Исторические мифы стран Средней Азии История

Опубликовано в журнале Москва в 2016 году.

Денис Александрович Мальцев родился в 1980 году в Воронеже. Окончил исторический факультет Воронежского государственного университета. Старший научный сотрудник РИСИ,кандидат исторических наук.

На протяжении Новой и Новейшей истории в рамках национального и государственного строительства получившие независимость государства неизменно используют историю в качестве одного из основных идеологических инструментов.

Подобные процессы наблюдались при становлении политических режимов в Центральной и Восточной Европе после Первой мировой войны. Более близким к Центральной Азии примером того времени выступает Турция с ее официальной историографией туранизма (пантюркизма) и позже турецким национализмом Ататюрка.

В ходе деколонизации во второй половине ХХ века также массово возникают исторические мифы, служащие укреплению становящихся государств и режимов в Азии, Африке и Латинской Америке.

В течение 90-х годов прошлого века и в начале ХХI столетия эта участь не миновала и страны Центральной Азии — бывшие пять советских республик: Казахстан, Киргизию, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан.

Там проявилась ярко выраженная тенденция приукрашивания, чрезмерной идеализации отдаленных на исторической шкале событий и мифологизации древней и средневековой истории отдельных народов Центральной Азии.

Обычным и все более привычным, но далеко не нормальным явлением стало то, что авторы многих современных публикаций безудержно возвеличивают далекое прошлое своего народа и, напротив, целенаправленно принижают значение истории других народов региона, открыто отрицая какой-либо их вклад в развитие цивилизации. При этом игнорируются подлинные исторические источники и научные методы исследований, массово создаются псевдоисторические теории.

Поиски «древнейшей» государственности и «престижных» предков в современной Центральной Азии

Особенности исторического мифотворчества в Центрально-Азиатском регионе. Феномен фолк-хистори среди тюрок СНГ.
Как известно, современная историческая наука в постсоветской действительности пережила серьезный кризис смены методологических оснований. Происходили переоценка марксистской методологии, переход от формационной к цивилизационной периодизации, ознакомление с методами, разработанными западными школами, и попытки их применения. Эти процессы, характерные для всех стран СНГ, в полной мере затронули и страны Центральной Азии. Здесь в течение 23 постсоветских лет происходили и происходят процессы построения государственной и национальной идентичности на преимущественно этнической основе. Каждое из пяти государств региона с советских времен имеет «коренной» этнос, и именно из этого основания строятся государственная идеология и практическая внутренняя политика, напрямую затрагивающая историческое сознание центральноазиатских наций.

В таких политических реалиях историческая наука республик в той или иной степени неизбежно приходила к мифологизации и искусственному конструированию истории. При этом задействовались следующие методы, подходы и концепции:

• использование народных преданий и легенд в качестве исторических источников;
• пропаганда величия «золотого века» своего народа в древности и Средневековье, необоснованное искусственное удревнение его этнонима (самоназвания) и государственности;
• отрицание положения о равноценности вклада всех народов региона в развитие историко-культурного наследия;
• теория о «феномене» отдельного народа, его этнической избранности и культуртрегерства по отношению к другим народам региона, а то и всего человечества;
• сравнительно-состязательный подход к истории по принципу: какой народ древнее, кто основал самые ранние государства и города, кто изобрел первое колесо, повозку, начал плавить металлы и т.п.;
• использование истории в целях текущей политической конъюнктуры.

Сюжеты такого рода конструктов не отличались особой оригинальностью, идя по тому же пути, что и у большинства стран, образовавшихся после распада более крупных государственных образований в ХХ веке. Мифы развиваются главным образом по двум основным направлениям: глубокая древность «коренного этноса» и его государственности, а также абсолютизация «страданий колониального периода». Первой тематике в идейном плане ставится задача доказать превосходство над соседями (прежде всего другими центральноазиатскими республиками), а вторая обосновывает отделение от «российской метрополии».

Но уже на этом этапе идет различие методологий и аргументации по поставленным проблематикам. Это связано с тем, что перечисленные государства не смогли в постсоветское время создать полноценных исторических школ и вынуждены свои конструкции возводить во многом на фактологической базе советской исторической науки.

А упомянутая база для поставленных целей подходит в различной степени. Так, древняя история советской Средней Азии не являлась основным объектом для конструирования советских исторических мифов. Она основывалась на легко верифицируемых данных летописных и археологических источников и отличалась высокой исторической достоверностью. Цели «удревнить» прошлое того или иного народа Москвой не ставилось, а местные исторические школы были недостаточно развиты для автономной работы в этом направлении (в отличие, например, от ситуации в закавказских республиках СССР). Хотя и здесь бывали исключения. Так, казахский историк Мусат Ахинжанов настойчиво доказывал, что казахский народ складывался исключительно автохтонным путем. В его работе скифы и саки рисовались тюркоязычными племенами, а этноним «казах» он находил в китайских хрониках III века до н.э. Такой подход опирался на установочные работы крупного советского востоковеда С.П. Толстова, написанные в период сталинизма, когда автохтонность играла большую политическую роль. Но после смерти И.В. Сталина попытки местных как профессиональных историков, так и «историков» от политики «удревнить» государственность своего народа и его этническую историю не пользовались поддержкой. Они выглядели откровенно надуманными и годились только для внутреннего потребления, и то ограниченного.

Здесь, впрочем, есть нюансы. Идеи откровенных фальсификаторов истории, пишущих в жанре так называемой фолк-хистори^[1], вполне могут идти как научно-популярные «книги для народа», что в сочетании с более взвешенными работами академических ученых может создавать очень сильный исторический миф, когда на каждом уровне восприятия целевой аудитории предлагается свой «научный труд», искажающий реальность в той степени, в которой целевая группа способна это искажение некритически воспринять.

Таковой является, например, концепция «кочевой цивилизации». Современные историки активно включились в развитие этой идеи, высказанной в первой половине ХХ века еще Арнольдом Тойнби — одним из основоположников цивилизационного подхода. Естественно, для современных центральноазиатских историков является неприемлемой формулировка А.Тойнби о застойности экономики кочевых союзов, с точки зрения истории движущихся по кругу, при общем отсутствии прогресса. Но в позднем СССР, в 70–80-х годах ХХ века, с подачи известного писателя Л.Н. Гумилёва, пишущего в жанре исторической публицистики, была проведена серия дискуссий о кочевой цивилизации, что сделало эту концепцию приемлемой в научных кругах. Выделились даже различные направления и школы в изучении кочевой цивилизации. Существование этой цивилизации практически уже не оспаривается в академических кругах.

Но на этом достаточно отвлеченно-академическом фоне существует опасная тенденция, которую можно охарактеризовать как сдачу позиций классической исторической наукой в пользу фолк-хистори. Такой подход приводит к тому, что все выдающиеся достижения современной цивилизации связываются с кочевниками. Понятно, что такая концепция довольно популярна среди потомков тех самых кочевников — а к ним относится большинство народов Центральной Азии.

Популяризовали «кочевую цивилизацию» на просторах бывшего СССР работы упомянутого Л.Н. Гумилёва, а одним из его эпигонов стал российский публицист Мурат Аджиев (псевдоним — Аджи).

Согласно его книгам*, история современной цивилизации начинается 2,5 тыс. лет назад на Алтае. Цивилизация живших там тюрок была одной из древнейших и высокоразвитых. Они изобрели плуг, кибитку, кирпичи, печи и др. Новые технологии и изобретения привели к улучшению жизни, что вызвало мощный демографический взрыв, который в свою очередь привел к Великому переселению народов. Часть переселенцев из Алтая якобы освоила территорию нынешней Индии, другая часть основала цивилизации Ближнего и Среднего Востока, вышла в Северную Африку, и только потом была заселена Европа, где до их прихода «был бронзовый век». Степняки освободили народы Европы от подчинения Риму, познакомили их с технологиями обработки железа, столовыми приборами, новогодней елкой, научили строить храмы и монастыри, построили в Европе сотни городов и дорог. Гунны, саксы, бургунды, алеманы и другие народы, по Аджиеву, были тюрками, которые в разных источниках назывались по-разному. Китайская и греко-римская цивилизации попали в зависимость от тюркских ханов, степнякам платили дань Римская империя, Византия, Персия, Китай. Кроме того, степняки дали европейцам монотеистическую религию. Согласно Аджиеву, это было тенгрианство, в Европе позднее превратившееся в христианство, а в Индии в разновидность буддизма — махаяну. Тюркский язык стал европейским языком международного общения и сохранял эту функцию до XV–XVI веков. Многие из европейских и азиатских народов, таких, как болгары, венгры, корейцы, сербы, русские, казаки, украинцы, англичане, французы и другие, по Аджиеву, являются потомками тюрок, растворившихся среди других народов и забывших свои корни.

