Письма из прошлого. Ташкентские встречи История Ташкентцы

Прислала Александра Николаевна Давшан

Это письма о любви. Автор их не известен. Надина, как он ее называл, берегла маленькие листки, написанные очень мелким почерком. Чтобы разобрать слова, мне приходилось пользоваться лупой. Если события, факты, встречи и тому подобное фиксируются и создают историю, то чувства исчезают или делятся на правильные и неправильные, хорошие и плохие. Читайте редкие страницы, которые помогают понять жизнь, услышав голоса из прошлого.

Письмо № 1. От даты осталась только первая цифра – число 1. Лист поврежден.

Я перечитывал твои открытки по нескольку раз, ты не знаешь сама, сколько вложено в них чувства. Все, что пишу тебе я, мне кажется таким бледным в сравнении с этими двумя маленькими открытками. Мне хотелось бы дать тебе гораздо больше, чем я дал – я не смогу выразить этой мысли конкретно, рассказать все точно, что я хочу сказать этой фразой – но мне почему-то кажется, что ты меня ужу поняла. Тебя же я понимаю с полуслова – фразы твоих писем для меня не просто слова, а полные гармонии аккорды чувства. Мне так было понятно, когда ты писала, что хотела бы вернуться с обратным поездом – это настроение, эта мысль мне кажется такой родной, такой близкой – что минутами мне страшно, что я так близко понимаю твои настроения. Да страшно; страшно ощущать так близко другую душу – как будто эта душа вот, или совсем с твоей сольется – и если бы мы были вместе, то, казалось бы, нам не надо было бы слов – каждое движение, каждый жест были бы понятны. Сейчас же угадывал бы ту мысль, которая их родила.- И это-то и страшно – эта близость манит и тянет – хочется искать и найти в ней новые оттенки, опуститься в самую глубину – хочется переживаний самых интимных – дальше уже нет ничего – и вся интимная жизнь кажется какой-то далекой. – Меня охватывают такие же чувства, как будто я стою на краю бездны. И страшно, и тянет туда непреодолимо, и в этом находишь радость – какое — то упоение. Ты помнишь, я говорил тебе, что хотел бы пожить с тобой недели 2-3 где-нибудь, безразлично – лучше всего на каком-нибудь месте, где раньше не были ни ты, ни я, чтобы у нас не было никаких воспоминаний прошлой жизни – пожить так, чтобы ни ты, ни я не думали ни о чем другом, как о том, что мы вместе – я мечтал об этом, и мне казалось, что тогда мы станем так близки друг другу, что весь мир как будто исчезнет. А потом пришлось бы расстаться, и вот об этих минутах я сейчас задумался. Хотелось бы расстаться тогда, когда была допита последняя капля «волшебного яда». И я боюсь. Мне страшно, что это мгновенье мы, может быть, не нашли бы. – Ведь вот теперь, когда мы расстались, мне казалось, что так кратка была наша встреча, что струны только что натянулись и стали звучать в унисон, – что тон можно было повышать и повышать, и это делало бы звуки еще выше, еще чище. – Но найти ту минуту, когда струны готовы были бы порваться, и уйти – я не знаю, достало бы у меня силы и воли. Ты пишешь «неужели я не увижу твоих глаз»? Что рассказать тебе на этот вопрос – рассказать, что мои глаза так же с тоской ищут твоих, сказать, что мое лицо ищет твоих прикосновений – сказать – но ты знаешь это сама — знаешь, что ты увезла кусочек души моей и вместо этого кусочка оставила мне тоску. Вчера я, наконец, увидел прогулы N.N., он прошел мимо нашей конторы – это первый раз я его вижу после той ночи – и я его искал с тех пор все время – ты же знаешь, о чем думал я, когда искал его? И много — много здесь вещей, которые будят воспоминания. Даже Ник. Пав. С его заплывшими глазками, и он мне стал, как ты, мил – я его видел раза два на улице, но о тебе не говорил. Когда брат сказал, что ему говорила тетя, что они получили твою открытку, и меня потянуло к ним сходить увидеть эту открытку, посмотреть еще раз на почерк милой руки. Сейчас ты, верно, уже подъезжаешь к Томску. Ты скоро напишешь мне закрытое письмо. Ты мне напиши – что нашла и как встретил наш Томск. – Пиши мне о себе все, пиши, как живешь и как работаешь, и как развлекаешься. Мне бы хотелось представить себе твою жизнь возможно подробнее. Пора кончать, уже поздно – ты не сердишься, что я так пишу? Ведь если бы мы были с тобой вместе, я никогда не сказал бы пора кончать, мне никогда не казалось поздно – но если бы это было возможно – если бы ты была не так далеко. Если бы ты жила не в Томске, а там, у Чирчика, я приезжал бы к тебе каждый вечер – Прощай, родная – Г.В.

