Убийство адвоката Сморгунера История Ташкентцы

В. Фетисов

Криминальная история XIX века

Несмотря на патриархальность и некоторую провинциальность дореволюционного Ташкента, случались и в нём драматические, а порой и весьма трагические истории. Об одном таком случае, случившемся на исходе 19 века, мы и хотим рассказать.

Кауфманский проспект. Старинная открытка.

В незапамятные времена, проживал в столице Туркестанского края сотник 5-го Оренбургского казачьего полка Николай Колокольцов.

Надо сказать, в Ташкенте той поры проживало очень много военных, поскольку и Ташкент, и весь Туркестанский край, столицей которого Ташкент являлся, находился в ведении Военного министерства Российской империи. На посетившего Туркестан, незадолго до описываемых событий лорда Керзона, Ташкент произвёл впечатление военного лагеря.

Так вот, Колокольцов также был из служивых казаков и проживал в городе вместе с женой и двумя детьми. Проживал он в довольно большом доме и для прибавки к семейному бюджету сдавал комнаты двум квартирантам: своему сослуживцу сотнику Мальханову и служащему частной компании дворянину Георгию Джорджикия.

Надо сказать, Колокольцов был весьма неравнодушен к алкогольным возлияниям, после которых становился агрессивным – дебоширил, унижал и бил свою жену. Эти безобразия не могли оставить равнодушным тонкую дворянскую натуру квартиранта Георгия и он, будучи по отзывам людей знавших его человеком порядочным, старался удержать разбушевавшегося хозяина дома. Однако, все его увещевания были малодейственны.

Наконец наступила развязка. Буквально за пару часов до нового, 1899-го года, Колокольцов пришёл домой в сильном подпитии и вновь стал издеваться над женой – сжёг на террасе её платье, стрелял из револьвера в потолок, «подносил спичку к голове жены и жёг волосы», при этом грозил застрелиться. Джорджикия отнял у дебошира револьвер, и тот на время успокоился. Второго января Колокольцов, вновь напившись, продолжил истязать жену и та была вынуждена укрыться в комнате Мальханова, а позже с детьми сбежала в гостиницу Александрова на Романовской улице. Джорджикия же отправился к командиру Колокольцова, чтобы тот принял какие-то меры. Полковник Бояльский отправил домой к разбушевавшемуся сотнику своего адьютанта Сычова. Через некоторое время тот вернулся, сообщив, что Колокольцов “дал ему слово больше не безобразничать”.

Однако, домашний насильник не успокоился. Ворвавшись в комнату к Джорджикию он, сообщив, что тотчас отправляется в гостиницу за женой, чтобы притащить её за волосы — кто ему сообщил о местонахождении супруги осталось неизвестным, — потребовал вернуть револьвер. Георгий, испугавшись, отправился в гостиницу, чтобы переправить несчастную женщину в безопасное место или хотя бы в полицию. Однако он опоздал, туда уже входил Колокольцов. Не помня себя, Джорджикия вытащил из кармана тот самый револьвер и с криком: «Николай Павлович, Николай Павлович», выстрелил пять раз в сторону Колокольцова. По счастью тот был лишь легко ранен. Приехала полиция, Джорджикия был арестован и после недолгого следствия предан суду. Как было написано в обвинительном акте: «3 января 1899 года, в городе Ташкенте, в номерах Александрова, в запальчивости и раздражении, вызванном внезапным появлением сотника 5-го оренбургского казачьего полка Ник. Павлова Колокольцова в то время, когда он хотел спасти жену последнего от его преследований, с целью лишить жизни Колокольцова, сделал в него почти в упор 5 выстрелов из револьвера, но, по независящим от Джорджикиа обстоятельствам, смерти не последовало».

Защищать бедолагу вызвался известный ташкентский адвокат Сморгунер, бывший к тому же издателем частной газеты “Русский Туркестан”.