На месте нынешней России существовало самое мощное в мире государство степняков Дешт-и-Кипчак. Государство степняков Дешт-и-Кипчак просуществовало до XVIII века и погибло после походов Петра I, покорившего свободные казацкие земли.

Противоречия с огромным количеством известных исторических фактов в рамках «гипотезы» Аджиева объясняются глобальной фальсификацией исторических документов со стороны греков, римлян и русских, вступивших в заговор против тюркской цивилизации.

Разумеется, подобный полет фантазии не мог найти многочисленных почитателей в среде людей, имеющих историческое образование, да и просто хорошо знающих историю. Однако не следует преувеличивать число таковых среди населения республик Центральной Азии.

Между тем молодежь, имевшая уже постсоветское (а в условиях Центральной Азии, за исключением Казахстана, это означает — несистемное и с большим количеством национальных мифов) историческое образование, с интересом читала те книги М.Аджи, которые были переведены на местные языки. Люди же старшего поколения прекрасно обходились и книгами на русском (большинство произведений М.Аджи написано на нем).

По мнению исследователей, для этих книг, изданных, кстати, в России общими тиражами в сотни тысяч экземпляров, характерен ярко выраженный тюркский национализм^[2]. А четыре из пяти рассматриваемых нами стран — это тюркские страны (кроме Таджикистана). Влияние такого рода литературы на умы нельзя недооценивать. Отягощает ситуацию, что идеи М.Аджи нашли своих горячих поклонников в среде тюркоязычной интеллигенции. Нашлись и последователи — конструкторы новой истории тюрков.

Национальный миф Казахстана

В Казахстане имелись многочисленные, воспитанные еще в советское время национальные кадры интеллигенции и не было столь сильных экономических и политических потрясений, как в других странах региона, что дало большое количество кадров для «конструирования истории».

Потому в этой стране историческим мифотворчеством занялись очень разные люди. Это могут быть и известные ученые, придерживающиеся идеи «кочевой цивилизации». Например, известный специалист по мифологии древних тюрков Е.Д. Турсунов уверенно пишет о том, что Самарканд переживает периоды особого расцвета именно при кочевниках: при ушанах, эфталитах, затем при тюрках. По его словам, «мировой исторический процесс протекал в условиях тесного взаимодействия кочевой и оседлой цивилизаций, поэтому историю Древней Греции, Ватикана, Египта, Рима, Византии, Китая невозможно представить в отрыве от истории кочевых народов Евразии и Африки»*. Это хоть и не бесспорная, но точка зрения, а работы ученого затруднительно отнести к фолк-хистори. Их может купить и исторически грамотный человек.

А где было место именно казахов среди несколько абстрактных «кочевников», объясняют работы казахского археолога Руслана Исмагилова. Принадлежа еще к советской археологической школе, он тем не менее сразу после распада СССР стал доказывать, что среди скифского и сакского населения, проживавшего в древности на территории Казахстана, встречались тюркоязычные группы. Это, мол, и есть прямые предки современных казахов. И хотя никаких доказательств этой версии нет, но благоприятной политической конъюнктуры достаточно для ее распространения.

Идея автохтонности стала стержнем оперативно принятой государственной «Концепции становления исторического сознания в Республике Казахстан», где подчеркивалась прямая преемственность от андроновской культуры бронзового века и саков до современных казахов. По языку все эти культуры трактовались как «в основном тюркоязычные». Этот подход закрепила многотомная «История Казахстана: С древнейших времен до наших дней», вышедшая в Казахстане во второй половине 90-х^[3].

В наиболее мягком виде эта концепция была отражена в работе самого президента Назарбаева, где он говорит лишь о духовной преемственности современных казахов от «ариев» Синташты и Аркаима. В то время как его советник, казахский археолог Камаль Акишев, еще в советское время писал в отношении саков и скифов о наличии «значительного прототюркского компонента в местной этнической среде»^[4].

Таким образом, в Казахстане мы видим довольно редкое явление на постсоветском пространстве, характерное прежде всего для пророссийски настроенных государств. Власть в лице Н.А. Назарбаева настроена значительно менее радикально в вопросе «пересмотра истории», чем научное сообщество и интеллигенция.

Но поскольку историческим образованием занимается отнюдь не президент, а именно представители научно-исторического сообщества, пишущие учебники, то пантюркистские концепции все более проникают и туда. Там древняя история казахского народа представляется следующим образом: «Дух пришлых хуннских народов напластовывается на дух потомков древних ариев в плавильных котлах первых двух хунну-гуннских империй»^[5]. Учебник для 5-го класса населяет Казахстан эпохи бронзы носителями одновременно и индоиранских, и алтайских языков. Саки называются там «предками казахского народа»^[6]. А в учебниках для 10-го класса саки прямо названы «тюркоязычными племенами»^[7].

А рядом в книжном магазине Республики Казахстан будут лежать книги людей, вовсе не имеющих специального исторического образования, — обычно это журналисты или специалисты негуманитарных дисциплин. Именно они пополняют ряды писателей фолк-хистори в странах СНГ. Среди них в первую очередь нужно назвать широкоизвестного казахского поэта и общественного деятеля Олжаса Сулейменова. По его представлениям, тюрки предшествовали шумерам в Месопотамии и повлияли на их культуру и язык, в частности снабдив их письменностью. Тюрки имели свою государственность еще 3 тыс. лет назад и создали древнейшую алфавитную письменность. Кроме того, тюрки наравне с предками американских индейцев участвовали в заселении Америки. И у Сулейменова нет ни капли сомнений в том, что скифы были тюрками. При этом ни археологические, ни древние письменные источники ему не нужны.

Что самое печальное — такие «исторические открытия» перекочевывают в систему образования! Казахский учебник для 10-го класса также говорит о близости тюркского языка к шумерскому^[8]!

Эту же линию подхватывает жамбылский журналист А.Айзахметов, который в своей книге якобы на основе новых археологических и лингвистических данных «доказывает», что древнейшая цивилизация Крита, Микен и Трои есть цивилизация прототюркская, которая почти на целое тысячелетие древнее Древнего Египта!

В таком же стиле пишет и А.К. Нарымбаева. Автор приписал «прототюркам» изобретение лука и стрел, доместикацию всех основных домашних животных, изобретение гончарства и металлургии, древнейшее градостроительство, революцию в военном деле, создание «Авесты», введение мировых религий, и прежде всего христианства. Даже типичный кельтский крест, по ее мнению, «тенгрианский». Делается попытка доказать, что тюрки и иранцы (арии) имели общее происхождение, но при этом именно тюрки оказывали культурное влияние на ариев, а не наоборот. В итоге автор заявлял, что тюрки сформировались 20–30 тыс. лет назад, жили в разных регионах Евразии под разными именами и оказали мощное воздействие на культуру и языки народов индоевропейской семьи.

Или столь же «исторический» труд, написанный инженером-механиком Шах-Муратом Куангановым. Это очередное «видение» древней истории тюрков. По мнению автора, древние предки тюрков, некие «аргуны-арийцы», достигли Западной Европы и основали ряд государств на берегах Средиземного моря, включая Карфаген! Другими словами, воспроизводятся идеи пантюркизма, но считается нужным сохранить для далеких предков славное имя «арийцы». Возникает странный гибрид, сочетающий в себе черты одновременно пантюркизма и «арийской теории» в духе гитлеровской Германии.

Что интересно — книга Куангано-ва была издана при поддержке Национальной экономической палаты «Союз “Атамекен”». Также она была благосклонно принята Евразийским национальным университетом имени Л.Н. Гумилёва. Это лишний раз показывает, что творческое наследие этого популярного в России автора (который даже подписывался часто тюркским именем Асланбек) давно и прочно эксплуатируется тюркским национализмом даже в, казалось бы, мало подверженном такого рода крайностям Казахстане.

В целом факт, что за последние два тысячелетия на территории Казахстана сменились язык (с восточноиранского на тюркский) и физический тип (с европеоидного к смешанному европеоидно-монголоидному), казахских авторов не смущает. И профессиональные историки, и поп-писатели «обходят» этот факт разными способами в меру своей исторической грамотности и «удревняют» историю казахов всеми способами. Как не смущает он и официальную идеологию и власть. По их воле в Алма-Ате на площади Республики была воздвигнута 30-метровая стела в честь обретения государственного суверенитета. Стелу венчает фигура сакского воина, стоящего на крылатом барсе. А в начале июля 2008 года, во время празднования десятилетнего юбилея Астаны, в республиканском музее публике демонстрировали золотые украшения саков, представляя тех «древними тюркскими племенами». Вот таким образом Республика Казахстан обрела 2500-летнюю национальную историю.