ПИСЬМО № 2. 21-6-12 вечером.

Утром послал тебе письмо – мне показалось, что ты не будешь мне больше писать. А вот в 3 часа получил твое. Значит, последняя струнка еще не оборвалась? Зачем я послал тебе то письмо? Я не знаю. Мне показалось, что ты так долго не пишешь оттого…Ну, да все равно – ты, может быть, поняла меня. Когда я задумался над нашими отношениями, то чувствую, что нет у меня ясности и ….—то, что было, — то ярко, светло и желанно – и страстно хочется, чтобы это не было «прошлым», кажется, что ласка оборвалась на самой середине; нет спокойного, без страданий конца – нет тихой тоски, а есть желание. Кажется, что мои губы насильно оторвали от твоих. Кажется, что наслаждения я только наполнился, и вот тебя уже нет – да, я хочу тебя! Хочу твоих прикосновений, хочу твои глаза, твои губы. Мне кажется, что хороших минут должно быть так много. Иногда мне до боли хочется, чтобы ты была со мной в эти темные, теплые вечера. Мне кажется, я ищу твоей близости. Стоит закрыть глаза и мои губы встретят твои. Я хочу опять «твоего» поцелуя, он опьянил меня и туманил рассудок – я забываю все, но мне было хорошо. Но не думай, что меня влечет только физически, да я не скрываю – это очень сильно. Я не могу даже написать, не найду выражений, как сильно мне хочется твоей близости; это все так. Но ты сама, твои даже чувства меня занимают очень сильно – ты для меня загадка. Я чувствовал много раз тут, в Ташкенте, как прикасаюсь к твоей душе. Первый раз это было в Ташкенте – помнишь, когда Наташа так хотела гулять, и ты заплакала. Так живо помню эту минуту. Ты подняла Наташу на руки и взглянула на меня заплаканными глазами. В эту минуту ты мне стала вдруг близкой – я бы многое мог отдать, чтобы высушить эти слезы – Потом были еще минуты, когда я дотрагивался до твоей души, но совсем, совсем ты не раскрыла ее ни разу – Мне кажется, в твоей душе есть струны, которых не коснулось мои чувства. Мне хотелось и сейчас хочется знать тебя ближе и больше. Тогда тут в Ташкенте наше чувство так быстро росло, так скоро развилось, как будто мы торопились скорей взять от жизни эти мгновенья – некогда было остановиться, уйти вглубь переживаний – и вместе смотрели, как растет это чувство, которое так сильно волнует человека и дает минуты такого безумного счастья. Так что видишь, мне хочется быть ближе к тебе и не только к твоему сердцу, но и к жизни. Мне хотелось, чтобы жизнь твоя проходила путь моей, вся, до мельчайших деталей – я хочу быть с тобой, когда ты спишь, встаешь – ходишь по городу, может быть, по самым обыденным делам, за покупками. Я хочу знать, как ты покупаешь, как говоришь, о всякой мелочи. Это все так. А с другой стороны, я почти знаю, что жизни наши разошлись. Ты помнишь, есть в сказках Кота Мурлыки рассказ про Василия Гранта (кажется, он именно так и называется), и вот там в одном месте говорится про встречу людей, как про пересечение линий; оттуда-то из бесконечных пут эти прямые и все ближе друг другу, потом они пересекают, они совсем близки. Но потом они неизбежно должны разойтись и опять уйдут далеко друг от друга и потонут в бесконечности. Эта мысль, что неизбежно так и будет, мне сперва казалась чужой – когда мы расставались, я даже не мог допустить ее – у меня было чувство, как будто наши Ташкентские встречи лишь пролог – что впереди еще будет у нас много общих часов, а теперь, теперь уверенность, что тогда на вокзале поезд унес безвозвратно в темноту ночи кусочек моего счастья – эта уверенность стала расти. Мое чувство восстает, возмущается решением, и в твоих письмах уже второй раз я читаю ту же мысль – ты пишешь, что время беспощадной рукой сотрет яркие краски наших переживаний. Ты пишешь, что даже предчувствуешь, как прекратится наша переписка. Но ты не права; по крайней мере, относительно меня: тебя забыть я не могу, и слышишь, Надя, никогда, никогда ты не должна чувствовать себя одинокой – я так близок был тебе и чужим для тебя быть не могу. Ты же это знаешь, зачем же ты пишешь, что ты можешь быть одинокой? Мне это больно. Правда, я не отдаю тебе своей жизни, но я не отдаю ее никому навсегда — Ничто не может связать моей жизни против моей воли; по крайней мере, таких цепей я не знаю. Иногда, правда, я не отдаю (потому что так хочу) свои мысли, желания, даже все самые интимные чувства, другому человеку. И этим человеком недавно была ты, и я только пишу о том, что мы не могли уйти от людей хоть на время – мне кажется, мое чувство и моя страсть тогда бы не знали преград. Прощай, моя маленькая. Г.В.

