Эвакуация — 1941 История Ташкентцы

Райзман Виктор Лазаревич

Родился в Одессе в 1934-м году. С 1944-го по 1991-й г.г. жил в Ленинграде (Санкт Петербурге). Инженер-металлург, кандидат (1978) и доктор (1990) технических наук. В 1991-м году эмигрировал в США. Стихи публиковались в альманахах: «Альманах поэзии» (Сан Хосе, Калифорния), «Из Калифорнии с любовью» (ОГИ, Москва, Россия, 2008), «Эмигрантская лира» (Брюссель, 2010), «Связь времён» (Сан Хосе, 2010), авторских сборниках «Полоса памяти» (Лос Анджелес, Калифорния, 2005), «Смена широт» (Санта Моника, Калифорния, 2007), «Место во Вселенной» (Санта Моника, 2009), в различных периодических изданиях. Финалист конкурсов поэтов Русского Зарубежья «Пушкин в Британии-2009» (Лондон) и «Эмигрантская лира-2010» (Брюссель).

Виктор Райзман

Цикл стихотворений «Эвакуация-1941»

Мой отец Лазарь Яковлевич Райзман

Пролог. Июнь 1941. Одесса

Большой фонтан. Шестнадцатая станция.
Июньский пляж. Спокойная вода.
А там, за невеликими простpанствами,
Встаёт война – великая беда.

Обмениваясь сведеньями куцыми,
Народ к трамваю движется гурьбой.
Всё ждали мировую революцию,
А, вот, войны дождались мировой.

Отец на опустевший пляж оглядывается,
Тревогу всё пытается скрывать:
-Ну, что же, дачи поиски откладываются,-
Ведь нам, сынок, придётся воевать.»

Мы входим в дом, идём наверх по лестнице.
Я мал для войн, а папа – в аккурат…
Ему тринадцать с половиной месяцев
Осталось жить до места «Сталинград».

Мама и мальчик

Как ни проси не хочет всё равно
Борща отведать мальчик шестилетний!
Кто знает, может, этот борщ последний,-
Что ждёт нас завтра? Будет ли оно?

-Ты что не слышал, что сейчас война,
Что люди уезжают из Одессы?
Где я тебе возьму деликатесы,-
Не те продукты и не та цена!..

Сегодня ночью мамин голос тих:
-Проснись, - состав товарный ждёт, сыночек.
Покушай на дорожку. Нет, не хочет,-
Опять он не голодный, этот тип!»

Когда теплушка в первый поворот
Вошла, и позади перрон остался,
Вдруг мальчик, наконец, проголодался
И, торжествуя, он разинул рот.

Как птенчик там, на нарах у окна,
Светившегося тускло и чердачно.
А мама вдруг заплакала, чудачка.
Ей радоваться надо, а она…

Махачкала-1941

Махачкала, октябрь дождлив и мрачен,
Твой порт усеян мокрыми людьми.
То беженцы, и ты их полюби,
Махачкала, - не выжить им иначе!

Вдоль моря, где стекают с гор по шпалам
Ручьи осенних чуть лиловых рельс,
Лежит вповалку очередь на рейс,
Окутываясь паровозным паром.

Они смирятся с участью любою,
Коль нету ни двора и ни кола,
Ты пожалей их всех, Махачкала,-
Укрой Надеждой и согрей Любовью.

Радушие – обычай Дагестана,-
Но ты гостеприимством не смогла
В том октябре блеснуть, Махачкала,
Хоть сбилась с ног, хоть дьявольски устала.

Ты задремала полночью тревожной,
Когда в тупик по ржавому пути,
Где людям довелось ночлег найти,
Бесшумно подан был состав порожний …

Белёсым утром унесли куда-то
Под мокрой парусиною тела.
Я проклял твой приют, Махачкала.
Но ты была ни в чём не виновата.

”Карл Маркс”

Тыл бывал иных фронтов опасней…
Холоден железный трюма борт.
За бортом ноябрь, гуляет Каспий,
Волны перекатывает норд.

Судно носит имя Карла Маркса
(Видимо, ровесники они),
Беженцев завшивленная масса
В Красноводск уходит от войны.

Мир до габаритов трюма сужен,
Утро или вечер – кто поймёт?
Каждый третий не увидит суши,
Потому что каждый третий мёртв.

Мертвечина воздух пропитала,
До утра дожить – всего забот.
Слышен хрип. И голос капитана:
-Умерших немедленно за борт!

Сорок первый год, и всё понятно.
Есть приказ, и ни причём душа.
Только трюм под лампочкой трехваттной,
Хрипа не снижая, зашуршал.

Как же их швырять, родных и милых,
В мёрзлую каспийскую шугу?
Как не довезти их до могилы
На сухом узбекском берегу?

Шёпотом друг друга торопили,
Чтобы поукромней, побыстрей.
Прятали в тряпьё – не хоронили,
Неживых детей и матерей.

Трюм хрипел и умирал, и прятал,
За собой не чувствуя вины.
Капитан, забыв приказы, плакал.
Так мы уходили от войны.

Как умерла сестрёнка

-Мама, воздух! Дай скорее воздух!..»
В сорок первом в декабре морозном,
Смертный свой превозмогая страх,
Просит воздух тоненько сестра.

Говорили, - лёгкие, простуда…
Просто с кислородом стало туго.
Мир пылал, дымился и взрывался,
Кислород гореньем пожирался,

Выжигался трупною золою,
Что клубилась низко над землёю.
В тыловых больницах, - ночь ли, день ли, -
Подышать у мам просили дети.

Только воздух, он остался выше
Синегубых крохотных людишек.
А они просили тонко-тонко…
Вот как умерла моя сестрёнка.

1 декабря 1941 года, Ташкент

Бугор

/Ташкент, декабрь 1974/

На старом кладбище Ташкента
Ограды, звёзды и кресты.
од монолитом постаментов
Ни звуков нет, ни суеты.

Как в Гомеле, как в Магадане,
Как на погосте за рекой,
Ажур листвы да щебетанье
Невзрачных пташек, да покой.

Но за углом оградки милой
Ваш лёгкий и печальный взор
Врезается, как в танкер мина,
В открытый выжженный бугор!

Он в плитах весь, он неудобен,-
Он без теней, он без скамей
Лишь в камень врезан мaгендовид,
Как режут кожу для ремней.

На плитах трещины, как нервы,
Простые надписи скупы…
В тот ураганный сорок первый
Ты так мела, метла судьбы!

И вечно проклятые кем-то
(Таких в Истории не счесть!)
Шли в слёзных муках до Ташкента
И в землю уходили здесь…

Бугор заброшен, сбиты плиты,
Травинки выжжены дотла.
Уж те погибшие забыты,
Но всё метёт, метёт метла.

Метёт на Юг, метёт на Север,
Метёт из жизни, словно сор…
И где-то плитами усеян
Другой, ещё в венках, бугор.

Поезд Одесса — Сталинград

Виктор Райзман
Белла Пох
Лазарь Райзман

Сыну и внуку Андрею в наследство

Мы выросли в разрухе и пожаре
И не забыли похоронок жуть.
Мы с той войны отцов напрасно ждали…
Мы старимся. Теперь они нас ждут.

