Круглый магазин на Стахановцев. Часть вторая История Фото

Фахим Ильясов.

Рассказ (часть первая).

В тот год учебы в одиннадцатом классе я обратил внимание на то, что провожу время в трех обществах, диаметрально разнящихся по своей любви к чтению книг.

Угол улиц Ткачей и Стахановцев (Аския)

Если в моей вечерней школе, расположенной около магазина «Круглый» на улице Стахановцев, 85% учащихся были русской национальности, то во время учёбы в начальных классах в узбекской школе на Кукче всё было наоборот, 95% кукчинцев составляли лица узбекской национальности, а 5% обузбеченные таджики, татары, казахи и даже русские. В моей второй школе (что совсем недалеко от Хадры), состоявшей из одних гениев, а если не гениев, то хотя бы рядовых вундеркиндов, русских было около 50%, а остальные пятьдесят процентов составляли учащиеся разных национальностей  (по убывающей), узбеки, татары, евреи, корейцы, немцы, казахи, греки и т.д..
Во всех вышеназванных коллективах я чувствовал себя комфортно и уютно, а вот внутренне спокойно и расслабленно, я чувствовал себя, только, на Кукче и только среди кукчинцев.

Я покинул предыдущую школу после десятого класса. В ней было целых пять одиннадцатых классов, а в вечерней всего два.
По литературе, языкознанию, музыке, танцам и вообще по всем гуманитарным предметам, моя вторая школа могла дать сто очков фору всем школам Ташкента. По математике и физике ничего не скажу, так как в те годы, наряду с нашей школой, на математических олимпиадах также гремели школы расположенные недалеко от сквера и парка имени Кафанова. А вот по химии, моя предыдущая школа всегда была на одном из первых мест в городе.
Про мою узбекскую школу на Кукче, в которой я учился до того как попасть в школу гениев и вундеркиндов, могу сказать, что там великолепно преподавали узбекский и русский языки, а также физику ( преподаватель Наби — ока Расулев).

Улица Стахановцев, наши дни

Теперь по поводу книг. В каждой из школ, ребята читали и относились к книгам по разному. Удивительно, но в обычной узбекской школе, находящейся в узбекском анклаве многонационального Ташкента под названием Кукча, нам привили любовь к русскому языку и русской литературе (спасибо огромное преподавательнице русского языка Тамаре Викторовне). Во второй моей школе, что недалеко от Хадры, ученики всех классов состояли из сплошных гениев и вундеркиндов, поэтому там читали книги запоем. А кроме вундеркиндов, в той школе были ещё просто «талантливые» ребята, учившиеся в каждом классе по четыре года. Один из таких «талантов» по имени БатИ (ударение на втором слоге), в семнадцать лет успешно закончив пять классов, через несколько лет поступил в закрытый криминальный «университет» и много раз учился там. Бати закончив «аспирантуру» в этом же университете, стал там же «Доцентом». Закончил он свои дни в молодом возрасте.
Я привел Бати в пример не потому, что все ученики и учителя школы боялись и откровенно заискивали перед этим законченным негодяем и профессиональным потребителем каннабиса (даже завуч школы, бывший панфиловец, не хотел связываться с ним), а потому, что этот Бати тоже был книгочеем. В свободное от рэкета, воровства и грабежа время, Бати нагрузившись дымом папирос «Беломорканал» почитывал книги, в основном детективы. Частенько Бати, вместо посещения классных занятий, располагался на скамейке во дворе школы и углублялся в мир книг, в его руках можно было увидеть «Таких щадить нельзя» Владимира Мильчакова, «Дело Пёстрых» Аркадия Адамова и даже «Капитанскую дочку» А.С. Пушкина. Вся школа знала про таинственный ножик Бати, который он аккуратно складывал в свежий номер «Советского Спорта» или «Вечернего Ташкента», и прятал во внутреннем кармане пиджака». Книги для чтения, Бати как экономный и рачительный хозяин своего кошелька никогда не покупал, он просто экспроприировал их у школьников. Обычно, Бати увидев ученика с книгой в руках, начинал широко улыбаться ему как лучшему другу и подходил со словами, — «Дай почитать, потом верну». На этом всё дружеское общение и заканчивалось. Книга навсегда уходила от своего хозяина без прощального поцелуя. А после окончания занятий, уже за территорией школы школы, Бати и его шайка могли ещё и рэкетировать этого парня, но уже без дружеской улыбки.
А если, не дай Бог, школьник оказывал сопротивление, тогда он мог познакомиться с ножиком Бати. В самой школе Бати, никогда и никому не показывал своё холодное оружие. Сподвижники Бати быстро обшаривали карманы и портфель, находили какую — то мелочь и отпускали мальчишку. До демонстрации изделия мастеров, временно находящихся на специально отделенной территории не доходило. Говорили, что таинственный нож, это подарок родного дяди Бати сидевшего в тюрьме. Даже в таких нехороших делах уже была клановость.