ПИСЬМО №3. 3-2-15.

Сегодня встретился с Еленой Петровной. Она может рассказать о тебе, о том, что ты ездила в Питер – а теперь снова вернулась в Сибирь – и эта встреча и разговор так ярко мне напомнил минувшую весну, и встречи наши в шашлычных, у Залеских, те встречи, когда мы были не вдвоем, что мне захотелось рассказать тебе об этом. Знаешь, даже как-то странно – об этих наших встречах среди других, главным образом в компании с Еленой Петровной, я как-то совсем почти не вспоминаю, так же как не вспоминаешь о вечерах и встречах с хорошими знакомыми. Когда на душе было спокойно – в те минуты даже весело – и лишь случайная новая встреча или другая какая-нибудь мелочь, вызовет в памяти эти вечера; вот и сегодня, когда я попрощался с Еленой Петровной, мне почему-то вспомнился кинематограф Колизей и Гаршин, который там бегал по экрану. А потом та скамья ташкентская, припомнил, как мы сидели, что ты была очень оживлена и даже немножко кокетничала с своим соседом справа – припомнилась масса мелочей того вечера, которые, кажется, совсем уже ушли в прошлое – и то, как мы не знали сперва, в какую пойти шашлычную, и как вначале там было почему-то неловко, и как Крошков угощал Елену Петровну, а она сдерживала его стремление разойтись – это все, казалось, было уже мной забыто на другой день. Я вот сегодня встретился с Еленой Петровной и говорил-то с ней совершенно на другие темы, а потом так ярко вспомнил все, как будто было это вчера. А ведь о тебе самой я думаю и вспоминаю так часто, но именно всегда думаю о тебе такой, какая бывала ты только со мной вдвоем, когда я видел, знал, чувствовал, что все твое настроение, все твои мысли, твои движения отвечают только мне. Что все, что нас окружало, будь то улица, или обсерваторские тополя, силуэты башен – все это ни на секунду не отвлекало твоего внимания, все это казалось декорацией, которую чувствуешь, что она есть, но которая не вносит никаких своих впечатлений, и лишь усиливает и углубляет сознание того, что ты близка мне, понятна каждым движением, каждым взглядом. В эти вечера казалось, что все кругом, в обыкновенное время такое безразличное, почти чужое, стало близким и как будто сочувствующим – Помнишь тот вечер, в аллее за домом Варвары Петровны? Мне так и казалось, что и скамейка та нарочно там стоит и тополя, и тот дувал, как будто нарочно столпились кругом нас в кружок – и вот тебя в тот вечер я вспоминаю часто, часто – я тоскую об этих минутах, я так хотел бы, чтобы это повторилось вновь – я так часто переживаю их мысленно минута за минутой – вспоминаю слова твои, твои движения, твои поцелуи необыкновенные – и чем дальше уходишь от этих минут, тем ярче кажутся они, тем больше тянут они к себе, тем больше хочется вернуть их, повторить. Если бы только что-нибудь в жизни можно было повторить, то и эти минуты попали бы в число тех немногих минут, которые я пережил бы вновь и, кажется, почувствовал бы их глубже. А ты? Ты часто вспоминаешь Ташкент? Когда ты думаешь о нем или, лучше сказать, о каких минутах жизни в нем? Сейчас час ночи – все кругом так тихо – все давно заснули – как хотелось бы, чтобы ты сейчас вошла…в мою комнату – такой, когда ты думаешь только обо мне – я взял бы тебя за руки, посадил бы на диван близко, близко, видел бы, как блестят в полумраке твои глаза, обращенные только ко мне – и смотрел я в них долго все ближе и ближе – Да?

ПИСЬМО № 4. 13 августа. Вечер.11 1/2часов.

