей китайской территории образовалось несколько независимых владений, — таранчей, дунган, уйгуров, — которые, вскоре вступили в междоусобные распри, переливающиеся на российскую территорию. Волнения эти отрицательно сказывались как на торговле, так и на спокойствии российских подданных — киргизов. Россия не могла пассивно взирать на эти события, впрямую затрагивающие её интересы. Кроме того, необходимо было как-то реагировать на поведение Якуб-бека, создавшего в бывших китайских владениях, Кашгаре, своё государство – Йеттишаар, и занявшего откровенно антироссийскую позицию. Английские агенты – Шоу, Хейуард, Форсайт, — напротив, чувствовали себя в Кашгарии весьма вольготно. Поступала информация и о намерении Якуб-бека овладеть Кульджей. Обеспокоенный этими событиями, в мае-июне 1870 года Кауфман лично посетил Семиречье. Возвратившись в Ташкент, он отправляет Горчакову письмо, в котором пишет, что положение на границе ухудшилось и он “полагал бы необходимым, теперь же, не теряя времени и не дожидаясь прихода сюда китайских правительственных войск, принять какие-либо решительные меры к устранению причин, уничтоживших в последнее время всякую нашу торговлю с Западным Китаем и постепенно подрывающим наше вековое значение в глазах киргиз”. “Мы теперь же должны, — писал далее туркестанский генерал-губернатор, — как для пользы наших среднеазиатских владений, так в особенности для восстановления упадшей торговли нашей с Западным Китаем, помочь Китаю в усмирении этих отдаленных провинций, хотя бы непосредственным вмешательством наших в дела таранчей и дунган и избавлением на первое время прежней Илийской провинции от власти таранчинского султана”.

Было ещё одно немаловажное соображение: стратегическая ценность верховьев реки Или и горных проходов, открывающих путь в Восточный Туркестан, была весьма высока. По древним преданиям это сознавал ещё Тамерлан, который отправляясь на завоевание Китая, оставил часть войск в Кульдже. По той же легенде, так произошло название племени дунган, в переводе означающее “оставшиеся”.

В конце мая 1871 года, по приказу Кауфмана, командующий войсками Семиреченской области Г. А. Колпаковский возглавил военную экспедицию в Кульджу и, после ряда боёв, 22 июня занял столицу Илийского края. К Колпаковскому явились с изъявлением покорности представители почти всех кочевых племен и земледельческих поселений. Русским войскам понадобилось всего десять дней для занятия территории и ликвидации Таранчинского султаната. Анализируя причины быстрой и почти бескровной победы, чиновники канцелярии семиреченского губернатора подчеркивали: «Без сомнения, результаты эти достигнуты превосходством и имуществом (оружием В.Ф.) наших войск и тем строгим уважением, которое оказывалось личности и имуществу населения». На сообщении о занятии Колпаковским Кульджи Александр II сделал пометку: «Очень рад, лишь бы оно не завлекло нас еще далее».

Г. А. Колпаковский, портрет из Военной энциклопедии И. Д. Сытина

Якуб-бек не рискнул начать войну с Россией, и через год, вступив в переговоры с туркестанским генерал-губернатором, заключил с ним торговый договор.

Вот таким образом русские военные подразделения были размещены в Кульдже.

Но, вернёмся к происшествию с ограблением. Кауфман, узнав о преступлении, назначает для производства следствия и розыска казённых денег, своё доверенное лицо барона Евгения Гревеница, поручика, занимавшего должность судьи в городе Верном. Сын сенатора, он по состоянию здоровья не мог служить в войсках и, по протекции своего отца, получил должность судьи в Туркестанском крае.