Национальный миф Туркменистана

Пример Казахстана это отнюдь не крайность в вопросах нациестроительства в Центральной Азии. История некоторых других республик значительно более мифологизирована. Здесь, конечно, лидирует Туркменистан. Там «исторический миф» формировался под деятельным участием самого президента Туркмении Сапармурата Ниязова. Он акцентировал внимание на сельджукских корнях туркменской государственности, что соответствовало местной фольклорной традиции, возводившей туркмен к прародителю Огуз-хану — главе огузов-сельджуков. В 1998 году по указанию С.Ниязова был расформирован Институт истории и ликвидирована Академия наук. Вместо этого был создан Институт истории при кабинете министров Туркменистана, которому было поручено подготовить двухтомную «Историю туркменского народа».

Причем развернулось своего рода соревнование фальсификаторов. Так, заместитель главы Национальной администрации по изучению, защите и реставрации памятников истории и культуры Туркменистана М.Б. Дурдыев, занимавшийся «конструированием истории» туркмен в 90-е годы, в 2001 году попал в «черный список» из 19 туркменских писателей, поэтов и историков, «неправильно» освещавших национальную историю. Их книги подлежали уничтожению. Причина была отнюдь не в том, что Марат Бяшимович следовал классическим советским или западным историческим концепциям. Просто он, упорно возводя происхождение туркмен к Парфянскому царству, слишком отклонился от огузско-сельджукской версии, что вызвало гнев пожизненного президента Туркменистана.

Тогда фаворитом «строительства истории» стал один из советников президента Ниязова — археолог Овез Гундогдыев. Он, как и Дурдыев, включил в число предков туркмен мидян, скифов, саков, массагетов и парфян, но пошел дальше, заявив, что все они были тюркоязычными. По его словам, туркмены пронесли народное единство и свой язык через тысячелетия. Гундогдыева не устраивала фольклорная версия, изображавшая Огуз-хана предводителем средневековых огузов, и он отождествлял того со знаменитым предводителем гуннов Модэ Шаньюем. Он освежил старые построения турецких пантюркистов новыми фантазиями (в частности, упомянутого Мурата Аджиева). По сути, это возрождение идеологии, основанной на пантюркистской теории мирового развития в том виде, в котором она была представлена в османской Турции начала ХХ века. Тогда следование этой теории привело к геноциду армян в 1916 году…

В итоге за создание национального мифа взялся сам президент Ниязов. Результатом этой работы стала книга «Рухнама», где туркмены рисовались «древним государствообразующим народом», и среди их древнейших прародителей назывались знаменитые Маргиана и Парфия. Этноним «туркмены» возводится там к «турк иман» (в переводе — «родом из света»). Родоначальником туркмен назван Огуз-хан, живший теперь уже 5 тыс. лет назад. Таким образом, делалась попытка «закрепить» за туркменами статус «древнейшего народа», так сказать, волевым решением. Полностью игнорируя при этом данные истории и археологии. Туркменам в книге приписывалось создание 70 государств, в том числе Маргиана, Парфии, империи сельджуков, Ак-Коюнлу и т.д. Также им приписывается изобретение колеса. Очевидно, что с точки зрения истории это произведение не выдерживает никакой критики и служит насаждению примитивного национализма и идеи национального превосходства. В феврале 2001 года «Рухнама» была утверждена властями Туркменистана в качестве «священной настольной книги народа», и с тех пор ее принялись изучать во всех местных школах как отдельный предмет. Обязательной она стала и для поступления в вузы. Из тревожных моментов здесь можно отметить поступок руководителя российской компании «КамАЗ» Сергея Когогина, который профинансировал перевод «Рухнамы» на татарский язык, а также ее печатное издание. Вряд ли распространение откровенно националистической литературы среди коренных народов РФ соответствует государственным интересам России.

После смерти С.Ниязова преподавание «Рухнамы» в школах сократили, но оставили, а экзамен по ней в вузы Туркмении остается обязательным. Таким образом, можно констатировать, что население Туркмении младше 30 лет подверглось сильной идеологической обработке в духе великотуркменского шовинизма, и последствиям этого еще предстоит сказаться.

Национальный миф Кыргызстана

Собственным историческим мифотворчеством отметился и Кыргызстан (Киргизия). Интерес к истории и способ, с помощью которого общественное сознание было повернуто к историческим вопросам в первые годы независимости, сконцентрировались вокруг эпоса «Манас». Ключевую роль в этом историческом мифотворчестве сыграли писатель Чингиз Айтматов и первый президент Кыргызстана Аскар Акаев. Первому из них принадлежит идея празднования тысячелетия эпоса «Манас», второму — превращение содержания эпоса в современную национальную идеологию, а также использование его для популяризации киргизской культуры и истории. Гуманитарий и интеллектуал Акаев сформировался в ленинградской научной среде и слушал в студенческие годы лекции Льва Гумилёва. Таким образом, взгляды Л.Н. Гумилёва и в Кыргызстане, как и в Казахстане, стали в основании национального мифа.

Эпос «Манас» как историографический источник вошел во все учебники и пособия по истории киргизов и киргизского государства. По инициативе Кыргызской Республики в 1993 году была принята резолюция ООН «О праздновании 1000-летия кыргызского национального эпоса “Манас”», в которой были поддержаны предложения руководства республики об объявлении 1995 года годом 1000-летия эпоса «Манас». Празднование 1000-летия эпоса сопровождалось саммитом тюркоязычных государств и международным симпозиумом с участием ученых из 30 стран мира и генерального секретаря ЮНЕСКО. На основе материалов эпоса «Манас» были сформулированы «семь заповедей Манаса», которые были положены в основу национальной идеологии.

Этот период характеризовался также широким введением исторического материала в знаковое пространство. Помимо государственной символики, содержавшей историческую атрибутику киргизов, были произведены массовые переименования городов, районов, улиц, выпущены почтовые марки с историческими персонажами и событиями истории киргизов и кыргызского государства. Именем кыргызского исторического персонажа была названа столица страны — город Бишкек, ранее носивший имя Фрунзе. Историческая символика активно использовалась в названиях фирм, культурных объектов, товаров.

Знаковым для формирования киргизского исторического мифа стал 2003 год. В своем выступлении на II Всемирном курултае киргизов 31 августа 2003 года Аскар Акаев изложил версию кыргызской истории начиная с кыргызского государства в 201 году до н.э. В его трактовке истории появилось также кыргызское государство в Верховьях Енисея в середине I века н.э. Он сообщил о получении в дар от руководства Китая новых сведений о кыргызском государстве эпохи Кыргызского великодержавия, датированных 843–845 годами. По версии А.Акаева, были причислены к киргизским мыслителям и ученым Жусуп Баласагын и Махмуд Барскани, которые вообще-то в исторической литературе присутствуют как уйгурские ученые Юсуп Баласагунский и Махмуд Кашгарский и которые всего лишь родились на нынешней киргизской территории. Имя Жусупа Баласагына было присвоено крупнейшему национальному вузу — Кыргызскому национальному университету.

Появление в национальном историческом сознании представлений о 2200-летней киргизской государственности стало несколько неожиданным. Ранее кыргызские авторы издавали работы, в которых начало киргизской истории отодвигалось в глубь веков на 4–5 тыс. лет, однако эти работы справедливо воспринимались скорее как плод националистических фантазий, чем как реальность. Теперь же концепция великой истории киргизского народа получила поддержку с вершин исполнительной власти. По оценкам киргизских социологов, эта концепция очень быстро вошла в национальное историческое сознание как непреложная истина. Опросы 2006 года показали, что подавляющая часть респондентов (59,8%) считает подлинной родиной киргизов Енисей и только 9,6% — Центральную Азию.

Наличие документов о «енисейской прародине» дало киргизским историкам серьезные аргументы в споре с другими народами Центральной Азии за своего рода «право первородства». В киргизском учебнике прямо пишется: «Этноним “кыргыз” является самым древним из всех современных названий народов, происходящих от тюркских корней. Тюркские этнонимы “туркмен”, “узбек”, “казах”, “уйгур”, “татар”, “башкир” и другие появились гораздо позднее», — и поясняется, что этническое упоминание «туркмен» берет свое начало примерно с VIII века, узбеки как народ сформировались между эпохами Караханидов и Тимуридов (вторая половина XIII — первая половина XIV века), а формирование казахского этноса сами казахские историки относят к XV веку.