ПРОЛОГ. ОДЕССА
Десятого июля в Одессе светает рано, ещё нет пяти утра. Первый луч солнца скользит от Приморского бульвара по зелёным шапкам платанов и акаций Пушкинской улицы вдоль старорежимных особняков, пересекая сбегающие к морю справа налево улицы: знаменитую Дерибасовскую, улицу Жуковского, куда меня водили в детский сад, и, наконец, достигает перекрёстка с улицей Бебеля, на которой мы поселились перед войной в доме номер двенадцать.
Пока Одессе не был знаком вой сирен воздушной тревоги, я никогда не просыпался с рассветом, — временем самых крепких и завораживающих снов! Но к этому утру тысяча девятьсот сорок первого года, в свои шесть с половиной лет, я уже успел приобрести опыт круглосуточных рывков с нашего четвёртого этажа во двор, в подвальное бомбоубежище. Там, в тусклоосвещаемом скучном подземельи, дети досыпали недобранное, а взрослые, главным образом, женщины и старики, бессонно вслушивались в хлопки разрывов зенитных снарядов и ждали сигнала отбоя.
И вот — начало рассвета, налёта нет, тишина, очень хочется спать, а тут: -Сыночек, проснись!» С трудом разлепляю веки. Надо мной, словно кристаллизуясь из бледного рассветного воздуха, склонилась мама. Глаза её подозрительно блестят. Нет, это не сон.
-Вставай, мы эвакуируемся, нас ждёт поезд». Я уже знаю о чём идёт речь. Многие наши знакомые — женщины, мальчики и девочки — исчезли из поля
моего зрения, растворились в степных и морских просторах, за которыми располагалась таинственная эвакуация.
Мама терпеливо и сочуственно помогает мне одеться. Напротив меня — сестрёнка, ей почти полтора годика отроду. Она уже одета, озабоченно морщит лобик и молча просится на ручки… Помню как мы вскарабкались в полутёмный товарный вагон, теплушку, оборудованную двухярусными нарами, Наши места — наверху, возле маленького окошка.
Было объявлено, что поезд пойдёт до Сталинграда, который считался глубоким и надёжным тылом.
Папа нас провожал. Он оставался в Одессе как ответственный работник радиокомитета. Папa был спокоен и успокаивал маму: мол, расстаёмся ненадолго. Вообще, уныния и паники среди отъезжающих не
наблюдалось, слышались оптимистические возгласы: -Скоро вернёмся, мы даже тёплых вещей не взяли, к осени будем дома… Последний прогноз, кажется, был высказан мамой. Через несколько минут ей предстояло стать одинокой женщиной с двумя малолетними детьми.
Правда, не совсем одинокой. Вместе с нами отправлялась в путь сестра папы Роза. Ей за сорок, она никогда не была замужем и много лет работала рабочей на конфетной фабрике. Сухая, подвижная и преданная родственникам тётя Роза относилась к типу людей, внешне лишённых возраста. Ей всегда было где-то около сорока. Кроме Розы у папы было ещё две замужних сестры: Соня Орлович и Лиза Столяр, каждая имела по сыну. Обе сестры пока оставались в Одессе.
Несколько слов о моих родителях. Мама — довольно полная (по одесским меркам — «то, шо надо») двадцатидевятилетняя кареглазая женщина, по паспорту — Белла Хаскелевна (в советском «просторечии» Ефимовна) Пох. Перед эвакуацией работала научным сотрудником Одесского музея русского и украинского искусств. Папа — среднего роста, не толстый, не худой, чуть лысеющий со лба, тридцатичетырёхлетний, голубоглазый (и сестра в него, а я цветом глаз пошёл в маму). Официально папа — Лазарь Яковлевич Райзман, для друзей и близких — просто Лёня. На момент нашего отъезда папа работал ответственным редактором «Последних известий» и заместителем председателя Одесского радиокомитета. Предлагаемые вниманию читателей воспоминания включают записи, сделанные мамой, и письма родителей военных лет. Поэтому и папа, и мама являются полноправными соавторами настоящих записок.

Глава 1. ДОРОГА

ОТ ОДЕССЫ ДО АРМАВИРА

Эшелон двигался на восток, останавливаясь буквально через каждые пять километров. В нашу теплушку вместилось полсотни пассажиров. Было жарко. На частых стоянках люди выбирались наружу, торопливо вдыхали душистый степной воздух и всматривались из-под ладоней в восточный край неба. Однажды мама узнала в седоголовом человеке, одиноко стоявшем на краю насыпи, Пётра Столярского, профессора Одесской консерватории. Мама показала его мне и объяснила, что у Столярского учились Эмиль Гилельс, Давид Ойстрах и другие знаменитые музыканты.
На третий день пути за дверьми нашего состава проползла станция Березовка, до которой в мирное время добирались пригородным поездом за четыре часа. Начались воздушные тревоги, сопровождаемые зловещими гудками тормозящих паровозов. Многие женщины в страхе выскакивали из вагонов и, прижав к себе детей, бежали в пшеницу, кусты и под редкие в степи деревья. Мама оставалась в вагоне, как наседка, подбирала детей под себя и молча лежала на нарах, готовая к любому исходу. -Если попадём под бомбу, — думала она. — То уж все вместе». И всё долгое время нашего пути мама старалась не отходить от нас ни на шаг. А тётя Роза бегала за кипятком, покупала на станциях еду и для нас, и для
беспомощных старух и стариков. Её помощь и поддержка были неоценимы..
Поезд останавливался всё чаще, иногда он сутками стоял посреди степи. Рядом не было ни воды, ни уборных, отходить далеко от эшелона было опасно, в любую минуту он мог тронуться с места.
В пути нас нагоняли другие, так же медленно продвигавшеся составы с беженцами. Встречались отставшие от своих эшелонов матери, потерявшие детей, и дети, потерянные матерями. Бродили по путям «безпоездные» дедушки и бабушки. Они протягивали руки за подаянием. Нагнали эшелон с беженцами из бессарабского города Бельцы. Эти люди, захваченные врасплох, бежали в чём были, без верхней одежды, еды и питья. Они несли на руках голодных детей. Мама отдала им всё, что могла. Однажды поезд остановился на какой-то станции, где были краны с водой и туалет. Люди мылись, мыли детей, стирали пелёнки. Мама встретила у этих источников цивилизации одесских друзей и знакомых из других теплушек нашего состава. Договаривались держаться вместе…
Наступила седьмая ночь эвакуации, поезд приближался к Запорожью. Немцы бомбили город и окрестности. Паровозы непрерывно гудели, вокруг горели дома, было светло от пожаров и осветительных ракет. Люди из вагонов убегали в степь, многие попали под бомбы и не вернулись. Мама оставалась на вагонных нарах, прижав сестру и меня к себе. Мы заболели. У сестрёнки был коклюш, она заходилась в кашле. Я молча температурил. Во время воздушной тревоги теплушка пустела, дышать становилось легче. Надышавшись чистого воздуха, мы уснули и.проспали всю эту бомбёжку.
Когда проснулись, солнце стояло высоко, в природе было тихо, но зато шумели пассажиры. Оказалось, перед отправлением состава, когда люди спали, последние четыре вагона, включая наш, были отцеплены, и состав укатил, оставив около двух сотен беженцев на огромной абсолютно безлюдной станции. Вдали, кроме разрушенных бомбами зданий,ничего вселяющего надежду не наблюдалось.

А ведь рано или поздно здесь могут появиться немецкие танки. Решили ловить проходящие поезда и упрашивать машинистов прицепить и увезти подальше от войны наши беспризорные теплушки. Однако в этот день и в последовавшую за ним ночь ни одного паровоза или поезда так и не дождались. Наступил новый день, и опять — те же зловещие
пустота и безмолвие.
Наконец, ближе к вечеру послышался гудок паровоза, он тянул за собой состав, гружёный громоздким оборудованием. Машинист остановил поезд, к паровозу подбежали люди из наших вагонов. После недолгих переговоров теплушки начали прицеплять к эшелону. Оказалось, что все дороги уже в руках немцев и больше ждать помощи неоткуда… С новым поездом покатили быстрее, чем в начале пути. Проехали Донбасс, вот и Украина уже позади, миновали Ростов-на-Дону, поезд идёт по Северному Кавказу. Вокруг горы, леса, реки, война где-то далеко.
Хорошо, когда просторы родины огромны! Год выдался урожайным, сады ломятся от плодов. А состав мчится всё быстрее и быстрее. Яблони, домики, заборчики, мостики через речушки, да и сами речки и канавы, как бы перегоняя друг друга, стремглав бегут на запад. Куда они, там же немцы! А мы катим почти без остановок, продукты на исходе, купить их на станциях люди не успевают, выпита вся вода, у многих понос, у стариков даже кровавый.