По-видимому, версию об инсценировке ограбления, следователь сразу отмёл. Штабс-капитан Эман являлся не только любимцем Кауфмана, участвовавшим вместе с ним в Зерафшанском походе, но, по отзывам всех его знавших, был честным, отважным и исполнительным офицером. В своё время он сопровождал великого русского художника В. В. Верещагина во время его поездки по Западному Китаю. После многих приключений, схваток с тиграми и встреч с грабителями на больших дорогах Эман и Верещагин благополучно закончили поход. Верещагин, как известно, был также участником Зерафшанского похода и, скорей всего познакомился с Эманом именно там, и узнав того близко, взял с собой в путешествие. И не ошибся, тот не один раз спасал художника в опаснейших ситуациях. Причём в схватках не только с огромными тиграми, но и с двуногими хищниками – дорожными разбойниками. Об этом впоследствии написал сам Верещагин. Иногда и знаменитому художнику приходилось спасать своего товарища. Вот, что об этом пишет в своих воспоминаниях сын Верещагига — Василий: “Во время вооруженной стычки на границе Туркестана с Китаем в 1869 году, в которой участвовал отец, его боевой товарищ, поручик Эман, упал с лошади. Находясь в бессознательном состоянии, он не мог обороняться от налетевших конных туземцев, норовивших добить лежавшего. Отец, бывший с Эманом, не пытался спасти свою жизнь бегством, а стоял над лежавшим товарищем, держа в поводу своего коня, и отстреливался из револьвера, пока не подоспела помощь”.

“Спасибо вам за Эмана”, — скажет впоследствии Верещагину Кауфман.

Посему, на казначея не пало и капли подозрения, более того ему сочувствовали и выражали радость, что он остался невредим в результате нападения разбойников.

Тем временем следствие продолжалось. Гревениц развернул бурную деятельность, и вскоре было задержано двенадцать дунган, которые признали свою вину. Денег, правда, не обнаружили, но вина Гревеницем была доказана, в результате чего двое обвиняемых были приговорены к повешению, — некоторые подозреваемые скончались в тюрьме, — а остальные к каторге. Казнь была приведена в исполнение публично, при огромном стечении народа.

Прошло полгода после исполнения приговора, и вот словно гром среди ясного неба, разнеслась весть, дошедшая и до Петербурга – в своей квартире был найден, уже произведённый в майоры, Эман с простреленным черепом. В руке находился пистолет, а на столе записка которая гласила: “Дальше жить я не могу. Совесть измучила меня. Кровь невинно казненных преследует меня день и ночь. Никто меня не ограбил, а деньги я присвоил себе, поскольку имел карточный долг”.

Немного света на эту трагедию проливает художник Верещагин, в своих воспоминаниях он пишет: “Два слова о драматической смерти Эмана: образцовый строевой офицер, исполнительный и разумный, он несколько лет потом прекрасно шел по службе, будучи на самом лучшем счету у своего начальства. Связь с дрянной женщиной втолкнула его в проступок: он растратил 5000 казенных денег и свалил беду на разбойников, якобы ограбивших его на эту сумму, в дороге. Когда, после следствия, арестовали и осудили совершенно невинных людей, честная натура Эмана взбунтовалась: он написал письмо с разъяснением дела, просил отпустить невинно осужденных, если возможно, простить ему и застрелился”.

Признание самоубийцы потрясло туркестанское общество. Каким образом суд приговорил к смерти невинных? По какой ужасной причине это могло произойти? Ведь было следствие, суд, признание обвиняемых. Все находились в страшном недоумении и негодовании. Негодовал и страшно расстроенный этим происшествием туркестанский генерал-губернатор. Для выяснения истины Константин Петрович назначает новую следственную комиссию, с самыми обширными полномочиями, во главе которой ставит опытного юриста и, к тому же, — как не удивительно это звучит, — поэта, Ивана Алексеевича Куратова.

Этот незаурядный человек, заслуживает того, чтобы рассказать о нём подробней.

Фотопортрет И. А. Скуратова. Г. Верный. Работа неустановленного мастера.

Иван Алексеевич Куратов, родился в 1839 году в семье приходского пономаря, в забытом богом уголке Вологодской губернии — селе Кибра. Иван был девятым ребенком в семье и уже с детства, окружённый беспросветной нищетой, тянулся к знаниям. И вот однажды, будучи уже подростком, босиком, — обуви никакой не было, —  пришёл в ближайший городок Яренск, где поступил в церковноприходскую школу. Научившись писать, читать и считать юноша продолжил обучение в Вологодской семинарии. Здесь он открыл для себя мир русской литературы, взахлёб читая произведения Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Курс семинарии включал помимо специальных духовных предметов и светские дисциплины, в том числе изучение древних языков – греческого и латыни, кроме того, Куратов самостоятельно изучил французский и немецкий.

После окончания семинарии некоторое время учительствовал в школе Устьсысольска (ныне Сыктывкар), самом северным городе Вологодской губернии. Здесь стал писать стихи и увлёкшись исследованием устного творчества народа коми, напечатал в «Вологодских губернских ведомостях» свой первый труд – очерк о зырянском языке.

