Рустам Шагаев. Как я стал знаменитым (эссе) Разное

Десять лет назад, 23 июля 2003 года, в возрасте 62 лет ушел из жизни известный поэт, драматург и переводчик, заслуженный работник культуры Узбекистана Машраб Бабаев. Его пьесы, написанные на заре нашей Независимости, и сегодня с успехом идут в театрах страны.

Мы сразу подружились, когда он пришел работать к нам в УзТАг летом 1993 года. Это был удивительный человек: уважал седину стариков и к младшим обращался на «Вы». Умел слушать людей, сам был блестящим рассказчиком. А главное – мог поддержать в трудную минуту. Вместе мы ездили в Кумышкан и парились в жарких саунах, ели мойловоши в чайхане и сутками пропадали у художников. Да и дома моими братьями он сразу был признан родным.
Мы стали с ним шерик. А диалектика жизни такова, что когда ты находишься рядом с яркой личностью, хочешь ты того или нет, но лучи его славы осеняют и тебя.

Да, середина 90-х годов прошлого столетия была звездной порой М.Бабаева. Снятый по его сценарию телесериал «Кунгил кучалари» имел грандиозный успех. Он транслировался на центральном канале Узбекского ТВ. Миллионы зрителей каждый вечер с нетерпением ждали очередную серию. А написанная им для фильма песня и сегодня у всех на устах.
Однажды он пригласил сняться в своем фильме и меня. Дело было в воскресенье. Съемки шли в китайском ресторане на проспекте Кадыри. За нашим столом собралась славная компания: художник Рузы Чарыев, писатель Низам Камилов, режиссер-постановщик фильма Махкам Махаметов и Машраб Бабаев.
Играла музыка, все шутили и веселились, на столе горели свечи и звучали озорные строки Гафура Гуляма: «Агар булсанг мустакил, дустлар билан юзта кил!»
Не было красок и холста, и в пылу вдохновения Рузы рисовал на белоснежных салфетках. Я снимал этот исторический момент. В это время подходит к нашему столу молодой герой фильма и небрежно бросает:
– Эй, фотограф, сними и меня!
Не терплю такого обращения. И в тон ему, на «эскишахарский» манер, спрашиваю: «Сокка борми?» – «А деньги есть?»
Оператор фильма Рафаэль Камалов был парень не промах, успел снять это на видео. А Махкам ака так понравилась моя реплика, что под дружный хохот братии мы повторили еще несколько дублей.
Но в фильм вошел именно тот первый эпизод, когда у героя от неожиданности отвисла челюсть. Его и показали в четвертой серии. Ко всему этому на ТВ что-то напутали и серию крутили два вечера подряд.
На следующий день, когда я выгонял из дома машину, ко мне подходит соседский парень Суърат:
–  Рустам ака, сокка борми?
Я растерялся, не зная, что сказать. Отказать неудобно, все-таки сосед. В кармане лежали какие-то деньги, но, сколько ему надо?..
И, видя мою растерянность, Суърат широко улыбнулся:
– Вчера видел Вас в «Кунгил кучалари»!
С этого дня с легкой руки Машраба в нашей Казы-махалле я стал «национальным» героем. Меня даже собаки с соседнего квартала стали узнавать. Покупаю у кассоба Хусана мясо. Тот кладет на весы самый лучший кусок и, заворачивая покупку, добавляет от себя еще вырезку размером с кулак и спрашивает:
– Акажон, когда Вас еще по телевизору покажут?..
Рано утром молочница первым делом стала стучаться в мои ворота:
–  Молоко, каймак, творог…
А однажды стою на поминках известного человека. Подъехал на черном «Мерсе» один очень высокопоставленный начальник. Проходит, кивая головой министрам и другим уважаемым людям, и вдруг, заметив меня, подошел, протянул руку:
– Ты что, профессию поменял?
Все уставились на меня, и мне стало так неловко, что был готов провалиться сквозь землю…
Я был свидетелем зарождения сериала. Ведь в агентстве, где я работал, наши кабинеты были почти напротив. Одному из артистов так понравилось сниматься, что он без конца донимал Машраба, просил написать продолжение с его участием. Бесконечно звонил, каждый день обивал пороги. Он просто не понимал, что здесь не «папин дом», а главный правительственный орган страны. Короче, Бабаеву это изрядно надоело, и в очередной серии он отправил того героя в… тюрьму. Артист кровно обиделся, сразу порвал со сценаристом отношения.
