Софония (Сокольский) — архиепископ Туркестанский История

Архимандрит Августин (Никитин)

Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2015

Архимандрит Августин (в миру — Дмитрий Евгениевич Никитин) родился в 1946 году в Ленинграде. В 1969 году окончил физический факультет Ленинградского университета. В 1973 году принял монашеский постриг с именем Августин. Пострижен в монашество митрополитом Никодимом в Благовещенской церкви его резиденции в Серебряном Бору в Москве. В 1974 году им же рукоположен во иеродиакона и иеромонаха. Окончил Ленинградскую Духовную академию (1975), с этого времени — преподаватель, с 1978 года — доцент Санкт-Петербургской Духовной академии.

Предисловие

Россию и Казахстан издавна сближали литературные и церковные связи. О дружеских отношениях Ф. М. Достоевского и Чокана Валиханова известно не только узкому кругу литературоведов. Что же касается церковной темы, то за десятилетия атеистической пропаганды она была под негласным запретом. Но сегодня об этом можно рассказать…
Речь пойдет о городе Верном (Алма-Аты), где c 1872-го no 1877 год совершал архипастырское служение первый Туркестанский святитель — епископ Софония (Сокольский),
Преосвященный Софония (Сокольский Стефан Васильевич) родился в селе Эсько Тверской губернии в семье священника. Он окончил Тверскую Духовную семинарию, а в 1827 году — Санкт-Петербургскую Духовную академию. Был ректором различных духовных семинарий: в Вологде, Архангельске, Орле, Подольске, Ярославле, Твери и Могилеве. Преподавал всеобщую историю, греческий язык, богословие.
Монашество и священство отец Софония принял в 1827 году. Был в дружеских отношениях с будущим епископом и духовным писателем св. Игнатием (Брянчаниновым). Затем последовали годы заграничного служения: отец Софония был настоятелем русских посольских церквей: с 1848 года — в Константинополе, с 1855 года — в Риме. В 1850 году он совершил паломничество на Святую землю. В начале 1860-х годов по рекомендации митрополита Филарета (Дроздова) архимандрит Софония совершает длительную поездку по Закавказью с целью изучения вопроса возможности присоединения к Российской православной церкви сирийских несториан, изъявивших на то свое пожелание. Эту задачу архимандрит Софония выполнил успешно. В 1865 году он становится епископом Миргородским, первым викарием Херсонской епархии. В 1872 году епископ Софония выехал из Одессы по новому — последнему — назначению. Его назначают епископом новой епархии — Туркестанской и Ташкентской.
Первое военное укрепление в Заилийском крае возникло в 1854 году и было названо по указу императора Николая I «Верным». 17 сентября, в день памяти святых мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии, был заложен этот город, известный ныне как Алма-Аты. В 1855 году переселенцы-казаки основали рядом с укреплением Верный первое в здешних местах русское поселение, выстроив в нем молитвенный дом, обращенный в 1858 году в церковь во имя святых мучениц Софии, Веры, Любови и Надежды. В 1867 году укрепление Верный было преобразовано в административный центр Семиреченской области.

Образование Туркестанской епархии

В 1868 году туркестанский генерал-губернатор Константин Петрович фон Кауфман, «ввиду подчинения церквей и духовенства вверенного ему края двум отдаленным епархиальным управлениям — Оренбургскому и Томскому и следующих из этого затруднений по церковно-духовным делам», просил ходатайства Св. Синода об учреждении в областях Туркестанского генерал-губернаторства особой епархии, с назначением епархиальному архиерею местопребывания в Верном — областном городе Семиреченской области.
В 1869 году ходатайство об учреждении в Туркестане самостоятельной епархии было поддержано духовенством края. И 4 мая 1871 года императорским указом было утверждено решение об открытии Ташкентской и Туркестанской епархии. Однако местные имперские чиновники резко воспротивились размещению кафедры в Ташкенте, считая, что авторитет духовной власти может как-то ограничить их самовластие. Генерал-губернатор фон Кауфман заявил: «Я не потерплю в Ташкенте ни архиерея, ни жандармов». По его настоянию местом епископской кафедры был назначен город Верный (возникший на месте построенного в 1854 году укрепления Верное, современный Алма-Аты). И решением Св. Синода 12 ноября 1871 года епископ Софония был назначен на новоучрежденную Туркестанскую кафедру. Об «изъясненной Высочайшей воле» приказано было дать знать указом преосвященному Софонии, поясняя, что новоназначенная ему кафедра должна открыться с 1 января будущего 1872 года.
До приезда архиепископа Софонии на Туркестанскую кафедру в городе Верном было всего три священника. Всех церквей в обоих областях Туркестанского края было двадцать шесть. Из них тринадцать церквей в области Сыр-Дарьинской и столько же в Семиреченской. Церкви первой области составляли одно Ташкентское благочиние, на протяжении более 1200 верст в длину и около 1000 верст в ширину. Церкви второй области принадлежали к двум благочиниям меньшего размера, из которых одно, Заилийское, состояло из восьми церквей, а другое, Лепсинское, из пяти церквей. Кроме того, в обоих областях было четыре строящихся храма.

Прибытие в Верный

К месту своего нового служения в г. Верный преосвященный Софония прибыл 24 мая 1872 года в десять часов утра. У города он был встречен военными и гражданскими чинами от областного и уездного управлений, а также делегацией горожан и казаками пригородных станиц.
Владыка прибыл не только изнуренный и утомленный от продолжительного и далекого пути, но и измученный от усилившейся давней его болезни — прилива крови к левому боку. Но на другой день 25 мая в праздник Вознесения Господня преосвященный хотя и больной, и с трудом, но совершил первую литургию в Верном, в единственной там в то время тесной деревянной церкви, находившейся в Малой Казачьей станице, входящей в состав города. Другая церковь, каменная, в Большой станице еще только отстраивалась. После литургии владыка произнес приветственное слово своей новой пастве.
Епископ Софония приехал в Туркестан с глубокими знаниями ислама. Сохранились воспоминания о том, что он сумел сразу же поразить мусульманское духовенство, свободно общаясь с местным населением по-арабски. Выразительные и умные речи владыки произвели весьма яркое впечатление на людей. Недаром преосвященный Софония среди народов Туркестана заслужил уважительное и почтительное именование «домулла», что значит «наставник».
Епископ Софония предпринимал поездки по различным приходам епархии. В городе Верном он сумел организовать и возглавить благотворительные общества, которые особенное внимание уделяли помощи нуждающимся и воспитанию детей, а также пастырскому воздействию на заключенных. Основанный владыкой Софонией тюремный храм в честь святых апостолов Петра и Павла, построенный в 1877 году в Верном, стал одним из первых постоянных храмов города.

