Об эвакуации в Ташкент Старые фото Ташкентцы
Старый Ташкент добавил фото в альбом «Эвакуация».
В годы Великой отечественной войны в Узбекистан (Узбекскую ССР) было эвакуировано более 100 предприятий (Ленинградский завод текстильных машин, Ростсельмаш, Сумский компрессорный завод, ТАПОиЧ, ТТЗ, «Красный Аксай», Сталинградский химкомбинат, московские заводы «Подъемник», «Электростанок» и многие другие), из них Ташкенте и Ташкентской области было размещено 55 предприятий.
К 10 театрам Ташкента прибавилось 8, перебазированных из других городов страны, в том числе Московский театр Революции, Киевский театр имени Франко и другие. В Ташкенте жили и трудились известные композиторы, писатели, литературоведы, переводчики, эвакуированные из других городов.
За годы войны в фонд обороны страны жителями Узбекистана было внесено более 650 млн. рублей и около 55 кг драгоценных металлов. На эти средства были построены и отправлены на фронт танковые колонны, эскадрильи боевых самолетов и бронепоезда.
Рассказ фронтовички Маргариты Меркуловой о том, как встречал Ташкент эвакуированных из Ленинграда
«Я сама из Ленинграда, нас вывезли из осажденного города еще в августе 41-го вместе с заводом «Вулкан», где директором был мой отец. Уже через месяц в Ташкенте он стал выпускать продукцию для армии, хотя не имел даже стен и крыши.
Я пошла в девятый класс, у нас были «Боевые дежурства» на вокзале. Поезда приходили ночью, часа в 2-3, диктор объявлял, что дети из Ленинграда находятся в таких-то вагонах. Мы мчались туда с носилками и аптечками. Из «теплушек» выносили, выводили еле стоящих на ногах детей в возрасте от 4 до 14 лет. Многие не знали своих имен и фамилий, умерших от голода родителей. Первым делом прямо на вокзале сирот кормили манной кашей и давали полкружки теплой воды. Больше было нельзя ? запрещали врачи. Потом дезинфекция одежды, стрижка, вели в баню на Полторацкого (ныне ул. Нукус). Опять-таки на вокзале устраивали на ночлег. А на следующий день утром детей отправляли по детским домам республики.
И небольшой Узбекистан, в котором до войны жило всего 6,5 миллионов человек (1,5 миллиона ушли на фронт и 420 000 погибли) принял около миллиона беженцев – 200 000 из которых составляли дети.
В январе 42-го женщины Ташкента выступили с обращением ко всем женщинам Узбекистана проявить материнскую заботу об эвакуированных. Откликнулись тысячи. Часто на вокзал приходили узбечки и уводили детей в свои семьи.»
Семья кузнеца Шаахмеда Шамахмудова и его жены Бахри Акрамовой усыновила 15 детей. За один только 1943 год кузнец Шамахмудов стал отцом четверых детей. Дети у него все разных национальностей и разных фамилий: Рая Мальцева — белоруска, Малика Исламова — татарка, Володя Урусов ? русский, а четвёртый сын кузнеца — безымянный двухлетний мальчик неизвестного происхождения. Шамахмудов сам дал ему имя — Ногмат, что значит «дар». Всего среди усыновленных детей были русские, белорус, молдаванин, еврейка, латыш, казах, немка и татарин.
Семья Шамахмудовых награждена орденом «Знак Почёта». Бахри Акрамова также удостоена звания «Мать-героиня». Шамахмудовы стали прототипами романа Рахмата Файзи «Его величество человек», кинофильмов «Ты не сирота», «Ленинградцы-дети мои».
Именем Шамахмудова названа одна из улиц Ташкента. 26 мая 1982 года в Ташкенте на площади, получившей название «Дружбы народов», был установлен памятник семье Шамахмудовых — монумент Дружбы народов.
Всего же в годы войны в узбекские семьи было принято более 4,5 тысяч детей-сирот. Семья Х. Самадова усыновила 13 детей, Ф.Касымовой – 10. 50-летняя Бахрихон Аширходжаева взяла на воспитание восемь детей различных национальностей.
Из книги Ребекки Манли «Станция назначения — Ташкент». Пересказывает Татьяна Перцева.
«Ташкент считался «элитной зоной» эвакуации. Туда направили Академию Наук, и множество деятелей культуры. Косыгин лично проследил за отправкой в Ташкент четырехсот престарелых и немощных писателей, а также членов семей воюющих писателей, режиссеров, актеров и целые театры (ГОСЕТ, Театр Революции).
Многие рвались в Ташкент, хотя их предупреждали, что никто не имеет права высаживаться в облюбованном городе по собственному желанию — требовались эвакуационные предписания.
Александр Уот вспоминал, что все хотели ехать в Ташкент, потому что изданная в СССР книга Неверова «Ташкент — город хлебный», была издана в Польше, и о ней узнали евреи, даже те, которые не умели читать. Именно из-за нее в Ташкент стремилось огромное количество людей, самотеком приезжавших в Узбекистан. Туда съезжались из Москвы, Пензы, Казахстана или с берегов Каспийского моря. — настолько оказалась велика сила детской книжки, переведенной на несколько языков, включая польский, идиш и иврит. Правда, в книге почти нет описаний города, это, скорее, история путешествия, но образ столицы Узбекистана уже сложился в представлении большинства населения СССР. Кроме того, сюда стекалось множество народу во время Первой мировой и Гражданской. Первая волна мигрантов хлынула сюда во время Первой мировой, а особенно, во время голода двадцатых годов.