АРМАВИР

Наконец, когда состав остановился на станции Армавир, единогласно решили остаться здесь до лучших времён. Выгрузились почти мгновенно — минут за десять. За время пути из массы выдвинулись женщины-лидеры, они и вершили судьбы беженского коллектива. Мама была в их числе (но только тогда, когда нас не бомбили). Паровоз попрощался с нами длинным гудком и потащил свою железную поклажу дальше — на Урал или в Сибирь.
Перрон станции Армавир был завален беженцами с их нехитрым скарбом. Активистки договорились с горсоветом о размещении людей. Нашу семью, включая тётю, подселили в домик школьной учительницы, сын которой был на фронте. Мама начала хлопотать об устройстве на работу, взятые из дома деньги подходили к концу. При домике учительницы имелся зелёный дворик, рядом располагался недорогой рынок. Купили примус. Жизнь входила в мирную, хоть и шаткую, колею. Мы с сестрой поправились и дни напролёт безмятежно возились во дворе.
Одесса была в осаде, и письма оттуда не приходили. Мама писала папе каждый день, но, увы, безответно. С нашей «лёгкой руки» в Армавир потянулись новые партии одесских беженцев. Появлялись знакомые, они передавали приветы от папы, и мама немного успокоилась. А через три недели после нашего приезда в Армавир прибыли замужние сёстры папы: старшая Соня Орлович с мужем Осипом (их семнадцати-летний сын Изя был курсантом в военном училище) и младшая Лиза Столяр с четырёхлетним сыном Яшей. Муж Лизы Израиль был призван в армию в первые дни войны и бесследно исчез; ни единой весточки от него так и не пришло. Папины сёстры привезли маме зимнее пальто и пятьсот рублей на жизнь. Говорили, что Одессу, скорее всего, сдадут немцам. Мама начала работать в местной школе учителем истории.
В октябре 1941 года после 96-дневных боёв Красная Армия оставила Одессу. В день сдачи родного города в Армавир приехал папа. Одесский радиокомитет эвакуировали в последний момент. При встрече оба моих родителя плакали. На следующий день после прибытия папа пришёл в горвоенкомат Армавира и подал заявление о зачислении в ряды Красной Армии, несмотря на то, что был «белобилетником» по зрению.
Через несколько дней папу аттестовали как политрука, и он стал ждать отправки на полуторамесячные курсы усовершенствования политсостава (КУПС).
Моя память сохранила широкую пыльную улицу, на которой стоял наш дом. По улице можно было, загребая босыми ногами обильную тёплую пыль, добрести до деревянного моста через полноводную мощную Кубань, вода в которой была почти такого же цвета, как уличная пыль, может быть, чуточку темнее. За Кубанью, что-то такое зеленело, а дальше за этим эеленым пространством то ли толпились холмы, то ли громоздились горы, точно не помню.
А иногда по ночам наша пыльная улица озарялась грозовыми молниями, такими ослепительно яркими, каких я в Одессе никогда не видел (наверное, там их скрывали высокие городские дома). А потом томительно долго со сладким ужасом я ждал медленно наплывающего, сначала еле слышного, а в конце оглушительного грома.
В эти дни немцы заняли Ростов-на-Дону и начали бомбить Армавир. На пустыре вблизи нашего домика была вырыта щель — укрытие в виде траншеи, накрытой жердями, на которые насыпали землю. Вместе с другими детьми мы забирались в этот подземный ход, подгоняемые знакомой сиреной воздушной тревоги. Взрослые обычно щелью пренебрегали. Из-за Кубани доносилась слабая, как отдалённый грозовой гром, но почти непрерывная канонада. Папа настоял на нашей новой эвакуации. Он хотел, чтобы мы уехали до его отправки на курсы.