Служение в Туркестане

В год прибытия епископа Софонии Верный, недавно переименованный из укрепления в областной город, только начинал устраиваться на городской манер, и население его, состоявшее преимущественно из переселенных казаков, чиновного люда и войск, не превышало 10 тысяч человек. До приезда архиерея в Верном было три священника — два штатных и один заштатный. По этой причине требы совершались, не говоря о хуторах и станицах, но и в самом городе и его предместьях с большими сокращениями. И по дороге преосвященного в Верный, и в самом Верном по приезде отовсюду слышались жалобы на священнослужителей, которые и сами не отвергали своей вины, ссылаясь на невозможность удовлетворять всем потребностям. А это не могло не иметь влияния на ослабление духа веры в народе и на охлаждение к церкви.
Церковь была всего одна деревянная, а другая, каменная, в Большой Алма-Атинской станице во имя святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Вскоре она была достроена, освящена владыкой Софонией и стала временным кафедральным собором. «Что кафедрального собора нет, — писал в своем донесении Св. Синоду преосвященный Софония, — что он только заложен, и с 1869 года существует в одном лишь фундаменте, об этом я имел честь доносить. Теперь заготовляются материалы и с открытием весны думают открывать и самую работу. Вследствие чего архиерейская кафедра поначалу поставлена была в деревянной церкви Малоалматинской станицы, где и служение мною было совершаемо. Затем, с 11 ноября, во время освящения новой каменной церкви в Большой Алматинской станице, ближайшей к местности будущего города, и кафедра, и служение архиерейское перенесены в эту последнюю, с обращением ее на время в Туркестанский кафедральный собор».
Удобных домов для размещения архиерея со свитой в городе не имелось, поэтому для владыки была нанята квартира в доме одного протоиерея, весьма тесная и неудобная. Штат кафедрального собора временно был сформирован преосвященным Софонией из тех лиц, какие на то время там были. В настоятели собора никто из духовенства новой епархии не пожелал поступить. Для исправления должности ключаря и соборного священника по усиленной просьбе владыки с неохотой прибыли из укреплений два священника. Находящийся в Верном военный протоиерей и один из станичных священников также были прикомандированы к собору для священнослужения. Священники неохотно поступали на службу в кафедральный собор, потому что, служа в укреплениях и поселках, они получали жалованья, квартирных, суточных по военному положению от 800 до 1200 рублей в год, в соборе же священнику полагалось годового жалованья всего 250 рублей. Низшие чины соборного клира были набраны частью из местных причетников и диаконов, частью же (регент, иподиаконы и шесть человек певчих) привезены преосвященным из Твери и Херсона. Экономом при архиерейском доме был определен прибывший из Херсона священник, а в помощь ему иеродиакон из Казани. Для прислуги архиерею были назначены три военных денщика. Все это устраивалось временно, на скорую руку и на военно-походный манер, что было естественно в полувоенном крае, где ни власти, ни народ, ни даже местное духовенство не были знакомы с условиями и требованиями жизни архиерея-монаха. Поэтому преосвященному Софонии надо было приложить много трудов и терпения, чтобы хотя бы сносно пополнить штаты собора.
Не меньших забот стоило преосвященному и формирование первоначального состава консистории, которая была размещена в наемном деревянном здании. Присутствующими консистории пришлось назначать тех священников, которые оказались под рукой; назначены были только трое. Исправление должностей секретаря, столоначальника, казначея, регистратора и письмоводителя при архиерее поручено владыкой прибывшим из Тверской епархии нескольким молодым людям, отчасти только знакомым с канцелярским делом. Как члены, так и чиновники новой консистории были совершенно неопытны в епархиальных делах, так что преосвященному первое время, до прибытия назначенного консисторским секретарем Я. Я. Сухозанета, пришлось самому не только курировать работу в консистории, рыться в своде законов, но и писать журналы, протоколы и важнейшие исходящие бумаги. При аккуратности епископа Софонии, его любви к порядку и пунктуальности во всем, при всегдашнем его строгом и точном исполнении того дела, за которое он взялся, такие мелочные занятия по консистории повлияли на его здоровье: он все чаще и чаще стал подвергаться болезням, которые, однако, нисколько не останавливали ни занятий епархиальными делами, ни богослужений в соборе. Он даже находил время и силы заниматься пересмотром, исправлением и приготовлением к изданию прежних своих сочинений.
Обозрев большую часть церквей епархии лично, а об остальных получив подробные донесения благочинных, преосвященный Софония вскоре мог составить для себя точное понятие о положении церкви в Туркестане. В общих чертах положение это было таковым: Туркестанский край делился на две области: юго-восточную Семиреченскую и юго-западную Сыр-Дарьинскую. Всех церквей в обеих областях Туркестанского края было 26. Из них 13 церквей в области Сыр-Дарьинской и столько же в Семиреченской. Церкви первой области составляли одно Ташкентское благочиние, на протяжении более 1200 верст в длину и около 1000 верст в ширину. Церкви второй принадлежали к двум благочиниям меньшего размера, из которых одно, Заилийское, состояло из восьми церквей, а другое, Лепсинское, из пяти церквей. Кроме того, в обеих областях были четыре строившихся храма.
Здания почти всех церквей в Сыр-Дарьинской области были временные и построены на скорую руку из камня, глины и даже из простого войлока, вроде юрт, или же помещались в простых солдатских казармах. Все эти церкви были невместительные, низкие, без колоколен, а колокола (один, два и редко три) висели на столбах. В Семиреченской области, которая раньше Сыр-Дарьинской вошла в состав России, церкви были лучше и почти все внешним видом похожи на российские храмы. При большей части из них имелись колокольни, хотя колоколов на них было также немного. Впоследствии, уже при управлении епархией преосвященным Софонией, звоны в церквах обеих областей «улучшились», отчасти благодаря пожертвованиям на эти цели, а также вследствие того, что медные пушки, отбитые русскими войсками в разных сражениях с соседними ханствами, были пожертвованы Туркестанской епархии и употреблены на отливку колоколов, для чего в г. Верный был выписан колокольный мастер, который устроил там небольшой завод.