Старые дома на Стахановцев

Все ученики школы, а также их родители, внимательно следили за новинками на прилавках книжных магазинов. И если кому — то везло с покупкой новой интересной книги, то уже утром следующего дня этот юный книголюб старался блеснуть цитатой из прочитанной книги. Родители не жалели денег на покупки новых книг для своих чад.

А вот в моей вечерней школе книги мало кто читал, и это было для меня неожиданным открытием. Весь наш класс состоял, практически, из одних русских ребят и девчат, вроде бы ну кому ещё читать книги на русском языке, как не им. До поры, до времени я объяснял себе это тем, что ребята днём работали, а по вечерам учились, и поэтому им просто было некогда читать. Но когда на уроках литературы и русского языка наш преподаватель разрешал мне рассказать о «Звездах над Самаркандом» Сергея Бородина, «Трех товарищах» Эриха Мария Ремарк или сказать несколько слов о герое войны Эдуарде Асадове ослепшем в боях на Сапун — Горе в Севастополе, но не согнувшегося, а наоборот, с отличием закончившего Литературный институт в Москве и всю жизнь писавшего светлые лирические стихи о любви, то выяснялось, что ребята и девчата нашего класса вообще не читали произведения этих известных писателей. Да, конечно, ни Бородин, ни Ремарк, ни Асадов не входили в школьную программу по литературе. Мы, ещё будучи учениками шестого класса, уже были знакомы с произведениями Ремарка и Бородина, а Асадова начали читать в восьмом классе. Большая благодарность родителям за знакомство с этими и другими литераторами. Мы даже переписывали понравившиеся нам стихи Асадова, Ахматовой, Ахмадулиной, Щипачева и других поэтов в свои заветные тетрадки. Если в первое время я немного удивлялся тому факту, что у русских ребят в отличие от тех же кукчинских учеников узбекской школы, не говоря уже о моей второй многонациональной школе, нет тяги к чтению художественной литературы, то со временем всё это уже не имело никакого значения для меня. У моих новых одноклассников было много других достоинств. Самое главное достоинство — это их надежность в делах и в жизни, чего практически не наблюдалось за моими товарищами — гениями. Мои новые одноклассники были доками в других областях.
Они отличались как от кукчинцев, так и от учеников — гениев из моей бывшей школы, каким-то взрослым подходом к работе, к школьным занятиям, к технике и вообще к своему будущему. Они знали что после школы будут учиться в таком — то ВУЗе, а после его окончания работать там — то и там- то. В них чувствовалась, в хорошем смысле этого слова, солидная и уверенная державность, ведь никто из нас не думал, что Советская Власть падёт и страна разделится на республики. Как утверждала моя мама, эти ребята были реалистами, а не витали в облаках как некий горе — футболист.

Улица Стахановцев, наши дни

Ребята из вечерней школы были мастерами на все руки, когда Толик Круглов и Юра Мишин будучи у меня в гостях, заменили в подвале нашего дома старую проводку на новую, а на летнем айване поменяли розетку и даже лампочки (моя обязанность), и заодно отремонтировали электрический самовар, то моя бедная маманя не находила слов от изумления, она стояла у казана на айване готовя ребятам и без устали повторяла про себя, что мальчики такие ещё молоденькие, а уже уже являются настоящими мастерами своего дела. Вечером, она говорила отцу, что семнадцатилетние мальчишки сделали работу лучше взрослых мастеров, что какие они молодцы, какие они «рукастые», в отличие от, ну да ладно, … не буду называть кого именно имела в виду мама.