ОТ АРМАВИРА ДО ТАШКЕНТА

На этот раз мы ехали вшестером: мама с двумя детьми, тётя Лиза с Яшей и тётя Роза. Чета Орловичей, Осип и Соня, решили остаться — будь что будет. Вечером вторго ноября сорок первого года мы погрузилась на открытую платформу товарного поезда. В вагоны, даже теплушки, попасть не было никакой возможности, беженцы валом шли на восток. Во время посадки три раза объявляли воздушную тревогу. В городе было рaзрушено несколько зданий. На соседней платформе стояла расчехлённая зенитка, её ствол был нацелен на солнце, склонявшееся к закату.
Папа и его сестра Соня стояли высоко над нами на пешеходном мосту, перекинутом через станционные рельсовые пути. Папа, не отрываясь смотрел вниз, на нас, а мама не сводила глаз с моста. К провожающим подошёл человек в форме, на его плече висела на ремне винтовка, на мосту останавливаться не разрешалось. Папа показал на нас рукой подошедшему, видимо объяснил ситуацию. Охранник недолго постоял рядом с папой, а потом ушёл, не хотел мешать последнему расставанию.
Было уже темно, когда состав тронулся. Папа на мосту был еле различим. Он проплыл над нами, как будто отправился в полёт куда-то
далеко в ночное небо. Мама даже не видела как он махал нам рукой. Наверное, он тоже не видел маминых рук. Моросил дождик, дети лежали, а взрослые сидели под зонтиками.
Поезд часто останавливался. Наконец, рассвело, Дождь прекратился, мы нежились в солнечных лучах. На границе Краснодарского края и Ставрополья вблизи станции с ласковым названием Овечка над нами стал кружить самолёт с хорошо различимыми крестами на крыльях. Немец! Впереди, но, к счастью, в стороне от железнодорожной колеи упала бомба. Высоко взлетела чёрная земля. Поезд остановился, перепуганные люди начали спрыгивать и сползать с платформ и из теплушек, они несли на руках или тащили за собой детей и пытались укрыться с ними в мелком кустарнике и ещё мокрой высокой траве. Самолёт с оглушительным рёвом пронёсся над ними, стрекоча пулемётом. Потом он возвратился и снова стрелял по бегущим и ползущим в панике людям, потом ещё и ещё.
Женщины, дети, старики падали, оставались лежать, некоторые кричали, звали на помощь.
А потом немец улетел на север. Мы всё это время оставались на своей платформе. Мама прикрыла собой нас с сестричкой, а тётя Лиза — Яшу. Когда самолёт убрался, мама и ещё нескольких женщин побежали за помощью на станцию, находившуюся в полукилометре от поезда. В нашем составе, разумеется, не было никаких медикаментов, а тем более, медиков. Трупы расстрелянных одиннадцати женщин и шестерых детей похоронили в общей братской могиле. Раненых подвезли на поезде к станции и отправили в больницу.
Ночью состав продолжил путь. Немцы бомбили нас ещё раз, но обошлось без жертв и повреждений. Дождь, отставший от поезда в Армавире, нагнал нас на третий день и затем лил непрерывно. Детей укрывали, как могли, взрослые были обречены мокнуть и мёрзнуть. Вода и продукты были на исходе. Наконец, на девятый день поезд остановился в трёх километрах от cтолицы Дагестана Махачкалы.
Дальше пути были забиты эшелонами. Люди выгрузились, дети идти не могли, а взрослые так ослабли, чтобы были не в состоянии тащить на себе и малышей, и пожитки. Пришлось семьям объединяться и совместно нанимать телеги для переезда в город. В эту позднюю осень сорок первого года Махачкала была последним перевалочным пунктом на пути беженцев в Среднюю Азию. Полураздетые, обездоленные и голодные женщины, дети и старики стремились в тёплые края на другой, восточный берег Каспия. Пароходов не хватало. Тысячи людей запрудили улицы, многие просили милостыню. Местные магазины блистали пустыми полками. Те, кто был в состоянии, подавались за продуктами в горные аулы. Измождённые люди толпились у солдатской столовой, предлагали в обмен на еду последнюю одежду.
Проникнуть в порт поближе к редким пароходам не было никакой возможности, дрались за каждый клочок земли, примыкающий к
причалам. В городе вспыхнули эпидемии гриппа, кори, даже сыпного тифа. Особенно было много больных детей. Случайно мама узнала, что этой ночью уходит пароход на Астрахань. — Куда угодно,- решили взрослые. -Только выбраться поскорей из этого ада!» Два местных дагестанских парня за двести рублей провезли на телеге нас с вещами в порт, к воротам причала, с которого предполагалась посадка на астраханский рейс. Вдоль ворот протянулись железнодорожные пути, а между ними и прямо на них сидели и лежали тысячи беженцев с детьми и тюками. Паровозы, маневрируя, выпускали пар, окутывавший людей, и гудели, требуя очистить рельсы. Из клубов пара, как тюлени из моря, молча выныривали согнувшиеся под поклажей фигуры в старых пальто, платках или лохмотьях и протискивались сквозь толпу в поисках хоть какого-нибудь временного клочка незанятой земли.
Однажды при тусклом свете занимавшейся сквозь плотные облака зари, мы увидели вблизи на рельсах труп старика, которого родные не успели ночью перетащить на другие, пока свободные пути. Машинист, наверное, тоже не заметил тело беспомощного человека, который даже не успел крикнуть.
За кошмарной ночью последовал мучительный, полный неопределённости день. Наконец, ближе к вечеру заветные ворота со скрипом отворились. Началась невообразимая давка. Крики о помощи, стоны сменяли друг друга. Наша семья — мама впереди с сестрой на руках, мы с Яшей в середине, а сзади с вещами тёти Лиза и Роза — буквально проломилась сквозь людское мессиво на палубу небольшого пароходика «Алтай».
Все внутренние помещения судна были каким-то образом заполнены людьми ещё до начала посадки. Мы разместились на палубе и были счастливы: на «Алтае» имелся кипяток, а на детей выдавали суп!
Даже разыгравшийся каспийский шторм не поверг нас в уныние. Нас – я имею в виду себя и маму. Мы, по-моему, единственные из всех пассажиров хорошо переносили качку. Народ с палубы втиснулся, как смог, во внутреннее пространство корабля, а мы вдвоём с любопытством вглядывались в хорошо различимые высокие песчаные берега, на которые с плеском карабкались языки волн бутылочного цвета.
Приближаясь к Астрахани, «Алтай» вошёл в устье Волги. Шторм прекратился. Астрахань встретила неприветливо. Пристань номер семнадцать была буквально завалена людьми. Было холодно и мокро, — ноябрь не июнь. Двое суток ночевали на улице. Нас, детей укрыли чем попало, а взрослые, чтобы окончательно не окоченеть, ходили по кругу ночи напролёт. На третий день удалось забраться в пакгауз — огромный сарай, предназначенный для хранения пароходных грузов. Мы радовались крыше над головой. В пакгаузе детей переодели, как могли, помыли, накормили. Я помню как выщипывали из одежды и давили пальцами серовато-прозрачных шустрых вшей, коих было неисчислимое множество.
Здесь легче дожидаться обещанного рейса на Гурьев или Ульяновск, из которых мы рассчитывали пробиться к ленинградским родичам, эвакуированным на Урал. Однако вскоре стало известно, что Волга выше Саратова и река Урал, в устье которой находился Гурьев, «встали», покрылись льдом, началась зима, пароходы не ходили.
Неожиданно объявили посадку на Гурьев. Туда собирался
прорваться грузовой пароход «Карл Маркс», борта которого снаружи были покрыты зловещей чёрной краской. С трудом втиснулись в душный нижний трюм. Повсюду была невероятная давка, вместо расчётных шестисот пассажиров на «Карл Маркс» посадили две тысячи. Взрослые сидели, тесно прижавшись друг к другу, детей держали на руках. Из еды имелись только сушеная рыба да сухари… Двое суток пароход не отходил от пристани. Поскольку духота в трюме была «тёплой» детей раздели, били вшей, которые плодились с огромной скоростью. К концу вторых суток неподвижности было объявлено, что Урал замёрз и пароход пойдёт в Красноводск, расположенный на противоположном восточном берегу Каспия.
Наконец-то, мы отчалили! В трюме начали умирать люди. Их трупы долго не убирали. Мама ходила к капитану, просила отделить мёртвых от живых. Возвращаться с палубы в трупную зловонную духоту трюма было мучительно. Снаружи прямо под ухом вдоль бортов скрежетали льдины. Начался шторм, людей укачивало, их рвало.
На пятый день пути в трюме погас свет. Каждые сутки умирало семь-восемь человек. Cреди детей свирепствовала корь. Мёртвые валялись
вперемежку с живыми, качка не утихала. Матери не отдавали мёртвых детей, везли их с собой, чтобы похоронить в земле. Через восемь дней после отплытия из Астрахани девятнадцатого ноября «Карл Маркс» пришвартовался в Красноводске.
На красноводскую пристань по трапу, как по вибрирующему жолобу, стекала грязным селевым потоком масса истерзанных, вшивых голодных и больных людей. Многие и выйти-то были не в состоянии, их вынесли на берег. Сестрёнка и двоюродный брат разучились ходить, я еле передвигался, раскачиваясь наподобие утки. Лица детей и взрослых были землистыми, одежда висела лохмотьями. Знакомые не узнавали друг
друга.
При активном участии местной милиции всю толпу перевезли, перенесли и перевели из порта на железнодорожный вокзал. Днём посадки не было. А когда стемнело и, впервые с начала войны, в Красноводске было введено затемнение окон, подогнали поезд на Ташкент. Отчаявшеся люди, собрав последние силы, бросились на штурм вагонов. За места бились, не щадя ни себя, ни конкурентов. Редкие мужчины обеспечивали успех своим близким. У мамы гноился и нарывал палец на руке, температура поднялась до тридцати девяти градусов, боль была адская, но сесть и занять места надо было во что бы то ни стало. Сначала втащили и усадили детей, потом с грехом пополам приволокли вещи. Мы попали в пассажирский вагон польского производства. Можно сидеть на нижних полках, ещё оставались сухари, в вагоне было тепло. По сравнению с пароходным трюмом это почти дворец. Дети даже засмеялись. С нас сняли пальто и шапки.
Состав долго не трогался с места. Детей уложили, а взрослые дремали сидя. Ночью поезд отошёл от перрона. Двигались медленно, с
частыми остановками. На четвёртый день пути мы, дети, начали заболевать. У нас поднялась температура. Не было сомнения, что это корь, которой к тому времени болели многие малыши в нашем поезде. Состав в городах не останавливался, медицинской помощи и лекарств взять было неоткуда. Снаружи набирал силу зимний холод. Мы с сестрой никого не узнавали…
На восьмой день прибыли в Ташкент. Выгрузили всех, как водится, на товарной станции в нескольких километрах от вокзала. Нас и вещи перенесли на вокзал. Маленьких сестру и брата держали на руках, меня положили на станционную скамейку, но я с неё всё время скатывался на землю. Привокзальные площадь и сквер заполнила до краёв сплошная масса беженцев. Мама с трудом разыскала медпункт, в котором больные дети лежали всюду: на столах, на полу, в прихожей и в коридорчике. Мама перенесла нас с сестрёнкой в медпункт. Мы были оба без сознания.
К ночи детей машинами стали развозить по больницам. В одну из больниц отвезли и нас. Маму к нам не пустили, ей надо было пройти санобработку в городской бане. Она простояла в очереди в эту баню всю ночь, прошла (снова в давке) необходимые процедуры и вернулась в больницу. Мама рассказывала, что я её узнал, спросил: -Где ты была так долго?» и тотчас же уснул.
Моя болезнь, по словам врачей, протекала нормально. А сестрёнка в сознание так и не приходила, Она была холодна, как лёд, её состояние называли тяжёлым. На третий день пребывания в больнице у сестры началось воспаление лёгких, она задыхалась. Мама не спускала её с рук, ходила с ней вокруг кровати. Женщины — соседки по палате дали тёплые вещи, чтобы согреть девочку. Сестрёнка сказала: -Мама, ляжь». Так она просила положить её в кроватку, Потом она шептала: -Мама, дышать!» Потом она уснула. Мама, сидя у её кроватки тоже задремала. А когда открыла глаза, соседки по палате полька Геня и русская Надя стояли рядом и закрывали сестричку с головой, она умерла.
Мама не кричала, не плакала, она окаменела, застыла. Она сидела два часа возле трупа дочки. Детей в это тяжёлое время не хоронили по отдельности, Когда набиралось определённое число умерших, приезжала телега и увозила тела для захоронения в общей могиле. Мама собрала все свои деньги, заказала гробик, одела сестрёнку в её платьице и пальтишко. Трупик уложили в гроб и увезли в ту же братскую могилу…
В больнице стали распространяться другие детские инфекционные заболевания — скарлатина и дифтерит. У меня поднялась температура. Теперь оставаться в этом лечебном учреждении становилась опасней, чем снаружи. А обе тёти — Роза и Лиза всё ещё бесприютно сидели на вокзале, мой двоюродный братик был в другой больнице, он поправлялся, но его тоже надо было забирать оттуда. Всё- таки тёти нашли старика дядю Ваню, который впускал нас к себе за сто рублей в месяц, причём потребовал деньги за три месяца вперёд. Тёти продали кое-что из одежды и уплатили требуемую сумму. Потом они вместе с мамой перевезли нас, детей, и вещи в снятую комнату. Кроватей не было, спать можно было только на полу.
А потом: у меня началось воспаление лёгких, и мама ходила по Ташкенту и искала в аптеках спасительный сульфидин, а его нигде не было. При очередном отказе в одной из аптек мама потеряла сознание и, очнувшись, обнаружила себя лежащей на полу. Аптекари привели её в чувство, у них всё же нашёлся сульфидин, и после жестокого ночного кризиса я начал поправляться. Вскоре мы перебрались в другой район Ташкента — Старый Город на улицу Беш-Агач в дом старой узбечки бабушки Ходычи, где мы впятером обосновались в маленьком домике с земляным полом — кибитке.
Письма от папы стали приходить примерно через месяц после смерти сестрёнки. Мама отвечала, постепенно подготавливая мужа к тому, что дочурки у них больше нет. Папа всё понял, но, боясь причинить маме новые страдания, реагировал сдержанно и заботливо. Читатель может убедиться в этом сам при чтении следующей главы, состоящей из отрывков писем, написанных папой нам, то-есть маме, в Ташкент. Там же приведены фрагменты писем, написанных мамой, и официальные документы. Некоторые отрывки из писем сопровождены цитатами из публиковавшихся в газетах сводок Советского Информбюро тех дней (по вэбсайту www.1418.ru), из книги А.Д. Ступова и В.Л. Кокунова, «62-я армия в боях за Сталинград», 2-е изд., Воениздат, М.: 1953. — 200 с.; и некоторых других источников.

Глава 2. ИЗ НАПИСАННОГО И ПРОЧИТАННОГО

ИЗ ПИСЕМ ОТ ПАПЫ

САРАТОВ, проездом, 12 декабря 1941 г.
…Направляюсь в город Можгу Удмуртской АССР. Там буду на курсах. Как вы все поживаете, как ваше здоровье? Жду с нетерпением известий о вас.