«По оригинальности содержания зырянский язык есть один из замечательнейших языков Европы», – писал он.

Однако, гнетущая атмосфера захолустного провинциального городка, неудовлетворённость собой и отсутствие перспектив в писательском творчестве, вызвали, сильнейший душевный кризис Куратова и подтолкнули к решению вырваться из удушающей его обстановки, продолжить образование и увидеть мир. 29 декабря 1864 года Иван подаёт прошение на имя Вологодского епископа об определении его на учёбу в училище военного ведомства Казани для получения аудиторского звания. Прошение было удовлетворено, правление Вологодской семинарии вынесло решение об освобождении его с должности учителя, а 11 июля 1865 года вышел приказ о назначении Куратова на службу в штаб Казанского военного округа.

В училище военного ведомства, он получил специальное юридическое образование, был рекомендован на должность полкового аудитора и отправился служить в Семипалатинск, в штаб 7-го Западно-Сибирского линейного батальона, того самого, в котором ещё несколько лет тому назад тянул солдатскую лямку Фёдор Михайлович Достоевский. Здесь Куратов поступает на службу под начало военного губернатора Г. А. Колпаковского. Должность полкового аудитора, введённая в 1716 году Петром I, предполагала исполнение обязанностей следователя, прокурора и секретаря военного суда одновременно, и Куратов справляется с ней весьма успешно. Уже через полгода приказом от 9 марта 1867 года он назначается на должность обер-аудитора штаба войск Семипалатинской области, по сути возглавляя всю аудиторскую службу военного округа. В октябре 1867 года Г. А. Колпаковского назначают военным губернатором Семиреченской области, и совершенно понятно, что в Верный (ныне Алма-Ата) он берёт из Семипалатинска свою команду, в числе которой был и коллежский регистратор (прапорщик) Иван Алексеевич Куратов, который в конце декабря 1867 года приступает к обязанностям аудитора в 11-м Туркестанском линейном батальоне в городе Верном.

Жизнь и деятельность Ивана Куратова в этот период времени могла бы стать основой для нескольких детективных романов, или увлекательного сериала. Расследование уголовных дел, изобличение преступников: грабителей, мздоимцев, растратчиков, убийц, бесконечные разъезды по огромному краю — Лепсинск, Копал, Токмак, Усек, Борохудзир – вот не полный перечень мест, которые посетил по служебной надобности военный аудитор Куратов.

Можно только восхититься его работоспособностью — в ташкентском архиве хранятся описи десятка расследований Куратова с августа по ноябрь 1870 года, начиная с дела о мертвом младенце, найденном во дворе казака Пуртова, кончая загадочным случаем о «похищении сартовских дочерей».

Были и курьёзные дела, связанные с сердечными и семейными драмами. Чаще всего мужья просили возвратить бросивших их, — или коварно уведёных другими мужчинами, — жен. Некоторые обманутые супруги требовали с обидчиков компенсации деньгами – так, некий станичник возжелал сатисфакции с отставного унтер-офицера, выраженный им в кругленькой сумме, «за разлуку с женой по причине любовной связи» её с ним.

Надо сказать, что и с Иваном Алексеевичем случилась подобная история. В Верном он поселился в доме казака Ивана Чукреева, жена которого, Надежда, была младше мужа на 30 лет. И когда в доме появился 26-летний постоялец, Надежда без памяти в него влюбилась. Молодые люди стали любовниками, роман длился несколько лет, в результате у них родился сын Михаил, к несчастью умерший еще во младенчестве.

Чукреев дико ревновал, устраивал скандалы, в дело вмешались станичники и выселили Куратова. Однако, через некоторое время муж Надежды умер, и Иван Алексеевич возвратился к любимой в дом.

Дом № 39 на Пригородной улице г. Верного, принадлежащий Чукреевым.
Здесь во время своей службы жил И. А. Куратов.
Первая половина ХХ в.
Фото из коллекции Музея культуры и истории Сысольского района

В год взятия Кульджи русскими войсками, в 1871 году, Куратова командируют туда для следствия по делу об ограблении майора Здоренко. Об этом случае читаем у Терентьева: “В августе месяце шайка наших и кульджинских киргиз напала, с оружием в руках, на проезжавшего по почтовому тракту старшего помощника Копальского уездного начальника, майора Здоренко, нанесла ему 15 опасных ран и ограбила значительную сумму денег; та же шайка, в тот же день, разграбила почтовую станцию и угнала с неё 15 лошадей”.