Внутренность большей части церквей, по замечанию преосвященного, не имела никаких украшений, а вместо иконостаса почти везде служила простая перегородка без всякой резьбы и позолоты и даже нередко без местных вставных икон, которые заменялись обыкновенно небольшими образами в серебряных окладах. Перед каждой из икон были подвешены посеребренные лампадки, а посередине храма одна или две люстры, отчего внутренность церквей имела довольно благолепный вид. Царские врата казались резными и позолоченными, но они большей частью были выполнены из картона. Что же касалось до утвари и ризницы церквей, то таковые во всех церквах оказались в достаточном количестве, что можно было отнести к заботам всегда внимательного к нуждам приходов туркестанского военного начальства, украшавшего церкви на «экстраординарные суммы», отпускаемые от казны, а частью усердию к храму прихожан, в особенности в казачьих станицах и селах.
Ко времени приезда преосвященного Софонии в край почти все священники были из окончивших полный семинарский курс. Все они поступили из разных епархий: Томской, Оренбургской, Уфимской, Новгородской, Казанской, Воронежской, Волынской, а при епископе Софонии — из Херсонской, Тверской и Тобольской. Такой разнокалиберный состав духовенства, соединенный с особыми условиями жизни и служения в отдаленном, полувоенном крае, наложили на частную жизнь и служебную деятельность туркестанских священников своеобразный отпечаток. Туркестанское духовенство до открытия в крае самостоятельной епархии подлежало в духовно-административном отношении ведению двух архиереев: церкви области Сыр-Дарьинской подчинялись Оренбургскому архиерею, а церкви Семиречья — Томскому. Но подчинение это было чисто номинальное: ни тот, ни другой архипастырь, из-за отдаленности Туркестана от их резиденций, не посещали церкви этого края. Весь их надзор за духовенством ограничивался просмотром в церковных ведомостях отметок, делаемых благочинными. Также и сами благочинные никогда вверенных им церквей не посещали, а потому и реального положения их и причтов при них не знали и обо всем доносили по рапортам приходских священников. Ответы на требования консистории по делам, не терпящим отлагательства, делали через три-четыре месяца. Таким образом, благочинные в Семиреченской области почти, а в Сыр-Дарьинской и вовсе не были контролированы в своей деятельности ни консисторией, ни архиереями. По этим причинам благочинные, а с ними и духовенство непосредственно и во всех отношениях подчинялись военному начальству, которое по своему усмотрению переводило священников с места на место, представляло их к наградам и т. п., даже не спрашивая на то согласия архиереев.
Высшие чины военного начальства отличались вежливым отношением к духовенству, вниманием к его нуждам, умением награждать за заслуги, но по присущему военному сословию духу дисциплинарной распорядительности требовали от духовенства не только в военное, но и в мирное время полного и беспрекословного повиновения всем приказам и повелениям не только генералов, но, в укреплениях и отрядах, даже простых воинских начальников, майоров и капитанов. И священники, отрезанные громадным расстоянием от епископа, подчинялись полному властвованию над ними военных командиров, которые простирали свою власть иногда до того, что по своему усмотрению распоряжались не только временем богослужений в церквах, но и самим богослужением, требуя его сокращения и тому подобное.
Протесты и возражения духовенства всегда кончались неблагоприятно для них самих. Поэтому священники волей-неволей должны были молчать и наконец привыкли к безгласному повиновению военному начальству, вследствие чего укоренился светский дух в образе жизни духовенства, пренебрежение своими пастырским обязанностями, нарушение, а по местам и полное отступление от богослужебного устава. Словом, духовная жизнь в Туркестанском крае ко времени прибытия туда правящего епископа представляла настоящий хаос, в котором нелегко было разобраться и создать порядок, даже если бы новый администратор обладал недюжинным умом, железной волей и несокрушимой энергией. А это выпало на долю архиерея преклонных лет.
Туркестанскую паству, как уже говорилось, составляли преимущественно люди военные и их семейства, казаки Семиреченского войска, чиновничество и частью крестьяне, переселенцы из российских губерний. Военные и гражданские чиновники, составляющие временную часть населения, часто меняющиеся, были более заняты интересами службы, чем делами веры, и по духу того времени были почти равнодушны к религиозным вопросам. Влияние пастырей церкви на образованный класс общества даже в столицах не всегда бывал сильным и действенным. Что же сказать о далекой окраине, где распущенность жизни русского, по преимуществу кочевого, бессемейного населения доходила почти всегда до крайних пределов? Туркестанским священникам не было почти никакой возможности духовно влиять на своих образованных прихожан.
Но среди высших туркестанских чинов были люди глубоко религиозные, впитавшие в себя высокие христианские качества: благоговейное отношение к храмам Божиим и сочувствие к нуждающимся. Примеры таких благочестивых стремлений проявляли передовые деятели Туркестана: сам губернатор фон Кауфман и генерал Колпаковский. Фон Кауфман, объезжая в 1871 году вновь присоединенные к Туркестану провинции, посещал все приходы, жертвуя парчу и шелковые ткани на престолы и в церковную ризницу, а самые бедные церкви снабжая серебряной утварью и напрестольными крестами. Он увеличил оклад нескольких причтов, нуждавшихся в средствах, и часто оказывал денежную помощь бедным из переселенцев. А генерал Колпаковский выстроил на свои средства в поселке Любавинском благолепный и вместительный храм, снабдив его иконостасом, утварью и ризницей, а при храме и дом для священника. В поселке же Коксинском — училище для мальчиков и девочек, а в местную церковь пожертвовал золоченый иконостас, заказанный им в Москве. И эти добрые примеры не остались без подражания.
Верненские торговцы, состоящие большей частью из мещан и приказчиков, в память открытия собора в Большеалматинской церкви заказали в Москве две большие иконы в позолоченных рамах с изображениями на одной — святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, а на другой — пророка Софонии, с изящными перед ними лампадами.
Всякое селение, отстоящее на большое расстояние от своего приходского храма, хотело иметь свою церковь. Жители с большим радушием и доверием относились к своим духовным отцам. «Когда мне случалось проезжать селениями, — писал преосвященный Софония в 1872 году, — то, узнав об этом, не только туземцы, но и из окрестных деревень собираются для принятия благословения и везде встречают с хлебом-солью». Переселенцы, поселившиеся в Любавинском поселке, в память служения в их храме преосвященного Софонии в день архистратига Божия Михаила составили договор, утвержденный областным управлением: не иметь в своем поселке, ни явно, ни тайно, ни одного питейного дома.