Машраб ака долго благодарил Аллаха за такую счастливую развязку. А меня еще не раз приглашал сняться в своем фильме, но я отнекивался. Я подумал о том, что народного мне все равно не дадут. Но больше всего боялся, что добром это дело не кончится и, в конце концов, меня постигнет участь того несчастного героя!
А народ с нетерпением ждал продолжения полюбившегося сериала. Под давлением огромного количества писем и звонков к первоначально задуманным 50 сериям Бабаев добавил еще двадцать пять. У него было фантастически богатое воображение и невероятный творческий азарт. Он работал на одном дыхании и уже думал о 150 сериях!
Машраб ака был профессионалом высочайшего класса. Поражала его эрудиция: закончил актерское отделение театрально-художественного института, блестяще знал мировую литературу и поэзию, узбекскую классику. Мы часами говорили о Пушкине и Мопассане, Евтушенко и Гамзатове.
Он заведовал в агентстве отделом переводов, а это одна из самых ответственных и трудных должностей. Указы Президента, другие важнейшие сообщения надо было переводить на узбекский язык с ходу, на размышления времени не было. Ведь как ложка дорога к обеду, так и новость – ко времени. Он блестяще справлялся со своей работой. Чего это стоило, мало кто знает, но часто дежурная машина отвозила его домой далеко за полночь.
И несмотря на бессонную ночь, он всегда начинал работу рано утром. Приходил в агентство задолго до уборщиц и садился за свой компьютер. Он любил писать под утреннее пение птиц.
За окном его кабинета росла многовековая чинара, он часами любовался ее величием: мощным основанием, стройным, как девичий стан, стволом и густой шевелюрой кроны. Как-то он рассказал мне, что в народе это дерево называют уятсиз – бесстыдница. Ведь каждую весну она обнажается, сбрасывая прошлогоднюю кору.
В агентстве у нас был ещё один шерик – Лёва Левин. И если не вспомнить о  нём,  то  и  рассказ  о  Бабаеве  будет  неполным.
Машраб ака дал ему узбекское имя Шерхан. Лёва был журналистом от Бога, все материалы сдавал до 11 часов утра. Он любил говорить: «Меньше слов – дешевле телеграмма!»
Помню, сколько бы мы не ездили на задания, Лёва никогда не брал с собой блокнот. Все имена, фамилии и цифры держал в голове, уже возвратившись в УзА, продумывал материал, садился за дисплей и за сорок минут выдавал 400 строк.
А это значит: десять строк в минуту!
Материал шел на выпуск под грифом «оперативно» и поэтому также стремительно Машраб ака переводил его. На следующий день он публиковался на первых полосах всех газет страны.
Это был пилотаж высочайшего класса!
Мы любили  шутить друг над другом. Лёва заходил к Машрабу ака:
– Слышали последний анекдот про таржимона?
И косился на Бабаева. Тот улыбался: «Колись, Шерхан!»
«Идет допрос, – начинал Левин. – Гдлян не знает ни слова по-узбекски, а Адылов – по-русски. Срочно вызывают лучшего переводчика страны Бабаева.
Гдлян говорит: «Последний раз предупреждаю, если не скажешь, где спрятал золото,  расстреляем!»
Бабаев тут же переводит Адылову. Тот подробно объясняет: «Надо выйти из моего дома и пройти прямо ровно двадцать шагов, потом повернуть налево и – еще пять шагов. Вот тут и зарыты мои кубышки…».
Гдляну нетерпится: «Что он сказал?»
Бабаев переводит: «Расстреливайте!»
Мы хохочем над шуткой Левина. Тогда она была очень актуальна.
Лёвка и мне придумал озорной пабликрелейшин: «Рустам – классный журналист, но у него есть четыре недостатка: женщин любит, деньги делает, ко всему равнодушен и глухим притворяется».
