“Школьные годы чудесные…” История Разное

София Вишневская

Меня часто спрашивают: почему ты всегда пишешь от первого лица. Придумала бы какие-то имена, истории, сюжет сплела. Был бы рассказ. А так… твоя биография. Но моя личная история ничуть не хуже любой придуманной. Достоверная. Художественная. И люди в ней живые.

Под любым моим текстом на Фб, неважно, хорош он или плох, интересен или скучен, постоянно встречаются две фамилии: Татьяна Кистанова и Борис Аничкин. Это мои ученики. Целых девять месяцев я работала в школе. Учительская карьера никогда не казалась мне привлекательной. Но так вышло. Распределение, раз. Маленький ребенок, два. Единственное преимущество, школа оказалась в пяти минутах ходьбы от моего дома. Русский язык и литература. Что ж… вполне достойные предметы. Ученики были чудесные. Это не значит, что они хорошо учились. В них билась шальная энергии и любопытство. Отношения с ними сохранились почти на всю жизнь: я люблю их, они меня. Знают ли они литературу, теперь абсолютно неважно.

Я навсегда забыла фамилию директора школы, вообще, старалась забыть все и навсегда. Но до конца не вышло. Директор школы не был плохим человеком, о, нет. Обыкновенный узбек с партбилетом и горькой обидой на столь ничтожную роль, директор обыкновенной школы, не английской, не математической, не художественной, и не в центре города, а почти на окраине.

Я не помню какой у него был диплом, но знал он мало, постоянно призывал любить нашу коммунистическую партию, родину, потом учебу. В основном, сидел в своем кабинете, пил чай и разговаривал по телефону. Взяток не брал. По уважительной причине. Их не давали. Район был небогатый.

Если честно, руководство школой осуществлялось его секретарем Бусей Моисеевной. Дамой еврейского происхождения со сложной судьбой. У евреев легкой судьбы не бывает. Ее дочь играла на аккордеоне. Это был кошмар всех ее дней. Поражение – аккордеон вместо скрипки. Разве можно при таком инструменте выйти удачно замуж? Или попасть в симфонический оркестр? Или уехать в Америку? Я помню ее в платье модного кримплена, когда она провожала свою дочь на остановку трамвая. Сама тащила трофейный Weltmeister. Буквально сгибалась пополам под тяжестью инструмента и несправедливости мира.

В школе плелись какие-то интриги, тетрадки с местами работы родителей, сборы денег на занавески, тайные совещания перед экзаменами: тройка, четверка, туз, но я как молодой специалист, тем более, курящий – к ним допущена не была.

Сразу после новогодних каникул в любой школе начиналась подготовка к праздникам. 23 февраля – День Советской армии и военно-морского Флота. Готовились к концерту и разучивали песни «Несокрушимая и легендарная» Александра Александрова на стихи Осипа Колычева (кто помнит, поднимите руку!) и любимую «Идет солдат по городу» (популярного тогда дуэта Владимира Шаинского и Михаила Танича). Школа громыхала. Ликовала. Родители приходили. Красные гвоздики в ведрах… И еще нестарые ветераны звенели орденами и медалями, обнимали и благодарили всех нас…

Но уже 24 февраля – давался новый старт. 8 марта. Сделать праздник еще лучше, чем у мужчин. Ярче! Душевнее. Сердечнее. Мы тогда еще чтили Розу Люксембург и Валентину Терешкову. Женщины записывались в парикмахерские. Модны были шиньоны. Заказывали новые платья. Искали блат. Туфли на платформе – с ума сойти…

Сколько в школе было мужчин? Аллах знает – завхоз, учителя труда и физкультуры, кажется, учитель рисования в младших классах. И все! Ну, и конечно, директор.

И мне было дано первое общественное поручение. Выпустить к празднику 8 марта стенную газету. Если бы я к этому отнеслась формально – ничего не было. Но во мне сидит какой-то фантазийный бес – все время хочется что-то придумывать. И я завелась. Купила на свои деньги три листа ватмана, акварельные краски, рамки для виньеток. Идея была такая: в эти рамки вставить портреты всех женщин нашей школы. В творческий процесс был запущен мой муж со своим стареньким фотоаппаратом «Смена 5». Под моим неустанным руководством он сфотографировал всех – от уборщицы до секретаря парторганизации. Три ватманских листа были склеены, углы намертво придавлены томами Советской энциклопедии. И все это возлежало на полу нашей 23-метровой квартиры. Часами ползая на коленях, я выводила голубыми буквами, потом обводила розовой краской благословенное: ЕЁ ИМЯ – Женщина». Еще у меня было крошечное белое корытце с бесценной по тем временам золотой краской. Случайно от папы сохранилась.