Как ревнитель церковного благочиния и строгий блюститель богослужебного устава преосвященный настойчиво принялся за искоренение недостатков в приходской жизни. Начал он это дело, как и следовало, с кафедрального собора. Богослужение в соборе совершалось ежедневно. Не говоря уже о воскресных, праздничных и высокоторжественных днях, когда владыка сам служил всенощную и литургию, он стал почти каждый день приезжать в собор ко всем службам и при этом объяснял священникам порядок и чин богослужения, указывал, в какое время полагать земные поклоны; даже учил, как ходить и держать себя во время служения, как произносить ектеньи и возгласы. Мало того, он выходил на клирос наставлять псаломщиков в чтении и пении, учил их подавать кадило, входить с благоговением и тихо в алтарь; словом, сам вникал во все мельчайшие подробности. Вне богослужения он ежедневно приглашал к себе священников, а в особенности диаконов и псаломщиков, и учил их чтению и пению, причем подробно объяснял смысл и значение того или другого обряда, историю праздников и т. п. Певчих своего хора накануне праздников владыка требовал к себе на спевку, причем сам регентовал ими. Часто у себя дома он наставлял протодиакона, диаконов и иподиаконов в совершении архиерейской службы, особенно при предстоящем рукоположении во священника или диакона, перед освящением антиминсов и вообще перед какими-либо особенными службами. Такие занятия продолжались по несколько часов подряд. Преосвященный Софония, несмотря на свои годы, невольно удивлял всех своей энергией и неутомимостью.
Малейшую ошибку со стороны священников, диаконов, причетников или певчих архипастырь тут же громко поправлял, а после службы провинившемуся, несмотря на его сан, давал в алтаре длинную нотацию. Не оставлял он без замечания и молящихся в церкви мирян, если усматривал с их стороны какое-либо нарушение чина или порядка церковного. Так, во время одной пасхальной утрени, когда преосвященный с крестом и трикирием в руках кадил народ, он заметил, что молящиеся на его каждение или отвечали одним только поклоном без осенения себя крестным знамением, или даже вовсе не кланялись, несмотря на то, что сам архипастырь незадолго перед этим, в проповеди, подробно объяснял народу, когда и как нужно отвечать на поклон священнодействующего и во время каждения им с крестом в руках. Архипастырь приказал певчим замолчать и обратился к молящимся со следующими словами: «Православные торжествующие христиане! Вы не хотите мне, архиерею, держащему в руке святой крест и кланяющемуся вам с каждением вас фимиамом, ответить поклоном, а крест, символ вашего спасения, почтить крестным себя осенением? Вы забыли недавнее мое поучение о том. Вы не хотите слушать меня, своего архипастыря? Стыдно вам перед нами! Стыдно перед самими собой! Грешно перед воскресшим Господом, Которого вы своей небрежностью и невниманием прогневляете в светлый и спасительный для нас день Его воскресения!» В голосе святителя при этом слышались слезы и вместе что-то грозное, потрясающее, так что даже священники невольно затрепетали. Заметно было, что и народ был поражен. После минутного смущенного молчания богослужение продолжалось.
В другой раз, на Страстно2й седмице, когда преосвященный служил сам и было много говеющих из высшего общества, одна молодая дама, аристократка, не столько по болезни, сколько по капризному произволу, привезла с собой в собор кресло, установила его за правым клиросом и сидела в нем почти всю вечерню и утреню, причем под своими ногами разостлала великолепный ковер с изображением собаки. Зоркий взгляд владыки усмотрел и сидящую даму, и ковер с не подобающим для церкви изображением. Стоя у престола, при отверстых царских вратах, преосвященный подозвал к себе диакона и своим звучным голосом громко, в услышание всей церкви, приказал: «Иди и скажи госпоже такой-то, чтобы встала с кресла, молилась и полагала земные поклоны, а ковер с собакой выкинь вон». Приказание было исполнено, а сконфузившаяся и обидевшаяся дама должна была положить несколько земных поклонов, после чего быстро удалилась из церкви. Вскоре преосвященный виделся с ней и сумел убедить в несообразности ее поступка ни со временем, ни с местом, ни, наконец, с ее молодостью и здоровьем, не требующими сидения в церкви. После состоявшегося разговора эта дама всегда с уважением относилась к обличившему ее архипастырю и, конечно, ничего подобного более не позволяла.
При обозрении епархии владыка Софония в каждой церкви не только сам совершал литургию, но просил местных священников, в его присутствии, служить вечерню, утреню, всенощные бдения и обедню и при этом, как и в соборе, сам поправлял ошибки, учил, вразумлял, показывал. «Есть церкви, — писал преосвященный в Св. Синод, — в коих Божественные литургии совершаются как будто убого и бедно, по крайней мере без подобающего приличия и полноты. Один священник в алтаре, один причетник на клиросе. Последний и поет, и читает, и кадило подает, и подсвещник выносит, а выйдя на середину читать Апостол, и прокимен говорит, и сам же поет его. Между тем приходы не малы и не бедны, и в них были и есть способные и петь на клиросе, и читать. Но это не все. В самом служении литургии иными священниками (а их немало) допускаются разные вольности и отступления от служебника, обличающие иных в непростительном легкомыслии и невнимательности к делу Божию, а других — в неизучении как должно чина литургийного и в неумении совершать таинство».
Приезжавших в Верный из других мест священников, даже благочинных, владыка назначал на несколько дней служить в соборе и опять сам лично наблюдал за их служением. «При служении священники не всё говорят на ектеньях, — описывал далее свои наблюдения владыка Софония, — торопятся, не обращают внимание на смысл читаемых молитв, молятся неблагоговейно. Воздевая руки, делают это кривляясь и карикатурно, производя же каждение, кадят торопливо и как бы бегая по алтарю и церкви». Немало циркуляров по поводу совершения богослужений разослано было владыкой по епархии, особенно в первые годы его управления. Следствием всего этого было то, что в Туркестанской епархии при преосвященном Софонии каждый священник, диакон и причетник в совершенстве изучили богослужебный устав, и с того времени в туркестанских церквах службы Божии совершались внимательно, чинно и осмысленно.
Сам владыка совершал богослужения, в особенности литургию, с большим благоговением. На вечерне в великую пятницу он ежегодно сам читал перед Плащаницей акафист страстям (страданиям) Христовым. Служил владыка Софония величественно, возгласы произносил внятно, звучным голосом, несмотря на свои преклонные лета. Ни один воскресный, праздничный или высокоторжественный день не проходил без архиерейского служения. При выходе из храма после богослужения владыка долго и не торопясь благословлял народ, а на младенцев, подносимых к нему, кроме крестного осенения, обыкновенно возлагал руку, произнося при этом: «Господь с тобой, ангел с тобой». Проповеди в Туркестанском крае преосвященный произносил по тетрадке, так как, по его словам, старческая память уже изменяла ему, в особенности когда он утомлялся после богослужения.
