«Исчезающая книга». Глава восьмая: детство История Ташкентцы

Зулфикар Мусаков

Внутренний редактор: — Ну, и кому интересно твое детство?! Оно у всех было. Пиши о том, чего не было у других!
— Так я и пишу! Пошел ты лесом !
Я родился в 1958 году… Но самому мне кажется, что я значительно старше, лет на двадцать минимум, отдельные эпизоды в моей памяти всплывают даже с царских времен…

Внутренний редактор:
— У тебя точно что-то не так с головой…
— Я тоже подозреваю… Но как объяснить , самому себе прежде всего, что я отчетливо. до мелочей, почти фотографически, помню то, что было задолго до моего рождения? В детстве довольно сносно рисовал, что потом меня не раз выручало (особенно в армии и на зоне – об этом отдельная глава), и вот с самого детства я изображал карандашом на бумаге всё,о чем я читал и слышал от старших. особенно от моей няньки. царство ей небесное, Фаины Григорьевны. А читателем в детстве мальчишка был страстным –родители отрывали силком от книг позlно  ночью, да и слушатель был ,как говорится, отрезал уши и ложил их на стол: мог часами слушать сказки, потом воспоминания. И докучал всех вокруг своими вопросами до тошноты, на что незабвенная моя Фаина Григорьевна однажды сказала, уже поклевывая носом:
— А пошел ты в то место, где спина теряет свое благородное начало!
— А где она теряет?
— Иди в жопу!!!!!
Скорее всего причина в этом – по каким-то деталям прочитанного или услышанного я в голове невольно и тогда еще неосознанно составлял полные кадры будущего фильма под названием Жизнь…

ДВОР С ТРЕМЯ ОРЕШИНАМИ

Когда у ребенка начинает работать зрительная память на всю жизнь? Наверное, от трех до пяти? Первые детские воспоминания впечатались в меня в этом возрасте. Я узнал, что живу в городе Ташкенте, на улице Кара-сарайской, в проезде со странным названием Калинин-Мавзук. С Калининым –понятно, а что такое Мавзук, я до сих пор не въезжаю. Жил в большом дворе, состоявшим из трех домов двухэтажек. Они стоят и сейчас, выдержали жуткие землетрясения 66 и 79 годов. Двор был большой, во дворе росли три огромные орешины. Эти три дерева могли бы многое рассказать, что было тут раньше. В тридцатые годы это была окраина Ташкента. На месте двухэтажек стоял огромный двор какого-то бая, в годы коллективизации его расстреляли тут же, поставив к дувалу на колени, потому как бай не хотел уходить из дома, который построил он сам. Теперь о том бае помнили только эти три орешины и его четвертая жена Сурайо, чудом оставшаяся в живых – в день расстрела ей было всего шестнадцать лет. Её отдали в детдом, потом она долгое время работала в системе собеса, и ей выделили одну комнатенку в двухэтажках. Странное дело, о бае Сурайо-хола не говорила ничего. Ни плохого, ни хорошого…

Внутренний редактор: -Э, следующая тема, как бы мягче сказать,… Хотя… Пиши!
В нашем дворе жили люди разных национальностей. Евреи, русские, татары, таджики. Где они сейчас? Иных уж нет, а те далече… Я тогда был очень маленьким, в яслях ,как это бывает и сейчас, дети часто болели, поэтому мама часто оставляла меня пожилой соседке, Фаине Григорьевне и её мужу, старику Исааку Моисеевичу Левину, они жили с нами на одной площадке… Случилось так, что сначала я научился говорить на русском, потом, много позже, на узбекском, потому что большую часть своего детства проводил у Левиных. У них было очень много книг, я и сидел целыми днями на диване и читал, ибо научился этому в 4 года. Иногда старая чета между собой говорила на своем еврейском языке, но я не понимал их. Это была тихая, несчастная еврейская пара, у которой на войне погиб их единственный сын Саша.