В Кульдже Иван Алексеевич тяжело заболел малярией и вынужден был вернуться в Верный. Проболев два месяца, он пишет рапорт о своих делах в этом городе и расходах по командировке. Приводим небольшой отрывок:

«Кроме дела Здоренко, для следствия коего я был командирован в Кульджу, я производил часть следствия 1. Об убийстве таранчина Юсупа Саляваева, 2. О краже со взломом бумаги из лавки купца Ялфимова, 3. Об убийстве дунгана Тулгазы Мавойна, и разобрал 20 мировых дел в продолжение августа месяца с. г. На наём писца для переписки по этим делам и на разъезды в лагерные расположения из г. Кульджи для дознания и осмотра по тем же делам израсходовано 19 р.86 к. Коллежск. секр. Куратов».

За время проживания в Кульдже, Иван Алексеевич выучил китайский язык и написал несколько стихотворений.

Занимался Куратов и общественной деятельностью. Сохранились документы, где имя Куратова упоминается в связи со строительством главного собора в Верном. В послужном списке Ивана Алексеевича, есть запись, где ему выражается благодарность за сбор средств на памятник А. С. Пушкину — «за успех этой подписки».

Кроме этого он много пишет, с увлечением собирает казахские предания и сказки, восточные манускрипты. В Семиречье он знакомится и с восточной поэзией, в частности, с поэзией Рудаки, переводит его стихи на язык коми, сам создает цикл стихотворений по восточным мотивам.

И, совершенно справедливо, Иван Алексеевич Куратов считается основоположником литературы народности коми. Как написал исследователь творчества Куратова П. Ф. Лимеров: “Для коми Куратов то же самое, что для русских Пушкин. Тот и другой не первые написали стихи на родном языке, но тот и другой считаются основоположниками литературных традиций”.

На должности аудитора 11 линейного батальона Куратов прослужил три с лишним года и проявил себя как юрист высочайшего уровня и, что особенно важно, как кристально честный человек. В 1869 году военный губернатор Колпаковский представил его за «отлично-усердную службу» к ордену Святого Станислава третьей степени. Это была высокая награда, причём представление к ордену второй степени уже давало право на получение наследственного дворянства. 3 марта 1871 года приказом Туркестанского генерал-губернатора Кауфмана Куратов был переведён из батальона в распоряжение губернатора области на должность младшего чиновника особых поручений. На этом посту он исполнял обязанности уездного судьи, прокурора и следователя, по следственным делам объездил всё Семиречье. Опытнейший юрист, профессионал своего дела, Куратов дослужился до чина титулярного советника (штабс-капитан) и был представлен к ордену Святой Анны третьей степени.

Когда Ивану Алексеевичу было доверено заняться скандальным делом об ограблении казначея и последующим самоубийством Эмана, здоровье его было уже подорвано – сказались длительные поездки – чахотка, смертельный приговор тогдашней медицины. Тем не менее он со свойственной ему тщательностью и беспристрастностью приступил к расследованию.

Безусловно, и Куратов, и Гревениц знали друг друга – оба служили в одном городе по судейскому ведомству, однако особой дружбы между ними не было, да и быть не могло, настолько разные это были люди. Своей карьерой, сын сельского пономаря, был обязан исключительно себе. Своей даровитости, таланту и упорству. Барон Гревениц же, был обязан назначением своему отцу, петербургскому сановнику. Поскольку в Туркестане карьеры делались быстро, молодой барон решил отправиться туда, под крыло генерала Кауфмана. Константин Петрович определил Гревеница-младшего, — считая того человеком юридически грамотным и глубоко порядочным, — сначала у себя в канцелярии, а летом 1871 года назначил судьёй 2-го участка города Верного.

Поэтому, эти два человека не могли быть ни друзьями, ни приятелями, правда и особой неприязни к друг к другу не испытывали, но получилось так, что один из них —  Куратов, был назначен расследовать дело другого. Ради установления истины, Иван Алексеевич отставил в сторону все свои литературные труды и, в результате ему открылась страшная правда.

