Вспоминая Анну Герман… История Ташкентцы

Пишет Ольгана:

В то, что Анне Герман 14 февраля исполнилось бы 80 – даже не верится, ведь для нас она навсегда осталась молодой и обаятельно — улыбчивой… А ещё непостижимой, потому что до сих пор не раскрыт секрет притягательности и силы её голоса.
Анна Герман – вне времени и вне наций. Она – «Ангел песни», как её называют во многих странах.

Это сейчас модно и доступно – знать о жизни «звезды» буквально всё, причем, сами артисты, не стесняясь, выставляют напоказ эту свою личную жизнь. Тогда, в 60-е – 70-е годы прошлого столетия, подобное считалось просто дурным тоном. Да и Анна Герман, к примеру, была слишком хорошо воспитана для того, чтобы рассказывать о своей жизни всем направо и налево. Поэтому многие факты из её биографии стали всплывать только последние десять лет, и мне очень приятно, что я – как узбекский биограф Анны Герман – тоже внесла свой вклад в исследование её жизненного и творческого пути.

На днях в Москве вышла книга российского биографа певицы Ивана Ильичёва «Анна Герман: сто воспоминаний о великой певице», в которой я выступила в качестве литературного редактора и автора нескольких эпизодов.

В эту книгу вошли, по крупицам собранные на протяжении 15-ти лет, воспоминания людей, так или иначе соприкоснувшихся с Анной Герман, выдержки из её писем к родным и близким, а также многозначительные исследования и выводы, основанные на подлинных документах. Информация «из первых рук» – это всегда интересно, а в отношении биографии Анны Герман ещё и ново. Поэтому сегодня я сочла уместным «склеить» некоторые воспоминания и слова самой певицы, ведь именно из таких вот кусочков памяти и воссоздается образ той Анны Герман, которая на сцене становилась, по её словам, «владыкой человеческих сердец»…

Фрагмент интервью с Анной Герман (1977 г.): «Так вышло, что я очень рано потеряла отца, и все обязанности, которые в семье обычно выполняет глава семьи, приняла на себя моя мама. Она работала с утра до ночи, чтобы устроить наш быт, а на близкое общение с ребенком у неё попросту не хватало времени. Каждый день она приходила с работы смертельно уставшая. Поэтому меня воспитывала бабушка. Мы обе, я и мама, очень любили бабушку. Всё, что во мне заложено, мое отношение к людям, к жизни – это и есть отражение представления моей бабушки о жизни, отражение ее жизненных понятий. И хотя бабушки уже нет на этом свете, я по-прежнему в минуты сомнений или радости первым делом думаю: «Ах, надо пойти и всё рассказать бабушке…»

Фрагмент письма бабушки – Анны Мартенс к внучке: «Милая Анечка, береги свою ногу и нигде не ходи, чтобы ты поскорее выздоровела. Золото моё и самая милая Крошка, и цветочек, и золотая моя. Твоя бабушка» (15 апреля 1968 года, в это время Анна проходила в Варшаве реабилитацию после автокатастрофы).

Альфред Майерович, профессор минерологии: «Это было, кажется, в 1961 году. Мы устроили Первый съезд Общества Геологов, выпускников Вроцлавского университета. Чтобы показать уровень нашего мероприятия, было решено провести это торжество в отеле «Монополь». Там в ресторане пела штатная певица — шансоньетка. Никто из присутствующих не обращал внимания на то, как она поёт. И когда однокурсники Ани попросили её спеть, я присоединился к их просьбе: «Спой, Аня!» На тот момент она уже знала, что её голос нравится людям и не заставила просить дважды. Она начала петь, сразу же вступил ансамбль. Шансоньетка больше не пела, Аня покорила всех!»

Анастасия Цветаева: «Она колдует, – размышляла я, вырываясь на миг из-под обвалов печали, – колдует или она заколдована? Но ведь нет такого вопроса – она тем и колдует, что заколдована, тем и безысходно колдовство музыки, что оно пропало в себе, в этом без дверей царстве! – тем и убедительно прощанье – с человеком, молодостью, с судьбой, – жизнью в последнем полёте… Анна, Анна, для того ли тебе возвращена эта жизнь – чтобы ею играть в последнем-то счёте? Колдунья, заколдовавшая зал…»

Из письма Анны Герман к Анастасии Цветаевой: «Вы, дорогая Анастасия Ивановна, наверное, принадлежите к тем людям, которые навсегда сохранили в себе детскую чистоту души и сердца. Об этом говорит Ваш светлый, спокойный, бесконечно добрый взгляд. Грусти тоже очень много в Ваших глазах, но даже она добра, она прощает…

Как мне хотелось бы заварить для Вас хорошего чаю, угостить Вас, и потом в полумраке настольной лампы – спеть Вам мои любимые песни… Но это невозможно – Вы так близко и так далеко!»