После этого моя участь была решена, и после октябрьских праздников меня отправили работать в цех номер тридцать авиационного завода (ТАПОИЧ), учеником токаря.
Господи, что тут началось твориться в доме, это был какой — то кошмар. Я вставал в шесть утра, и мама тут же вскакивала с постели чтобы приготовить мне завтрак и ворчала, что этот несносный ребёнок мог бы ещё полчаса поспать. Когда я приходил в четыре часа с работы, то мама начинала как наседка носиться вокруг меня, спрашивая как прошёл день, и почему от меня так ужасно пахнет машинным маслом и ещё каким — то рабочим запахом. Мама находясь всё время рядом со мной, не давала мне возможности перепрятать сигареты из рабочих брюк в школьные. Если я, по своей беспечности получал какие нибудь порезы или ушибы на пальцах, то маманя первая ратовавшая за моё трудоустройство на завод, начинала пилить папу, причитая со слезами, — «Послали ребенка работать на этот проклятый завод, и он там может стать инвалидом, у нас что в доме есть нечего что ли»? Мама совсем забыла об одном факте, что во время войны, она сама будучи ученицей десятого класса, пошла работать на этот самый завод и отработала там несколько лет, прежде чем поступить на восточный факультет САГУ (ТАШГУ).

Вечером первого января наступившего Нового Года, после встречи Нового Года в кругу домашнего телевизора я лежал на диване, а свежий номер любимого журнала «Юность» лежал у меня на письменном столе нераскрытым. Родители встретили Новый Год в компании друзей на Новомосковской, сестры вместе с детьми наших многочисленных тетушек в доме дедушки и бабушки на Алмазаре, а вот где провел новогоднюю ночь мой тихоня брат, была тайна за семью печатями.
Моя бедная мама увидев, что я сижу дома в новогодние праздники и даже не читаю прессу, раздула невероятную историю из этого факта.
Она мыслила, что я совсем зачах на заводе, что у меня даже нет сил пойти погулять с друзьями и т.д. и т.п..

Надпись Ленинград — Ташкенту. Вырастут в Ташкенте новые деревья, появятся новые парки и скверы, построят новые дома и здания, заселят город новые жители, а вот эта надпись, Иншааллах, останется и будет напоминать новым горожанам о грандиозном строительстве города после землетрясения 26 Апреля.

Маме и в голову не могло придти, что я в полнейшем миноре из — за того, что моя соседка по парте Лида Шишкина, в канун Нового Года провела корпоративный вечер для сотрудников ЦУМа с парнем отслужившим в армии. Этот бывший солдат три месяца тому назад поступил на работу в ЦУМ и всё это время он, оказывается, в рабочее время, нарушая трудовую дисциплину, ухаживал за Лидой. Сам Новый Год, Лида Шишкина уже встречала в компании друзей этого демобилизованного солдата (хотя мы с Лидой строили планы о совместной встрече Нового Года в доме одноклассника). Демобилизованный солдат умело охмурил Лиду и она уже чувствовала себя не мисс Шишкиной, а замужней мадам. Перефразируя Высоцкого, который пел — «Там Мао делать нечего вообще», можно сказать — «Кукче там делать нечего вообще». Бывший солдат, он же коллега Лиды Шишкиной, учился в торговом техникуме на вечернем отделении и был активным профсоюзным деятелем. Солдату, как молодому члену профсоюза уже поручили собирать взносы у молодых сотрудниц ЦУМа. Вот он и собирал по несколько раз в день профсоюзные взносы у Лиды Шишкиной. Естественно, что я проигрывал этому демобилизованному солдату, а ныне студенту торгового техникума и работнику ЦУМа по всем статьям, особенно в возрасте. Новому Ромео мисс Лиды уже было целых двадцать два года. Как мне хотелось в тот момент стать взрослее, быть студентом, накопить денег и самому посвататься к Лиде. Демобилизованный студент торгового техникума уже сообщил Лиде, что на майские праздники пошлёт сватов к её родителям, а осенью собирается сыграть свадьбу. А до осени он хочет заработать деньги на свадьбу. Мне эту новость сообщила подруга Лиды, а через некоторое время подтвердила и сама Лида. После работы я перестал заезжать домой чтобы принять душ и переодеться в чистую одежду, а сразу ехал в школу, привозя туда запахи машинного масла, горелого металла, сигарет и пота. В нашем цеху не было душевых кабин, да и вообще душа, а были какие — то допотопные умывальники, в которых можно было вымыть по настоящему только руки и лицо. Оставив портфель в классе я шёл в магазин «Круглый», чтобы до начала занятий выпить вина. После принятия на грудь стаканчика вина и выкуривания несколько сигарет мне становилось легче. Но так долго не могло продолжаться. После трехдневного употребления вина, меня уже начало от него тошнить, все девочки нашего класса успокаивали меня, а ребята молча подбадривали. А Лида как ни в чём не бывало общалась со мной на уроках. Потерю первой романтической любви несколько скрашивали музыкальные репетиции Джаз — Банды моей бывшей школы, которые я посещал по средам, но особенно разговоры о футболе и по душам с нашим Завучем, а также чтение любимых книг. Завуч нашей школы, наш мудрый бухарский еврей, наш дорогой и всеми любимый «Пиклер» говорил мне, что он просто и от всей души завидует мне, так как у меня всё ещё впереди, будет и новая любовь, и новые победы и новые поражения. Он прямо так и сказал, что поражения в отношениях с прекрасным полом обязательно будут и этому надо будет только радоваться, ведь ещё неизвестно что нам принесла бы победа. Понемногу, боль от потери Лиды Шишкиной улеглась.