Епархиальными делами владыка Софония всегда занимался аккуратно и внимательно. Все журналы и протоколы просматривал обычно по несколько раз, вдумывался в их содержание, соотносил решения с законами и обстоятельствами края и никогда не торопился с наложением резолюции. Нередко для решения какого-либо важного дела приглашал к себе членов и секретаря консистории, долго советовался с ними, рассматривал и обсуждал дело со всех сторон и только тогда утверждал мнение консистории, когда совершенно убеждался в его справедливости. Особенно он был осторожен в решении судебных дел, которых, к чести туркестанского духовенства, и при преосвященном Софонии, и при преемнике его, преосвященном Александре, то есть в продолжение тринадцати лет было всего не более двух или трех.
Возникло однажды дело по донесению одного соборного священника о грубости, оказанной ему псаломщиком, находившимся в нетрезвом состоянии. Донос подтвердился следствием, причем доказано было, что псаломщик этот часто замечался в неумеренном употреблении спиртных напитков. Консистория очень строго отнеслась к судимому псаломщику и приговорила его к исключению из духовного звания. Преосвященный лично знал этого псаломщика: это был молодой человек из российских, отличный писец, знаток устава, доброй вообще нравственности, довольно развитой, но среди разгульного военного общества увлекшийся дурными примерами и «впадший в слабость винопития», не без возможности, однако же, исправления при благоразумном воздействии на него начальства. Жалея молодого человека и не теряя надежды на его исправление, преосвященный не утвердил консисторского приговора, ограничив в своей резолюции наказанием виновного низведением его с псаломщической вакансии на пономарскую. Но большинство членов консистории по-прежнему настаивало на своем решении.
Владыка призывал их к себе и убеждал принять во внимание молодость подсудимого, неблагоприятное влияние на него окружающей среды, легкость увлечения заразительным примером других, наконец, указывал на возможность исправления виновного. Ничего не помогало: отцы продолжали настаивать на своем. Тогда владыка разгорячился, упрекал членов консистории в жестокости, напомнил им слова Писания: «суд без милости несотворшему милости», грозил самих их строго судить за немилостивый суд и в конце концов все же убедил отменить свое решение. Дело кончилось так, как желал преосвященный. Но все эти дни владыка был крайне взволнован, молился и некоторое время даже пролежал в постели, беспрестанно повторяя: «Боже правый! Вложи в сердца этих немилостивых судей Твое милосердие и любовь к бедному, слабому человечеству!» Помилованный псаломщик впоследствии исправился и стал хорошим диаконом.
Дела в консистории всегда решались быстро и правильно. О каком-либо лихоимстве в Туркестанской консистории и тогда, и после не было и помину. Обращение секретаря и чиновников консистории с просителями и всеми, имевшими до консистории дело, отличались вежливостью и предупредительностью. Сама внешняя обстановка этого присутственного места внушала доверие и уважение. Всем этим консистория была обязана преосвященному Софонии, сумевшему положить для нее доброе основание.
Будучи милостив к провинившимся, преосвященный любил награждать и ревностно трудившихся своих подчиненных. В шестилетнее его управление Туркестанской епархией все без исключения протоиереи и священники этого края получили награды, а иные и по две, и по три. Набедренниками молодых священников преосвященный награждал не более как по прошествии года со времени их рукоположения, а иногда и ранее. На некоторых в качестве награды возлагал черные бархатные скуфьи. Многие псаломщики, в поощрение их усердной службы и доброй жизни, были произведены им во диаконы.
Такое щедролюбие преосвященного Софонии отчасти было вызвано желанием поддержать и ободрить туркестанское духовенство, которое, приехав в чужой край с насиженных российских мест, часто впадало в уныние, о чем владыка Софония откровенно писал 28 ноября 1872 года митрополиту Новгородскому, Санкт-Петербургскому и Финляндскому Исидору (Никольскому): «Коснувшись наград, не могу умолчать об исполняющем должность секретаря консистории Сухоназете. Человек вполне честный, трезвый, знающий свое дело и действующий всегда законно и добросовестно. Ему особенно я обязан устройством порядка консистории относительно и лиц служащих, и самого хода дел по канцелярии, и по присутствиям. Я представил его к Станиславу III степени и осмеливаюсь особенно ходатайствовать пред Вами, благий архипастырь и отец, благословите ободрить его чем-нибудь; очень скучает, и я боюсь, чтобы не уехал на родину. Осмеливаюсь доложить, что нестерпимая в первые годы скука для приезжающих из России и страшная дороговизна на все, кроме хлеба и водки, служит как бы характеристикой здешней страны. И это составляет причину того неприятного явления, что многие из приезжающих сюда, или обратно уезжают домой, возвращая правительству подъемные деньги и двойные прогоны, или, оставшись, делаются пьяницами и опиваются».
Преосвященный Софония с заботой относился к семейному положению подчиненного ему духовенства. Многосемейных и нуждающихся владыка при случае переводил на лучшие места, даже и без их просьбы, а для некоторых испрашивал значительные денежные пособия от казны, через посредство военного начальства в Туркестане. Другим, особенно соборным диаконам и псаломщикам, помогал из собственных средств.
В отношении высшего военного начальства края преосвященный умел поставить себя в положение, совершенно независимое и достойное святительскому сану. Генерал-губернатор Туркестана К. П. фон Кауфман относился к владыке с особенным уважением и все его представления исполнял с обязательной готовностью и вниманием. Но и преосвященный умел выражать на деле свое уважение к этому сановнику, облеченному высшим доверием и полномочиями в крае. Особенную любовь и расположение питал владыка к военному губернатору Семиреченской области Герасиму Алексеевичу Колпаковскому и его благочестивому семейству. Также и от них пользовался любовью и уважением, доходившими до истинного благоговения к старцу-святителю.
С лицами светского звания преосвященный был всегда любезен, внимателен, общителен и нередко посещал уважаемых им лиц и семейства, с которыми охотно сближался. У некоторых бывал восприемником детей при крестинах. На общественных и частных торжествах бывать не отказывался. Любил принимать гостей и у себя, причем чествовал их скромным угощением, но с неизменным радушием. При всем том преосвященный не мог не усматривать в русском светском обществе Туркестанского края, особенно в образованном, многие недостатки в нравственной жизни, как то: равнодушие к религии, попрание супружеских обязанностей в соединении с распространением так называемых гражданских браков, беспрерывные кутежи, карточная игра, неразлучное с этим разорение, жизнь не по средствам и, наконец, как горькие плоды этих беспорядков, лихоимство и хищение казны.