г. Верный. Здание окружного суда. Конец XIX века. Из коллекции А. Я. Слащёва

Дело “О противузаконных поступках барона Гревеница при производстве следствия по делу ограбления штабс-капитана Эмана”, было открыто 16 августа 1875 года.

Куратов, проведя тщательное расследование, с выездом в укрепление Борохудзир и допросом отбывающих наказание дунган, выяснил что Гревениц, “желая вести следствие в желательном для него направлении”, пытал несчастных самыми изощрёнными способами, вплоть до забивания под ногти деревянных гвоздей. Г. П. Фёдоров пишет: “Свидетели дунгане, которые не осмеливались ничего показывать на суде, вообразив, что Г. очень близкое к Кауфману лицо, теперь, когда они увидели, что Г. сам находится под следствием, откровенно рассказали, каким пыткам подвергал Г. двух подсудимых, чтобы вынудить у них сознание. Самая пылкая фантазия не, может себе представить, с какою адскою изобретательностью придумывал Г., всё новые и всё более ужасные пытки, чтобы добиться сознания. Октав Мирбо нашел бы здесь новые материалы для своего «Сада истязаний»! Пытки сделали свое дело: дунгане сознались и были повешены”. Жестокий садист был изобличён, но пытаясь уйти от ответственности, свалил всю вину на переводчика-татарина, который занимался этим, якобы без его ведома. Однако, факты говорили о другом.

Это изнурительное дело, окончательно подорвало здоровье Куратова. Ради того, чтобы спасти ложно обвиненных людей Иван Алексеевич, по существу, поставил на карту собственную жизнь. Он недоедал, недосыпал, забыл о лечении, собирая всё новые и новые неопровержимые доказательства преступлений своего бывшего коллеги. Прижатый неопровержимыми доказательствами барон, тем не менее, пошел на всё, чтобы избежать ответственности и прибегнул к тактике “лучшая защита — это нападение”, стараясь опорочить своего обличителя – делал отводы, писал кляузы, старался запутать следствие, отказывался отвечать на вопросы. Однако это не помогло.

Семиреченское областное правление признало всю справедливость тяжких улик и сочло отводы барона не заслуживающими никакого сочувствия. Ташкент, встревоженный ходом дела, потребовал от Куратова подробного доклада об итогах следствия. И тяжело больной следователь отправляется в столицу Туркестана, к Колпаковскому, в очередной раз замещавшему там Кауфмана. Герасим Алексеевич хоть и был весьма расстроен, но тем не менее полностью удовлетворён материалами, привезёнными Куратовым.

Титульный лист и одна из страниц дела барона Гревеница, заполненная рукой И. А. Куратова.

Эта поездка в оба конца, почти в две тысячи километров, по осенним дорогам, окончательно надломила здоровье Ивана Алексеевича и вернувшись в Верный он слёг в постель в доме Надежды Чукреевой и больше уже не поднялся.

Осенью 1875 года, наступила развязка…

17 ноября к Ивану Алексеевичу пришел его друг, Василий Иванович Чистопольский. Куратов пригласил гостя пообедать вместе, но за столом у поэта вдруг хлынула горлом кровь. Чистопольский бросился за врачом, но было уже поздно.

Перед смертью Куратов успел составить завещание. Завещать собственно было нечего. Рукописи, душеприказчиком Иваном Алексеевичем Чистопольским, были отосланы братьям покойного – Николаю и Афанасию, — к счастью они сохранились, — а остальное имущество куда входили книги и два портрета бесконечно уважаемых им людей – Кауфмана и Колпаковского было оценено в два рубля серебром.

Куратова скромно похоронили на Верненском кладбище.

На его смерть откликнулись «Туркестанские ведомости», поместив 2 января 1876 года, развёрнутый некролог за подписью Л. С-н.  

До суда над Гревеницем Иван Алексеевич не дожил. О дальнейших событиях этого резонансного события поведал Фёдоров: “Когда весь материал по этому кошмарному делу был собран, то Кауфман немедленно предал Г. суду, который приговорил его к каторжным работам. Решение суда должно было быть представлено на решение государя, а потому всё дело было отправлено в Петербург. Строгий и справедливый приговор суда сразу удовлетворил общество. Все увидели, что ужасная смерть двух невинных людей отмщена русским правосудием, покаравшим беспощадно злодея.