Здесь я должен сделать оговорку: далее почти обо всех тогда реальных людях буду вспоминать, изменив их имена…У них же наверняка сейчас живут дети и внуки, может кто-то даже обидится.
Имена известных людей я оставлю как есть-какой смысл? И так все догадаются, ху был ху…
На втором этаже, прямо над нами, жил мой товарищ детства, Валя Лацис. Отец Вали был латышом, а мама-еврейкой. Позже я узнал, что родители Алика вынуждены был уехать из Риги, потому что родственники папы Алика достали их своим антисемитизмом. Хорошо, что уехали. Потом Валя рассказывал. что латыши скопом сдавали немцам своих же соседей-евреев. Отец Вали, дядя Гунарс, был главным агрономом Узбекистана. В небольшом садике он разводил очень редкие цветы, а я систематически рвал их. Ну. ребенок же, дураком был.
В соседнем подъезде жил очень богатый по тем временам странный узбек, какой-то начальник, имени его не помню… Странность этого дядьки была в том, что по утрам он занимался физкультурой. Господи, а что тут странного? Ну, занимался мужик зарядкой, значит, следил за своим здоровьем, тем более он работал в солидном учреждении. Дело в том ,что он бегал по утрам в одних труселях, скажем так, довольно открытых , и всё его хозяйство вываливалось. Это приводило в ужас старух и молодых , выходивших в это же время покупать молоко. Помните, по улицам тогда разъезжали пирожковозы и продавали молоко по 16 копеек за литр?
Во втором доме жил Генка Шукшин, мой ровесник, кстати, дальний родственник великого русского писателя и актера Василия Шукшина. То, что он был и вправду из рода Шукшиных – это правда. Эта была очень большая и шумная семейка. Отец Генки , дядя Вася, хорошо закладывал за воротник, посему дома у них было ужасно: беднота, неприбранность.
В третьем доме – Гришка Кацман.
В соседнем подъезде жили татарин Анвар, тоже мой ровесник, очень замкнутый парень. Говорят, что он недавно умер…
Понимание, что я, есть некая живая, мыслящая субстанция, пришло вместе со страхом и обидой, а не с радостного открытия мира. Гришка Кацман был старше меня на несколько лет, и он почти садистки постоянно натравливал на меня своего пса . Дело в том, что в то время в том в наши дома еще не провели канализацию, и туалет находился на улице, на краю двора. Как только я шёл туда, он спускал с цепи свою собаку. Собаку звали Рекс. Это была обыкновенная охотничья собака пепельного цвета с чёрными ушами. Однажды у меня был понос, а Гришка тут как тут, снова натравил на меня, сидящего в туалете своего Рекса. Боясь его, я побежал и испачкался. Увидев это,и узнав что случилось, моя няyька взяла большую скалку, избила и собаку и Гришку. Выскочила мать Кацмана, Изольда Срульевна, его бабушка Ребека Израилевна и кричали, что моя Фаина Григорьевна фашистка!
На что моя нянька закричала на весь двор:
— Была бы я фашисткой, я бы вас сволочей, давно бы в Освенциме сожгла!
Тут даже я немного испугался.
Самое подлое было потом. Гришка пустил слух, что я обкакался. Обыкновенная детская жестокость. Я неделю прорыдал в подушку. Тогда моя нянька Фаина Григорьевна тогда посоветовала мне:
,,А ты скажи ему, что все они — жидовские морды!
Я так и сделал. Удивительный эффект- Гришка перестал обзывать меня засранцем! И вообще старался завести со мной дружбу. Так я познал первые уроки глупого антисемитизма у моей няньки, стопроцентной еврейки Фаины Левиной… Много позже я понял, что это было глупо. У меня самые верные друзья-представители этой древyейшей и замечательной нации.

Напротив наших домов были кладовки, куда мы каждое лето привозили две-три тонны угля. Газа тогда еще не было, топили печи-контрамарки…Газ провели намного позже. Однажды в нашей кладовке я нашел несколько пачек журнала «Рабочий» аж с 1930 года по 38… Задыхаясь в уголmной пыли, запоем просматривал эти ветхие листы. На стенах кладовки я заметил следы от рамок и кусок шneкатурки, обклеенной обоями, образца 1946 года! Господи, неужели здесь жили люди?! Нянька мне рассказала, что да, здесь раньше жили крымские татары, насильно переселенные в 1944 году к Узбекистан… Потом их перевели в окраины Ташкента.
Фаина Григорьева часто показывала мне фотоальбом, где она была молодой. Красавица была неземная! Потом с её рассказов я стоял рядом с ней, встречал царя-батюшку Николая Второго и его супругу, Александру Федоровну. Фаина Григорьевна шептала мне ухо:
-Господи, какой он старый! И императрица так себе… Немчура есть немчура…

В целом это был странный двор… Как и все мальчишки мы летом играли в футбол, зимой в хоккей. если выпадало снег и были морозы – а морозы тогда были! Весной мы все периодически чем-то увлекались: то аквариумами, то марками, то шахматами… Нет, в отличие от соседнего двора, где у многих ребят родители были пьющими, и сами они большим умом не отличались. мои ровесники под домом с тремя орешинами выросли в нормальных людей, правда их раскидало по всему свету. Валька в Канаде, Гришка в Германии, Костик тоже в Германии… Обычный советский двор…Еще много раз невольно буду возвращаться в этот двор, в котором прошли мои детство и юность. Мы же все родом из детства…