Марджан и мужчины. Из цикла «Ташкентская улица имени внука Чингизхана» Разное

Гузаль Шамузафарова:

Во дворе, кормя собаку, Марджан услышала пронзительные крики. Это соседка справа в очередной раз ругалась с семидесятилетним мужем по прозвищу «Столба» с ударением на последний слог. Никто не знал, кто первый и почему его так назвал: или из-за высокого роста, или из-за уличного столба, который стоял возле его дома. Марджан поняла, что это очередной скандал из-за того, что он выпил лишнего. Из любопытства она выглянула на улицу.

Старуха, жена «Столба», разъяренная, как орлица, накинулась на нее: «Я знаю, ты всегда мечтала завладеть моим мужем! Но я тебе его не отдам! Я в суд на тебя подам!» Марджан сначала опешила от неожиданности, но потом, когда до нее дошел смысл старухиной брани, стала весело хохотать. Чем больше старуха ругалась, тем веселее становилось Марджан, и она в тон подыграла ей: «А что, вы тридцать лет жили со своим мужем, дайте теперь и мне немного с ним пожить!» Увидев, что соседка обомлела от такой наглости, Марджан добавила примирительно: «Да я его не навсегда заберу, только на один годик… Или два…», — потом, помолчав, добавила: «А потом верну его отмытым и трезвым». Старуха после этих слов сразу притихла и буркнула старику: «Пошли домой». А пьяный старик от радости, что его хочет забрать такая красивая женщина, улыбнулся во весь рот своей наполовину беззубой улыбкой и подмигнул ей. Марджан сразу осадила его: «Пошел отсюда! Никому ты не нужен, кроме своей чокнутой старухи!»
Проходивший мимо Музаффар ака остановился:
— Какая вы выдержанная, Марджан! Пойдемте к нам, успокоитесь немного.
Во дворе у Музаффара на топчане пили чай его жена Дильбар с дочкой Гулей и соседкой Пулатой. Гуля рассказывала о великом среднеазиатском поэте Умаре Хайяме. Марджан сразу забыла о недавнем скандале.
— Ты неправильно произносишь его фамилию. Надо говорить не Хайям, а Хойям, — без тени улыбки, очень серьезно произнесла она.
— Правда? А почему? – спросила Гуля.
— Вы знаете, конечно, что Умар Хойям был большой шутник.
Придав лицу безобидное и наивное выражение, она продолжила:
— Ведь его фамилия – это псевдоним, который он сам себе придумал.
Дильбар, зная характер соседки-проказницы, предупредительно сказала:
— А ты приличные вещи хочешь рассказать или опять неприличные?
— Он взял себе псевдоним от русского слова «хой», — проигнорировав Дильбар, сказала она серьезным тоном исследователя-лингвиста, произнося нецензурное русское слово с узбекским акцентом. Оглядев всех, она взяла насвай, положила в рот и сказала тихо, опустив глаза и сохраняя серьезность на лице.
— Его фамилия означает «мой хой», я это точно знаю.
Дождавшись, когда хохот утихнет, она выплюнула насвай и добавила:
— Не смейтесь, это истинная правда.
Пулатой съязвила:
— Теперь никто не скажет, правда это или нет. Но я могу точно сказать, что ты его незаконнорожденная праправнучка, поэтому не можешь обойтись без выпивки.
На шум зашел сосед Джура:
— Здравствуйте, соседи! Можно чуть потише?
— Замолчи, Джура! А ты целыми днями своей громкой музыкой всем уши заложил! – воскликнула Пулатой.
Марджан добавила:
— Смотри, а то я тут выдам про тебя такую тайну, о которой никто не знает.
— Про то, как я к тебе ночью лез, что ли?
— Нет, все знают, как моя собака сдернула с тебя штаны, и ты со страху забрался на крышу и всю ночь пробегал там в одних трусах. А я еще думала, что это кошки там шумели. Знаешь, что я тебе скажу, Джура. Я на твои похороны не приду, потому что ты — плохой человек.