Особенностью сравнительно с другими этносами Центральной Азии является то, что древняя история киргизов в большей степени связывается с другим регионом, нежели нынешняя территория их проживания. Каких-либо серьезных свидетельств и доказательств проживания киргизов на нынешней территории полтора и более тысячелетия назад не существует. Энтузиастами от фолк-хистори делались попытки установления связи киргизов с саками — признанными коренными жителями Центральной Азии, проживавшими в том числе и на нынешней территории Кыргызстана. Но они основаны не более чем на сходстве этнонима «саки» с названием одного из многочисленных кыргызских родов «саяки», и эти идеи не получили развития ни в народе, ни во властных или интеллигентских кругах.

Сложное отношение существует к Китаю и истории отношений с ним. Объективно это в основном история войн и конфликтов, но в политических интересах президентом А.Акаевым была предпринята попытка изменить характер этой истории на якобы дружественный. В связи с этим были использованы действительно имевшие место факты совместной борьбы древних киргизов и китайцев с общими врагами. Были акцентированы те моменты истории, когда киргизы были естественными союзниками Китая, и в частности, речь шла о «политическом союзе Енисейского государства кыргызов и Китайской империи», который «существовал более 100 лет и сыграл позитивную роль для обоих государств в Танскую эпоху», а также о заслуге Китая, остановившего арабское завоевание в битве при кыргызском городе Таласе. И даже в отношении Цинского периода, когда Китай пытался завоевать Центральную Азию, было сказано, что он «не вписывается в складывавшуюся веками общую тенденцию кыргызско-китайских отношений, всегда характеризовавшихся дружелюбием и взаимной симпатией»^[9].

Следует сказать, что такой подход является принципиально противоположным существующим в общественном сознании представлениям и отношениям к Китаю. В киргизской среде существует устойчивое опасение по поводу Китая, связанное с его экономической и особенно демографической экспансией. Сразу после отстранения А.Акаева от власти прокитайские исторические мифы прекратили свое существование.

Национальный миф Узбекистана

Относительно мало древняя история переписывалась в Узбекистане. В советское время здесь наибольшую популярность получил подход, исходивший из многокомпонентного состава народов мира. В отношении Средней Азии этот подход говорил о длительном процессе смешения местных аборигенов, носителей восточноиранских языков, с пришлыми тюркоязычными племенами. Итогом этого процесса и было, по мнению советских авторов, формирование предков узбеков и таджиков. Среди предков узбеков назывались племена раннего железного века (саки, массагеты и другие), связанные с миром иранских кочевников. В советское время ведущий узбекский этнограф Карим Шаниязов писал о многокомпонентном составе узбеков, включавшем в себя различные этногенетические пласты. Согласно его концепции, этническую основу этногенеза узбеков составили древние жители Среднеазиатского междуречья и Хорезма, смешавшиеся в дальнейшем с пришлыми тюркоязычными племенами. Сомнений в том, что население раннего железного века говорило на восточноиранских языках, у него, естественно, не было. Он и представители его научной школы придерживались этого мнения и в постсоветские годы. Благодаря ему и ряду других деятелей Академии наук Республики Узбекистан (АН РУз) узбеки, пожалуй, в наименьшей степени увлеклись «охотой за древними предками» сравнительно с другими новообразованными государствами Центральной Азии. По крайней мере, признаков этого в начале 90-х годов не просматривалось. В изданном в это время под редакцией узбекского археолога — академика А.А. Аскарова фундаментальном двухтомнике «История народов Узбекистана» формирование узбекского народа также описывалось как слияние отюреченных иранских племен с пришлыми тюрками в первом тысячелетии нашей эры.

Однако под влиянием давнего, усилившегося в постсоветские годы спора между таджикскими и узбекскими авторами, связанного с этнической интерпретацией древней и средневековой истории, взгляд узбекских специалистов на предков вынужденно стал меняться. Во второй половине 90-х годов академик Ахмадали Аскаров уже утверждал, что тюрки появились на территории Узбекистана в конце эпохи бронзы. Позднее он перешел к более конкретным заявлениям, наделяя тюркоязычием создателей андроновской культуры позднего бронзового века и, само собой, кочевников раннего железного века. А.А. Аскаров настаивает, что, «вопреки индоевропейской теории», арии произошли от тюркских скотоводов-номадов. В его статье специально подчеркивается, что даже происхождение династии древнеперсидских царей из рода Ахеменидов «непосредственно связано с проникновением на юг Ирана тюркоязычных арийцев из евразийских степей». И не только Ахемениды, но и кушанские цари якобы были «истинными арийцами», то есть по происхождению тюрками.

Но справедливости ради следует отметить, что все подобного рода выводы делались преимущественно в рамках полемики с таджикскими специалистами. Да и столь далеко, как А.А. Аскаров, в своих утверждениях зашли немногие представители ученого сообщества Узбекистана. Вообще, «тюркизация» культуры бронзового века, происходящая в академической среде Узбекистана, идет почти исключительно для противостояния таджикским претензиям (в том числе и территориальным) и носит откровенно конъюнктурный характер. Доказывая, что тюрки обитают в Средней Азии не менее 3500 лет, узбекские ученые обосновывают тем самым простой факт, что они являются «коренным населением», и ничего больше. Можно сказать, что на этом фронте узбекские историки ведут лишь оборонительные бои. На соответствующие темы есть целый ряд работ этнографов Института истории АН РУз.

Однако эта проблематика остается почти исключительно научно-полемической и не переходит в учебники и государственные мемориальные мероприятия, как, например, в Казахстане. В учебнике для 7-го класса к предкам узбекского народа причисляются как местные восточноиранские группы, включая саков и массагетов, так и пришлые тюрки, но сложение узбекского народа датируется IX — началом XII века, а отнюдь не временами до нашей эры.

Национальный миф Таджикистана

Таджикский исторический миф по понятным причинам значительно отличен от подобного рода тюркских мифов. Таджики, с трудом добившиеся создания собственной республики в составе СССР, до сих пор чувствуют себя обделенными, ибо в ходе произведенного в 20-х годах ХХ столетия национального размежевания самые густонаселенные и плодородные земли отошли к Узбекистану. В Узбекистане десятилетиями проводилась тюркизация таджиков, а то, что они считали своим историческим наследием, присваивалось узбеками. Поэтому сегодня таджикские интеллектуалы возмущаются тем, что они воспринимают как посягательство узбеков на таджикские земли и культурное наследие.

Таджикские интеллигенты противопоставляют этому «арийский дух» таджиков, подчеркивают их принадлежность к европеоидной расе, пытаясь тем самым возвести непреодолимую стену между собой и узбеками. В начале 2000-х годов это интеллектуальное течение достигло властей Таджикистана, как раз занявшихся поисками национальной идеи. Ранее, в ходе гражданской войны и восстановления после нее, было как-то не до целенаправленной исторической политики. Впрочем, первая попытка заняться таковой была предпринята в октябре 1996 года, когда правительство Таджикистана впервые обратилось к наследию династии Саманидов и предложило ЮНЕСКО провести в 1999 году празднование 1100-летия создания упомянутого государственного образования как «первого независимого таджикского государства». ЮНЕСКО отклонило это предложение, справедливо посчитав, что ничего хорошего в таджикско-узбекских отношениях из этого не выйдет. Но Э.Рахмона это не остановило. В 1999 году он распорядился отпраздновать 1100-летие образования государства Саманидов. В России тогда эту идею поддержали, в юбилейном параде в Душанбе приняли участие подразделения 201-й мотострелковой дивизии РФ. В Душанбе, на площади Дусти, был возведен архитектурный ансамбль первому правителю государства таджиков — Исмаилу Самани, высотой 13 метров. Что интересно, в его основании была размещена карта «большого Таджикистана» эпохи Саманидов. Несколько монументальных памятников Исмаилу Самани украсили города Таджикистана — Ходжент, Гафуров, Курган-Тюбе.

Выбрав династию Саманидов в качестве исторического ориентира и прародителей таджикского государства, Э.Рахмон был последователен в этом и даже ввел в 2000 году новую национальную валюту — сомони. В честь Сомони была переименована самая высокая гора Таджикистана (бывший пик Коммунизма).

Интересно, что в поздних советских и первых постсоветских учебниках Саманиды никак не выделялись из общего фона правителей феодальной эпохи. Но как только вопросом формирования исторического мифа таджикского народа занялись всерьез, президентом была написана книга «Таджики в зеркале истории». Она и стала основой этого мифа, а Саманиды как исторический ориентир — личной находкой Э.Рахмона.

Из многочисленных гипотез по поводу происхождения названия таджиков Э.Рахмон выбрал народную этимологию этого этнонима, возводящую слово «таджик» к «хадж» («корона»), и искусственно связал ее с этимологией слова «ариец». По его мнению, слово «таджик» («коронованный», «знатного рода») якобы равнозначно слову «ариец», что значит «благородного происхождения». И вот эти арийцы-таджики есть «древнейший народ Средней Азии». Естественно, никакой аргументации, кроме языковой, — действительно, Среднюю Азию населяли ираноязычные, как и таджики, племена и народы, — не приводится.

