Михаил Григорьевич Черняев История Ташкентцы

Борец за правду и за свет,
Свирепой Азии смиритель,
Россия шлет Тебе привет,
Свободы доблестный воитель!

Род Черняевых известен в России с семнадцатого века. В эпоху царствования Екатерины II после присоединения к Российской империи белорусских земель Никита Черняев (дедушка Михаила Григорьевича) переселился в Могилевскую губернию, где купил два села: Тубышки и Рачча. Все его сыновья — Василий, Александр, Ипполит, Григорий и Петр — выбрали военную службу, окончили шляхетский кадетский корпус и участвовали в военных действиях. В частности, отец Михаила Григорьевича сражался в рядах антифранцузской коалиции 1805, в российско-турецкой войне 1806-1812, в Отечественной войне 1812.
Два месяца Григорий Черняев занимал в Лотарингии место военного губернатора города Люневиля. Там он повстречал свою будущую супругу, молодую француженку. Впоследствии у них родилось восемнадцать (!) детей, из которых только девять достигли преклонного возраста. В 1820 Григорий Никитович ушел в отставку и поселился в деревне Тубышки, однако в 1824 вернулся на службу и был отправлен в Измаил, а затем в Бендеры. Именно в Бендерах и появился на свет Миша — болезненный и слабый мальчик. Во многих источниках годом рождения Михаила Черняева считается 1828, однако дочь его в мемуарах привела текст свидетельства о рождении отца, сообщавший, что родился тот в 1827.

После очередной отставки Черняев-старший с семьей вернулся в Тубышки. Свои детские годы Миша провел в тесном общении с отцом — вместе с ним он учился ездить верхом, катался по речке на плоту, ходил на охоту, помогал строить православный храм. Именно от своего отца, сражавшегося на равнинах Бородина и под стенами Смоленска, Михаил перенял ту горячую любовь к Отечеству, которая отличала его на протяжении всей жизни. Матушка же Михаила Григорьевича так и не научилась нормально говорить по-русски, хотя в поведении своем и во внешнем виде проявляла все черты русской помещицы. Зато благодаря ей все дети без затруднений говорили на французском языке.

В 1835 Черняев-старший снова устроился на службу и был отправлен в Киев. Именно там Миша пошел в гимназию, а позднее (из-за очередного ухода вспыльчивого нравом отца в отставку) продолжил учебу в Могилеве. В 1840 Григорий Никитович отправил подростка в Санкт-Петербург для обучения в Дворянском полку. Именно в этом месте, отличавшемся жесткой системой физических упражнений и закаливаний, часто болевший Михаил значительно окреп и в дальнейшем уже не имел проблем со здоровьем и выносливостью. Учился Черняев, наделенный от природы незаурядными способностями, прилежно, и по выпуску имя его было записано на золотой доске.

В 1847 молодой человек был определен в гвардию, а именно в Павловский полк. Большинство дворянских детей были рады подобному назначению — оно сулило не только избавление от пребывания на удаленных окраинах империи, но также довольно редкое участие в сражениях и легкие условия службы. Черняев же, будучи прирожденным воином, оказался недоволен подобным положением вещей. Вопреки своим однополчанам он мечтал служить в «простой» армии, зная, что именно «простые» полки из центральных губерний от первого и до последнего выстрела участвовали во всех войнах России, неся на своих плечах судьбу всей империи. Михаил Григорьевич поступил в Академию Генштаба, по окончании которой в чине штабс-капитана был причислен к Генштабу. Но уже спустя два месяца он выехал в действующую против турков Дунайскую армию, а точнее — в Мало-Валахский отряд, принявший участие в подавлении революции в ходе Венгерского похода.

Необходимо отметить, что с отличием окончив высшее военное заведение, Черняев являлся одним из начитаннейших и образованнейших людей своего времени. Политические трактаты, серьезные исторические сочинения, народные поговорки и пословицы, одним словом все, в чем заключалось прошлое русского народа, его верования и дух возбуждало в нем живой интерес. Михаил Григорьевич прекрасно знал историю страны и знанию этому придавал первостепенное значение, говоря, что без сведений о прошлом народа нельзя им править в настоящем. Во время русско-турецкой кампании молодому военному довелось участвовать в кавалерийском сражении при городе Каракале. Лишь по счастливой случайности Черняев избежал смерти, и впоследствии ему, как участнику и офицеру генерального штаба, было поручено составить об этом бое донесение. Оно попало к государю и тот, отметив искусно составленное описание сражения, начертал на донесении «Заметить молодого офицера».