Все засмеялись, и Джура, решив выправить свое положение, сказал горделиво:
— Так что там за тайна, про мою любовницу, что ли?
Музаффар строго посмотрел на Джуру, и тот осекся. Марджан сказала:
— И про это все знают. Ладно, если тебе хочется, я расскажу про то, как мы с тобой сидели в очереди к психиатру, а ты делал вид, что не узнаешь меня.
— Ты зачем выдумываешь? Не сидел я никогда в очереди к психиатру!
— Да, ты не сидел в очереди потому, что ворвался к нему без очереди, — ответила Марджан под общий смех.
Вдруг со стороны двора Джуры послышалось громкое пение. Сын Джуры вдохновенно пел известную советскую песню, а так как не знал русского языка, слышно было примерно следующее: «Пус сида будит самса!» Это должно было означать: «Пусть всегда будет солнце!» Ему понятней было не слово «солнце», а «самса», означающее печеный в тандыре пирожок с мясом и луком. Про самсу еще был популярен такой анекдот: покупатель говорит возмущенно: «У вас в самсе один лук!» Продавец отвечает: «Не один лук, а много лука!» — Кто это так орет? — спросила Марджан. Пулатой объяснила: — Да это же Ямин! Не узнала, что ли? — Дыкий чалявекь!– прокомментировала Марджан по-русски и добавила.
— Ты, Джура, лучше научи правильно петь своего ребенка. Слышишь, как разорался!
Вернувшись домой, Марджан увидела, что на земле у калитки валялась какая-то бумажка. Она подняла ее и прочитала. Это была повестка с вызовом ее в районное отделение милиции. Марджан стало немного тревожно на душе. «Неужели про мои шарики кто-то написал жалобу?» — подумала она. Ведь она делала свои «поющие» шарики и продавала их, не имея на то никакого письменного разрешения. Да она и не знала, где дают такое разрешение.
На следующее утро Марджан поехала в милицию. Там по бумаге в руке нашла указанный кабинет и постучалась. Войдя, она увидела за столом молодого мужчину в милицейской форме, на вид лет двадцати пяти. Он строго посмотрел на нее. Марджан стало не по себе, но она не подала виду и показала ему повестку. Порывшись в папках, он вытащил листок бумаги в клетку, вырванный из ученической тетради.
— На вас поступила жалоба, — сказал он, стараясь придать лицу строгий вид. Но именно то, что он слишком старался казаться серьезным, внезапно успокоило Марджан. Она ответила непринужденным тоном:
— Скажите, кто мог на меня пожаловаться, тавба!
— Вы знаете Хамдиеву?
— Нет, первый раз слышу эту фамилию, — сказала Марджан и говорила правду.
— А вот она вас очень хорошо знает и сообщает, что вы – испорченная женщина.
— А-а-а! Так это Катерьга! Никогда не знала, какая у нее фамилия! Значит, она пишет, что я испорченная женщина?
— Да. Что вы на это скажете?
— Ну, конечно, я испорченная женщина! – невозмутимо ответила Марджан.
— А я думал, что вы будете оправдываться! – удивленно сказал милиционер.
— А зачем, если я действительно порченая, не девственница. У меня муж был, сын в армии служит. А у тебя есть дети?
От неожиданности лицо милиционера приняло простодушное выражение:
— Да, сын, два годика.
— Вот видишь, ты женат, значит, ты тоже порченый, не девственник, и все мы порченые, раз живем с кем-нибудь. Сама Катерьга тоже порченая, ее еще больше пятидесяти лет назад муж испортил, и она родила ему двух сыновей, — серьезно глядя ему в глаза, сказала Марджан.
Вечером Марджан, сидя в доме Музаффар ака, рассказывала в лицах его многочисленной семье о беседе в милиции.
— Закончилось все тем, что милиционер долго и громко хохотал и сказал мне: «Я вижу, вы веселая женщина», — и отпустил меня, — резюмировала она.