Согласно Э.Рахмону, все достижения древнего и раннесредневекового периодов истории Средней Азии принадлежат таджикам. Таджикскими городами являлись древние и средневековые Бухара, Самарканд, Балх, Герат, Мерв, а таджики — самый культурный и цивилизованный народ, научивший всему пришлых тюрок. В обоснование этого Э.Рахмон пишет: «В XI веке тюрки, стремясь покорить таджикское государство, тем не менее полностью переняли у таджиков принципы государственного управления, традиции, этикет, оставался государственным и таджикский язык. Государственное устройство в Центральной Азии унаследовало в основном принципы управления государства Саманидов. Говоря словами известного востоковеда Германа Вамбери, таджики и после завоевания их кочевниками продолжали играть роль цивилизаторов по отношению к своим покорителям». Закономерен и своего рода вывод-вопрос: «Имеют ли различные тюркские народности и племена, спустя тысячелетия ставшие хозяевами территорий бывших древних Бактрии, Согда и Хорезма и сегодня, с трибун своих национальных государств, выражающие притязания на историческое и культурное наследие арийцев, какую-либо общность с арийскими народами этих краев?»^[10]

Собственно, подобные вопросы и довольно резкие высказывания в отношении соседей стали неизбежны с момента исторического поворота к наследию Саманидов. Обе столицы династии — Самарканд и Бухара — ныне находятся на территории Узбекистана, и требовалось обосновать, как они там оказались. По сути, иных вариантов, кроме образа узбеков как варваров-завоевателей, не оставалось.

Официальная историография Таджикистана творчески развила идеи своего президента. По словам академика Нугмон Негматова, время Саманидов стало продолжением «таджикского возрождения», начавшегося еще при Сасанидах. Его выражением стали мировые достижения науки (Ибн Сина, аль-Беруни) и литературы (Фирдоуси). Таджикские историки преподносят Саманидское государство как «высшую точку исламской цивилизации». Именно из империи Саманидов, по утверждению И.Умарзоды, происходят все культурные обретения Европы раннего Нового времени; кроме того, в свое время это государство считалось самым сильным на планете. В его работе империя Саманидов предстает также образцом государственного управления — как эффективная, стройная и простая государственная структура. Соответственно, с уничтожением Саманидского государства «тюрками–монголами» была уничтожена самая передовая культура туранской арийской цивилизации.

Совмещение саманидского и арийского исторического мифов (последний был очень популярен среди интеллектуалов) дало необходимую для героической истории древность этноса, ведь фиксация появления первых представителей конкретного этноса в том или ином географическом регионе — важная черта, свидетельствующая об истории народа. В случае с таджиками имеет место миф об «историческом Таджикистане», охватывающем значительные территории современной Центральной Азии, Ирана и Афганистана. Он существует, по мнению некоторых таджикских авторов, не менее 2500 лет и был создан еще Ахеменидами. Еще более древним происхождением, как считают некоторые авторы, отличается арийская цивилизация на территории так называемой Арианы, в данный момент насчитывающая около 8000 лет. В плане древности эта дата пока опережает все прочие историографии Центральной Азии, превзойдя даже туркмен. Впрочем, книга Ибрагима Умарзоды одной этой датой не ограничивается. В этой публикации арийцы предстают основателями европейской цивилизации; здесь также доказывается, что заселение Европы было осуществлено исключительно арийскими племенами. Помимо заселения Европы, арийцы (и туранцы как их ветвь) стали, в его трактовке, основоположниками Вавилонской империи, зороастризма и других цивилизационных феноменов. Подобные «открытия» уверенно относят книгу к жанру фолк-хистори.

Тем не менее миф об арийской цивилизации стал одним из ключевых сегментов исторической идеологии таджикского режима, а также одной из основ его противопоставления соседнему Узбекистану. Опираясь на классиков российского и советского востоковедения, таджикские историки и, соответственно, идеологи определили таджиков в качестве единственных законных наследников арийской цивилизации в Центральной Азии. В 2006 году в Таджикистане торжественно отпраздновали Год арийской цивилизации, что, по мнению президента Э.Рахмона, должно было способствовать сплочению нации. Таким образом, именно историческая наука помогает формировать идеологический образ высокой культуры арийцев (то есть таджиков) в противовес образу отсталой кочевой культуры тюрков (то есть узбеков).

Взаимоотношения России со странами Центральной Азии в зеркале исторического мифотворчества: присоединение к России, «колониальный» период, среднеазиатское восстание 1916 года, движение басмачей и т.п.

Несколько другая ситуация сравнительно с освещением древней истории сложилась с интерпретацией «колониального периода». Здесь советская историография оказывает бесценную помощь современным «национальным историкам» Центральной Азии. «Злодеяния царизма» при завоевании и управлении центральноазиатскими территориями тщательно выискивались, утрировались и абсолютизировались советскими историками. Любые конфликты освещались предельно односторонне в рамках марксизма и классового подхода, где практически любое выступление против центральной российской власти рассматривалось как «прогрессивное», а вся деятельность властей России в Центральной Азии, рассматриваемая через ленинскую концепцию империализма, представлялась в негативном, «завоевательном» ключе. Такого рода советские концепции идеально легли в основу националистических трактовок истории рассматриваемых стран. Постсоветским историкам оставалось лишь расставить «нужные» акценты, а затем добавить советский период истории к «колониальному».

После обретения независимости в массовое сознание ряда новосозданных государств транслировались как дискуссионные или даже конфликтные преимущественно те события истории, которые связаны с Россией. Наиболее тревожна в этом плане ситуация в Киргизии и Казахстане.

В других республиках все значительно спокойнее. В Таджикистане историческое мифотворчество направлено против соседнего Узбекистана, а в отношении России Э.Рахмон говорит лишь об «идее арийского единства в отношении России и Таджикистана». Поскольку в завоеванных Российской империей в XIX веке Кокандском и Хивинском ханствах, а также в Бухарском эмирате ираноязычные таджики были угнетенной тюрками частью населения, претензий за это завоевание в таджикском обществе и интеллигентских кругах на этот счет не отмечено. Даже вина за национальное размежевание 20-х годов ХХ века, в ходе которого таджики получили так не устраивающие их границы, не переносится на русских.

В публикациях о становлении советского Таджикистана в 20-е годы вина за «неправильные» границы ложится на предателей-таджиков, к которым причисляются бывшие представители джадидов, в частности Файзулла Ходжаев и Абду Кадыр Мухитдинов, а также Чинор Имамов, делегат таджиков в территориальной комиссии Средазбюро. Именно эти представители «обузбеченных таджиков» и приверженцев пантюркизма, а позже «панузбекизма», по мнению современных таджикских историков, не позволили в 1924 году таджикам полноправно обсуждать вопросы самоопределения Таджикистана в рамках территориального размежевания.

Более умеренные таджикские историки указывают, что наряду со многими отрицательными последствиями разделения выделение меньшей территории для Таджикской АССР (и позже ССР) все же имело свои положительные особенности; среди них — приостановка тюрко-монгольских попыток ассимиляции таджиков, вовлечение таджиков в политическую деятельность. Эти несомненные блага для национального развития соотносятся с «русской властью». В целом исторический дискурс Таджикистана, несомненно, самый дружественный относительно России в регионе.

Что касается Туркменистана, то здесь элементарно малое число историков и общая неразвитость институтов гражданского общества оставляет силы только на «освоение» древней истории и идеологическое обоснование и поддержание политики изоляционизма. По отношению к «колониальному» периоду, как времен Российской империи, так и СССР, присутствует нейтральное описание — не перенасыщенное фактами. Говоря другими словами, этот период на официальном уровне стараются скорее забыть, чем демонизировать.

Историки Узбекистана, наоборот, представляют собой большую, достаточно профессиональную и сплоченную группу. И хотя основной ее задачей в контексте создания национальных мифов и узнаваемого народом нарратива является, как и в других государствах Центральной Азии, работа по древней и средневековой истории, узбекская историография освещает и другие, более близкие по времени темы. В частности, отношение Узбекской ССР к России или положение узбеков в Центральной Азии и в Советском Союзе. В этом контексте проводится сбалансированная разнонаправленная политика.