Я совсем один в комнате за своим столом, в той самой комнате и у того окна, где я когда-то вел дипломатические переговоры с ночным сторожем о тягостях холостой жизни. Помнишь? Это было недавно и, кажется в то же время, что очень давно. У тебя чувство глубокой разлуки без надежды скоро увидеться, и мне тоже кажется, что ты стала такая далекая, ушла от меня, как всегда, в неизвестную мне жизнь, к людям, о которых я знаю только по твоим, очень кратким, словам. А две недели тому назад я упорно думал о том, чтобы поехать в Баку на один день. Я думал проехать на Северный Кавказ, чтобы использовать отпуск. Я старался представить себе, с каким чувством я буду ехать по морю и смотреть вдаль, где должен в дымке показаться силуэт того берега и того города, где живешь ты. Я думал о том, как я сойду на пристань в этом, почти незнакомом мне, городе, как я буду спрашивать дорогу в «Баксовет», как в каком-нибудь коридоре мне укажут комнату, где работаешь ты, как тебя вызовут, и ты выйдешь с деловым видом и как удивишься ты, когда узнаешь меня – ты помнишь нашу встречу в прихожей Дальверзинской конторы на Гоголевской? Как глупо я тогда вел себя! Как я старался скрыть все то, что так рвалось навстречу твоей радости внезапной встречи! Ты помнишь, как мы стояли друг против друга в притолоке, сперва молча, и потом говорили какие-то незначащие слова, совсем не о том, совсем не так, совсем не так хотел я в ту минуту и говорить и радоваться встречи. Теперь, когда я вспомнил прошлое, мне кажется, будто во мне жили тогда два человека – один хотел не думать ни о чем, забыть и людей, и время, и жизнь с условностями и совсем, совсем уйти в радость нежной ласки, в бездны жуткой страсти, такой манящей и жадно желанной! Другой – но что об этом писать! Ты знаешь сама. Вот теперь, когда ты снова была со мною, другого человека не было или он ушел куда-то далеко. А тот первый, так долго не был с тобой, так отвык от него, что не мог сразу стать снова самим собой – Ты рано уехала, моя «маленькая женщина из большого дома». Ты пишешь, что так уж нам суждено расставаться, «когда, казалось, что еще, еще надо было быть вместе». Как сходятся мысли твои с моими! Даже жутко! И все-таки так надо? Ты, правда, так думаешь? Или только пишешь «вероятно, бы», а все-таки распутаются ниточки, которые нас соединяют, и ты далекая, но ты близко, близко тут в этой комнате. И я вижу совсем близко черты твоего лица… Я чувствую, нет, это все разлука разорвать не может! Воспоминания бегут сейчас передо мной, они вспыхивают, как зарницы, и их так много, много, и хочется, и ждешь все новые еще ярче, что, быть может, этого и не может быть. Лампа догорает, уже первый час ночи – я верно не смогу найти керосин – если б ты была тут, может быть, и не надо было его искать – но нужно кончать письмо и сказать еще несколько слов о моей жизни. Я теперь с 15 июля работаю в Узбекском колхозе, но ты можешь писать (если захочешь!) на мой старый адрес Ленинградская 13, т.к. я там часто бываю. Работы у меня теперь немного меньше служебной, но зато очень личной, и она медленно движется. Надо взять отпуск и поехать отдохнуть. Я это сделаю, когда вернется из России Е.Ср., а это будет, вероятно на той неделе. Тогда я поеду в горы, м.б. в Фергану через ледник Федченко — когда я слышу название, я думаю, стану ли я вспоминать нашу первую разлуку ….ледник? Я пробуду в отъезде недели две и потому буду готовиться недели две к началу академического года. Завтра снова в работу НИХ и конец сентября – ну вот и все внешнее. А ты? Не изменишь адрес? Не уедешь «вглубь Кавказа»? Зачем мне хочется, чтобы и в самой глубине Кавказа ты думала о Ташкенте так же, как в последнем письме? Кончаю, лампа гаснет совсем. Сейчас лягу спать с мыслями о тебе. Целую. Твой….

ПИСЬМО № 5. 13-12-15. Полночь.