Николай Добронравов, поэт-песенник: «Когда Анна вышла из аппаратной студии «Мелодия» («Надежда» уже была записана), я спросил: «Анна, а почему Вы выбрали именно «Надежду»?» И она ответила: «Эта песня мне напомнила о моих друзьях — геологах». Я не сразу понял смысл этой фразы, позже Аня Качалина (редактор студии «Мелодия» и близкая подруга Анны Герман – прим. автора) рассказала мне, что Анна училась на геолога.

Анна Герман – уникальная певица, о которой нельзя говорить в прошедшем времени. Ее любили раньше и продолжают любить сейчас. Я много раз слышал, как на радио звонили люди и в разные годы просили поставить песню «Надежда» именно в исполнении Анны Герман».

Из письма Анны Герман к Анне Качалиной (1975 г.): «Ты знаешь, сколько я писем получаю из Советского Союза с тех времён, как пошла «Надежда» в эфир?!! Из далёких сёл Сибири просят прислать пластинку с «Надеждой». И моя радость и что-то вроде «противной гордости» очень велика – просят именно в моём исполнении. Ура-а-а-а!!! Когда увидишь маленькую — большую Александру и Её мужа, поцелуй и благодари от меня каждый раз, хорошо?»

С Анной Качалиной

Владимир Шаинский, композитор: «Многие мне задают вопрос: легко ли было находиться рядом с Анной Герман человеку, который почти в два раза меньше её ростом? Скажу честно: я об этом старался не думать. С «высоты» своего роста я мог лишь любоваться ею, её красотой.

Песню «Один раз в год сады цветут» не сразу утвердили на финал «Песни-77», но я настоял, чтобы в финальном концерте пела именно Анна Герман, и именно песню «Когда цвели сады». И Анна спела! Без особенных усилий, с лёгкой подачей – и песня пошла в народ. Никто не смог эту песню спеть так, как её пела Анна. У неё было удивительно исполнительское качество: она не старалась покорить публику, не пыталась понравиться, она просто выходила и пела…»

Оскар Фельцман, композитор: «Однажды я задумался: а что в Анне Герман было особенного, отличавшего её от других исполнительниц? За что мы её так любим? Разве было в её образе что-то неординарное, вызывающее, привлекающее внимание? Нет, она просто пела! Выходила на сцену и пела! И этого было достаточно! Не нужно было платьев от модных модельеров, лишнего антуража на сцене. Только она одна – и это было потрясающе!»

Катажина Гертнер, композитор, автор «Танцующих Эвридик»: «Это было удивительно – высокий голос Анны сумел в одночасье пробить музыкальную моду тех лет, хотя тогда повсюду звучали The Beatles, Rolling Stones. Стиль Анны Герман был иным, но зрители и слушатели полюбили её лирические интонации, волшебные обертона».

Алла Иошпе, народная артистка России: «Как-то мне позвонила Анечка Качалина и спросила: «Алла, ты можешь одолжить своего узбека?» (муж Аллы Иошпе – народный артист России Стахан Рахимов – прим. автора). Я удивилась. Аня объяснила: «Скоро на гастроли приезжает Анечка Герман и будет записывать новые песни, среди которых есть один очень симпатичный дуэт. Ане предложили несколько вариантов, с кем можно это записать, и она сказала: «Я бы хотела со Стаханом, если только не возражает Алла». Конечно же, я возражать не стала, обеих Анечек мы очень любили, и вскоре Стахан записал в студии свою партию в дуэте «Ты, только ты».

Из письма Анны Герман к Анне Качалиной (1976 г.): «Дорогая Аничка! Только что я попрощалась с Аллой и Стаханом… Мы посидели, поговорили, как будто мы всю жизнь были друзьями. Во всём мы поняли друг друга, и даже Збышек всё понял. Если не словами – то сердцем. Очень было хорошо, так легко и тепло. А мне казалось, что я побывала в Москве и вот-вот Ты постучишь в дверь и войдешь к нам. Ну и только наш Воробушек подкачал. Взял и не проснулся. Алла и Стахан посмотрели на него только как он спал и потом нас поругали, что ребенок голодный… Он когда спит – тоже делает вид, как будто кушает что-то вкусное».