Мои кукчинские друзья и товарищи поражали маму своей выдержанностью, воспитанностью, умением хорошо готовить не только плов и шурпу, но и другие блюда, а также тем, что учась в узбекской школе они увлеченно читали литературу на русском языке и собирались поступать учиться на мехмат, физмат и биологический факультеты ТАШГУ. Мама говорила, что ребята имеют голову на плечах.

Визиты моих одноклассников — гениев из бывшей школы всегда радовали мою маму. Она восхищалась эрудицией ребят, их тонким чувством юмора, отменным чтением вслух эстетских стихов Игоря Северянина, математическими способностями, неплохим английским языком (мама, как закончившая востфак ТАШГУ, где также преподавали английский язык, могла оценить уровень знания языка), музыкальным слухом и умением играть на различных музыкальных инструментах, модно одеваться и умело пользоваться столовыми приборами, а также своим стремлением после школы учиться в Москве, да и вообще переехать в столицу нашей Родины. Маме импонировало, что ребята разбирались в моде, сами одевались модно, и даже как — то посоветовали ей присмотреть новые модели женских английских костюмов появившихся в продаже на прилавках ЦУМа (Моделей было всего два, а вот расцветок было три вида, мы с мамой вместе покупали ей английский костюм, причём за неделю до того, как мои товарищи посоветовали маме присмотреть эти костюмы).
Ничего из вышеназванных достоинств моих товарищей, мама, конечно же, не находила в своем оболтусе.
Большинство из этих ребят — гениев уже давно живут за океаном, Москва стала для них всего лишь пересадочным узлом в их жизни, а не местом постоянного проживания.

Когда у нас дома собирались родственники, подруги мамы или сестёр, то брат и сестры демонстрировали гостям свои музыкальные способности, а маманя взъерошивая мои волосы шептала мне на ухо, что мол, неужели я не мог научиться играть на пианино, как сестры и брат.
В силу того, что мой отец, мои сестры и брат играли на пианино, то маманя не считала умелое нажатие по клавишам очень уж сложным занятием. Хотя, мне папа как — то рассказывал, что давно, когда я ещё лежал в узбекской люльке, под названием «Бешик», маманя сама пыталась научиться играть на «фоно», но дальше «Собачьего вальса» у неё не пошло. Ну а я, когда подрос, закончил своё музыкальное образование на классическом «Чижике — Пыжике». Мои музыкальные брат и сестры, из — за отсутствия у меня музыкального слуха, смотрели на меня как на недотепу и провинциала.
Если мой брат не ночевал дома, то мама спокойно относилась к этому событию. Но вот когда я говорил, что заночую у товарища, то в доме начиналась паника, мама начинала выяснять, что это за товарищ, а по какому это случаю ты собираешься там заночевать, а есть ли у них телефон в доме, а кто у него родители и т.д. и т.п.. Хотя мама прекрасно знала всех моих товарищей, а вот знала ли она что — либо о друзьях моего брата, в этом я сильно сомневался.
Мой скрытный брат редко осчастливливал своим появлением улицы нашей махалли. Все его явки находились в районе ЦУМа, Ассакинской и Дархана (Центральная  часть  города).