К началу Второй мировой Ташкент в сознании людей стал местом безопасным и мирным, не подверженным ужасам войны. В самом начале, по словам Владимира Петрова, там можно было купить все и даже найти жилье. Очевидно, значение имела и значительная удаленность от мест военных действий.
Георгий Эфрон, долго сомневавшийся, стоит ли уезжать из Москвы, писал в дневнике, что по крайней мере, может не бояться холода в Ташкенте и вообще в тех местах. И для ленинградцев Ташкент казался более благоприятным выбором, чем Новосибирск, Челябинск, Свердловск — многие были плохо подготовлены к суровым зимам. Евгений Пастернак вспоминает, что мать считала Ташкент спокойным, богатым, хорошо снабжаемым городом, и эвакуированные радовались, что попадут именно туда.
Кроме того, у кого-то там были друзья, у кого-то родные, И главное — там было много русских. Больше было только в Алма-Ате. По описанию одного ленинградца, нашедшего убежище в Ташкенте, здесь жили многие представители интеллигенции, высланные из столицы, у которых оставалось там немало друзей.
Как позже было сказано «Ташкент — то место, где встречаются все».
Кроме того, в Ташкент эвакуировалось много институтов. В отношении популярности Ташкент был вторым после Куйбышева, выбранного временной столицей. Да и театры стремились туда из-за многочисленного русского населения. Председатель комитета по делам искусств этим и объяснил необходимость пребывания в Ташкенте театра Революции. И добавил, что переезд в Фергану с его тогда небольшим русскоязычным населением приведет к краху театра. Да и академики стремились остаться в большом городе, а москвичи, как и ленинградцы, просили отослать их именно в Ташкент.
В ноябре 1941 года проректор Московского университета просил о эвакуации в Ташкент, поскольку там имелись все необходимые условия для научной работы. Те, кому не так повезло, завистливо называли Ташкент «Советскими Афинами».
Путешествие в Ташкент было долгим и суровым. И вели туда многочисленные маршруты. С севера ехали через Чкалов, позже Оренбург. Железнодорожная линия Оренбург-Ташкент была проложена в начале двадцатого века, и до войны поездка занимала почти неделю, но во время войны условия были другими. Тогда как Корней Чуковский ехал чуть больше недели, поезд Марии Белкиной шел одиннадцать дней, Зинаиды Степаничевой — пятнадцать, Георгия Эфрона — свыше трех недель, Елены Добычиной — двадцать дней, а Виктора Жирмунского — месяц.
Хотя маршрут Чкалов-Ташкент был, несомненно, самым прямым, но он не был единственным. Эвакуированные из Москвы и Ленинграда ехали кружным маршрутом, по Транссибирской магистрали, потом через Алма-Ату и на Ташкент. Так ехали Анна Ахматова и Лидия Чуковская, севшая в эшелон писателей в Казани.
Более обычным для «неорганизованных» эвакуированных был наиболее сложный южный маршрут. Бывшие жители юга России и Украины зачастую плыли Каспийским морем и пересекали туркменские степи. Татьяна Окуневская вспоминает, как свекровь, жившая в Запорожье, едва успела сесть на платформу, выехавшую в составе последнего поезда из уже захваченного города. Узнав, что невестка в Ташкенте, она стала добираться до нее через Каспийское море и Туркмению, голодная, грязная, завшивленная. Многие из прибывавших в Махачкалу так и жили на пристани в ужасающих условиях, по две-три недели ожидая корабля.
Тех, кто прибыл по морю в Красноводск, ожидали такие же невыносимые условия, поскольку там не было даже эвакуационного центра.
Ташкентский вокзал был забит людьми. Поток был неиссякаем. Первая волна нахлынула в конце лета и осенью сорок первого. Вторая — летом следующего года. Только в августе 1942 сюда прибыло пятьдесят пять тысяч эвакуированных. Вдоль железной дороги возникли палаточные города. «Палаточные» — очень сильно сказано, всё вместе, скорее, напоминало гигантский цыганский табор. Жгли костры, на которых готовили еду и кипятили чай.
В ноябре 1941 года правительство Узбекистана ограничило доступ в город, дав разрешение на проживание семьям тех, кто эвакуировался с заводами и предприятиями, а также отдельным ученым, деятелям культуры и другим, получавшим персональные приглашения от главы узбекистанского партаппарата и правительства.
Те, чья регистрация признавалась незаконной, выдворялись в другие города и колхозы. Такие выдворения стали достаточно привычными: на рынках, в театрах, парках и других скоплениях людей проводились облавы. Дебора Авербух писала, что каждую ночь проводила на новом месте, опасаясь прихода милиции. Организованные тройки обходили все улицы, проверяя здание за зданием. Уже через месяц город был очищен от «нежелательных элементов».
Алексей Толстой назвал Ташкент «Стамбулом для бедных». Стамбул служил пристанищем для беженцев от гражданской войны в России. Мария Белкина писала мужу, что все мосты сожжены, все связи разрушены и возврата к прежней жизни нет. Находясь в тысячах километров от родных мест, беженцы должны были строить новую жизнь на обломках старой.»
Было ещё одно место эвакуации — Тбилиси. Все СТАРИКИ МХАТа, в прошлом основатели Театра, были отправлены туда. А молодёжь гастролировала в Свердловске.
Лидия Козлова[Цитировать]