Адам Левандовский, музыкант, гастролировавший с Анной Герман: «В какой бы город мы не приезжали, всюду видели на афишах Анны Герман надпись: «Все билеты проданы». Попасть не её концерт тогда было чудом для зрителя! А что творилось в зале! Каждая песня программы звучала как финальная – такой был взрыв оваций и эмоций. Зрители плакали, рукоплескали, кричали «браво», кидали на сцену цветы, игрушки… Сейчас у меня ощущение, как будто я играл концерты с Майклом Джексоном – такой был громадный успех!

…После концертов нас, как правило, приглашали на банкеты. В лучших ресторанах для нас накрывали прекрасные столы, которые ломились от вкусной еды и алкоголя! Анна в рестораны не приходила, просила приносить ей обед или ужин в номер. В ресторане ей не давали спокойно покушать, вокруг неё всегда было много людей – кто с просьбой об автографе, кто просто с комплиментом…»

С музыкантами Адамом Левандовским и Збигневом Волынским,  Ташкент, 1979 г.

Людмила Черникова, администратор «Узбекконцерта»: «В мае в Узбекистане идут активные работы на хлопковых полях, и частенько, для поднятия духа дехкан, к ним выезжали артисты местной эстрады, а также очень немногие из приезжих. Не все соглашались петь в неизвестно каких условиях, да ещё и бесплатно. Анна же согласилась сразу, когда ей неофициально предложили дать благотворительный концерт прямо в поле. Поле находилось в стороне Джизака, в километрах 50-ти от Ташкента. Вместо сцены – грузовик, покрытый ковром, зрители – уставшие хлопкоробы. Помню, Анна была в светлом платье чуть ниже колена, волосы собраны сзади в низкий «хвостик». И спела она ничуть не хуже, чем в концертном зале! Всё на совесть, всё – от сердца! Хотя не было оркестра, всего лишь бобинный магнитофон с колонками…»

Борис Фрукман, пианист: «Кажется, была зима 1979 или 1980 года. Аня приехала в Москву в очень плохом состоянии, у неё сильно опухла левая нога. Это становилось заметно даже при движении – она хромала. Незадолго до концерта я поскользнулся и упал на льду, повредил колено и тоже хромал. Теперь представьте себе картину: из левой кулисы выходит хромающий пианист, из правой – хромающая певица! Помню, мы увидели друг друга и рассмеялись прямо на сцене, а потом и в гримёрной. Аня смеялась: «Боря, мы с тобой как два инвалида вышли на сцену! Как смешно это выглядело!»

Рафаил Рагимов, звукорежиссер: «Помню, она попросила у меня разрешения записать несколько песен одновременно с ансамблем. Почти всегда сначала записывается инструментальная фонограмма, на которую артист записывает свой голос. Так бывало часто, но Анне этот способ записи не приносил удовлетворения. И я выполнил её просьбу: несколько песен были записаны одновременно с ансамблем – так, как это обычно звучало на концерте! Как Анна была счастлива от этого!»

Из Анны Герман к Анне Качалиной (1976 г.): «Аничка, давай в будущем будем только так записывать, а? Меньше музыкантов – но вместе со мной. Тогда это живое, настоящее! Я в таком восторге живу, что если дома буду записывать, сразу скажу то же. Или с ними вместе – или совсем не надо. А пластинку Рафика буду носить с собой как доказательство, что это ВОЗМОЖНО!»

Анна Качалина, муз. ред. студии «Мелодия»: «В песне «Идёт ребенок по Земле» в финале есть момент, когда надо подержать ноту, тянуть ее подольше… Оркестр играет свою партию, Аня поёт, а её голос не заканчивается… Было какое-то космическое ощущение, что песня закончилась, а голос всё звучит. Помню, звукорежиссер сказал: «Это какой-то сбой, не может она так долго держать ноту!» Когда слушали готовый дубль – не поверили своим ушам – финальное слово Аня тянула почти 50 секунд, не прерываясь».