Глубоко скорбело сердце архипастыря при виде этой мрачной картины упадка веры и нравственности в лучшей, более развитой части его паствы, а долг пастыря повелевал ему бороться с этим злом. Но здесь, где в большинстве своем были люди военные, мнящие себя образованными в современном духе, прямое обличение могло послужить не всегда на пользу, а во вред, ожесточив еще более разнузданные, своевольные сердца. Здесь не годилось и обличение с церковной кафедры. И преосвященный Софония употреблял иной способ воздействия на эту часть своей паствы: он старался знакомиться и по возможности сближаться с начальниками управлений, полков и батальонов, убеждал их в частных беседах обратить внимание на нравственность своих подчиненных, строго преследовать между ними распущенность нравов и часто достигал своей цели: были начальники, искренне сочувствующие добрым намерениям преосвященного и своим влиянием воздействовавшие на нравственную жизнь своих подчиненных.
Нередко владыка и сам непосредственно обращался с частным обличением и наставлением к лицам, которые нуждались в этом. Не всегда, конечно, слова преосвященного правильно воспринимались заблудшими, и бывали случаи, когда владыка выслушивал резкие, обидные возражения обличаемых им лиц. Но несмотря на это, во второй, в третий и даже четвертый раз пытался беседовать с ними и только тогда оставлял их, когда окончательно убеждался в бесплодности своих стараний смягчить ожесточившиеся сердца. О таких он искренно скорбел и молился из глубины своего любящего сердца, но никогда не отзывался о них с презрением или негодованием.
Преосвященный Софония был прямодушен и никогда не перед каким лицом не стеснялся высказывать горькую правду. Таков он был даже в отношении высокопоставленных в служебной и общественной жизни особ. Эта резкость архипастыря многим не могла нравиться и нередко служила поводом к неудовольствию и нареканию на него. Но крупных и серьезных столкновений со светским начальством у него никогда не было.
Православное простонародье в Туркестане составляли чины войск Туркестанского военного округа, затем казаки семиреченского войска с семействами и крестьяне-переселенцы из российских и сибирских губерний. Военное сословие, находящееся в постоянных походах и передвижениях, не могло подлежать постоянному архипастырскому надзору и влиянию: оно оставалось на ответственности своих военных священников и начальников. И поэтому главное внимание преосвященного было обращено на оседлых христианских жителей края: горожан, казаков и крестьян. В этой среде очень многое требовало деятельного пастырского наблюдения и исправления. Всюду в городах и селах края было чрезвычайно распространено пьянство: в Туркестане пили все: и мужчины, и женщины, и старые, и молодые. Даже дети десяти-двенадцатилет усердно подражали в винопитии старшим. И как естественное явление при подобных нравственных недугах было равнодушие народа к религии и церкви.
Для искоренения этих пороков преосвященный Софония действовал на паству и личными беседами, и наставлениями, и побуждением приходских священников к усиленной просветительской деятельности. Для этого при обозрении епархии преосвященный останавливался во всех русских селениях, где даже не было ни церкви, ни часовни, долго беседовал с собравшимся народом, убеждал его к исправлению жизни, экзаменовал взрослых и детей в знании заповедей и главнейших молитв, учил правильно полагать крестное знамение и т. п. Даже в пикетах, где не было оседлого ни русского, ни местного населения, а в почтовом доме жило по несколько русских ямщиков, владыка, особенно во время ночлегов, вел религиозные беседы с православными, часто далеко за полночь. К таким беседам он привлекал и встречавшихся на тот раз проезжающих русских, какого бы звания и пола они ни были. Так, одного молодого полковника, известного своим религиозным вольнодумством, владыка, встретив на станции, заставил выслушать очень длинное и сильное обличительное против «неверов» слово. Дело было в жаркую южную ночь, в небольшой комнатке; беседа продолжалась часа три, так что бедный
полковник, вспотевший и измученный, едва мог освободиться и уехать в дальнейший путь. А потом часто вспоминал об этой ночной проповеди, во многом поколебавшей, по его собственному признанию, прежние его антихристианские мнения и убеждения.
Преосвященный Софония настоятельно внушал священникам усилить церковную проповедь и домашние собеседования с прихожанами, усерднее заниматься в школах, чтобы благотворно влиять на подрастающее поколение, и вообще во всеоружии пастырского звания выступить на борьбу с глубоко укоренившимся нравственным злом. Вследствие энергичных настояний архипастыря туркестанское духовенство, до этого времени безмолвствовавшее на кафедре церковной и мало занимавшееся также частными беседами с прихожанами, активно занялось и церковным проповедничеством, и частыми беседами, и школами. В борьбе с пьянством в народе активно помогал владыке Софонии военный губернатор Семиреченской области Г. А. Колпаковский, распорядившийся, чтобы в тех поселках и деревнях, где еще не построена церковь, ни под каким видом не открывать питейных заведений. Благодаря этим мерам пьянство в народе значительно уменьшилось. Словом, заботы и старания преосвященного об укреплении народной нравственности, поддержанные духовенством и светским начальством, увенчались успехом.
Деятельным заботам преосвященного Софонии нужно приписать также и увеличение числа церквей в Туркестанской епархии. Так как во всех областях Туркестанского края как постройка новых церквей, так и поддержка уже существующих, а кроме того, снабжение новопостроенных церквей утварью, ризницей и всем, что необходимо для совершения в них богослужения, составляло неотложную потребность, на удовлетворение которой не имелось никаких средств, преосвященный Софония ходатайствовал перед Св. Синодом о том, чтобы во всех церквах и монастырях Российской империи были учреждены кру2жки для сбора добровольных пожертвований на постройку церквей в Туркестанском крае и для снабжения их богослужебными принадлежностями. Таким образом, стараниями преосвященного Софонии в 1877 году (то есть в год его смерти) число церквей в Туркестане достигло уже сорока двух. Из новопостроенных церквей многие были освящены самим владыкой.
Столь достохвальное служение преосвященного Софонии на далекой окраине было отмечено в 1874 году Высочайшей грамотой, которой преосвященный «во внимание к неутомимой пастырской деятельности и ревностной попечительности об устройстве вверенной ему паствы среди разноплеменного населения сопричислен к императорскому ордену св. Владимира 2 степени большого креста».