Речь защитника была блестящей. В ней Сморгунер, дав характеристику своему подзащитному, как человеку благородному и душевно тонкому, выделил безуспешные попытки того оградить женщину от диких истязаний, которым она постоянно подвергалась со стороны своего мужа.

Суд, признав Джорджикиа виновным, тем не менее, постановил, ввиду выяснившихся обстоятельств, ходатайствовать о полном помиловании обвиняемого.

Между тем по городу кто-то пустил слух, что во время своей защитительной речи адвокат сказал, что “господа казаки днём бьют нагайками лошадей, а ночью своих жён”. Позже стало известно, что ничего подобного сказано не было, но дело было сделано, слуху поверили.

В результате, командир 5-го оренбургского казачьего полка, полковник Сташевский, посчитав это высказывание (которого не было) оскорбительным для чести полка, явился на квартиру Сморгунера и стал бить адвоката нагайкой приговаривая, что казаки умеют бить не одних жён. Сморгунер, пытаясь защититься от казачьей плётки, закрылся стулом. Тогда бравый полковник выхватил револьвер и выстрелил. По счастью произошла осечка. Дальнейшие события оказались куда более трагическими.

Сообщение о нападении на адвоката, быстро распространилось по Ташкенту, причём, — опять кто-то, — утверждал, что Сморгунер даже ударил стулом Сташевского. Слух этот дошёл до полковника и тот решил довести дело до конца.

Дальнейшие события ярко описал в своих воспоминаниях служащий ташкентской обсерватории В. В. Стратонов. Предоставим ему слово:

“К окружному суду — одноэтажному дому на тихой улице, потонувшему в зелени, быстро подъезжает коляска. Пара вороных совсем взмылена, точно в снегу.

Выскакивает пожилой офицер, в синем казачьем мундире, с полковничьими погонами.
— Сторож!!
— Здесь, ваше высокоблагородие!
— Присяжный поверенный Сморгунер здесь?
— Так точно!
— Вызови его ко мне!

Пока сторож ищет Сморгунера, казачий полковник нервно шагает по приемной. Старушка в темном полинявшем платье и толстый пожилой сарт, ожидающие по своим делам, с недоумением следят за его возбужденностью.

Входит высокий рыжеволосый мужчина. Останавливается в недоумении:
— Это вы меня вызывали?
— Да, я!
— Что же вам угодно?
— А вот что!

Бац! Бац! Бац!

Сморгунер сваливается, убитый наповал. На выстрелы сбегаются служащие, публика… Кто-то кричит:
— Городовой!

Вбегает дежуривший у суда полицейский.
— Городовой, я убил присяжного поверенного Сморгунера!
— Ваше высокоблагородие, дозвольте вас арестовать…
— Не имеете права! Я — командир полка. Арестовывать меня можно только по высочайшему повелению!

Полковник садится в коляску, едет домой. Оттуда посылает рапорт начальству о происшедшем и садится под домашний арест”.

Это убийство потрясло ташкентское общество. Да и не только ташкентское, благодаря газетам об этом стало известно и в других частях Российской империи. В частности, писатель и журналист Владимир Галактионович Короленко уделил этому трагическому событию несколько статей в популярном столичном журнале “Русское богатство”.

Однако, в военной среде отношение к этому преступлению было неоднозначным. А высшее командование спустило неофициальную рекомендацию понимать поступок полковника Сташевского как защиту им чести военного мундира.

Похороны Сморгунера вылились в громадную процессию, которая медленно двигалась по Кауфманскому проспекту к городскому кладбищу.

Городское ташкентское кладбище. Начало ХХ века. Фото неустановленного мастера

Около квартиры, где под домашним арестом сидел Сташевский, траурное шествие на короткое время остановилось. Что в этот момент почувствовал убийца, неизвестно.

«Туркестанские Ведомости» посвятили памяти Сморгунера теплую статью, кончающуюся словами: «Мир праху твоему, честный ратоборец печатного слова».