Частенько соседки, они же мамины подруги, буквально отлавливали меня возвращающегося с работы, зазывали к себе домой на пару минут и расспрашивали о работе на заводе, пытаясь угостить обедом или хотя бы напоить чаем. На второй день они шли к моей маме и говорили ей, — «Вай, Зайнаб — опа, зачем вы отдали единственного сына (про брата они просто забывали, так как редко его видели, в отличие от меня — «Уличного», как называла меня маманя) работать на этот страшный завод, вы что не могли попросить нас устроить его на склад к моему мужу (брату, тестю, племяннику и т.д.) или в ресторан (к мужу, брату, тестю и т.д.), для начала хотя бы резчиком лука, он бы вам каждый вечер приносил пять рублей и килограмм свежего мяса». Мама уже сама переживавшая тот факт, что её сын работает на заводе, вместо того чтобы начинать готовиться в выпускным экзаменам, начала разведывательно — пропагандистские действия для моего последующего увольнения с завода. К началу боевых действий со стороны мамы и соседок, я уже отработал на заводе около пяти месяцев и никак не хотел увольняться с работы. Не из-за самой работы, которая мне абсолютно не нравилась, а из -за компании веселых ребят, таких же «уличных» романтиков мечтавших избежать службы в армии. С этими ребятами я был знаком с первого дня работы на заводе, а в получку мы, даже пару раз выпивали вместе, закусывая невкусной и казенной самсой из твёрдого и подгоревшего теста за двадцать копеек.

Но до майских праздников я написал заявление на отпуск с последующим увольнением. Откровенно говоря, мне надоело вытачивать одни и те же детали на токарном станке, да и эти летящие в глаза, лицо, на волосы и за шиворот горячие металлические стружки, мутная эмульсия, плашки, ключи, сверла, резцы, придирки мастера и его неоднократные напоминания о выполнении плана, а также его попытки заставить меня поработать во вторую смену, не вдохновляли меня. Я, а также Леня с Кашгарки и Соломон с «Молочки» уволились с завода. Леня и Соломон затем работали в разных местах связанных с электрическими приборами или металлоизделиями. Леня, через два или три года, после ухода с завода закончит авиационный техникум и вернётся на завод, где и проработает до своего отъезда в Нью Йорк. А Соломон имея за плечами всего восемь классов, вообще наплевал на высшее образование. Соломон всегда и твердо был уверен, что со временем он станет хозяином большого цеха связанного с производством разного вида ворот, дверей, решеток или других изделий из металла. Когда Соломон после увольнения с завода знакомясь с дамами, небрежно представлялся начальником цеха, работая экспедитором в какой — то шарашкиной конторе, то это придавало ему определенный шарм в затуманившихся глазах студенток ИНЯЗа, РОМГЕРМа или ТАШМИ. А после возлияния в кафешках центральной части города, взоры студенток уже совсем покрывались поволокой. Соломон ненадолго исполнит свою мечту, до своего отъезда в США, он пару лет проработает начальником цеха в одном из комбинатов по работе с металлоизделиями. Про жизнь Соломона в Америке ничего не знаю, а Лёня уже давно переехал из Нью Йорка в другой штат. Они с женой теперь содержат три небольших магазина в маленьком городке под Далласом. Самым лучшим подарком для Лёни на его день рождения стала футболка московского «Спартака» с автографами футболистов команды. За «Спартак» он болеет с детства, после ташкентского «Пахтакора», естественно. А так как все наши люди за океаном смотрят исключительно московское телевидение, то его любовь к «Спартаку» не ослабевает, несмотря на невразумительную игру команды.

Прошло несколько месяцев после разрыва прогулочных и продолжительно — поцелуйных отношений с Лидой. Но мы сохранили дипломатические отношения, я не стал отзывать свой портфель из нашей парты, и мы с Лидой как сидели вместе, так и продолжали сидеть. Но иногда, когда наши ноги касались друга друга под партой, а Лида специально проделывала такие провокационные маневры, то моё сердечко приятно стучало и кровь начинала бурлить в венах. Её стройные ножки в светлых колготках и мини юбке медленно и ритмично терлись об мои пасхальные брюки. Подразнив меня она убирала свои ножки и как ни в чём не бывало спрашивала меня о чём — нибудь, пытливо вглядываясь в мои глаза. После занятий Лиду частенько ждал в фойе школы студент торгового техникума, её будущий муж. При виде жениха Лиды, ученица параллельного одиннадцатого класса Людмила Лукинская специально, чтобы всё это видела Лида, брала меня под руки. Лицо Лиды в этот момент становилось неприятно злым, а красавица Лукинская сияла улыбкой и своими белоснежными зубами и, якобы, не обращая никакого внимания на парочку будущих молодоженов громко произносила, — «Пойдем скорей в кафе, а то оно закроется». Естественно, что ни в какое кафе мы не шли, я просто провожал мисс Лукинскую домой, благо, что она тоже жила рядом со школой, правда, уже не на улице Ткачей.