УДМУРТСКАЯ АССР, гор. Можга, п/я 8-в, 3 января 1942 г..
Прибыл на место. Здесь буду на двухмесячных курсах, а потом получу назначение. Конечно двигаться вам сейчас из Ташкента нельзя, т.к. вы без денег, а я пока не могу вам помочь

Mожга, 20 января 1942 г.
У нас здесь сейчас исключительные морозы (крещенские!), достигающие минус 40-45 градусов. В эти дни занимаемся только в помещениях и ходим
строем только в столовую. Если не каждый день, то через день бываю на почте, надеясь получить от тебя весточку.

Можга, 22 января 1942 г.
Получил твою открытку от четвёртого января. А тебе я отправил своё заявление в адрес ташкентского горсовета с просьбой продлить вам
прописку. Но главную надежду я возлагаю на аттестат. Куда бы тебе с ним ни пришлось обращаться ставь вопрос так, что твой муж — политрук, и он в Красной Армии. Целую тебя, Витюшу и остальных.

Можга, 28 января 1942 г.
Сегодня день твоего рождения, и я от всей души желаю тебе и всей нашей семье счастья, и только счастья! Будем жить уверенностью в том, что
придёт скоро такое время, когда мы снова будем вместе и станем восстанавливать потерянное. С окончанием курсов и получением назначения я, вероятно, смогу сделать для вас больше. Если вас прописали и ты решила работать в Ташкенте, то следует пойти на это, если нет другого выхода. Семьи многих наших слушателей в таком же положении. Помни — ты не одинока и не беспомощна, я с тобою. Пока между нами большие расстояния, но, я уверен, — всё будет хорошо! Привет истинным друзьям, которые отнеслись к тебе, именно, как друзья. Что делает наш сынок, как его здоровье и каковы успехи в учёбе?

СТАНЦИЯ КРАСНЫЙ УЗЕЛ, проездом, 27 февраля 1942 г.
Курсы я закончил и выехал в Сталинград. Пишу с дороги, по прибытии в пункт назначения всё выяснится.

СТАЛИНГРАД, 9 марта 1942 г.
Пока неизвестно как долго придётся здесь пробыть. Сегодня будем заполнять анкеты и другие документы, потом, наверно, в округе будут знакомиться и беседовать с нами. Сталинград очень оживлённый город, знакомлюсь с ним пока есть возможность. Достал себе очки, две пары! Я тебе писал, что мои очки пропали в дороге, а без них мне обходиться трудно, я это очень хорошо прочувствовал на курсах.

CТАЛИНГРАД, 13 марта 1942 г.
Для меня намечается работа инструктора политотдела дивизии по информации. Если так оно и получится, то думаю, что с работой справлюсь.
Тогда мы сумеем посоветоваться с тобой, и, если будут соответствующие условия, подумать о вашем переезде ко мне. Я бы ничего лучшего не желал. Если не получится, наладим регулярную переписку и вооружимся терпением. В Сталинграде погоды, понятно, не такие, как в Можге. Здесь днём уже подтаивает, хотя ещё холодновато, А у вас, наверное, весна; дайте о себе знать! Целую крепко, крепко. Твой Лёня.

Гор. ФРОЛОВО Сталинградской обл., 19 марта 1942 г.
Сегодня прибыл к месту назначения. Ехали до станции Аргеда, которая находится в ста пятидесяти километрах от Сталинграда. Как бы я хотел получить ваши письма за всё то время, что связь была прервана! Как только представится возможность, пошлю вам дополнительную помощь. Сегодня нас принял начштаба. Скоро приступлю к работе. Пока у нас орг-оформительский период. Нам предложили самим устраиваться на квартиры, и я остановился на квартире по улице Красный Уголок, дом 24.

ФРОЛОВО, 21 марта 1942 г.
Сегодня стало известно, что мы возвращаемся в Сталинград.

СТАЛИНГРАД, 26 марта 1942 г.
Мы считаемся пока в резерве и занимаемся здесь до получения назначения. Сейчас пока нет вакансий.

СТАЛИНГРАД, 29 марта 1942 г.
Несмотря на то, что мне в Сталинград ещё не было ни одного твоего письма, продолжаю писать тебе регулярно. Я жив (подчёркнуто), здоров. По-моему, назначения долго ждать мне не придётся, постепенно наших ребят направляют в части. Пока, как и в Армавире, понемногу пишу корреспонденции в местную газету, так незаметнее проходит свободное от занятий время. Погода здесь здорово изменилась в сторону весны, снег тает полным ходом. Я знаю, что вы с Витюней скучаете за мною, как и я за вами. Но мы ведь понимаем, что до поры до времени наша разлука ещёпродлится. Будем жить надеждой!

СТАЛИНГРАД, 30 марта 1942 г.
Пока я в Сталинграде. Когда вы выезжали из Одессы, ваш поезд направлялся именно сюда. И если бы вы доехали до пункта назначения, мы бы какое-то время были вместе. Если уж так сложились обстоятельства, что временно (подчёркнуто) мы разобщены, значит, так оно должно быть.
Ведь не мы одни в таком положении, все наши друзья находятся в таких же условиях. Я уже повстречал некоторых земляков, в том числе поэта Степана Олейника (работает в газете «Сталинградский Железнодорожник») и одесского артиста Сальникова, который стал ведущим актёром местного драматического театра имени Горького. Пару раз я был в этом театре, смотрел постановки «Чапаев» и «Тот, кого искали». Стараюсь убить время, чтобы так сильно не скучать. Живу в общежитии на Пионерской улице, дом 24, питание получаю в столовке начсостава.

СТАЛИНГРАД, 3 апреля 1942 г.
Сегодня получил от тебя подробное заказное письмо от 16-го марта. Итак, мы снова наладили связь, чему я очень рад. Я доволен тем, что ты бываешь в кругу таких видных деятелей литературы и искусства, как Лидия Бать, Александр Дейч, Соломон Михоэлс. Большой город — есть большой город!

СТАЛИНГРАД, 14 апреля 1942 г.
Вчера мне дали направление в часть, и я в тот же день сдал его в политотдел этой части. Когда приступлю к работе, сразу сообщу. По поводу того, что ты начала трудиться инструктором в узбекском обществе — «Красный Полумесяц». Я только думаю о том, чтобы тебе не было трудно.
Правда то, что Витя будет посещать детский сад, — это всё-таки дополнительная поддержка.

СТАЛИНГРАД, 14 апреля 1942 г.
Дорогой мой сыночек Витя! Я твоё письмо получил. Ты уже хорошо пишешь и я этому очень рад. Мы с тобой будем всё время переписываться. Я очень доволен, что ты слушаешься маму и папу. Очень хорошо, что ты играешь с узбекскими ребятами. Передай от меня привет Анвару, Марату, Тоиру и Рахиму. Целую тебя крепко-крепко, твой папа Лёня.

СТАЛИНГРАД, 14 апреля 1942 г.
С последним моим направление в часть тоже ничего не вышло. Причиной явилось моё плохое зрение. Буду ждать другого назначения.

СТАЛИНГРАД, 16 апреля 1942 г. ТЕЛЕГРАММА: Уже работаю, подробности письмом. Целую, Лёня.

СТАЛИНГРАД, 21 апреля 1942 г.
Я доволен тем, что нахожусь уже у дела, и оно мне по душе. Стал по роду своей работы часто бывать в Доме Красной Армии, буду выезжать в части и подразделения для проведения нашей клубной работы. Думаем о проведении работы в предстоящих фронтовых условиях. Ребята у нас хорошие.

СТАЛИНГРАД, 22 апреля 1942 г.
Всё больше втягиваюсь в армейскую жизнь, являясь начальником клуба дивизии (181-й стрелковой дивизии 62-й армии-В.Р.). Я уже получил для
себя летние армейские брюки, так что за меня не беспокойся.

СТАЛИНГРАД, 24 апреля 1942 г.
Получил твою открытку от 3 апреля. Я рад, что твой брат Илья снова на своей работе, его отозвали с фронта для восстановления в Ленинграде трамвайного движения. Я напишу ему, отблагодарю за заботу о вас с Витей.

СТАЛИНГРАД, 25 апреля 1942 г.
Сегодня отправил тебе посылку, В ней кое-какие не нужные мне вещи и мои документы, они мне сейчас не нужны, но прошу их сберечь. Сегодня мы переезжаем за город,

СТАЛИНГРАД, 1 мая 1942 г.
Сегодня после нескольких дней отсутствия в политотделе (был по делам в частях) я получил возможность побывать в Сталинграде, и как раз на Главпочтамт пришла твоя открытка от 2-го апреля. Я всё думаю о вас, и я уверен, что с нашим общим врагом — фашизмом будет покончено, и жизнь наладится, мы снова будем вместе. С осени наш Витя станет школьником. Как это хорошо звучит! Я не только работаю за городом, но с сегодняшнего дня буду там жить. Уже почти договорился насчёт квартиры по адресу Ельшанка, верхний посёлок, Казахская, 25. В город буду добираться поездом, трамваем или автомашиной.