Частная жизнь святителя

Теперь остается сказать о частной, домашней жизни владыки Софонии в Верном. Архиерейский дом в Верном был заложен еще в декабре 1873 года самим преосвященным Софонией, но окончательно выстроен он был только в сентябре 1877 года, то есть за два месяца до кончины святителя. Все время своего архипастырства в Туркестане он жил на наемных квартирах, очень тесных и неудобных, к тому же в зимнее время часто холодных, так что старец-владыка нередко сидел в своей гостиной в меховой рясе и с муфтой в руках. Но лучшего помещения отыскать было в Верном невозможно. Однако преосвященный был невзыскателен и с благодушием переносил эти неудобства, никогда не жаловался и не сетовал, лишь только шуткой отделывался: «Вот каков наш туркестанский юг: в комнате сидим в шубах!»
Лето он обыкновенно проводил на небольшой даче, принадлежащей эконому архиерейского дома, верстах в девяти от города. Там была небольшая пасека, густой лес и протекала немноговодная, но быстрая речка Алматинка. Преосвященный жил на даче в крошечном деревянном домике, состоящем из двух комнат. Перед воскресными и праздничными днями всегда приезжал ко всенощной в город и литургию в эти дни служил непременно сам. Вставал он всегда в пять или шесть часов утра, читал утренние молитвы с помянником, в восемь часов пил чай, не более двух чашек и только с небольшим кусочком просфоры. Затем занимался консисторскими делами или исправлением и приготовлением к новому изданию своих прежних сочинений. В час дня он обедал.
После обеда он не имел привычки отдыхать, а занимался чтением газет и журналов, а также книг, которые его интересовали. Затем в пять часов он выпивал чашку чая, иногда заменяя чай свежими фруктами. Если жил в городе, то в пять или в шесть вечера непременно, зимой и летом, выезжал на карете за город, всегда один. Там иногда выходил и гулял пешком по дороге. На обратном пути преосвященный заезжал иной раз к кому-нибудь из священников, и всегда неожиданно, выпивал предложенную ему чашку чая или кофе, беседовал около часа и возвращался домой. Светских лиц он посещал преимущественно по праздникам после обедни. Часто в зимние вечера у него собиралось духовенство и близкие из светских лиц: владыка любил рассказывать про старые времена и про людей, которых он знал, и все его рассказы были крайне интересны. Во время этих вечерних собраний преосвященный потчевал гостей чаем, фруктами и конфетами. Вино и закуски в это время никогда не подавались.
В Прощеное воскресенье, после вечерни, к преосвященному собиралось все духовенство, приезжали многие светские лица, предлагался чай и фрукты, а в заключение по бокалу шампанского. Затем все, по обычаю, «прощались» с преосвященным, получали от него благословение и наставление на предстоящий подвиг поста и расходились по домам. Первую седмицу Великого поста владыка обыкновенно говел и сам служил ежедневно. В восемь часов вечера он всегда ужинал, а затем удалялся в свою келью, где совершал продолжительное молитвенное правило. Затем в одиннадцать часов ложился спать.
Для приема посетителей и всех желавших видеть его владыка не назначал определенных часов: всякий мог в любое время смело идти к преосвященному, который непременно примет, выслушает, побеседует и отпустит с любовью. Нередко парадные двери архиерейской квартиры были открыты целый день. В передней не было ни лакея, ни келейника, и посетители прямо без доклада проходили к преосвященному в гостиную или в кабинет. Часто на звонок владыка сам поспешно выходил, отворял входные двери и принимал пришедшего. Вся обстановка у владыки Софонии была самая простая, незатейливая, как у обыкновенного монаха. В Туркестане некоторые священники держали себя менее доступно и имели обстановку красивее и богаче, нежели смиренный их архипастырь.
Одевался преосвященный дома просто: в старенькой полуряске и скуфейке сидел он и один принимал посетителей. Панагия и четки обыкновенно лежали перед ним на столе, вместе с книгами и бумагами, которыми завалены были и столы, и стулья, и диваны. К богослужению и для визитов владыка надевал хорошую шелковую рясу. С домашними своими преосвященный обращался просто, по-отечески ласково, но за неисправность распекал, иногда даже очень строго. Но вся строгость ограничивалась только выговорами.
Всю Святую четыредесятницу владыка держал строгий пост, а в седмицы первую, четвертую и Страстную вкушал пищу только один раз в день и потому к Пасхе сильно ослабевал, но всегда, несмотря на слабость, всю Пасхальную седмицу служил сам. Воспитанник суровой и благочестивой школы начала XIX века, глубоко верующий христианин, преосвященный Софония был добрый инок-подвижник, глубокомысленный богослов, деятельный и учительный архипастырь. Сострадательный к ближнему человек, он обладал прекрасными качествами души, терпеливым и миролюбивым характером, добрым и некорыстным сердцем.
Но как и у любого человека, были недостатки и у преосвященного Софонии. Особенно в последние годы его жизни был заметен в нем один недостаток, происходивший исключительно от доброты его сердца и послуживший для него самого причиной многих тяжелых неприятностей и огорчений, сделавший годы его служения в Туркестане поистине многоскорбными для него. Недостаток этот — чрезмерная доверчивость к людям. Доверчивость преосвященного Софонии, желавшего во всех людях видеть одни только добрые, светлые стороны, бывала иногда чрезмерна: если он раз кому доверился, то впоследствии никакие уже поступки, хотя бы и непохвальные, доверенного лица не могли поколебать установившегося о нем мнения владыки. Он делался в этом случае как бы слепым и глухим, но не притворялся таковым, а был им в действительности: видел в известном человеке одно только хорошее. Пользуясь этим качеством, иные люди, вошедшие в доверие к архипастырю, злоупотребляли этой доверчивостью и творили от его имени нелепые иногда вещи, умея ловко прикрывать свои действия от взоров доверчивого старца. Вследствие этого возникал иногда вокруг святительской кафедры ропот, кончавшийся не раз глубокими огорчениями для преосвященного.
Бывало и другое. Иные за доверие к ним владыки, за добро, полученное от него, платили ему жестокой неблагодарностью. Они не только заводили вокруг преосвященного интриги, пользуясь для ведения их его именем, но сами по самому ничтожному поводу совершали по отношению к преосвященному дерзкие поступки и даже делались затем его противниками и врагами. Сколько горя перенес архипастырь от этих людей, знало только его многострадальное сердце. Вообще последние два года его жизни были для него особенно тяжелы по множеству скорбей, сильно повлиявших на его здоровье и на состояние духа и немало послуживших к ускорению его кончины.
Но несмотря на развившуюся телесную слабость, преосвященный Софония сохранил редкую в его лета постоянную работу мысли. «Право правя слово истины», под конец жизни в Верном он подготовил к изданию и издал в четырех томах свои сочинения: «Из дневника по службе на Востоке и Западе», «Современный быт и литургия христиан инославных, иаковитов и несториан с кратким очерком их иерархического состава, церковности, богослужения и всего, что принадлежит к отправлению их церковных служб, особенно же их литургии. С присовокуплением переводной записки о несогласии церкви Армянской со Вселенскою Православною», а также «Слова и речи преосвященного Софонии, епископа Туркестанского и Ташкентского» в двух томах.
16 сентября 1877 года исполнилось 50 лет со дня служения преосвященного Софонии церкви Божией. Маститый юбиляр по этому случаю был возведен в сан архиепископа. День этот скромно был отпразднован в Верном духовенством и прихожанами. В день своего юбилея преосвященный давал обед уже в новом архиерейском доме, куда он только что перешел на жительство.