Осенью 1854 по распоряжению Горчакова четвертый корпус, в котором служил Черняев, был послан к Севастополю на помощь Меньшикову. Только попав в Крым, Михаил Григорьевич оказался брошен в самое пекло Инкерманской битвы, во время которой отличился своим военным талантом, а также личной храбростью и решительностью. За это сражение Черняев был награжден орденом Святого Владимира четвертой степени. Во время же Севастопольской обороны молодой офицер, бесстрашно исполнявший самые опасные поручения, находился на Малаховом кургане под командованием генерала Хрулева, а после того как Степан Александрович был ранен, — адмирала Нахимова. За восемь месяцев этой страшной осады, которую сам Михаил Григорьевич называл «настоящим адом», он получил золотую саблю, чин подполковника и серьезную контузию. При оставлении города по приказу начальства Черняев находился в арьегарде и прикрывал отступление русских войск в ходе переправы через Северную бухту. Любопытный факт — Михаил Григорьевич был одним из последних покинувших Севастополь офицеров.

После войны Черняев получил приказ отправляться в царство Польское начальником штаба третьей пехотной дивизии. Никаких восстаний и войн там в то время не было и не предвиделось, а мирная штабная деятельность вызывала у Михаила Григорьевича лишь грусть и скуку. Во второй половине девятнадцатого века у русского офицера, хотевшего принять участие в боевых действиях, имелось два варианта — отправляться на Кавказ, где по своему обыкновению партизанили горцы, или на азиатские окраины империи, на которых не прекращались столкновения с кочевниками. Черняев выбрал второй вариант, и вскоре бравого военного согласно его собственному прошению перевели в распоряжение оренбургского генерал-губернатора Александра Катенина. В 1858 Черняев принял участие в походе капитана второго ранга Бутакова на кораблях Аральской флотилии к Хивинскому городку Кунграду, население которого восстало против местного хана. Находясь во главе маленького сухопутного отряда, Михаилу Григорьевичу пришлось прикрывать отступление этой экспедиции, забравшейся, очертя голову, по течению Сырдарьи вглубь Средней Азии. Во время похода заботливый Черняев по мере возможности старался облегчить тяготы солдат. В частности по его распоряжению бойцы кроме ружей и патронов ничего на себе не несли — все остальное ехало на верблюдах. Во время остановок часовые допускали к воде разгоряченных маршем солдат только после часового отдыха. Также Михаилом Григорьевичем был введен необычный головной убор, защищавший от горячего солнца затылок и шею. Благодаря подобным «мелочам» за время долговременных странствий по знойным степям Средней Азии в отряде Черняева никогда не было ни больных, ни отсталых.

За двухлетнее нахождение на передовых постах русских среднеазиатских владений Черняев основательно изучил не только географические и физические особенности края, но и психологию, а также характер его обитателей. В конце 1859 после бутаковской экспедиции Михаила Григорьевича направили на Кавказ под начальство старого и опытного генерала, графа Евдокимова. И если в Оренбуржье офицер освоил науку азиатской или «конкистадорской» службы, то Кавказ превратил его в ветерана борьбы с горской партизанщиной.

После покорения Кавказа разменявшего третий десяток лет офицера в качестве начштаба генерала Александра Безака вновь отправили в Оренбургский край. За годы службы на окраине у Черняева родилось любопытное предложение, которое согласно словам одного историка характеризовалось словами «Русский DrangnachOsten (натиск на Восток)». Ключевая мысль его заключалась в присоединении Туркестана к Российской империи. Однако Санкт-Петербург в то время к подобной затее отнесся весьма равнодушно, и у Михаила Григорьевича произошел со своим начальством по некоторым вопросам колониального управления первый серьезный конфликт. Несмотря на это дельному и талантливому офицеру поручили крупную операцию по укреплению присутствия русских в Азии — возведению между Сибирской и Оренбургской губерниями укрепленной линии. Проблема заключалась в том, что для ее реализации предстояло отвоевать у Кокандского ханства — глубоко архаичного государства с настоящим рабством и феодальной экономикой — некоторые территории. Черняев, назначенный командиром «особого западносибирского отряда», с радостью взялся за любимое дело — сражаться и расширять империю.