СТАЛИНГРАД, 3 мая 1942 г.
Я постоянно чувствую потребность делиться с тобой всеми своими новостями. Несколько дней подряд знакомился в частях с красноармейской художественной самодеятельностью. Некоторое понятие о такого рода культурной деятельности я имею со времени работы в радиовещании. Живу за городом (в Ельшанке), но это, вероятно, продлится недолго.

СТАЛИНГРАД, 10 мая 1942 г.
Поздравляю тебя с 11-летием нашей женитьбы, которое исполнилось позавчера. Мысленно поднимаю тост за счастливую жизнь, за скорую и окончательную победу, за нашу встречу.

СТАЛИНГРАД, 26 мая 1942 г.
Я доволен тем, что ты получила мой новый аттестат. Не надо, чтобы у тебя случалось плохое настроение. Будь бодрой и уверенной в том, что очень
скоро всё будет хорошо. Близкие тебе люди, и в первую очередь я,
позаботятся о том, чтобы тебя во всём поддержать. Будь молодцом и
никогда не теряйся!

СТАЛИНГРАД, 5 июня 1942 г.

У нас жарко, у вас, я знаю, ещё жарче. Но это всё ничего, главное — быть живым и здоровым.

СТАЛИНГРАД, 10 июня 1942 г.
Я работаю по-прежнему. Мы уже приобретаем фронтовой облик, будем Действующей Армией.

СТАЛИНГРАД, 17 июня 1942 г.
У нас жарко, бывают дожди. Появились комары, я их успешно отражаю. Оформилась ли ты на новую работу в детский сад при Ташкентской
киностудии?

СТАЛИНГРАД, 21 июня 1942 г.
18-го июня наш клуб проводил в одной их частей дивизии горьковский вечер, я выступил со вступительной беседой. Завтра в другой части проведём вечер, посвящённый годовщине начала Отечественной войны. Сегодня я решил поразнообразить своё свободное время и пойти с несколькими нашими ребятами в цирк. Посмотрю что за программа.

СТАЛИНГРАД, 28 июня 1942 г.
Работаю на прежнем месте. Сегодня получил твоё большое и Витино маленькое письма. Ты со мною делишься своими чувствами и
мыслями после семи с половиной месяцев нашей разлуки. Твои чувства — это мои чувства, твои мысли — мои мысли. Мы с тобой пережили большое горе, оно не забывается. Но будем крепиться, это особенно необходимо, потому что у нас есть сын, о котором надо заботиться. Договор с Англией и
соглашение с Америкой вселили в меня непоколебимую веру в то, что победа нашего общего дела будет ускорена. Раз тебя уже оформили приказом, значит, будешь работать. Вопрос в том когда начнёт функционировать этот детсад. Было бы хорошо, если бы удалось определить туда Витю. Тогда бы он меньше был на улице, и с питанием дело бы улучшилось. Видно, у вас обоих пока с этим вопросом не всё благополучно. Я помогаю и буду помогать вам чем только смогу. Я очень доволен, что ты иногда попадаешь в театр, была в Государственном еврейском театре и собираешься на премьеру спектакля «Питомцы славы» Московского театра Революции. Только надо, чтобы эти культпоходы не заменяли тебе ужин. Витюша тоже молодец, не отстаёт от матери, — он пишет, что был на кинокартине «Моряки» и на опере «Князь Игорь». Не исключена возможность нашего перемещения на другое место. Мне выдали комплект постельных принадлежностей. Вероятно, соберу кое-что ещё из личных вещей и отправлю тебе, т.к. надо максимально разгрузиться. За моим клубом закрепили автомашину, которую мы оборудовали как передвижной автомотоклуб. Это очень помогает в работе.

СТАЛИНГРАД, 30 июня 1942 г.
Пока ещё имею возможность бывать в городе, заглядываю на Главпочтамт насчёт почты на моё имя.

СТАЛИНГРАД, 1 июля 1942 г.
Ты мне пишешь о Витином питании и воспитании, Меня этот вопрос очень и очень затрагивает. Я думаю, что пребывание Вити в детском садике положительно скажется на его воспитании, питании и образовании. Не будет отрицательного влияния улицы и той домашней обстановки, в которой он до сих пор находился. Тебе тоже нужно получше питаться. Как будет решаться этот вопрос на твоей работе? Я доволен тем, что ты уже посмотрела в Театре Революции «Питомцев славы» с Бабановой. Волны полученного тобой удовольствия докатились до меня.

СТАЛИНГРАД, 2 июля 1942 г.
Вероятно, завтра передвинемся в другое место и бывать в городе редко
когда удастся.

СТАЛИНГРАД, 6 июля 1942 г.
Уже несколько дней я не имел возможности бывать на Главпочтамте. Когда начну получать твои письма на новый адрес ппс 1971, тогда успокоюсь. Живу в новом месте, кругом сады, много зелени. В одной комнате со мной — два моих клубных работника, библиотекарь и киномеханик.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
6 июля
В течение 6 июля наши войска вели жестокие бои западнее Воронежа и юго-западнее Старый Оскол. Наши войска оставили ряд населенных пунктов…

ИЗ КНИГИ «62-я АРМИЯ В БОЯХ ЗА СТАЛИНГРАД»
10 июля 1942 года армия была включена в состав действующих соединений, а спустя день двинулась на запад с тем, чтобы выйти в район г. Калач, занять оборону в излучине Дона и преградить немецко-фашистским войскам путь к Сталинграду и Волге. Марш был тяжёлым. Приходилось делать большие переходы по безводным степям… Армия двигалась навстречу врагу в дни, когда под напором превосходящих сил противника советские войска с тяжёлыми боями отходили на восток. Гитлеровцы, развивая наступление на Сталинград, заняли Миллерово, Кантемировку, Боковскую, Морозовск…

СТАЛИНГРАД, 12 июля 1942 г.
Сегодня мы выехали, и я пишу тебе в пути. Мы едем под палящим солнцем, и многие, включая меня, сидят на платформе в одних трусах. При возможности купаемся в прудах.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
12 июля
…12 июля наши войска на подступах к Воронежу вели ожесточенные бои.
Наши войска оставили Кантемировку и вели бои в районе Богучар.
По приказу командования наши войска отошли от Лисичанска для занятия нового рубежа…

СТАЛИНГРАД, 13 июля 1942 г.
Сегодня прибыли на место. Ехали недолго. Нахожусь ещё на территории (дальше — зачёркнуто цензурой). Главное, что меня интересует — это твоё и Витюшино здоровье.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
13 июля
…13 июля наши войска вели ожесточенные бои против группировки немецко-фашистских войск, прорвавшейся в район Воронежа. В районе южнее Богучар продолжались напряженные бои с танками и мотопехотой противника.
Восточнее Лисичанска наши войска планомерно отходили на новый оборонительный рубеж…
…Между 2 и 13 июля в районе юго-западнее Ржева происходили бои.
…Наши части, нанеся немцам большой урон в живой силе и технике и понеся сами значительные потери, были вынуждены отступить и оставить занимаемый ими район обороны…

СТАЛИНГРАД, 15 июля 1942 г.
Не знаю сумею ли я в ближайшее бесперебойно тебе писать (ибо обстановка изменилась), но буду делать всё от меня зависящее в этом отношении. Я нахожусь на хуторе Лобакин Кагановичского района Сталинградской области,, это в 120-130 километрах от Сталинграда. Не исключена возможность дальнейших перемещений. Надеюсь получить сегодня подъёмные деньги, и тогда пошлю тебе перевод. Вероятно, тебе нужно что-нибудь приобрести к зиме.

ИЗ КНИГИ «62-я АРМИЯ В БОЯХ ЗА СТАЛИНГРАД»
К середине июля 62-я армия заняла оборону западнее Дона, в районе его большой излучины, и начала подготовку оборонительных позиций. Работы велись круглые сутки.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
15 июля
В течение 15 июля наши войска продолжали вести ожесточенные бои с противником в районе Воронежа.
После ожесточенных боев наши войска оставили Богучар и Миллерово…

СТАЛИНГРАД, 16 июля 1942 г.
Я жив, здоров. На новом месте жду твоих писем.