Кончина архиерея

Несмотря на нездоровье, престарелый владыка продолжал по-прежнему заниматься епархиальными делами, служил и принимал посетителей. Окружающие его замечали только, что он сделался печальнее прежнего и часто говорил о смерти. 25 ноября преосвященный был, по-видимому, совершенно здоров и занимался обычными делами. В пять часов вечера, по обыкновению, ездил в карете за город. В восемь часов ужинал, а в 11, после обычного молитвенного правила, отошел ко сну, оставив в кабинете на столе переписанное в тот же день набело духовное завещание, которое в нескольких местах исправил своей рукой, но не подписал.
В 12 часов ночи преосвященный внезапно почувствовал себя плохо и просил послать за врачом. Явилось их двое. Осмотрев владыку, они дали лекарство. владыка успокоился и уснул. По прошествии некоторого времени архиепископ Софония проснулся и, словно предчувствуя приближение смерти, прерывающимся голосом, но ясно и довольно громко начал читать «Символ веры», произнес: «Чаю воскресение мертвых» — и с этими словами скончался… Присутствующие при этом эконом архиерейского дома и келейник, пораженные неожиданностью кончины, стояли безмолвные и в слезах… Скончался владыка тихо. Кончина постигла преосвященного Софонию внезапно, но была истинно мирная и безмятежная.
В семь часов утра 26 ноября 1877 года, в день, когда Православная церковь празднует память святителя Иркутского Иннокентия, соборный колокол в городе Верном возвестил осиротевшей пастве о кончине первого архипастыря Туркестанского, высокопреосвященнейшего Софонии. Надо заметить, что этот же день ровно 78 лет назад был днем его рождения. После облачения тела усопшего святителя в зале архиерейского дома в девять часов утра 26 ноября совершена была соборным чином большая панихида в присутствии военного губернатора, генерал-лейтенанта Колпаковского, генералитета и множества прихожан, толпившихся и в комнатах, и на лестницах дома, и даже в ограде.
28 ноября в три часа пополудни был совершен вынос тела почившего архипастыря из архиерейского дома в кафедральный собор. Гроб несли протоиереи и священники. Ордена святителя на подушках несли офицеры. Крышку гроба также несли офицеры. На всем пути печального шествия стояли рядами войска, пехота и кавалерия. Военный оркестр играл гимн: «Коль славен наш Господь в Сионе». Его сменял другой оркестр, игравший похоронный марш. Печальный перезвон колоколов раздавался во всех церквах. Стечение народа было громадное: собрались не только горожане, но и множество жителей окрестных казачьих станиц и поселков. Даже сарты, киргизы, калмыки и другие «инородцы» в своих разноцветных своеобразных костюмах, верховые и пешие, с обнаженными головами, толпами наводняли улицы и площади, по которым двигалась похоронная процессия. Расстояние от архиерейского дома до собора было около трех верст, и на всем этом пути непрерывным строем стояли войска и толпился народ. День был теплый и ясный. По дороге для пения литий процессия останавливалась четыре раза.
На другой день, 29 ноября, в девять часов утра была совершена лития, после нее — литургия, отпевание и погребение усопшего святителя. Могила преосвященному была устроена в соборе, у стены, за правым клиросом. Весь генералитет, все военные и гражданские чины, городское управление, парад от войск и множество народа присутствовало в церкви. Служба была продолжительная и торжественная. Во время отпевания молящиеся плакали. По окончании отпевания гроб святителя был внесен в алтарь и обнесен вокруг престола. При выносе из алтаря гроб был принят на руки военным губернатором и другими военными и статскими генералами и ими был несен до могилы. При опускании гроба в могилу в народе раздались громкие рыдания. В могиле был устроен каменный склеп, он был заложен кирпичом, засыпан землей. Над могилой преосвященного Софонии было поставлено деревянное надгробие, а за ним резной киот с келейными иконами усопшего, перед которым горела неугасимая лампада. Сорокоуст по преставившемся архипастыре служился и в соборе, и во всех церквах епархии, настоятели которых своевременно были извещены консисторией о кончине владыки.

Век ХХ — «век-волкодав»

…Спустя двадцать лет в 1897 году в соборе был погребен епископ Никон (Богоявленский). Существует предположение, что за алтарной стеной собора имели место захоронения духовенства и почетных граждан города, в частности, семиреченского губернатора Фольбаума А. М., но захоронения эти не сохранились. Очередное испытание постигло Софийский собор в декабре 1910 года, когда Верный подвергся разрушительному землетрясению. Но страшнее стихийных бедствий оказались социальные потрясения.
После революции 1917 года история Софийского собора, равно как и множества других православных храмов, обрывается. Некоторое время в нем по-прежнему совершались богослужения, но в середине 20-х годов он был захвачен обновленцами. В 1929 и 1931 годах власти предпринимали попытки закрыть собор и сделали это окончательно в 1937 году. Обновленческое духовенство храма было арестовано и расстреляно. Здание собора переоборудовали под «клуб красных партизан», затем в нем располагался кинотеатр «Ударник» и, наконец, кукольный театр. В конце 80-х годов оно пришло в аварийное состояние. В 1989 году епархия предприняла попытку вернуть Софийский храм церкви. Вопрос о возвращении собора обсуждался и в местной прессе. Но едва об этом заговорили, он был окончательно разрушен. Все это время в склепах поруганного и разоренного храма находились останки двух туркестанских святителей — архиепископа Софонии и епископа Никона. Позже выяснилось, что место упокоения архиереев было вскрыто и частично разорено.

Возрождение обители

В 1998 году на месте разрушенного храма в ходе церковно-археологических изысканий были обнаружены потревоженные во время сноса останки святителя, беспорядочно разбросанные в яме склепа на глубине 30–50 см. Также были обнаружены остатки деревянного надгробия, некогда покрытого мраморной доской с эпитафией.
По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II в 2003 году было начато возрождение монашеской обители. Это было время служения на Алма-Атинской кафедре преосвященного Мефодия (Немцова), ныне митрополита Пермского и Соликамского. К этому времени здесь практически ничего не было, за исключением полуразрушенного кинотеатра «Ударник» и груды мусора, разбросанного по всей прилегающей территории. Здание кинотеатра и было тем самым кафедральным собором туркестанских епископов, который в 1931 году стал клубом красных партизан, а затем кинотеатром. Он несколько раз горел и был в ужасном состоянии. Когда монахини занялись расчисткой территории и подняли старый фундамент, то обнаружили склеп, в котором покоились два святителя — епископ Софония (Сокольский) и епископ Никон (Богоявленский).
19 мая 2004 года митрополит Мефодий освятил место возведения Софийского собора. Тогда же останки святителей были торжественно перезахоронены в нововыстроенном склепе, расположенном неподалеку от фундамента разрушенного храма. 21 ноября 2005 года, в день празднования Собора архистратига Михаила, владыка Мефодий совершил чин освящения надгробного креста над могилами святителей Туркестанской кафедры архиепископа Софонии (+ 1877) и епископа Никона (+ 1897). Память о преосвященном Софонии доныне жива в основанной им епархии.

Перу архиепископа Софонии принадлежат десятки статей, посвященных церковной жизни Православной, Римско-католической и Древних Восточных церквей. К последнему (туркестанскому) периоду его жизни относятся нижеследующие публикации:
 

Из дневника по службе на Востоке и Западе. СПб., 1874.
Молитва и речь 8 июля 1875 года в г. Верном. Омск, 1875. Слова и речи. Т. I и II. СПб., 1876.
Путинцев М., прот. Воспоминания о Софонии, епископе Туркестанском (Душеполезное чтение, 1884. Ноябрь. С. 249–285; декабрь. С. 383–423).
Его же: Известия о Преосвященном Софонии, епископе Туркестанском (Иркутские епархиальные ведомости. 1872. № 31. С. 322–396).
Толстой Ю. Списки архиереев и архиерейских кафедр иерархии Всероссийской со времени учреждения Святейшего Правительствующего Синода (1721–1871 гг.). М., 1872.