Моя далекая, далекая Надина. Как мне хочется видеть тебя! Как мне хочется слышать тебя! Как мне хочется хоть один вечер побыть с тобой одной, говорить с тобой о том красивом и ярком, что сейчас так волнует меня. Ведь это же будет? Ведь мы увидимся с тобой? Ведь ты так же, как и я, хотела бы хоть на один вечер уйти из обычной жизни, уйти так далеко, что повседневность показалась бы тяжелым и долгим сном, который остался где-то позади нас, и я был бы только с тобой! Я так ждал, что это будет сказка, но день за днем разные внешние причины отдаляли мой отъезд в Москву—Питер, куда так хотелось приехать скорей—И вот теперь я снова не знаю, когда я увижу тебя. Так грустно мне это, так свыкся я за этот месяц с мечтой увидеть скоро тебя. И увидеть не в обычной обстановке среди знакомых или связанною временем, когда мы виделись украдкой и недолго, а так, чтобы ты пришла ко мне и сказала «Я свободна, я вся твоя, будем вместе столько времени, сколько захотим мы сами». Как мне хотелось бы этого. Какой нудной кажется эта обычная размеренная ежедневная жизнь, эти обычные встречи со знакомыми, эти условности, эти тусклость разговоров и дел, по сравнению с теми яркими и смелыми мечтами, какие мне грезятся тогда, когда я думаю о нашем свидании! Может быть, это только мечты? Но нет, я ведь знаю, что и твоя душа хочет вспыхнуть ярким пламенем – хочет забыться волшебными грезами счастья. Ты, верно, хочешь знать, зачем я так долго тебе не писал? Так это от того, что я думал поехать в Россию, и хотел приехать так, чтобы ты не знала, встретить тебя неожиданно у дверей курсов, на улице и сразу вырвать тебя из обычной твоей жизни—усадить на извозчика и уехать с тобой в какой-нибудь волшебный замок – прожить, не просто прожить, а блаженствовать день и другой, а потом снова привести тебя к тем же дверям и окунуть – совсем, как это бывает в сказках, так и то, о чем мечтаю я, также не похоже на повседневность, как не похожа сказка, яркая и волшебная, на серенькую жизнь. Ну вот, видишь, все это лишь мечты! Я пока никуда не поехал и еще не знаю, когда поеду – потом. Теперь мне кажется, что нельзя приехать и похитить тебя, как Сабинянку, – ведь может быть нужно будет зайти домой что-нибудь сказать, что нельзя взять – ну, вот, я и решил теперь лучше открыть тебе, и если я попаду в Питер, то я напишу тебе, когда это будет, как только сам буду об этом знать. Думаю, раньше второй половины января не придется поехать, так что не только я смогу написать тебе несколько писем, но и ты, если бы захотела, смогла написать несколько слов. Ты знаешь, твои последние письма так обострили мою тоску по тебе, так звали меня поехать и чувствовать тебя, что я с трудом мог возвращаться к действительности – и в то же время я их ждал, я их читал и буквально между строк и то, что было в них написано намеком, зажигали в душе моей целый пожар, как от искры загорается порох. И то, что слова твоих писем ложатся мне прямо в душе, и жутко мне, и сладко. Как и поцелуи твои желанные…. (дальше неразборчиво и очень мелко).

ПИСЬМО № 6. 13 июля 25.

Уже поздно, три часа ночи. Сейчас кончил спешную записку и захотелось поговорить с тобой. Окно открыто, на улице тихо – не слышно даже свистули… А на панели нет стука куда-то быстро идущих женских каблучков. Сейчас лежал на окне, крайнем, которое я раньше тщательно занавешивал, смотрел в темноту ночи – туда, где с легким подъемом уходит в мрак ночи улица – Не мелькнет ли сейчас там белое платье? В соседней комнате спит папа, Галя у Королевых, и я один, один этой тихой ночью в той комнате. Ее сейчас не узнать: спит мебель, мои книги, в углу у окна диванчик, на полу ковер – шагов не слышно. В прихожей никого нет, и дверь ничем не заставлена. Зачем я все это пишу, зачем бужу воспоминания, которые идут все дальше. Воспоминания, жесты, прикосновения, такие жданные и все же изумительно новые. Ведь этого всего нет теперь и ты далеко. Силюсь представить тебя сейчас, в эту минуту. Сегодня понедельник, завтра у тебя обычный трудный день – ты, верно, спишь уже. Как странно: я никогда не видел тебя спящей, никогда не будил среди сна. Мысли мои бегут дальше и дальше, но я не могу их доверить этому листку. А ты знаешь их? Нет, может быть, не все, о чем хотелось бы еще сказать, спросить, услышать снова. Твоя открытка лежит сейчас на моем столе. Одна ее сторона такая нежная и так напоминает близкое прошлое, нет, уже далекое. Почему ты говоришь, что мы больше не встретимся? Ты больше никогда не приедешь в Ташкент? Сегодня встретил на улице Силантьеву Н.А. Она на мой вопрос, где бывает, ответила: «Почти нигде, а сегодня иду к Анциферовым». Может быть, она услышит, как ты живешь, как твоя служба. А я не знаю. Прости, я только сейчас пишу тебе письмо, но хотелось бы знать о тебе и чаще и больше. Что делаю я, наверно, ты не очень одобрила бы мое поведение – занимаюсь мало. Потом пиво в садиках и не один, но все как-то не развлекает. Кажется, я переутомился, хотя и немного работы – хотел уйти в отпуск, но сейчас получил новое назначение в Узбекском Водхозе. Теперь даже редко хожу на …., хотя остался и там на службе. Писать, если вздумаешь, можно по тому же адресу. Ничего не читаю, даже газет. Правда, эти две недели ездил к ….2 раза в Голодную степь и еще на Чирчик. Загорел, кажется, немножко похудел. Хочу через месяц все же взять отпуск поехать в Россию, не хватит капитала – так и быть, поеду куда-нибудь в Фергану или в Чимкент. Начинает светать, кричат петухи, помнишь?…опять пришли на мое крыльцо…. стучит палкой. Теперь мне все равно и тебе тоже – а как хорошо, если бы было иначе. Видишь, я все возвращаюсь к прошлому. Иду спать, в комнате душно и жарко. Целую, целую еще и еще, хочется ласки твоей. Вот где-то застучали каблучки…спать, спать на несмятую кровать – я сегодня …(неразборчиво)…

ПИСЬМО № 7

(Отрывок еще одного письма без начала и конца, без подписи, почерк кажется каким-то другим, но обращено к тому же адресату и сохранилось вместе с письмами, приведенными выше).