Машраб ака, как всегда, делал лаконичный перевод: «Рустам – зор журналист, лекин битта камчилиги бор: кар ман деб мугомбирлик килади».
А мне действительно в детстве медведь на левое ухо наступил, и порой я плохо слышу. Но если надену слуховой аппарат, то это и вовсе кошмар: слышу, как в соседнем квартале собака лает. Но я никогда не обижался на свой недостаток, ведь Всевышний не обделил меня зрением – самым ценным и удивительным даром природы!
Показывая свое корреспондентское удостоверение, всегда говорю: «Извините, пожалуйста, говорите громче: у меня после Афгани тяжелый слух».
И людей подкупает эта святая ложь, хотя там я действительно был. В 1993 году по заданию ООН я поехал в нелегальную командировку в Афганистан.
До поездки Верховный комиссар миссии по делам беженцев Филипп Лабревё настаивал, чтобы я отпустил бороду и усы. Я не понимал, зачем этот маскарад, а потом узнал, это было нужно исключительно в целях конспирации: чтобы среди афганцев я лишний раз не бросался в глаза.
Бороду я, конечно, не отпустил, но видя мои гусарские усы, друзья подкалывали:
– Когда сделаешь мойловоши?..
Я клятвенно обещал: «Вот сгоняю за речку, тогда и посидим!»
Перед той поездкой они напутствовали: «Запоминай все, черкни в блокноте строчку-другую. Потом они выльются в страницы».
Действительно, эти маленькие заметки потом очень пригодились. Вернувшись на Родину, я написал цикл очерков «Афганский дневник». Многое из увиденного и пережитого в той командировке не вошло в него. А были такие жуткие ситуации, когда казалось, что уже никогда не увижу Ташкент. Об этом я поведал только своим шерикам.
Помню, как Машраб ака переводил эти очерки (дело в том, что я узбек по национальности, но учился в русской школе, заканчивал русское отделение журфака ТашГУ и, естественно, думаю на русском). Он не раз обращался ко мне с уточнениями. Именно тогда я поразился тому, с каким уважением он относится к авторскому слову. В перевод он вкладывал душу, находил самые верные слова. Пушкин писал, что переводчики – почтовые лошади просвещения. Машраб Бабаев открыл узбекским читателям проникновенные строки многих мировых классиков.
Именно после знакомства с ним я исподволь начал мыслить на родном языке. Вникать в смысл наших песен и поговорок. В сорок лет наконец-то понял, какое это бесценное сокровище! Но лучше поздно, чем никогда.
Мы любили шутить, устраивать аския. Машраб ака рассказывал:
«Тормозит на светофоре «Мерс» с новым русским. А рядом – «Нексия» с Афанди. Новый русский спрашивает: «Любезный, как проехать на Бодомзар?»
Афанди нехотя открывает дверцу и ногой, обутой в золотые галоши, показывает: «Поедешь туда, а потом свернешь сюда».
И в этой машрабовской шутке о бессмертном герое всех эпох и народов была доля правды, ведь именно в том году на дорогах страны появились первые отечественные «Нексии», «Тико» и «Дамасы», тогда Узбекистан стал автомобильной державой!
А я в ответ выдавал каламбур про нашего друга: «В священный месяц Рамазан у Чарыева спрашивают: «Рузими сан?»
Тот ответил: «Рузи ман, олтмиш йилдан бери Рузи ман. Суз!»
Не оставался в долгу и Левин: «Приезжает в Узбекистан китаец. Его возят по стране, и повсюду люди тепло обнимаются, обмениваются приветствиями. И, видя это, китаец спросил: «А сколько вас?»
Ему сказали: двадцать семь миллионов.
«Так Вы все знакомы?!»
Ау, посланец Страны поднебесной, мы – узбеки – самый дружный в мире народ!
Иногда от хохота, вырывавшегося из бабаевского кабинета, сотрясались все пять этажей агентства, казалось, что здание вот-вот развалится. А порой оттуда раздавался громкий возглас:
– Лаънати!..
Непосвященные шарахались: кого это он так страшно ругает!?
А мы в это время просто играли с ним в нарды. Этим проклятием Машраб ака заговаривал брошенные на кон кости. А когда выпадал добрый куш, радовался словно ребенок:
– Сомса пришла, пармуда!