Отряд был сформирован в городе Верном — русско-казачьей военной твердыне, нынче называющейся Алма-Атой. Вскоре после этого (в 1864) Михаил Григорьевич взял крепость Аулие-Ата, а еще через некоторое время — крупный город Чимкент. К слову, в Чимкенте дислоцировался сильный гарнизон, крепость имела мощные укрепления и — вполне справедливо — считалась неприступной. Но когда русские люди знали слово «невозможно»?

Прежде, чем идти на приступ или в атаку, Черняев всегда всесторонне обмозговывал свое положение и для обеспечения успеха предпринимал меры недоступные иному, менее проницательному и искушенному в ратном деле уму. Любопытный факт — Михаил Григорьевич не собирал военных советов, предпочитая решать все вопросы самостоятельно и беря на себя при этом всю ответственность. Когда же он считал, что обстоятельства требуют довести его планы до всеобщего сведения, Черняев сообщал их второму лицу, придерживаясь мнения, что известное двум непременно станет общим достоянием. Согласно этому утверждению Черняев всегда с насмешкой говорил об общедоступных тайнах военных канцелярий и предписаниям, в заголовке которых стояло слово «секретно».

Изучив местность вокруг крепости, Михаил Григорьевич отметил деревянный водопровод, выполненный в виде длинного ящика и перекинутый через глубокий, наполненный водой ров. Именно по этому водопроводу, а затем сквозь сводчатое отверстие в стене бойцы Черняева и проникли в Чимкент, внезапным, ошеломительным ударом захватив город. Перепуганные защитники не смогли оказать русским никакого сопротивления. За отважный штурм крепости Михаилу Григорьевичу пожаловали орден Святого Георгия третьей степени.

А дальше началась эпопея, сделавшая Черняева известным на всю империю. Захват Чикмента открывал западносибирскому отряду путь на Ташкент. Взятие этого города в задачи Михаила Григорьевича не входило, кроме того ему из Санкт-Петербурга регулярно приходили нервные послания с просьбой «не увлекаться». Однако Черняев почувствовал, что «ветер дует в его паруса», и двинул к Ташкенту все свои силы. Двинул и откатился, натолкнувшись на мощный отпор. Несмотря на понесенные потери, взятие этого города стало для Михаила Григорьевича идеей фикс. Необходимо отметить, что Черняева одёргивали из столицы не случайно — как-никак действовали русские экспедициями и вдали от родных мест, сил было мало, и распылять их было никак нельзя. Однако и у Михаила Григорьевича имелась своя логика — необходимо теснить врага, пока он слаб, а то перевооружится, сделает из прежних ошибок выводы и империя получит второй Кавказ. Да и сам Ташкент был случаем особым. Самый крупный город Средней Азии на тот момент принадлежал Коканду, однако Коканд без конца воевал за него с Бухарой. Город постоянно переходил из рук в руки, а жили в нем оседлые узбеки «сарты», уставший от вечных войн мирный торгово-ремесленный народ. С годами в Ташкенте сложилась особая «русская партия», состоящая из тех, кто желал уйти «под Россию». На поддержку этих людей и рассчитывал Черняев.

После неудачной попытки овладения Ташкентом Михаилу Григорьевичу поручили не предпринимать в этом направлении никаких действий, в отдельном письме военный министр запрещал ему «отваживаться на штурм в связи с недостаточностью сил, находящихся в распоряжении». В это же время в главном штабе сочинялись обширные проекты, предполагавшие в следующем году большие экспедиции с многочисленной артиллерией и осадными орудиями. Но никакие приказы не могли усмирить дух русского офицера. В конце апреля 1865 Черняев по собственной инициативе выступил из Чимкента во второй поход вместе со своим отрядом, бойцы которого гордо именовали себя «черняевцами». Силы их тогда состояли из двух сотен казаков, восьми пехотных рот и десяти орудий. Немногим позже, уже к Ташкенту подоспели ещё два орудия и две роты. Всего около двух тысяч человек и двенадцать орудий. Мулла Алимкул, являвшийся фактическим правителем ханства и главнокомандующим кокандской армии, двинул свои войска навстречу упрямому русскому офицеру. Армия муллы была огромной — сорок единиц артиллерии и сорок тысяч солдат, их которых десять тысяч линейной пехоты с регулярным оружием и строем. Противники встретились под Ниязбеком. За два часа сражения кокандская армия оказалась целиком разгромлена и, разбежавшись, кто куда, перестала существовать как боевая тактическая единица. Предводитель кокандцев при этом был убит. Такая неожиданная, в принципе невозможная победа посеяла в рядах защитников Ташкента панику. Несмотря на активную работу «русской партии», самой значительной политической силой города оказалась «бухарская партия», состоящая из сторонников перехода Ташкента бухарскому Эмиру. Вследствие этого из города в Бухару выехали послы с предложением верноподданства.