Из письма Анны Герман к Анне Качалиной (1974 г.): «Дорогая Аничка! Большущий Тебе привет из Сочи! Мы уже 10 дней в СССР. Но только вот сегодня я выспалась и «пришла» в себя. Работаем много, часто по 2 концерта в день. Ребята очень просили, если смогу, чтобы по два. Понимаю всё и стараюсь. Сижу в комнате до выезда на концерты, чтобы никого не видеть, чтобы была тишина, и тогда как-то выдерживаю напряжение двух концертов…»

Из письма Анны Герман к Лии Спадони, журналистке (1976 г.): «Хочется убежать на «край света», на остров какой-нибудь… Но ведь дело не в тишине и спокойствии. Надо ещё что-то спеть, постоять на сцене, хоть я себя там чувствую самым беспомощным человеком. Я бы хотела совсем немного, но это невозможно. Я просто хотела бы только петь. А это как раз и невозможно…»

Збигнев Тухольский, муж Анны: «Я не раз был свидетелем её работы над записью новых песен, видел, как ей аплодировали музыканты из оркестра, восхищаясь профессиональным искусством. И что интересно, Аня не имела музыкального образования. Когда сочиняла песни, то лишь играла мелодию на пианино, не записывая ноты на бумагу, а только делала звуковую запись на домашний магнитофон. А потом просила коллег-музыкантов записать сочинённую песню в виде аранжировки.

…Она умела быть счастливой. Её однажды спросили, что для неё значит «счастье», и она ответила: «Счастье – это увидеть кого-то, кто улыбнулся тебе, кто посмотрел на тебя добрым взглядом, счастье – высыпать на балкон для птиц хлебные крошки, чтобы они их склевали и зачирикали». Она считала, что в каждом мгновении повседневной жизни можно разглядеть счастье».

С мужем — Збигневом Тухольским

Из письма Анны Герман Эмме Агаповой, худ. рук. Ростовской филармонии (1976 г): «У нас сын – большой и крепкий. Теперь самая большая проблема у меня – не тональность, не микрофоны, не ноты, не платье…Только его аппетит! Мне до сих пор не верится, что это действительно мой сын, наш мальчик – сегодня, завтра, навсегда!

Эмма, пока, конечно, сижу дома – сегодня ему два месяца. На будущий год собираюсь в СССР. В этом году даже из дому не выйти, т. к. нет у меня никого, кто бы помог хотя бы прибрать или хлеб купить. Муж тоже с ног валится, а найти кого-нибудь в Варшаве (домработницу), да ещё и к маленькому ребенку – пока невозможно… Но ничего, лишь бы он был здоровым мальчиком, правда?»

Из письма Анны Герман в Анне Качалиной (1977 г.): «Да, сегодня Збышочек делал писю-писю. Это значит (нет, нет – не то) – именно писать. Конечно, на бумаге он писал недолго. Сразу перешёл на стол и потом на собственную рубашку и ножки. Стенка ещё чиста – до завтра. Я была так неосторожна, что нарисовала ему машину. Потом я битый час рисовала машины «до обалдения». А когда он засыпает (я с ним, пока он не уснёт), он теперь говорит: «Байка». Сказка, значит. Ну, и я начинаю: «Жила-была, нет – лучше: жил-был громадный старый трактор». И он сразу прерывает: «Кола, кола» (колёса, колёса). «Вот-вот, — продолжаю я, — были у него большущие колёса и много, много бензина и труба, из которой шёл черный дым…» И мой сыночек, восторженно улыбаясь, бормочет, засыпая: «Дым…тр-р-р, колёса… дырка…» Ни королей, ни принцесс – ничего не надо. Лишь бы заржавленная дырка, бензин и колёса. Вот так… Говорят, что это нормально».

Из интервью журналисту Льву Сидоровскому: «Мне вообще трудно выходить из дома…Я ему (сыну – прим. автора) обычно говорю: «Ты не плачь, будь весёлым, я тебе танк принесу…» Он говорит: «И трактор…» Я продолжаю: «Ладно, и ещё один трактор…» (он у меня, наверное, будет большим техником!). Збышек всё это слушает, а потом вздыхает: «Лучше все-таки оставайся дома…»

Антс Паю, журналист: «Она была очень терпеливая. Помню одну съёмку на телевидении в Останкино. Всё затягивалось, делали дубли, настраивали аппаратуру, всё время что-то не получалось технически, а Анна сидела тихо на стульчике в студии и ждала, пока её позовут в кадр. Спустя несколько часов такого утомительного ожидания я не выдержал и подошёл к кому-то из съёмочной группы: «Перед вами Анна Герман! Предложите ей хоть чашку кофе!» Она сама для себя ничего бы не попросила.

…Анна уходила тяжело, приехать к ней не было возможности, связь была только через письма. Она, всю жизнь дарившая себя людям, в конце жизни осталась без внимания, почти без помощи. Это и есть её святость – отдавать, и ничего не просить взамен. Последние письма, которые я получил от неё, говорили о многом. В одном из них она писала, что ей уже тяжело держать ручку, чтобы написать несколько строк. Но она ждала выздоровления. Она верила в своё спасение…»