Приехал вчера ночью на 2 дня в Ташкент, нашел твое письмо, прочел и как-то странно стало на душе – и почерк твой и обороты речи те же, но письмо, содержание будто не твое – словно кто другой говорил тебе, а ты эти мысли только излагала по-своему. Ты, как мне казалось и верилось, живешь вполне той жизнью, которая идет к тебе, не думаешь и не… (Обрыв страницы).

(На следующей странице)…теперь? Зачем это? Неписал (именно так, хотя других ошибок нет, и ощущение торопливости в написании слов) тебе два дня – мой брат заболел тифом – устраивал его вместе с Петром Карловичем в больницу. Но там так плохо, что я уже решил неехать в степь, закончить немногие дела и перебираться в Ташкент, взять брата из больницы и ухаживать дома за ним.

Так тяжко, когда человек один. Я приехал сюда из степи, а он лежал уже 4-ый день один в квартире (Обрыв страницы).

(На следующей )…ему ласки, знаки внимания – нехорошо лежать среди равнодушных людей в госпитале – да еще военном бесплатном, где врачи по-видимому заботятся лишь об одном, чтобы поменьше было работы. Все эти впечатления за два дня малость расстроили меня, и я сейчас не могу уйти от этих дум.

Вот и письмо тебе выходит не таким, каким хочется писать (Обрыв страницы).

(На последней странице)… отношениях именно….к действительности – будто жизнь наша осталась там, где-то за кулисами, а мы вот на сцене играем и переигрываем чувства, минуты другой жизни, а потом выйдет каждый в свою дверь, уйдет в свой дом к настоящей жизни и о друг друге будем вспоминать лишь как о прочитанной пережитой пьесе. Я вот и пробовал раздвинуть немного занавеску, которая скрывала от …

(Приписка очень-очень знакомым бисерным почерком по краю страницы вокруг уже написанного текста убеждает в правильности догадки: пишет тот же самый мужчина)….душу твою – твое самое глубокое «Я»…Вот сейчас я даже не могу тебе….и никому не знать, что я только хочу…(Это последнее, что сохранилось из его писем).

P.S.Может быть, кто-то что-то знает, вспомнит и назовет автора…

МИНУТЫ ДРУГОЙ ЖИЗНИ

ПИСЬМО НАДЕЖДЫ ВАСИЛЬЕВНЫ АНЦИФЕРОВОЙ ДОЧЕРИ НАТАЛЬЕ

6/1-35
Натуся, я никак не могу объяснить себе твое молчание. Я думала, что ты много занимаешься, но все же можно уделить 10 минут черкнуть открытку. Натуся, у меня есть к тебе одно предложение. Я хотела бы, чтобы моя мамочка в апреле приехала к тебе и была бы с тобой последний месяц беременности. Когда я приехала в Ташкент и маме это сказала, она сразу одобрила мысль, что ее здоровье и силы еще для тебя, буквально ее воскресили. Она, я думаю, окажет тебе существенную пользу. Поговори с Борисом, и если он ничего не имеет против, я все хлопоты и расходы возьму на себя, так как сама я раньше июня приехать не смогу. Мама в смысле работы еще очень бодра, и, когда у тебя будет младенчик, она тебе поможет. Ответь мне на это обязательно. Как твоя работа, как здоровье, как дом и взаимоотношения, как Борис. Пиши скорей. Твое молчание убивает меня, тем более теперь, когда нервы мои никуда не годятся.

Поздравляю тебя и Бориса с новым годом. Желая вам благополучия, здоровья и славного наследника. Целую вас крепко. Дорогая моя девочка, как — то ты одна без меня, так мне все это больно тяжело. Ради бога пиши. Твоя мама.

(Приписка другим почерком: Сережа).

Дорогую Натусю поздравляю с Новым годом и желаю от всей души одного лишь хорошего: побольше здоровья, счастья и полного благополучия! Приветствую Бориса Васильевича! Сергей.