С одной стороны, по инициативе президента Узбекистана Ислама Каримова с целью увековечения памяти жертв репрессий советского периода на берегу канала Бозсу был воздвигнут мемориальный комплекс «Шахидлар хотираси» («Памяти павших») и 12 мая 2000 года состоялась церемония его открытия. При этом комплексе 27 августа 2002 года был открыт музей «Памяти жертв репрессий». Ознакомление с экспозицией музея, «в которой отражены трагические страницы периода колониализма, позволяет узнать, что в результате “раскулачивания” более 60 тыс. наших соотечественников (то есть узбеков. — Д.М.) были высланы на Украину, Северный Кавказ и Сибирь, с начала до 40-х годов ХХ столетия были открыты “уголовные дела” против 450 тыс. наших соотечественников, а в период “хлопкового дела” 25 тыс. человек были арестованы, из них 4,5 тыс. осуждены».

Конечно, такое перечисление настраивает учащихся весьма негативно к «колониальному» советскому периоду. Тем более что рядом идут конкретные имена репрессированных и расстрелянных представителей узбекской науки и искусства: историков, поэтов, писателей — Усмана Насыри, Абдарауфа Фитрата, Чулпана, кумира узбекской интеллигенции Абдуллы Кадыри и других. У учащихся сознательно создается представление о подавлении узбекской культуры в советский период.

Тем, кто сам не пришел к такому выводу, его озвучат: «Историческое и политическое значение мемориального комплекса “Памяти павших”, музея “Памяти жертв репрессий” состоит в том, что они служат исторической памятью, уроком настоящему и будущему поколениям и свидетельствуют о том, какие трагические дни пережил наш народ в период зависимости, и о том, что с обретением независимости в нашем крае была восстановлена справедливость и в сердцах народа живет память о погибших»^[11].

Здесь акценты расставлены предельно четко: «зависимость периода колониализма» от Москвы — зло и негатив.

Но вместе с тем ранее, в 1999 году, в Ташкенте «с целью увековечения памяти тех, кто отдал жизнь за свободу Родины в борьбе против фашизма в годы Второй мировой войны», был воздвигнут комплекс «Площадь памяти», и 9 мая того же года прошла церемония его открытия. По инициативе Республиканского фонда «Нуроний» подготовлена и издана 34-томная книга «Память» с именами 400 тыс. наших соотечественников, погибших в боях. 9 мая каждого года отмечается как День памяти и почестей.

Здесь мы уже видим вполне себе готовность историков Узбекистана и его властей не отказываться от позитивных фактов совместной истории с Россией. Об этом свидетельствует и присутствие президента И.Каримова на Параде Победы в Москве 9 мая 2015 года, которого большая часть экспертов не ожидала. И хотя та война в Узбекистане называется в западной трактовке Второй мировой, а не Великой Отечественной, это не отменяет реализма в исторической политике Узбекистана, а значит, оставляет обоснованные надежды на сотрудничество в этой сфере в будущем.

Впрочем, в ряде спорных вопросов это сотрудничество уже наблюдается. Например, в вопросе оценки басмаческого движения в Туркестане. Эта тема не пользуется поддержкой властей Узбекистана, хотя, казалось бы, лидеры басмачей — потенциальные герои в борьбе за столь высоко оцениваемую независимость. Но дело в том, что значительное число выходцев из Узбекистана периода разгрома басмаческого движения были небедные люди, со связями в мусульманском мире. Они сравнительно легко инкорпорировались в саудовскую и турецкую элиту, зачастую занимают серьезные позиции в бизнесе, политических и государственных структурах, включая саудовские спецслужбы — а и Саудовская Аравия, и Турция играют активную роль в поддержке оппозиционных узбекистанских движений и организаций, в частности известного Исламского движения Узбекистана (ИДУ). Так, численность узбекской диаспоры в Турции относительно невелика, приблизительно 70 000 человек, но несмотря на это, она может играть важную роль для Узбекистана в силу специфического состава: это потомки эмигрантов периода гражданской войны и басмаческого движения в Средней Азии, участников Туркестанского легиона периода Второй мировой войны, эмигранты 80-х годов из Северного Афганистана и эмигранты постсоветского периода. Все эти категории, как правило, имеют одновременно не только сильную антироссийскую, но и фундаменталистско-исламистскую идеологическую направленность. Последнее неприемлемо для И.Каримова, сделавшего однозначную ставку на построение светского государства. Прославление басмачества — это удел маргиналов, не пользующихся государственной поддержкой. Более того, узбекское государство само присматривает за ними на предмет связей с ИДУ и другими экстремистами. По этому вопросу сколько-нибудь серьезные угрозы России на фронтах «войн за историю» со стороны Узбекистана отсутствуют.

Гораздо сложнее ситуация в Киргизии и Казахстане. Так, есть ряд болезненных для местной интеллигенции и национал-патриотов исторических тем: это проблема присоединения Казахстана и Киргизии к России, национально-освободительная борьба народов этих стран в XIX веке, восстание 1916 года, деятельность партии «Алаш» в Казахстане, коллективизация в Казахстане и голод 1932–1933 годов, целинная эпопея.

Из всего перечисленного стоит сконцентрироваться на двух темах. Это оценка факта вхождения в состав России и событий 1916 года. Они являются остроактуальными в Казахстане и Киргизии, активно обсуждаются в научном сообществе, а восстание 1916 года благодаря патриархальности общества (прежде всего в Киргизии) и, соответственно, большому значению устного предания — вообще еще во многом живая память.

Вопрос о вхождении в состав России обсуждается в двух аспектах: было ли это необходимо, была ли альтернатива, а также был ли это акт добровольным? Исторические трактовки постепенно смещаются от толкования факта присоединения к России как «вхождения в состав России» к утверждениям, что это было в основном насильственное присоединение.

Здесь играет роль огромная проделанная советскими историками работа по дискредитации политики Российской империи на территории Центральной Азии. Местным историкам оставалось только немного усилить акценты в описаниях «колониальной политики царизма», а фактический материал был собран (а если точнее — вырван из контекста) еще в советскую эпоху.

Результат «плодотворной деятельности советских ученых» мы наблюдаем сейчас, в XXI веке. Уже в учебнике 2005 года факт вхождения киргизских земель трактуется как «присоединение Россией Киргизии». Причем если в отношении Северного Кыргызстана речь еще идет о присоединении путем договоров и соглашений, а также вооруженным путем, то в отношении юга уже однозначно говорится, что «присоединение… происходило путем прямого завоевания» и с подавлением народного движения.

В мифологической трактовке подается в современной исторической литературе образ Российской империи и в Казахстане. С ее политикой связываются потеря независимости, прерывание поступательного развития государственности. Двухсотлетнее пребывание в составе Российской империи трактуется как событие, оказавшее сугубо негативное влияние на развитие Казахстана. Здесь тоже прослеживается влияние советской историографии. Сложившийся у большинства историков образ Российской империи как врага репродуцируется в массовых масштабах в историческое знание и образование, что не может вызывать тревогу. В связи с этим уместно процитировать известного эксперта Радика Темиргалиева: «Все бы ничего, да только вот, в отличие от сказок о казахском происхождении Чингисхана, необъективная интерпретация истории Казахстана XVIII–XX веков может, во-первых, грозить обострением отношений между двумя главными этносами страны, во-вторых, привести к историографическим разборкам на уровне государств».

В своем объяснении концепции учебника истории для 5-го класса как учебника нового поколения (введен с 2007 года) профессор Т.П. Волкова подчеркивает, что главной определяющей всей истории Казахстана является «длившееся столетиями колониальное прошлое», которое, как следует из текста, окончилось только в XXI веке, то есть с наступлением независимости.

В описании сложного процесса принятия частью казахских родов российского подданства образ России предстает в виде коварного государства: «Россия решила воспользоваться положением казахов в своих политико-экономических целях»; «используя присягу казахских правителей на верность, Россия под предлогом защиты казахов от внешней угрозы начала захватывать земли для строительства крепостей и поселения на них русских казаков. Земли для перекочевок стали уменьшаться день за днем». Причем речь идет о середине XVIII века, когда проникновение России в казахскую степь было минимальным.

Образ России-колонизатора в современных реалиях экстраполируется и на Советский Союз. «Советское правительство конфисковало весь скот казахов, таким образом, намеренно подвергнув народ голоду, и до последнего наблюдало, как гибнут люди. С помощью оно не торопилось. Советскому Союзу не нужен был казахский народ со своей землей и скотом, сюда хотели переселить другие народы и разбить здесь лагеря». Стоит ли говорить, что при чтении учебников такого содержания наряду с сопереживанием трагедии своего народа возникает образ врага в лице русских, что может стать плодотворной почвой для развития национализма и ксенофобии в крайних формах.