Между тем пришла весна, пришел волшебный месяц апрель, возобновились наши субботние прогулки с классом по окрестностям пролетарских улиц вокруг магазина «Круглый». Вместо Лиды Шишкиной на прогулках присутствовала несравненная мисс Лукинская. А будущие мадам Лида и фрау Тоня иногда приходили в парк вместе со своими женихами. Фрау Тоня, или просто красавица Тоня, несбывшаяся мечта моего соседа Батыра, эта блистательная обладательница  соблазнительных и сочных губ, стала ещё очаровательней. Если прошлой осенью она обращала на себя внимание, в основном, молодых парней, то в этом необыкновенно волшебном и эротичном месяце Апрель, Тоня притягивала взоры всех мужчин без исключения, начиная от двенадцати лет и до взрослых мужчин — участников Великой Отечественной войны. Красота женская всегда привлекает к себе взоры. Весна не только помогала расцвести красоте моих одноклассниц, но она ещё вызывала потребность излить душу у пенсионерок, сидящих на лавочках у своих домов на Стахановцев, Ткачей, Школьной и других улиц. А коты и кошки с этих улиц, развивая свои котяро — любовные связи, вообще не имели никакого желания возвращаться на свои места жительства к бабам Натальям, бабам Дуням и бабам Катям. Что там котяры, сами бабули напоенные запахами роз, сирени, акаций и других цветов не торопились расходиться по домам, оккупировав скамейки до самой ночи и лишая возможности влюбленным парам насладиться поцелуями сидя на лавочках. А вот в нашем старом городе не было никаких лавочек, также как как и многоэтажных домов. Зато, ещё кое где, сохранившиеся саманные крыши домов превращались в цветочные оранжереи. А от красоты цветущих на крышах маков, всевозможных фруктовых деревьев на улицах и во дворах, сердца горожан наполнялись радостью и добротой.
Даже в магазине «Круглый» на Стахановцев, продавцы от избытка любви к покупателям начали наливать в долг всем желающим.

Если золотая осень прошла под рефрен песни «Охотного ряда» и в поцелуях с Лидой, то весной в ушах звучал кларнет Шандора Бенке исполнявшего  «Маленький цветок» Сиднея Беше. Эта гениальное произведение было создано Маэстро Сиднеем Беше в Париже, под впечатлением рассказов его знакомого француза побывавшего в концлагере. Этот француз рассказывал Сиднею о жизни в плену, о том как он всё это время мечтал о свободе, француз представлял себе, что выйдя на свободу он будет пить шампанское и танцевать с красивой женщиной под самую лучшую музыку танго, в самом знаменитом ресторане Парижа. Эта мечта француза о свободе, красивой женщине и шампанском помогла ему выжить в концлагере. Сам Сидней Беше, знаменитый джазовый музыкант, композитор и саксофонист тоже был романтиком обожавшим Париж, поэтому он и переехал туда из США.

Думы о выпускных экзаменах немного отодвигали на задний план чарующие звуки кларнета Шандора Бенке, но совсем заглушить их не смогли. Мисс Лукинская и её подруги время от времени устраивали вечера домашних танцев в доме самой мисс Лукинской. Там часто звучал «Маленький цветок» Сиднея Беше, уносивший меня куда — то в неизвестность, заколдовывая меня и мисс Лукинскую в объятиях друг друга. Мы не замечали что музыка уже закончилась, что уже звучит «Караван» Дюка Эллингтона, мы с мисс Лукинской чувствовали себя танцующими в ресторане  несравненного   Парижа,  а не в домике на Каракумской. Господи, наверное из-за названия улицы Каракумской (Черный песок), где проживала мисс Лукинская, а также джазовой композиции «Караван» Дюка Эллингтона которую мы очень часто слушали, мне было предначертано судьбой много — много лет работать в пустынных государствах Ближнего Востока.
Осенью прошлого года, будучи несколько недель в командировке в Венгрии, я часто ходил ужинать в один ресторанов на берегу Дуная, где кларнетист из венгерских цыган, ежевечерне радовал посетителей своей игрой на кларнете. Боже, какие волшебные звуки он извлекал из своего кларнета.
Я как — то раз попросил его исполнить «Маленький цветок», и затем он, каждый раз при моём появлении в этом ресторане, исполнял шедевр Сиднея Беше. Его исполнение возвращало меня в Ташкент, под впечатлением этой музыки я вспоминал репетиции «Джаз — Банды» в школе гениев и вундеркиндов, наших школьных виртуозов музыки также великолепно исполнявших «Маленький цветок», своих учительниц по танцам, которые пытались научить меня хоть как — то двигаться в такт музыке. Это были две необыкновенно красиво сложенные гимнастки (мастера спорта по художественной и классической гимнастике). Затем звуки кларнета переносили меня на улицу Каракумская в дом мисс Лукинской, где мы с ней, в её день рождения, два часа кряду танцевали под эту музыку. Ещё учась в школе, после первого же прослушивания соло «Маленький цветок» Шандора Бенке я знал, что самые лучшие кларнетисты живут в Венгрии. А игра кларнетиста из ресторана на берегу Дуная, только, подтвердила это мнение. Кроме кларнетиста, в этом ресторане на берегу голубого Дуная играл ещё и скрипач, и чтобы описать всё то, что вытворял этот маэстро смычка и струн, кстати, тоже из мадьярских ромалэ, для этого нужен свой венгерский Осип Мандельштам (Ах, Александр Герцогович, еврейский музыкант) или Илья Резник (Скрипач на крыше).