ПИСЬМА-СОБОЛЕЗНОВАНИЯ НАТАЛЬЕ

(Письмо 19 декабря 1939 г.)
Натуся, дорогая. Никак не могу написать тебе несколько слов. Где их взять и как выразить ту боль и скорбь, которые чувствует мое и так наболевшее сердце. Тяжелая потеря не только для тебя, но и для нас. Сильно вся наша семья переживает. Жаль, жаль Надежду Васильевну. Слишком рано она кончила свою богатырскую жизнь. Она не была похожа на обыкновенную женщину. Она была женщина-богатырь во всех отношениях. Сколько в ней было и любви и энергии и жизнеспособности. Сильно обидно и больно, что все это похоронено. Бедные дедушка и бабушка ваши. Какое ужасное горе они переживают, какая несправедливость судьбы и природы. Передайте им наше глубокое соболезнование. Бедная моя детка Ирочка. Как она теперь живет без своей Мурочки? Эти строки слезами облила, никак не могу мириться с тем, что нашей дорогой Надежды Васильевны нет. Бедная моя Натуся, чем тебя утешить? Разве есть возможность заменить тебе любящую мать? Нет, никто ее не заменит, весь ужас в этом. Сейчас не до писем тебе. Но при возможности напиши, в каком положении ты находишься в настоящее время. Крепко целую тебя и Ирочку. Нато 19 декабря

Натуся, родная! Болею душой за тебя. То, чего я боялась больше всего, случилось. Наша последняя встреча с Надеждой Васильевной почему-то оставила тяжелый осадок. Мне все казалось, что она недолговечна. Помнишь, я тебе говорила, что ее надо щадить. Не ради красного словца я это говорила, но вот бывает иногда, что чувствуешь где-то там, внутри, не отдавая себе отчета, что что-то должно произойти. Ну, что же, дорогая, крепись. Нет больше нашего милого хорошего Мурика. Бедная Иринка. Пиши, как ты там сейчас думаешь устраиваться. У меня все без перемен. Тетушка Ольга сильно больна. Вообще у нас дня не проходит без потрясающих неожиданностей. Крепись, не падай духом. Целую тебя и Ирочку. Твоя Оля.

ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ Младенчик, внучка Ирина родилась в Баку 10 апреля 1935 г.

Отец Атаев Борис Васильевич. Его сохранившееся Письмо из прошлого.

8 марта 1931 г. г. Свердловск Ул. Малышева 46 Инструменталстрой

Дорогая Мама! Наконец-то я собрался написать Тебе. Настроение, которое у меня одно время было, совершенно не свойственное мне, уже прошло. Особенно тяготила меня работа, на которой я себя чувствовал не на месте. Теперь это прошло, меня перебросили на другую работу, характер которой мне и по душе и по нраву. К Уралу начинаю привыкать, однако, никогда не променяю Кавказ на Урал. Единственно, что здесь может удерживать – это работа. Большая, крупная и интересная, особенно в связи с тем, что из Урала хотят сделать промышленный центр. Условия жизни здесь значительно хуже, чем на Кавказе и в частности в Баку. Имеется частный рынок. Могу сообщить Тебе, что цены на продукты у нас следующие: мясо 8 руб. кило, масло 22 руб. кило, яйца 6р.50к. 10 шт. Вино – 25 руб. бутылка. Особенно дорого вино. Для меня кавказца, привыкшего пить за обедом стакан хорошего вина особенно неприятно – ибо приходится себе в этом отказывать. Питаю надежды приехать к вам в Владикавказ и попить с отцом Кахетинского. Самочувствие сейчас у меня улучшилось. Немного пошаливает сердце. Думаю летом поехать в Кисловодск подлечиться.

В связи с наступлением лета, не мешало бы и вам старикам подлечить свои кости, почему предлагаю Вам и вызываю Вас на соцсоревнование на курорт. Прошу тебя обмозговать это с отцом и сообщить мне. Положение у меня сейчас улучшилось, и я могу это сделать. К лету рублей 300-400 я смогу тебе выслать. Ты не стесняйся и обязательно мне напиши. Недавно я выслал отцу костюм, вы его должны уже получить. Сообщи мне, а то я боюсь за его целость. Напиши также, что надо Вам из вещей. Думаю приобрести для тебя ботинки или туфли. Кроме того дамское пальто. Напиши номер ботинок отца и своих. Как только представится возможность, я вышлю. С вещами сейчас везде трудно, особенно наверно во Владикавказе. Посылаю тебе новое удостоверение, думаю, что оно может Вам во многом помочь. В остальном пока у меня без перемен. Пиши о своем житье-бытье.(по новому адресу)Привет отцу и всем своим. Борис.

P.S. Расстрелян в 1937 г. Место захоронения неизвестно. Реабилитирован за отсутствием состава преступления.

НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА БЕНЕДИКТОВА. СКАЗКА ЖИЗНИ

Посвящается Борису

Комната тонула в сумерках догорающего дня. Последний отблеск солнца освещает полулежащую на кушетке женщину белокурую, с серо-синими, мгновенно вспыхивающими глазами. «Расскажите мне сказку жизни»,- сказала она. Я так хочу сказки прекрасной волшебной сказки, дайте моей мечте улететь»!