В учебнике «Новейшая история Казахстана» для 9-го класса под общей редакцией профессора Б.Г. Аягана написано, что «укрепление тоталитарной системы в Казахстане связано с именем Ф.Голощекина». Утверждается, что «Голощекин с согласия Сталина выбрал те методы коллективизации, которые не могли не вызвать полный развал казахского хозяйства и фактическое вымирание целого народа. Так был взят курс на широкомасштабный геноцид». На освободившиеся земли, по мнению Б.Аягана, должны были быть переселены рабочие из Центральной России и Украины. Не очень понятно, откуда взято такое утверждение и тем более зачем нужно было приводить его в школьном учебнике. Непонятно, если не осознавать, что значительная часть современной казахской интеллигенции, в том числе и те, кто пишет учебники, — ярко выраженные националисты. И с ними ничего не может поделать и сам Н.Назарбаев, несмотря на все его не единожды декларируемое стремление к евроазиатской интеграции.

В учебнике «История Казахстана» для 11-х классов общественно-гуманитарного профиля представлен период истории Казахстана с XVIII века по настоящие дни. Согласно концепции авторов учебника, основное содержание этого периода, вплоть до 1991 года, составляет «национально-освободительная борьба казахского народа на пути к независимости». Эта формулировка является названием первого раздела учебника и подразумевает борьбу сначала против имперской власти России, а затем и СССР. С самого начала подчеркивается именно этническая составляющая российской власти. Прямо заявлено, что «национально-освободительная борьба казахского народа рождалась при столкновении двух цивилизаций, двух этнических систем». Соответственно определены и три периода национально-освободительного движения в Казахстане:

• конец XVIII — середина XIX века;
• начало ХХ века, восстание 1916 года;
• период советской власти.

Без приведения фактов и аргументов здесь делается весьма категоричное заявление: «…приведенные фактические материалы и выводы свидетельствуют о сложном пути национально-освободительного движения казахского народа и о том, что даже тоталитарный режим не смог подавить стремление его к свободе».

Как видим, присоединение к России оценивается и в Казахстане, и в Киргизии достаточно негативно. В лучшем случае — как меньшее зло. И вряд ли вступление этих стран в ЕАЭС изменит что-то в уже сложившемся историческом сознании… Во всяком случае, если плотно не работать над этой проблемой.

Существенное изменение претерпела и ситуация в отношении к восстанию 1916 года. Особенно радикальны эти изменения в Киргизии. Если в советское время оно рассматривалось как элемент классовой борьбы, то в современной киргизской историографии вопрос о восстании обсуждается в залоге исторической вины России, а само восстание рассматривается как антироссийское и даже антирусское. Проведено несколько научных конференций, на которых были зафиксированы те оценки событий 1916 года, которые уже были даны в начале прошлого века, однако затем были скорректированы или игнорированы в более поздний советский период.

Эти оценки, предельно идеологизированные, написанные непрофессионально, зато с русофобских позиций, и легли в основу современного взгляда киргизских историков на восстание.

В широкий научный оборот старательно вводится информация о выселении киргизов с занимаемых ими земель. Ряд действий, предпринятых в этом направлении в ходе восстания, преподносится как система. Приводятся данные с максималистским числом жертв, достигающим якобы нескольких сотен тысяч человек. Разумеется, об убийствах мирных русских крестьян-переселенцев при этом умалчивается…

Справедливости ради надо отметить, что не все киргизские историки стоят на антироссийских позициях. Так, Шаиргуль Батырбаева, доктор исторических наук Киргизского национального университета имени Жусупа Баласагына, озвучивает совсем другие цифры и точку зрения. По ее мнению, во время самого восстания погибли 4 тыс. киргизов, то есть столько же, сколько было убито русских поселенцев — преимущественно женщин, стариков и детей. Всего же прямые и косвенные потери, в основном из-за панического бегства в Китай спасающихся от мести русских киргизов, составили 33,6 тыс. человек. Исследовательница, исходя из этих цифр и порядка развития событий, отрицает «геноцид» со стороны российской армии, как пытаются доказать киргизские националисты. У нее хватило смелости сделать и заявление о причинах «жестокости» русских: когда «отряды, присланные для усмирения бунта, увидели посаженные на вилы головы русских женщин и детей, то их реакция была соответствующая». К сожалению, такие ученые-объективисты не в большинстве среди современных киргизских историков.

Восстание занимает одно из ключевых мест в новой и новейшей истории Кыргызстана. В учебнике для 11-го класса этому событию посвящено семь страниц (еще две страницы — Андижанскому восстанию 1898 года) — целый параграф. Для сравнения: параграф, посвященный Великой Отечественной войне, занимает лишь восемь страниц.

Как же описывается это восстание в учебнике? Какое представление формируется у старшеклассников о России и русских?

Сразу же говорится о «русификации Туркестана как основе колониально-националистической политики», о «произволе при расселении» русских переселенцев. Используются приемы, направленные на ложные ассоциации, — например, говорится, что русские покупали у киргиз ягнят по 80 коп. и телят по 1,5 руб., игнорируя, что это были вполне приличные деньги по меркам России, а мясо в регионе стоило дешево, и т.д.

Говорится о Первой мировой войне и о том, что участие в ней «легло тяжким бременем на плечи и без того угнетенного колонизаторским режимом» населения Киргизии. Далее идет прямая ложь, что «от трудностей, павших на все народы, кыргызы не были освобождены». Как раз от призыва в армию киргизы были освобождены, а «героические повстанцы» убивали жен и детей ушедших на фронт поселенцев…

Более чем щадящий указ царя призвать часть мужского населения для работ во фронтовом тылу привел к тому, что, по мнению автора учебника, «народ был вынужден подняться с оружием в руках на открытую освободительную борьбу». Далее подробно излагается ход восстания, приводятся имена пяти героев и предводителей восстания, выделенные жирным шрифтом для запоминания учащимися. Акцент делается на описании боевых действий, и только редкие упоминания о том, что восставшие «разгромили более 500 магазинов и лавок» в захваченном городе, показывают истинный характер восстания. Такого рода упоминания проскальзывают с советских времен, когда подобное поведение восставших считалось доблестью… Оттуда же и постоянные упоминания о «двойном гнете» киргиз — царским правительством и местными баями.

Вообще, в киргизских учебниках бросаются в глаза многочисленные советские клише. Это неудивительно — исторические исследования в Кыргызской Республике осуществляются силами историков, работающих в Институте истории Национальной академии наук и на кафедрах высших учебных заведений. В штате института в 2007 году работал 21 научный сотрудник, в том числе четыре доктора и 11 кандидатов наук. На тот момент в институте не было ни одного доктора наук моложе 60 лет, и только один кандидат наук был моложе 35 лет. Нет никаких оснований полагать, что за прошедшие годы что-то в этом вопросе изменилось к лучшему.

Именно поэтому «историческая концепция» по вопросу восстания, по сути, представляет собой пересказ советской концепции времен 30-х годов. Все те же «безграничная эксплуатация и невыносимый колониальный гнет и грабеж со стороны царского правительства», и «тяжесть империалистической войны, тяжесть налогов, поборов и т.д. на военные цели целиком ложилась на плечи трудящихся Киргизии и отражалась на их материальном благосостоянии».

Но эта концепция вполне ложилась в лозунги политических сил национально-патриотического характера, неоднократно организовывались акции, призванные подчеркнуть необходимость «восстановления исторической справедливости», признания и фиксации «вины» России и исторической ответственности царствовавшей в России семьи Романовых за геноцид киргизского народа. Еще в 90-е годы была создана и активно работала политическая партия «Асаба», которая разрабатывала в политических целях вопросы истории, главным образом связанные с утверждением националистических приоритетов. И главными вопросами были присоединение к России и восстание 1916 года. По настоянию этой партии и ее последователей парламент Киргизии в 2008 году статуировал как национальный праздник День памяти жертв восстания 1916 года.

С приближением к столетию восстания оно становится все более и более популярным в контексте антироссийской пропаганды. В 2013 году последовало обращение ряда политических сил и «гражданских активистов» к руководству республики^[12].

Оно содержало следующие требования:

1. издать указ президента КР о праздновании 100-летия Национально-освободительного восстания 1916 года (Уркун) на государственном уровне;
2. с целью реализации указа по постановлению правительства создать комиссию в составе историков, археологов, писателей, аксакалов, определить мероприятия;
3. объявить конкурс на установление 100-метрового памятника к 100-летию на южных воротах города Бишкека;
4. установить 100 памятников и присвоить 100 улицам название 100-летия в районах, городах, айыл окмоту семи областей КР;
5. вторую часть — продолжение пешего хода «Омур кочу» провести до Китая;
6. организовать международные научно-практические конференции и экспедиции в составе историков, археологов, писателей;
7. снять фильм, посвященный 100-летию Национального восстания, выделить на это соответствующие средства; вернуть вновь в народную казну запрещенный фильм кыргызского народного артиста Д.Садырбаева «Кайран эл», показать по телеканалам;
8. объявить конкурсы на литературные произведения, драмы, песни, поставить в театрах;
9. построить мемориальный комплекс «Уркун ордо», музей, мечеть;
10. уточнить кыргызскую историю, обеспечить соответствующими учебными пособиями;
11. расценить резню 1916 года (не Уркун) как политику геноцида царской России, проведенную против кыргызского народа;
12. поднять вопрос выплаты компенсации (кун-выкуп) Российской Федерацией Кыргызстану за невинно принесенных в жертву (убиенных) предков в Национально-освободительном восстании 1916 года;
13. принять к действию донесение информации до международного сообщества о политико-историческом значении Национально-освободительного восстания 1916 года на русском, английском, китайском и других языках.