Настал апрель, пора заготовок  шпаргалок. В этом непростом деле, мне очень помогли одноклассники и завуч. Наш завуч, оказывается, имел обширную коллекцию отменных шпаргалок по математике, и он презентовал мне большую часть своей коллекции. Но просил никому об этом не говорить. Естественно, что ничего не говоря о происхождении «шпор», я поделился ими с нашими девочками. Нашим мальчикам «шпоры» не были нужны, они и так знали математику очень хорошо. Апрель того года был необыкновенно оживленным для меня, было много каких — то суетных дел, меня даже пригласили на просмотр в одну из футбольных команд, но я уже был далек от футбола. Я, бегая целыми днями по своим делам, а дела были необыкновенной важности и самой строгой секретности, и только сейчас, по прошествии лет, я наконец могу раскрыть маршрут своих деловых встреч: Кукча (дом) — завод — Каракумская (дом мисс Лукинской) — Школа (недалеко от дома мисс Лукинской). Но тот незабываемый апрель, несмотря на своё буйство красок и яркость впечатлений был очень даже прохладным, а вечерами даже холодным.
В двадцатых числах апреля мы отмечали день рождения мисс Лукинской. Народу было много, мы сидели во дворе, и я, даже будучи в пиджаке, сильно продрог (немного грипповал). Именинница быстренько увела меня согреться в свою в комнату, народ танцевал во дворе и звал мисс Лукинскую, чтобы чокнуться с ней и пожелать ей здоровья и хорошего мужа. Но Лукинская выйдя пару раз во двор, в дальнейшем игнорировала призывы «Пипла», они же одиннадцатиклассники нашей школы. Она чокалась с ними из окна. Я в тот вечер не пил, так как меня дома ждала мама, которая не ложилась спать до моего прихода из школы. Людмила выпила лишку, она смеялась, танцевала, с упоением целовалась, а на тихие замечания отца, обнимала его и говорила, что с ней всё в порядке. Мы разошлись поздно. На второй день Людмила в школу не пришла, и я после завода пришёл её проведать. Людмила лежала в постели, ей было очень плохо, болела голова и тошнило. Её огорченный отец говорил, что дочери это послужит наукой. Я посидел с ней часик, пропустив урок математики и вернулся в школу.
В этот очередной прохладный апрельский вечер возвращаясь из школы, мы с ребятами очень долго ждали восьмой трамвай на Хадре. До дома мы добрались очень поздно. Я лёг спать в два часа ночи.