Тем временем отряд Михаила Григорьевича подошел к Ташкенту и осадил город, перекрыв питавшую его реку Чирчик. Для понимания сложившейся обстановки стоит отметить, что Ташкент был окружен стеной длиной в двадцать четыре километра, гарнизон его составлял более пятнадцати тысяч человек при сотне орудий, из которых около пятидесяти были вполне современными. Пока шла осада, Черняев получил информацию о том, что в ханстве Бухарском была собрана и отправлена к Ташкенту огромная армия. Михаил Григорьевич оказался в сложной ситуации. С одной стороны он мог отступить и оставить город во власти бухарского эмира, с другой — рискнуть и остаться под угрозой быть раздавленным между стенами Ташкента и приближающейся армией. Вариант с отступлением для Михаила Григорьевича был неприемлем, так как означал поражение, позор и урон русскому престижу. И тогда Черняев решился на невероятный по дерзости шаг — штурм города.

Считается, что в ходе классического штурма крепости количество нападающих должно в три раза превосходить количество защитников. Здесь же число защитников в восемь раз превосходило число русских и имело тотальное преимущество в огневой мощи. Даже поправки на техническое преимущество и военную дисциплину оставляли расклад более чем пугающим. К тому же Михаил Григорьевич не мог бросить все свои силы на штурм — гарнизоны остались на кокандской дороге, на Ногай-кургане и в Виязбеке. В самом штурме приняла участие только тысяча солдат — тысяча закаленных в степных и штыковых боях с кочевниками и ханскими войнами бойцов.

Атака началась в июне 1865 в два часа утра. Штурмовые колонны в темноте поднесли приготовленные лестницы к крепости. Вражеский караул обнаружил русских, когда они уже вплотную подошли к стенам. За считанные секунды лестницы были поставлены, и бойцы Черняева мгновенно захватили стену у Комланских ворот. Вскоре после этого бой завязался в самом городе — солдатам Михаила Григорьевича приходилось с боем брать каждый переулок, каждую улицу, каждую башню. Часть защитников дралась яростно, однако в целом пехотинцы-сарбазы поддались панике и бежали, а конница на узких уличках не могла развернуться. Уличные бои длились весь день, а к утру следующего дня к Черняеву пришла делегация «почетных» жителей, доложивших, что город будет сдан, если русские прекратят огонь. Михаил Григорьевич, собравшийся взрывать местную цитадель, дал команду опустить оружие, и город, в самом деле, сдался. Потери отряда Черняева составили всего двадцать пять человек убитыми и около ста пятидесяти раненными и контужеными.

Стоит отметить, что во время штурма сам Михаил Григорьевич предпочитал находиться в самой гуще сражения, говоря, что «нельзя руководить войсками вне сферы огня». Ему также принадлежит другая известная фраза: «Солдат — главное орудие войны, кто не знает солдата, не может им с успехом распорядиться. Изучить coлдaтa могут те, кто жил с ним одной жизнью, изучал его не на ученье, а в poте. На параде все войска одинаковы, папские по стройности движений и виду на учебном поле могут произвести лучшее впечатление, нежели закаленные в битвах батальоны».