Как представляется, пункты № 10–12 прямо противоречат интересам Российской Федерации. Отметим, что опубликовано это воззвание было в одной из старейших и крупнейших киргизскоязычных газет Кыргызстана.

Конечно, правительство А.Ш. Атамбаева, явно взявшее курс на политическое и экономическое сближение с Россией, игнорирует такого рода петиции. Но очевидно, что давление объединенных сил киргизских националистов и прозападных либералов будет только нарастать.

В 2014 году неизвестные раздава-ли в микрорайонах Бишкека листовки, призывающие в честь грядущего 100-летия восстания отомстить русским. Организовываются памятные мероприятия, на которых, как о чем-то, что не может быть подвергнуто сомнению, говорится о 250 тыс. жертв «русских карателей». На тех же, кто позволяет себе поставить эти цифры под сомнение, оказывается моральное давление — вплоть до обвинений в разжигании межнациональной розни.

В 2016 году следует ожидать раскрутки этой темы, научных и околонаучных конференций и «круглых столов», посвященных ей, и вполне возможных массовых манифестаций. Здесь имеется раскрученный общественно-политический бренд, воспринимающийся как справедливый молодежью, воспитанной описанными учебниками и частью старшего поколения. Вокруг темы уже сложилась политическая массовка, располагающая в том числе и группами, способными действовать в условиях уличных беспорядков, что представляет дополнительную опасность.

Надо также помнить, что, хотя в соседних Казахстане и даже Узбекистане эта тема не очень раскручена политически, это может быть сравнительно быстро изменено с опорой на наработки местных историков-мифотворцев.

Таким образом, можно уверенно заключить, что тема восстания 1916 года в настоящий момент самая политически актуальная из всех рассмотренных исторических мифов в плане краткосрочных угроз интересам России на территории Центральной Азии.

Из сказанного можно сделать вывод, что становление новых государств в Центральной Азии сопровождается стремительным созданием там своих национальных мифов, важнейшим компонентом которых служит нарратив о великих предках. Как неоднократно бывало в других регионах мира, такой нарратив выстраивается по модели национального превосходства. Место главного героя истории занимает местный титульный народ. Отныне именно его предкам предназначено совершать великие подвиги, создавать выдающиеся культурные достижения и, что немаловажно, оказывать влияние на предков тех, кто доминировал в предшествующую историческую эпоху, которую непременно объявят «колониальной».

В этот период создается и «галерея мучеников и героев», а также антигероев. По существу, создается новая концепция истории Средней Азии, которую можно назвать концепцией этнической исключительности. Ключевыми моментами этой концепции независимо от этнической принадлежности (иранской у таджиков или тюркской у остальных государствообразующих народов региона) того или иного ученого являются следующие моменты.

1. Признание своего народа древнейшим народом этого региона, обладателем древнейшей государственности в Центральной Азии, также весьма древним является и его самоназвание.
2. Гипертрофированно-максималистский ареал территорий расселения своего народа и его «естественных границ».
3. Возвеличивание своего народа и принижение культурно-исторической значимости других народов. Свой этнос выполняет миссию цивилизованного народа по отношению к другим, «варварским» народам.
4. Самый опасный — поиск «исконного» врага своего народа.

К счастью, с этого направления интересам России в Центральной Азии впрямую ничего не угрожает. Русские воспринимаются как «исторические враги» только достаточно маргинальными группами казахских и киргизских националистов, которым не дают развернуться собственные правительства. Но следует отметить, что в Казахстане эти националистические круги поддержаны значительной частью гуманитарной и технической интеллигенции. И в случае изменения внутриполитической ситуации у националистов есть проработанные антироссийские концепции, с которыми можно претендовать на цивилизационный разворот Казахстана.

Вообще, возрожденная идея пантюркизма, распространяемая как в кругах интеллигенции тюркских народов Центральной Азии, так и в среде простого народа, представляет хоть и отдаленную, но реальную опасность окончательного выпадения этих республик из орбиты цивилизационного влияния России. В этом главная угроза «поиска великих предков» в исполнении историков Казахстана, Кыргызстана, Туркменистана и Узбекистана.

Что касается Таджикистана, то сформированный Э.Рахмоном и местной интеллектуальной элитой национальный миф глубоко дружественен России. При этом он глубоко враждебен узбекской национальной парадигме, что тоже может быть использовано на соответствующем направлении внешней политики.

Из исторических проблем, разрабатываемых историками Центральной Азии, актуальный конфликтный потенциал в краткосрочной перспективе имеют немногие. Это прежде всего проблема присоединения тех или иных земель Центральной Азии к России и так называемое Среднеазиатское (Степное) восстание 1916 года.

Обе проблематики наиболее актуальны в Казахстане и Киргизии. Тематика присоединения к России и якобы последовавших вслед за этим национальных трагедий глубоко прорабатывается казахскими историками и может быть использована местными националистами для дискредитации идеи ЕАЭС и проектов более широкой интеграции. В Кыргызстане эта проблематика менее проработана и менее актуальна вследствие экономического положения республики. Для нее ЕАЭС и сотрудничество с Россией слишком очевидное благо, чтобы его перевесили общефилософские исторические рассуждения.

^[1] Фолк—хистори — обобщенное название совокупности претендующих на научность, но не являющихся научными литературно-публицистических трудов и идейно-теоретических концепций на исторические темы, созданных в основном непрофессионалами с позиций исторического ревизионизма, при котором «новая» концепция строится на отрицании и/или игнорировании твердо установленных наукой фактов. Термин имеет российское происхождение и употребляется применительно к постсоветским реалиям.

^[2] См., напр.: Олейников Д. Дмитрий Олейников против Мурада Аджи // История России в мелкий горошек. М.: ЗАО «Мануфактура»: ООО «Издательство “Единство”», 1998. С. 95–144.

^[3] История Казахстана: С древнейших времен до наших дней: В 4 т. Т. 1: Казахстан от эпохи палеолита до позднего Средневековья. Алматы: Атамура, 1996. С. 13, 104.

^[4] Акишев К.А. Этнокультурная ситуация в древнем Казахстане // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана: Тез. докл. Всесоюз. конф. 20–23 ноября 1988 года / Ред. Б.А. Литвинский, Т.А. Жданко. М.: ИЭА АН СССР, 1988. С. 8–9.

^[5] Абдакимов А. История Казахстана
(с древнейших времен до наших дней): Учеб. пособ. 3-е изд. Алматы: Казахстан, 2002. С. 45.

^[6] Артыкбаев Ж.О., Сабданбекова А.А., Абиль Е.А. Рассказы по истории Казахстана: Учеб. для 5-го кл. Алматы: Атамура, 2006. С. 58, 68, 93–94.

^[7] Жолдасбаев С. История Казахстана. Алматы: Мектеп, 2006. С. 33, 46–48.

^[8] Толеубаев А.Т., Касымбаев Ж.К.,
Койгелдиев М.К., Калиева Е.Т., Далаева Т.Т. История Казахстана: Учеб. для 10-го кл. Алматы: Мектеп, 2006. С. 68.

^[9] Акаев А.А. Кыргызская государственность и народный эпос «Манас». Бишкек: Учкун, 2002. С. 356–358, 368.

^[10] Рахмонов Э.Ш. Таджики в зеркале истории. Кн. 1: От арийцев до Саманидов. Лондон; Душанбе, 2000. С. 149, 218.

^[11] Усманов К. История Узбекистана: Для академических лицеев и профессиональных колледжей. Ташкент: ИПТД «O’qituvchi», 2008. С. 199.

^[12] Это были партии «Уй куруучулар», «Кайран эл», «Эл учун» и «Асаба», общественные объединения «Улуу Курултай», «Кыргыз эл», «Кырк кыз» и «Кыргыз Чоролору», общества «АКОС», «БАТА», «Чабыт», движения «Люстрация», «Ашар», «Манас эл» и «Объединенное национальное движение», фонды «Монгу» и «Манас Ата», центр «Кыргыз таануу».