А вскоре состоялся суд. По городу прошелестел шепоток, что военное командование делает всё, чтобы приговор был оправдательный. Напомним, Ташкент управлялся военными, и председателем на процессе был назначен Модест Дмитриевич Любавский, в то время генерал-майор, который “на всё смотрел глазами начальства”. А вот сторону обвинения представлял А. И. Беляев, пользовавшийся репутацией прямого и порядочного человека.

Интерес судебный процесс вызвал огромный, зал суда был переполнен. И вновь предоставим слово Стратонову:

“Главный интерес был сосредоточен на предстоящей речи военного прокурора.

Беляев начал… Аргументируя фактами, он доказал, что убийство было предумышленное. Сташевский не действовал в состоянии раздражения и запальчивости. Он с утра ездил по городу, разыскивая Сморгунера, пока не нашел его в суде.

Он был настолько спокоен, что даже не забыл о законе, защищающем его от ареста, после совершения убийства. Поэтому Сташевский подлежит наказанию как за убийство с заранее обдуманным намерением. Прокурор говорит о лишении всех прав состояния и о ссылке в каторжные работы на двадцать лет.

Впечатление — громадное. Военные карьеристы, занимающие первые ряды, нахмурились. Штатская публика переглядывается с удовлетворением.

Но почему так спокоен Сташевский, как будто все происходящее его мало касается? И почему прокурор продолжает стоять?

Беляев сделал только продолжительную паузу…

— Надо, однако, посмотреть на это дело еще и с другой стороны. Мог ли полковник Сташевский поступить иначе, чем он поступил? По городу пустили слух, будто Сморгунер побил полковника Сташевского стулом. Так и говорили: «Полковник, битый стулом!» Молва разрастается… Как ласточка, она вьется повсюду… Растет и крепнет мнение, будто полковник русской службы побит стулом! Что же мог полковник Сташевский сделать другого, кроме того, что он сделал? И спрашивается, как бы поступил каждый иной из нас, если бы оказался на его месте? Это обстоятельство совершенно меняет вопрос об его ответственности за содеянное преступление…

Беляев кончил. На лицах военных карьеристов — веселая усмешка. В публике разговоры:

— Это защитительная, а не обвинительная речь!

Этою речью Беляев похоронил свою былую репутацию, впрочем, в глазах тех, мнение которых для его службы вреда принести не могло.

После короткого судебного совещания председатель суда Любавский читает приговор:

— Сташевский признается виновным в убийстве с заранее обдуманным намерением… Каторжные работы на восемь лет… Но, принимая во внимание смягчающие обстоятельства, суд постановляет ходатайствовать о замене этого наказания заключением в крепости на два года. Гражданский иск вдовы удовлетворен… Сташевский обязывается уплачивать вдове убитого по 50 рублей в месяц…

Окончательно Сташевский поплатился лишь восемью месяцами заключения в крепости”.

Что же случилось дальше с “борцом за казацкую честь”?

Арсений Дмитриевич Сташевский, после отбытия наказания был отправлен в отставку, но ненадолго, уже в 1901 году вернулся на службу, а через пять лет произведён в генерал-майоры. Умер Сташевский в 1916 году уже в чине генерал-лейтенанта.

По воспоминаниям современников отличался грубым и вспыльчивым нравом.

Вот такая история, произошла в славном городе Ташкенте 130 лет назад.

Источники:

1. Газета «Русский Туркестан», №№ 88 и 89, 1899 г.
2. Короленко В. Г. Полное собрание сочинений в 9 томах. Том 4. Спб, 1914 г.
3. Стратонов В. По волнам жизни: в 2 т. Том 1. / М.: Новое литературное обозрение, 2019.
4. Грулев М. В. “Записки генерала-еврея”. М.: Кучково поле; Гиперборея, 2007.

NUZ.UZ.