«Ташкентский Лев» прекрасно знал психологию азиатов и уже на следующий день разъезжал по городу без значительной охраны, посещал бани и прочие общественные места, показывая, что русские пришли сюда всерьез и надолго. К слову, первый приказ его после штурма навсегда запрещал в городе торговлю людьми и рабство. О взятии Ташкента писали газеты всего мира, и в одночасье Черняев, прозванный «Ермаком девятнадцатого века», стал национальным героем. Александр II наградил его золотой саблей с бриллиантами и произвел в генерал-майоры, а еще в феврале 1865 Михаил Григорьевич был назначен военным губернатором Туркестанской области. На этом поприще он — враг бюрократизма и канцелярщины — работал не покладая рук, с истинной бережливостью соблюдая интересы госказны. Уважение обычаев и нужд туземного населения помогало Михаилу Григорьевичу завоевывать их сердца без всяких усилий. Он сохранил самоуправление, и руководил только-только замирившимся миллионным населением богатейшего края при поддержке всего четырех переводчиков и шести чиновников. Все расходы Черняева по управлению составили около пятидесяти тысяч рублей — крайне малая сумма. За несколько месяцев нахождения на посту военного губернатора Михаил Григорьевич успел собрать все подати, устроил пути сообщения между Ташкентом и Верным, учредил регулярное почтовое сообщение, а также навел такой порядок, что можно было путешествовать по краю без конвоя.

Стоит отметить, что завоевание огромной среднеазиатской территории, население которого отличалось воинственностью, было совершено Черняевым без крупных затрат — два года черняевских походов казне обошлись в ничтожную сумму 280 тысяч рублей. К слову, почти одновременно с покорением Ташкента англичанами была предпринята экспедиция с целью наказания абиссинцев, задержавших нескольких подданных британской короны. Поход обошелся им в восемь миллионов фунтов, причем за благополучное окончание его адмиралу Непиру, начальнику экспедиции, был дан титул лорда и громадная пенсия. Русское правительство же наградило Черняева по-своему — взятие Ташкента и продвижение русских в Азии стало затрагивать, так называемую, «Большую Игру». Англия, опасавшаяся, что через Туркестан русские войска сразу двинутся в Индию, отправило в русское дипломатическое ведомство ноту протеста. В свою очередь военный министр Милютин был крайне недоволен неподчинением Черняева приказам, ему вторил и российский МИД — кому-то почет и слава, а нам тут улаживать. Резко обострились и отношения с Бухарой. В результате тридцативосьмилетнего генерала, непрерывно воевавшего в течение тринадцати лет и не имевшего влиятельных товарищей в Санкт-Петербурге, отправили в отставку. В 1866 новым губернатором Туркестанской области был назначен Дмитрий Романовский.

Боевой офицер осел в Санкт-Петербурге и, будучи неудовлетворенный 430 рублями годовой пенсии, принялся усердно штудировать свод законов. Уже в скором времени он блестяще сдал гласное испытание на право работать нотаpиycом. Его целью было открыть нотариальную контору и заняться «консалтингом» по среднеазиатским вопросам, однако внезапно Черняев получил предупреждение от графа Шувалова, бывшего шефом жандармов: «Именно вам — не стоит!». После этого запрета у Михаила Григорьевича потянулись долгие годы тяжких нравственных страданий и томительного бездейcтвия. Лишь в 1873 он купил консервативный орган «Русский Мир», издававшийся в Санкт-Петербурге, решив приобщиться к газетному делу. Издание, к слову, фактически вдохновлялось другим оппозиционным генералом — Ростиславом Фадеевым, с которым Михаил Григорьевич сдружился на Кавказе. Сам Черняев вопросами внутренней политики интересовался мало, однако, являясь жертвой петербургской дипломатии и военно-канцелярского режима, разделял интересы московского кружка патриотов-славянофилов во главе с Иваном Аксаковым, выступавшим против бюрократизма и иноземщины.

1875 год явился кульминацией славянских настроений в Европе — славянские народы, живущие на Балканах, решили освободиться от турецкого владычества, а российское общественное настроение поддержало братьев-славян. Михаил Григорьевич же сразу усмотрел в славянских восстаниях шанс создать кольцо дружественных империи стран. В связи с этим Черняев начал общаться с правительством Сербии, которое вскоре пригласило его к себе. Отечественные бюрократы хотели остановить генерала, но куда там — летом 1876 Черняев уже был в Белграде. Здесь необходимо отметить, что еще после взятия Ташкента Михаил Григорьевич женился на Антонине Александровне фон Вульферт и, отправляясь в Сербию, оставлял не только удачно начатое им газетное дело, но и любимую семью.