Но вот возвращается из Петербурга дело и сообщается, что государь Александр II во внимание к заслугам отца барона Г. заменил присужденное сыну судом наказание непродолжительным заключением на гауптвахте или в крепости (хорошо не помню)”.

Несмотря на негодование общественности, мерзавец отделался лёгким испугом. Однако, Кауфман не захотел более видеть барона вблизи от себя и тот был отправлен в Перовск.

Благодаря американскому дипломату и путешественнику Юджину Скайлеру (Евгений Шуйлер) об этой истории узнали и во всём мире. В середине 70-х годов XIX века он путешествовал по Туркестану, результатом чего стала его книга путевых впечатлений, в которой американец и описал это преступление.

Произведения Куратова долго пребывали в забвении. Лишь в 1923 году, почти через пятьдесят лет после смерти поэта, в архивах его племянников были обнаружены рукописи. И в 1932 году, было издано первое собрание сочинений поэта-самородка на языке народности коми. Через семь лет появились и русские переводы, к которым была приложена краткая биография этого замечательного человека. А в дни столетнего юбилея Куратова в 1939 году было опубликовано всё его литературное наследие, сохранённое родными и их потомками: оригинальные стихотворения, поэмы, басни, эпиграммы, фольклорные обработки — около 4500 стихов, 1300 переводов с разных языков, конспектов и заметок.

Однако, ни своим происхождением – из священнослужителей, ни своей деятельностью – царский чиновник, Куратов не вписывался в советскую идеологию. И тогда биографию Ивана Алексеевича решили немного подправить в “правильном” направлении. Всё что не укладывалось в схему, либо игнорировалось, либо толковалось через призму политических штампов. Куратова представили как поэта-вольнодумца, борца с самодержавием, подобно Некрасову, слагающего песни о страданиях народа. Вот, например, такой факт: в 1865 году Куратов читал проповедь в Троицком соборе Усть-Сысольска на тезоименитство императора Александра II, этот эпизод в советской интерпретации подавался так, будто поэт едко иронизирует над этим событием.  Был выдуман атеизм Куратова, якобы порвавшего со своим сословием. Рассказывая о его работе учителем в Усть-Сысольске, подчёркивалось, что здесь он подвергался постоянной травле чиновничье-полицейского аппарата. Миф, затем прочно переходящий из одного издания произведений Куратова в другой. Не принимались соображения, что Иван Алексеевич сам был чиновником, а полицейских в городе было всего три человека, — полицейское управление появилось там аж в 1863 году.

Но, радует, что, благодаря этому, хотя бы и в несколько искажённом свете, сохранилась память об этом человеке.

Сегодня в Сыктывкаре стоит памятник Куратову.

Памятник основоположнику литературы коми Ивану Алексеевичу Куратову
установленный в г. Сыктывкар. Открыт 3 ноября 1977 года. И мемориальная доска на улице Ивана Куратова в г. Алма-Ата

На сцене Государственного театра оперы и балета Республики Коми идёт опера “Куратов” композитора Сергея Носкова. Именем Куратова названо село, где он родился. В Алма-Ате, городе, где поэт создал значительную часть своего литературного и научного наследия, улица, где жил и творил Иван Алексеевич Куратов, названа в его честь.

Имя же барона Гревеница стёрто из исторической памяти.

Вот такая история о мерзости и благородстве, низости и великодушии, подлости и нравственном величии, случившаяся на далёкой окраине империи в конце XIX века.

Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой.

Источники:

1. Фёдоров Г. Моя служба в Туркестанском крае. (1870-1910 года) // Исторический вестник. № 9, 1913 г.
2. Верещагин В. Воспоминания сына художника. – Л., 1982
3. Воспоминания художника В. В. Верещагина: Китайская граница. Набег // Русская старина, № 10. 1889
4. Марков С. Н. Вечные следы. Книга о землепроходцах и мореходах. — М: Мол. Гвардия, 1973
5. Лимеров П. Ф. Иван Алексеевич Куратов: творчество длиною в жизнь. К 175-летию со дня рождения. Сыктывкар; 2014
6. Schuyler, Eugene, Turkistan, Notes of a Journey in Russian Turkistan, Khokand, Bukhara, and Kuldja, I, London: Sampson, Low, Marston, Searle, & Rivington,1876
7. Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии в 3-х томах., Том 3, СПб, 1906 г.