А холодной ночью 26 Апреля произошло землетрясение в Ташкенте. Вся Кукча высыпала на улицу, все соседи сразу же перенесли свои курпачишки  (стеганные одеяла) во дворы и затем, практически, до глубокой осени спали на тахте, айванах и летних террасах. На Кукче, в эти сумбурные дни, люди заметно сплотились и старались хоть чем — то помочь друг другу. А так как на Кукче последствия толчков не принесли практического вреда домам, то народ помогал соседям чьи родственники, друзья или сослуживцы оказались в эпицентре землетрясения. Хотя соседей имевших родственников и друзей в центре города, оказалось не очень много. Из Кукчи если кто — нибудь и переезжал жить в другое место, то это были Луначарское шоссе (те кто побогаче) или конец улицы Маннона Уйгура, если ехать в сторону совхоза Назарбек (те кто победнее). На второй день с утра я поехал в центр города, где встретился с товарищем из предыдущей школы. Товарищ занимался боксом и через некоторое время он стал знаменитым боксером, легендой советского бокса. Мы с ним обошли центр, и увидели, что кинотеатр «Молодая Гвардия» был уже отгорожен какими — то тряпочными полосками, металлическими загородками и стояла милиция. Видели несколько поваленных суков деревьев, но это скорее от ветра, чем от землетрясения. Но самое интересное, что болельщики «Пахтакора», несмотря на землетрясение, были на своём «рабочем» месте, также как и завсегдатаи кафешантанов на сквере. На Кашгарку в тот день я не ходил, а поехал проведать дедушку и бабушку на улицу Алмазар. У них всё было в порядке, так же как у выздоровевшей Людмилы Лукинской на Каркумской. Все люди бегали к радио и телевизорам послушать новости от Уломова, главного специалиста по землетрясениям. Вся Кукча рассуждала о прогнозах по землетрясению, якобы, переданные будущим поколениям мифическим стариком — отшельником жившим в Туркестане сотни лет тому назад. Через несколько дней город наводнили солдаты и армейские палатки, было даже интересно зайти в одну из палаток и посмотреть его изнутри, но спросить разрешения так и не решился. На жизнь рядовых горожан, живущих не в центре, а в других районах Ташкента, событие случившееся 26 Апреля повлияло не сильно, это моё субъективное мнение. Я сужу по Кукче и по пролетарским улицам расположенным в ареале магазина «Круглый». Буквально через несколько дней после первых страшных толчков, я уже сидел на свадьбе у кого — то из кукчинцев, куда меня затащили соседи сразу после моего возвращения из школы. На майских праздниках мы с классом пошли на экскурсию на Кашгарку, но ничего толком не увидели там, кроме палаток, тракторов и военных геодезистов. После землетрясения и последующего увольнения с завода, я потерял связь со своими веселыми заводскими приятелями Леней и Соломоном.
А вновь увижусь с ними только через несколько лет, уже после возвращения из армии. Местом случайной встречи с приятелями был городской Сквер Революции, а точнее кафе «Снежок».

Наш дом на Кукче

Кстати, на экзаменах, когда наши добрые преподаватели выйдут из класса, якобы встретить кого — то из гороно, а в аудитории останется один «Пиклер», то ребята быстренько решат за меня все задания. Шпаргалки мне вообще не понадобились. Я просто списал всё то, что мне написали ребята и сдав работу вышел во двор школы с чистой совестью.
Экзамены пролетели как один день, затем был выпускной вечер в школе, а продолжение банкета происходило в доме Толика Круглова на улице Гуцулова. По инерции мы с одноклассниками ещё несколько раз встречались летом, но осенний призыв в армию разбросал всех ребят, я имею в виду тех кто не поступил в ВУЗ.
К моему великому сожалению, я практически больше ни с кем из своего класса, после окончания школы не виделся. Наши красивые девчата быстренько повыходили замуж, несравненная мисс Лукинская, поддержавшая меня после расставания с Лидой, через пять лет выйдет замуж и уедет в Америку, Боря Абдурахманов в Израиль. Мадам Шишкина до пенсии проработает в бухгалтерии ЦУМа (кстати, вместе с мужем), а после выхода на пенсию, они всей семьей уедут в Россию. Про ребят математиков — боксеров (Гришин, Мишин и Новичков) ничего не знаю, так же как и про всех остальных одноклассников. Увы, но это так.
Про своих гениев и вундеркиндов из предыдущей школы скажу, что одно время я пересекался с ними как в Ташкенте, так и во время работы за рубежом. На сегодняшний день, слава Богу, они все живы и здоровы, и большая часть из них живёт в других государствах, в основном, капиталистических.

Из моих кукчинских соседей, одноклассников и друзей, некоторые как жили так и живут на Кукче, несколько человек переехали в центр города, парочка приятелей на вожделенное Луначарское шоссе, а большинство соседей на не очень вожделенные массивы «Назарбек», «Бирлик», «Таккачи» и «Октябрь» (бывший «Штаб» и бывшая окраина Кукчи), а несколько друзей уедут жить во Францию, США, Петербург и Москву.