Восставшие сербы сразу назначили Черняева главнокомандующим своей небольшой армии. Прослышав о том, что известный в прошлом герой поведет сербов в бой, к нему отправилось огромное число русских добровольцев. По факту, сербское восстание превратилось в элемент русского национального проекта. Сам полководец писал о пополнении из России: «Мой войсковой идеал — это добровольцы. Отношения искренние, ровные, прямые, не напыщенные. Дерутся как львы. Не было ни единого случая неповиновения или неудовольствия касательно меня за все время до моего выезда из Белграда. Все приказания исполнялись с самоотвержением, беспрекословно и точно… Добровольцы в Сербии были той же Кортесовской дружиной, с которой взял я стотысячный Ташкент. За время войны из них вышли замечательные боевые люди… Как бы много времени ни прошло, я с искренним удовольствием встречусь с каждым из них». Во главе сербских дружин Михаил Григорьевич четыре долгих месяца сдерживал натиск гораздо более многочисленного, вооруженного по последним образцам военной техники и прекрасно обученного турецкого войска. В качестве примера стоит привести лишь один малоизвестный эпизод той войны. Считая позиции при Алексинце весьма важными, Черняев решил не уступать турецким силам Шуматовец. На эту небольшую крепость противник двинулся в составе целой дивизии. Михаил Григорьевич же, следуя своему правилу «победить или умереть», решился на отчаянный поступок — приказал заложить ворота. Невозможность отступить придала защитникам отваги — первый приступ был отбит, затем второй. Во время третьего приступа завязался рукопашный бой. Рядом с Черняевым, собственноручно наводившим пушки, пал комендант крепости. В последний момент турки дрогнули и обратились в бегство. Их потери были огромны, по воспоминаниям, все поле вокруг крепости было покрыто красными фесками.

Хоть русские добровольцы и не стали той армией славян, о которой грезили славянофилы, однако они вынудили правительство России вмешаться в происходившие на Балканах события. Когда Сербия напрягала свои последние силы, Российская империя потребовала от турков перемирия. Михаил Григорьевич же, ставший к тому времени культовой личностью международного славянства, выполнив всё, что мог, выехал в Прагу. Целью его было встретиться там с местными славянскими организациями. Однако австро-венгерское правительство насмерть перепугалось появления Черняева в краю с проблемным славянским населением. Полководец получил требование немедленно покинуть пределы страны. Страх австрийцев был так велик, что у гостиницы, в которой жил Михаил Григорьевич, была выставлена артиллерия. Целый эскадрон сопровождал его к вокзалу, а отряд полицейских ехал с ним вплоть до границы.

Полгода после объявления перемирия между Турцией и Сербией Черняев скитался по заграничным землям. Объехав всю Европу, он посетил Англию, где оппозиционеры во главе с Гладстоном чествовали его банкетом, выражая горячее сочувствие. Лишь весной 1877 Михаил Григорьевич получил разрешение возвратиться на родину. В страну он вернулся спустя три дня после начала новой русско-турецкой войны.

Чтобы попасть в действующую армию, Черняев снова зачислился на службу, однако на европейский театр его не отправили, несмотря на то, что Великий князь Николай Николаевич два раза обращался к императору с прошением назначить Михаила Григорьевича начальником своего штаба. Тогда Черняев выехал на Кавказ, но и там никакого назначения опытнейший военный офицер не получил и со скорбью в душе был вынужден сидеть в течение войны сложа руки, являясь свидетелем всех ошибок и неудач русских войск.

Изменения же в жизни Черняева начались после вступления на престол императора Александра III. По личному выбору государя Михаил Григорьевич оказался вновь назначен Туркестанским генерал-губернатором с высочайшим указом «действовать в управлении краем так, чтобы окраина эта не бременем была для России, а послужила на пользу ей». Необходимо отметить, что подобное назначение объяснялось целым рядом факторов — стоимость гражданской администрации при организации генерал-губернаторства достигла миллиона рублей, а численность войск настолько увеличилась, что стало обременительной для края в материальном отношении. Население же было принято считать за tabula rasa («чистую доску») и все знания европейской цивилизации (до классической гимназии включительно) стали насаждаться среди азиатских народов. Все это привело к тому, что естественный рост края приостановился, и одна из самых богатых окраин страны вместо доходов начала приносить убыток государству.