ИЗ КНИГИ «62-я АРМИЯ В БОЯХ ЗА СТАЛИНГРАД»
17 июля 1942 года начался первый этап боёв 62-й армии. Для этого периода характерны действия передовых отрядов к западу от Дона.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
16 июля
Юго-восточнее Миллерова наши войска с боями отходили на новые позиции. В непрерывных тяжелых боях с превосходящими силами немецко-фашистских войск наши части наносят немцам большие потери…

СТАЛИНГРАД, 18 июля 1942 г.
Мы, можно сказать, уже фронтовики и покажем на что способны! Живём в полевых условиях, нас окружают заботой и вниманием, питание значительно улучшено и усилено.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
18 июля
В течение 18 июля наши войска продолжали бои с противником в районе Воронежа и южнее Миллерово…

ИЗ КНИГИ «62-я АРМИЯ В БОЯХ ЗА СТАЛИНГРАД»
Стычки передовых отрядов с противником учащались с каждым днём, а 20 и 21 июля бои развернулись на всём фронте армии. Противник рвался к
Дону, стремясь с ходу захватить переправы.

СТАЛИНГРАД, 20 июля 1942 г.
Находясь в рядах действующей армии, всё больше и больше втягиваюсь в боевую армейскую жизнь. Я строю свою работу, исходя из задач нашего общего дела и скорейшего разгрома врага. Скажи Витюше, что у нас при клубной машине есть собачонка, которая к нам уже крепко привязалась. Мы назвали её Вегой, она стала настоящей фронтовичкой, живёт в машине, мы все за ней смотрим и ухаживаем. После войны я её привезу, и Витя будет с ней играть.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
20 июля
…В районе Воронежа наши войска продолжают наносить удары по немецко-фашистским войскам. Наши части заняли частично переправы через реку Дон…
Юго-восточнее Ворошиловграда наши войска вели оборонительные бои…

СТАЛИНГРАД, 24 июля 1942 г.
Был в Калаче по делу. Туда ехал на машине, а потом пришлось переезжать через Дон на пароме. Жив, здоров, чего и вам желаю.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
24 июля
…В районе Ростова крупные танковые части противника стремятся прорваться к городу…
(23 июля немецкие войска вошли в Ростов-на-Дону-В.Р.)
В районе Цымлянской наши войска вели оборонительные бои. Немцы предпринимают упорные попытки переправиться на южный берег Дона…

СТАЛИНГРАД, 26 июля 1942 г.
Наконец-то я на фронте! То, о чём я раньше имел только отдалённое представление, стало явью, очевидностью. Впечатлений уйма! Встретимся после нашей победы, и тебе всё расскажу.

ИЗ КНИГИ «62-я АРМИЯ В БОЯХ ЗА СТАЛИНГРАД»
26 июля, создав на узком участке фронта многократное превосходство сил, противник возобновил попытки прорвать фронт армии. Четыре дня продолжались тяжёлые бои… Южная группировка противника силой до двух пехотных дивизий при поддержке более ста танков потеснила части левого соседа.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
26 июля
В районе Цымлянской наши войска продолжали вести упорные оборонительные бои и отбивали многочисленные попытки немцев переправиться на южный берег Дона…

СТАЛИНГРАД, 31 июля 1942 г.
Сегодня у меня радостное событие — я, наконец-то, получил на этот адрес твою открытку от 2-го июля. Ты себе не представляешь как я доволен тем, что наш Витя будет с тобой в детсаду! Как хорошо, что тебе удалось послушать седьмую симфонию Шостаковича и посмотреть «Без вины виноватые». Я твёрдо верю, находясь в действующей армии, что наше радостное прошлое возвратится. Я вижу каким боевым духом наполнены сердца наших воинов… Наш одесский сосед и друг Сергей Пахомов пишет, что все три его сестры стали вдовами. Я согласен с Сергеем, что за всё это фашисты расплатятся сполна.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
31 июля
…31 июля наши войска вели бои в районах Клетская, Цымлянская, южнее и юго-восточнее Батайска…

СТАЛИНГРАД, 2 августа 1942 г.
Вот уже 9 месяцев, как мы расстались. Я часто думал и передумывал хорошо ли мы с тобой поступили, решившись на отъезд из Армавира. А затем я даже жалел об этом, сравнивая условия вашей жизни в Армавире и Ташкенте. Особенно горько мне было, когда я узнал о гибели нашей дочурочки. Но это всё уже прошедшее и случившееся. Сегодня приходится считаться с тем положением, в котором оказался Армавир, из которого вы выехали. И получается, что теперь вы находитесь в спокойном, в географическом отношении, месте. За меня не волнуйся. Несмотря на сегодняшнее положение на фронте, твёрдо верю в нашу победу.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
2 августа
…В районе Цымлянской наши войска вели бои против группировки немецко-фашистских войск, переправившихся на южный берег Дона.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ОТ ПАПЫ
СТАЛИНГРАД, 6 августа 1942 г.
У меня всё попрежнему, хотя с каждым днём мы приобретаем всё большее и большее значение. Ты об этом можешь судить по фронтовой обстановке. На меня возложен радиоприём сообщений Совинформбюро, которыми мы обеспечиваем все части и подразделения. Тем самым, я раньше всех вхожу в курс событий, и мой радиовещательный и редакционный опыт мне, конечно, при этом помогает. Пиши о вашем здоровье, о своей работе, как себя чувствует в детсаду наш сынок

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
6 августа
…В районе Котельникова на одном узком участке гитлеровцы предприняли несколько ожесточенных атак. Противнику удалось вклиниться в нашу оборону. Наши части после ожесточенного боя отошли на новый оборонительный рубеж.

ИЗ КНИГИ «62-я АРМИЯ В БОЯХ ЗА СТАЛИНГРАД»
Создав на участке фронта многократный перевес в силах и средствах, сосредоточив здесь большое количество авиации и танков, противник 7 августа вновь перешёл в наступление и прорвался в глубь нашей обороны. Наступление продолжалось и на следующий день. К вечеру вражеские танки появились в районе моста через Дон у города Калач…
Прорыв фронта на правом и левом флангах поставил 62-ю армию в весьма тяжёлое положение. Армия получила приказ частью сил занять новую полосу обороны по р. Дон, а силами, оставшимися за Доном и ведущими бои в окружении, продолжать изматывать и истреблять противника… Выходом частей 62-й армии на левый (восточный) берег Дона закончился первый этап её боевой деятельности.

ИЗ КНИГИ АКАДЕМИКА САМСОНОВА А.М. «СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА»,
М.: НАУКА, 1982.-624 с.
Время участия 181 стрелковой дивизии в Сталинградской битве (т.е. время существования дивизии-В.Р.): — с 17 июля по 15 августа 1942 г. Командир дивизии генерал-майор Новиков Т.Я., военный комиссар — полковой комиссар Руденко С.И.

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
В течение 8 августа наши войска вели ожесточенные бои в районах Клетская, северо-восточнее Котельниково, а также в районах Армавир и Кропоткин…
(8 августа советские войска оставили Армавир. При захвате города немцами сестра папы Соня Орлович находилась на станции в вагоне поезда, который так и не успел отойти от перрона. Гитлеровцы заперли двери всех вагонов снаружи и сожгли их вместе с пассажирами. Муж Сони Осип, как и остальные евреи города, был вывезен на окраину и расстрелян. Их сын Изя Орлович воевал танкистом, прошёл всю войну и вернулся на родину-В.Р.).

ИЗ ПИСЕМ ПАПЕ от МАМЫ, возвращённых «за выбытием воинской части»
ТАШКЕНТ, 20 августа 1942 г.
Дорогой мой и родной! Вчера для меня был настоящий праздник — я получила твою открытку от 29 июля, которую ты отправил с оказией. Я уже шесть дней ничего от тебя не имела и здорово волновалась. Я тебе отправила много писем. У Лизы на ноге нарыв, и она в свободное от работы время лежит. Наш детский сад осенью должны перевести с открытой летней эстрады в парке имени Пушкина в закрытое помещение. Вечера понемногу удлиняются. Главное — ты будь здоров, и всё должно быть хорошо, я в этом уверена.
(Сестра папы Лиза умерла от рака в Ташкенте зимой 1943 года-В.Р.).

ТАШКЕНТ,16 сентября 1942 г.
Сколько я могу волноваться? Уже сил нет! С 30 августа и по сегодняшний
день от тебя — ни строчки. Последнее твоё письмо датировано 6 августа, а
сегодня 16 сентября. Мне ничего не нужно, лишь бы получить от тебя письмо. За нас не волнуйся, у нас всё в порядке. Витя часто вспоминает о тебе.