Он, молча, сидел, весь уйдя в высокое кресло. В сумерках его лицо казалось бледным, глаза казались больше. Она смотрела на него и вызывала давно носимый образ, и казалось ей, что это образ души ее. Чем больше смотрела, тем больше убеждалась. Да, это он, тот рыцарь, который придет из неведомого царства, возьмет белокурую женщину и уведет ее в мир красоты, радости и наслаждения, разбудит ее спящую душу прекрасной жизней любви! «Расскажите же мне сказку жизни», — повторила она.

Он не знал сказок и не верил ей. Днем еще такая простая жизненная, теперь в сумерках догорающего дня она казалась совсем другой – неизвестной, новой и желанной. «Я не знаю сказок и не люблю их, жизнь — это правда действительности, а не сказка», — хотелось сказать ему. Но он знал, что она не любит простых жизненных слов, знал, что если скажет, то уйдет она, а он хотел ее. Сумерки сгущались, неясно светилось бледное лицо и белое платье. Были тихи-тихи робкие слова, замерли все в таинственном вечере. Чувствовалось, что надо что-то сказать, найти волшебное слово, и для них обоих начнется прекрасная сказка жизни. Он быстро встал, подошел к ней и, склонившись, поцеловал крепко-крепко. «Я люблю тебя», шептал он, «я расскажу тебе сказку, моя белая греза, я покажу тебе замки моих мечтаний, и там мы будем счастливы, счастливы, как боги»! Она слушала и упивалась. Она верила, что слышит истинные слова сказки, верила, что нашла желанное.

Шло время. Она много страдала. Она приходила к нему каждые сумерки, в причудливых тенях наступающего вечера, полулежа на кушетке, говорила о своей душе, о своем настроении. Теперь он сидит около нее и тихо ласкает, как бы отвечая пониманием, ждал, когда она кончит, чтобы начать целовать ее. Ему было близко и знакомо ее тело, непонятна и чужда ее душа. Ласкал долго, мучительно, страстно и упоенную поцелуями отводил к ней.

Оставаясь одна в своей маленькой комнате, она чувствовала жуткое одиночество. Тоска, сомнения рвали ее сердце. Она вспоминала, что он ничего не сказал ей, что все ее мысли, чувства и настроения оставались без ответа и гармоничны были только поцелуи. Бесконечно задавала она себе вопросы: почему в душе нет счастья? Почему слова сказки жизни звучат так быстро? Почему в душе нет радости. Думала, придет к нему и все-все скажет, скажет, как рвется и болит ее душа, как глухо звучат гармонические струны сердца, как тоскливо в маленькой комнате. Скажет, что хочет тех прекрасных настроений, которые создаются душой, мыслью, а не страстью. Спросит, где же прекрасные замки мечтаний, без которых невозможно жить! Вечером приходила к нему и снова ничего не спрашивала, снова в ласках безумных забывала весь мир. А утром снова тоска и сомнения рвали сердце.

Встала утром. Тоска не проходила. Быстро оделась и пошла к нему. Проходила по улицам, не замечая людей. Нервно взошла на крыльцо, нервно позвонила. Вошла. Все казалось иным. Кабинет не тонул в сумерках догорающего дня. Яркие лучи освещали всю обстановку, днем такую обыденную, неинтересную. Фигуры на камине, вечером казавшиеся белыми и таинственными, теперь были просто серые. Не было кабинета и таинственных не было теней. Она не села, как обычно, на кушетку, а вся трепещущая и нервная ждала его. Вошел. Безжалостные лучи солнца тронули его. Он был прост, он не походил больше на образ. Не было бледного лица с большими глазами, смотрящими так загадочно из глубины кресла. Был обыденный человек. Она смотрела на него и, молча, протянула руку. Странно было это — так протягивать руку. «Я пришла, чтобы сказать тебе, что я тоскую, что в душе моей нет радости, нет счастья. Где те прекрасные слова сказки жизни? Где мечта радости наслаждения и красоты. Почему в душе моей смерть?»

Он смотрел на нее и думал. Днем она казалась ему другой, днем не страшно было, что уйдет она, днем он не хотел ее. «Я не знаю сказок и не люблю их. Жизнь – это правда, действительность, а не сказка. Ты хотела иллюзий, они были возможны в сумерках догорающего дня, но настал день, и яркое солнце разогнало их слабые тени». Она слушала его, но слова почти не доходили до ее сознания. Она искала знакомую комнату, ждала услышать звуки любимого голоса…

P.S. Когда-то была еще одна страничка…
Наталья Николаевна упокоилась на Боткинском кладбище в Ташкенте. Ее дочь и внук в России, внучка Наташа в Германии, выросли три правнука и правнучка, растут две пра-пра-внучки. Любимые голоса.

1 комментарий

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.