В начале 1883 Михаил Григорьевич прибыл на место своей службы и вступил в должность. Генерал-губернатором в этот раз он пробыл всего два года (до февраля 1884), однако успел сделать многое. Посвящая значительную часть времени разъездам по вверенным ему территориям, Черняев сократил расходы госказначейства на сумму в полмиллиона рублей. Достичь этого вышло путем упразднения ненужной Аральской флотилии, сокращением части войска и изменением системы продовольствия солдат. Кроме того вблизи Ходжента был прорыт канал из Сырдарьи протяженностью пятнадцать километров, что позволило оросить тридцать пять тысяч десятин земли. Еще один канал был проведен Черняевым возле Перовска. Протяженностью двадцать пять километров он был способен оросить сто тысяч десятин земли. Подобные ирригационные работы в Средней Азии имели огромное значение, обратив безводные степные пустыни в плодородные земли, подняв производительность края и, как следствие, его доходность.

Устройство среднеазиатских владений России, как и прежде, несло угрозу интересам англичан в Индии. Британцы, разумеется, сразу почуяли, откуда ветер дует, и предприняли все возможное, дабы удалить неугодного им человека. Решающим фактором стало выступление афганцев, настроенных англичанами, против русских бухарцев, которым Черняев счел необходимым оказать поддержку. В связи с этим у него возник очередной конфликт с военным министром, и Михаил Григорьевич снова оказался выброшен за борт, на этот раз окончательно.

Отъезд из Туркестана и отрешение от участия в государственных делах, сделанное к тому же в оскорбительной и резкой форме, тяжелым гнетом легло на душу старого воина. Он был назначен членом военного совета, но на заседания его даже не звали. Дабы несколько рассеяться и отдохнуть от пережитых волнений, Черняев отправился в дальнее странствование и, объехав Азию морем, посетил Японию (мудро предсказав ей место восточной Англии) и через Сибирь возвратился обратно домой. Не желая оставаться безучастным зрителем отечественной внешней и внутренней политики, Михаил Григорьевич начал писать статьи по самым разнообразным вопросам. В марте 1886 в «Новом Времени» была напечатана его очередная работа, в которой полководец указывал на многочисленные недочеты строющейся Закаспийской железной дороги. Проведенная впоследствии линия Ташкент-Оренбург подтвердила правильность суждений Черняева, однако сам военный за эту статью оказался отчислен в запас, лишившись при этом более чем половины своего содержания.

Озабоченный судьбой своего многочисленного подрастающего семейства (у генерала было семеро детей) Михаил Григорьевич обратился к императору с просьбой «воззреть» на его тяжкое материальное положение, пообещав при этом более не прикасаться к печатному слову. Государь, снизошел к прошению старого воина, который вновь был назначен в военный совет, членом которого и оставался до конца жизни.

В последние годы Черняев занимался обустройством своего родового имения Тубышки. Там он усердно строил новые дома, сажал деревья, проводил дороги, вникал во все детали хозяйства. Рядом с православным храмом, возведенным руками его отца, Михаил Григорьевич построил крепкую избу для церковно-приходского училища, а перед ней на площади установил для крестьянских детей разнообразные гимнастические приспособления. Сами крестьяне шли к Черняеву со всеми нуждами своими, обращаясь даже за врачебной помощью. И всем по мере возможности старый военный старался помочь. Проводя летние месяцы в имении, на зиму Черняев возвращался в Санкт-Петербург. Свой досуг он посвящал чтению исторических трудов, описывающих прошлое горячо любимой им родины.

В июне 1898 Черняев вызвал в Тубышки смоленских каменщиков с просьбой выстроить возле церкви свое последнее пристанище и, сидя на стульчике под деревьями, сам руководил работами. В августе месяце Михаил Григорьевич собрался в Москву, чтобы принять участие в открытии памятника Александру II. Однако этим надеждам сбыться было не суждено. В ночь на 16 августа Черняев скончался от разрыва сердца. Похоронить себя талантливый воин завещал «безо всяких почестей от войска, безо всяких отличий за гробом и на гробе, умаляющих значение смерти». Волей судьбы на похоронах Михаила Григорьевича не было представителей официальной власти, упорно отрицавшей его выдающиеся заслуги перед Отечеством. В могилу Черняев был опущен лишь в присутствии родных и небольшой части той народной толпы, которая давно произвела его в свои герои.

По материалам биографического очерка А. Михайлова «Михаил Григорьевич Черняев» и сайта http://www.vostlit.info/.