ТАШКЕНТ,19 сентября 1942 г.
Уже 20 дней, как от тебя нет письма. Сегодня как-то особенно тоскливо, и
поделиться не с кем. Только в воскресенье я могу повидаться со знакомыми, но ездить приходиться далеко, в центр, поэтому визиты мои очень короткие, и я здорово устаю, проходя по городу большие концы. Писем с каждым днём получаю всё меньше… Просто так не писать ты не можешь, значит, с тобой что-то случилось. О плохом думать не хочу, возможно, почта задержалась.
Рая Яновская не получала писем пять недель, а потом все письма и телеграммы пришли сразу за всё это время.
Но пока я дождусь от тебя весточки, не знаю что со мной будет.
Пока неясно будет ли наш детсад работать зимой — ещё не выделили подходящего помещения. За себя не волнуюсь, в крайнем случае, устроюсь на завод, но что делать с Витей? — ему скоро исполнится 8 лет и в детсад его не возьмут. По утрам уже очень холодно, я стараюсь одевать его теплее, чтобы он не простудился. Уже месяца три как мы с сынулей не были в кино, а ему сейчас это нужно, ведь мы не теряем надежду вернуться к прежней жизни, поэтому наш сын должен получать всё для своего развития. Он уже читает малышам книги вслух… Ну, кончаю письмо. Тяжело, но помни – надежды не теряю: верю в скорую встречу с тобой и в нашу замечательную, как и прежде, жизнь вместе с сыном среди наших друзей, а мы убедились, что их у нас немало. Целую миллион раз. Береги себя, родной, пиши нам!

ТАШКЕНТ, 24 сентября 1942 г.
Я даже сейчас не хочу задумываться почему уже 25 дней не получаю от тебя писем, просто не отдаю себе отчёта и терпеливо жду. В воскресенья была у наших друзей-писателей Лиды Бать и Александра Дейча. Тем были интересные люди, в том числе и драматург Николай Погодин («Аристократы», «Кремлёвские куранты» и др.). Под конец у некоторых был высокий градус (96;), начали петь частушки. Когда мы с тобой встретимся, я тебе на ушко спою один куплет (пропетый именитым драматургом-В.Р.), т.к. никакая бумага не выдержит их «неинтеллигентного» содержания. Теперь я особенно как-то сильно тоскую по тебе. Теперь бы мы уже знали как ценить время, когда мы вместе! Но я, мой родной, верю, что мы встретимся! Если бы не наш сын, то я была бы там, у тебя. Я стараюсь постепенно подготовить Витю к мысли о том, что его мама может уйти на фронт, но пока он против и даже плачет. Мы оба тебя любим и целуем бессчётно.

ТАШКЕНТ, 29 сентября 1942 г.
Я уже просто теряю почву под ногами и начинаю отчаиваться. Неужели с тобой что-то случилось, я и мысли такой не могу допустить! Чувствую, что теряю голову и скоро, наверное, потеряю рассудок. Витя боится спрашивать о тебе, потому что я начинаю плакать, и он каждый раз смотрит мне в лицо и спрашивает: -Мама, ты плачешь?».. Только бы получить от тебя письмецо!

На этом переписка родителей оборвалась навсегда.

ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ГОСУДАРСТВЕННЫМИ И ОБЩЕСТВЕННЫМИ ОРГАНИЗАЦИЯМИ
От: Полевая Почта 04635-Б
Кому: г. Ташкент, ул. Беш-Агач, 121, Белле Пох.
20 августа 1943 г., No 3425
Разыскиваемый Вами Райзман Л.Я в частях полевой почты 04635-Б не числится. За дальнейшим розыском обращайтесь к начальнику части полевая почта No 20611.
Начальник части 04635-Б полковник Карталинский.

От: г. Армавир, Горвоенкомат
Кому: гор. Ленинград, ул. Жуковского, 34, кв. 9, Б. Пох.
Армавир, 19 июля 1945 г.
Ув. гр-ка Пох и Виктор! В Армавирском Горвоенкомате сведений о Вашем муже и отце не имеется. Как Вам известно, город Армавир был оккупирован немцами, и то, что было на учёте до 1942 г.- июля месяца, в настоящее время отсутствует. Учёт был заведен с марта 1943 года, и в этот период о
Вашем муже сведений не поступало. В порядке совета, — больше
подробностей имеется в Отделе кадров при ПУ НКО.
С ув. Начальник 3 части лейтенант Евдокимов.

От: Дзержинский Районный Военный Комиссариат
г. Ленинграда, ул. Чайковского, 53
Кому: гор. Ленинград, ул. Жуковского, 34, кв. 9, Пох Белле Хаскелевне.
10 июня 1947 г., No 3/0606
ИЗВЕЩЕНИЕ
Настоящим Дзержинский Райвоекомат г. Ленинграда извещает Вас, что
Ваш муж, состоявший в распоряжении Военного Совета Сталинградского
Военного Округа политрук Райзман Лазарь Яковлевич 1907 г.р., находясь на фронте, пропал без вести в сентябре 1942 г. Гв. полковник Прокопович.

От: Министерство Обороны СССР, Главное Управление кадров,
Кому: Начальнику отдела учёта персональных потерь сержантов и солдат Советской Армии, г. Подольск Московской обл.
Копия: гражданину Райзман В.Л., г. Ленинград, М-233, Витебский пр., д.61, корп. 2, кв. 137
15 апреля 1967 г.
No 173/4/10-117052
г. Москва, К-160
Направляю на Ваше рассмотрение письмо гражданина Райзмана В.Л. по установлению данных на красноармейца РАЙЗМАН.
О результатах прошу сообщить заявителю.
Гражданину Райзман В.Л. Сообщаю, что по учётным документам Главного управления кадров начальник клуба 181 стрелковой дивизии политрук Райзман числится пропавшим без вести в сентябре 1942 г. На фронте Великой Отечественной войны. Другие сведения о его судьбе в Главное управление кадров, к сожалению не поступали.
Начальник группы 4 управления, полковник Соловьёв.

От: Гарнизонный Дом Офицеров г. Волгограда
10 февраля 1978 г.
Уважаемый Виктор Лазаревич! 181-я стрелковая дивизия входила в состав 62-й армии, попала в окружение за рекой Дон в августе 1942 г. и из окружения не вышла. Часть солдат и офицеров была пленена, остальные — уничтожены. Все документы были уничтожены, ничего не осталось. Помочь Вам мы не можем. Попробуйте узнать что-нибудь о Вашем родителе через газету «Волгоградская правда». Желаем всего хорошего. Сергеев.

От: Газета «Волгоградская правда»
15 марта 1978 г.
Уважаемый тов. Райзман! Ваше письмо «Откликнись, товарищ!» получено. Таких писем поступило очень много. По возможности постараемся опубликовать. Зав. отделом информации Ю. Касьянов.

«ЕСЛИ ОН НЕ ВЕРНУЛСЯ ИЗ БОЯ» (ГАЗЕТА «ТРУД», 5 ФЕВРАЛЯ 1988 г.)
Дирекция памятника-ансамбля на Мамаевом кургане в Волгограде решила создать мемориальный фонд павших в Сталинградской битве.
История Сталинградской битвы — это не только особая страница
массового героизма, мужества, стойкости советских воинов, но и в большей
её части страница безымянная, Вот почему большинство погибших в этом
сражении числятся «пропавшими без вести» либо «не вернувшимися с задания».
Дирекция ансамбля-памятника решила: если родственники, друзья представят нам извещения о том, что воин пропал без вести на Сталинградском фронте, мы внесём его имя в мемориальные списки и вышлем свидетельство о том.
Понимаем, что на нас обрушится поток писем, однако никому в ответе не откажем. Одно условие: нужны документы. Наш адрес: 400005, Волгоград, Мамаев курган, дирекция памятника-ансамбля героям Сталинградской битвы.
О. Позднякова (Корр. «Труда»), Волгоград.

От: Министерство Культуры РСФСР, Дирекция памятника-ансамбля ГЕРОЯМ СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЫ
Кому: 195426, г. Ленинград, Индустриальный пр. 13, кв. 529,
Райзману В.Л.
2 июня 1988 г., No 523
Уважаемый Виктор Лазаревич! Имя Вашего отца в памятных списках дирекции увековечено. 181-я с.д. с 8.8.42 г. вела тяжёлые бои в условиях окружения южнее хутора Добринка Суровикинского района Сталинградской (ныне — Волгоградской) области.. Приказом Ставки 15 августа дивизия была расформирована. Директор Т.Р. Пекарский

(Суровикино — город /с 1966 г./ на реке Чир — притоке Дона. Ж.д. станция, пищевая промышленность.- Советский энциклопедический словарь, изд. 3-е, 1984, с. 1285)

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ:
Поезд, следовавший по маршруту Одесса-Сталинград и отбывший из исходного пункта 10 июля 1941 года, прибыл на конечную станцию Суровикино Сталинградской области в первой половине августа 1942 года. Прибыл и исчез «за выбытием части». Остались мы с мамой одни в далёком Ташкенте. Но это уже другая история.

© Copyright: Виктор Райзман, 2014