Золотом на всем белом фоне ватмана я рисовала звезды, цветы и заглавные буквы каждого поздравления от «гипотетических» мужчин. У друзей проявлялись фотографии… Я потом их помещала в рамки, окрашивая каждую в яркие цвета весны и счастья. Подписывала. Комбинировала, как лучше сочетать лица – молодые, старые, симпатичные, несчастные…

Венчало всю эту красоту стихотворение Риммы Казаковой.

Быть женщиной – что это значит? Какою тайною владеть? Вот женщина. Но ты незрячий. Тебе ее не разглядеть. Вот женщина. Но ты незрячий. Ни в чем не виноват, незряч! А женщина себя назначит, как хворому лекарство – врач. И если женщина приходит, себе единственно верна, она приходит – как проходит чума, блокада и война. И если женщина приходит и о себе заводит речь, она, как провод, ток проводит, чтоб над тобою свет зажечь. И если женщина приходит, чтоб оторвать тебя от дел, она тебя к тебе приводит. О, как ты этого хотел! Но если женщина уходит, побито голову неся, то все равно с собой уводит бесповоротно все и вся. И ты, тот, истинный, тот, лучший, ты тоже – там, в том далеке, зажат, как бесполезный ключик, в ее печальном кулачке. Она в улыбку слезы спрячет, переиначит правду в ложь… Как счастлив ты, что ты незрячий и что потери не поймешь.

Гордая, я принесла эту газету, прихватив маленькие гвоздики, чтобы аккуратно прикрепить стене. На самом видном месте хотелось мне… Но до этого момента меня попросили зайти в кабинет директора и показать, как получилось. В кабинете была Буська, парторг и какая-то женщина из районо. Я разложила свое творение и приготовилась к заслуженным комплиментам. Без тени сомнений…

– Это что такое? – почти дрожащими голосом спросил директор.
– Газета! – спокойно ответила я. Уверенная в качестве исполненного обязательства.
– Нет! — сказала тетка из районо, внимательно читая подписи. – Это пасквиль!
– Где? – поинтересовалась я.
– Вот! – и она ткнула пальцем в самый центр газеты, над которой уже склонились все присутствующие.
– А что там?
– У вас тут уборщица и парторг рядом на одной линии.
– И хорошо! Они женщины. Личности! И у них общий праздник! – я на филфаке все-таки училась, и у нас царила свобода слова. Включая обсценную лексику. Но я сдержалась.
– Значит, у вас парторг и уборщица одного статуса? И их можно поставить в один ряд?
– Восьмое марта – женский праздник. И ничего неважно кроме того, что они женщины! Матери, сестры, жены…

Тогда директор сбросил газету на пол и стал топтать ее ногами. Порвать ватман он не смог.

Почти невесомая, легкая, звонкая, сорок килограммов, бараний вес, оттолкнув директора, схватила газету. Все кричали: вот таких присылают по распределению, политических неграмотных, наглых. Их нельзя допускать к работе с детьми, ничему хорошему научить не могут. Ор стояло страшный. И я вдруг поняла почему были дуэли, как люди стрелялись, убивали, готовые сами умереть, защищая свою гордость и честь. Решила стреляться. Туго свернула свою газету и ударила ею директора по голове. Он с криком «Шайтан!» бросился ко мне.

– Сволочь! – сказался я громко и отчетливо, защищаясь газетой, как рапирой, готовясь снова нанести удар. Я занималась фехтованием всю свою юность. И знала, что у саблистов удар по голове зачетный, атака броском выполняется на лету, защиту № 5 мой директор не знал.

Мама боялась, что меня посадят в тюрьму за нанесение побоев должностному лицу. Обошлось. Перевели в библиотеку. А к концу года уволили.

Зачем придумывать сюжеты?