Всякое было в жизни. Как-то мы шибко загуляли в агентстве. И Левка попался под горячую руку Генеральному директору. Маматкул Хазраткулов закатил ему выговор. А наутро Бабаев зашел к директору и сказал, чтобы наказали и его. Хазраткулов в душе был добрым человеком, через день смягчился и снял взыскание. Он прощал творческим натурам многие грехи, понимал, что все мы живые люди.
А Машраб ака он любил, а как не любить такого человека! Хазраткулов подарил ему свою книгу с лукавой надписью: «Кам-кам, тез-тез ва хамиша!»
Не забуду еще один эпизод. Однажды втроем мы натолкнулись на директора во дворе агентства. Он с кем-то беседовал под старой чинарой. У Хазраткулова было хорошее настроение, и он представил нас своему знакомому: «Вот мои лучшие журналисты».
Я тут же заметил: «И получают больше всех палок!»
А Хазраткулов улыбнулся и кивнул на машрабовскую красавицу-ель:
– Видишь, Рустам, она плодов не даёт и палок в нее не кидают. А вот сладкая вишенка вся ободрана детворой.
Спустя много лет, я встретил стихи Навои:
«Чем плодоносней ветвь, тем больше ей
Достанется и палок, и камней».
Такова философия Востока!
Кто умеет работать, с того – и спрос. Но у нас дело всегда было на первом месте, а потом уже балагурство. Все знали, когда Бабаев переводит материал с грифом «оперативно», то лучше к нему в кабинет не входить.
Потом уже Левин написал блестящий политический портрет, которым открывается фундаментальный фотоальбом «Ислам Каримов». А Бабаев вложил в его перевод все свое мастерство. И сегодня эту книгу дарят самым почетным гостям нашей страны.
Машраб ака и сам писал интереснейшие материалы, находил необычные темы. Он хорошо знал, чем дышит народ. Свои стихи он первым делом читал близкому другу, аптекарю из Челека Зиядулле Нурматову. И мнение этого простого человека из самой глубинки, с кем он переносил и голод войны, и трудности послевоенного времени, ему было дороже всего. Поэтому его книги стихов и газетные очерки, фильмы и пьесы так близки и понятны людям.
Однажды он попросил меня сделать несколько снимков Ханифы опа – жены Абдуллы Арипова. Он написал очерк не о поэте, не об авторе гимна нашей страны и блестящем переводчике «Божественной комедии» Данте, а о верной музе стихотворца. О той, кто делит с поэтом не только мгновения триумфов, но и долгие муки творчества.
Вот человек!
Недавно я снова был в гостях у Абдуллы ака в Дурмени. Посреди двора он установил большую юрту. Мы сидели в ней, растянувшись на болишах, и долго вспоминали нашего друга. Рядом комфортабельный дом, но Арипову уютно в дедовском походном жилище, где под войлочной крышей на мягкой кошме в жару прохладно, а зимой тепло. Именно здесь, в мягких ичигах, к поэту приходят самые сокровенные строки, чудится, что за порогом раскинулись бескрайние каршинские степи…
Припоминаю многие эпизоды из нашей жизни. Бабаев безвылазно работал в своем кабинете, а я колесил по просторам страны, находил новости. Он всегда с нетерпением ждал меня, просил показать, что я снял. Помню, как счастливо светились его глаза, когда он увидел на снимках сверкающие на солнце голубые купола нового мавзолея Имама аль-Бухари. Этот грандиозный, возведенный в годы независимости, мемориал раскинулся совсем рядом с его родным домом.
Еще помнится эпизод. Был у Бабаева автомобиль «Жигули» одиннадцатой модели. Он парковал его в гараже под мостом рядом с площадью Хамида Алимджана. А когда прокладывали дорогу, ту стоянку снесли. Я предложил ставить машину во дворе моего дома. Он жил недалеко от меня, на Саларе. И тогда он оформил на меня доверенность, и по утрам, по дороге на работу, я заезжал за ним.
Тогда у меня был легендарный, не раз битый, боевой «Запорожец». Это была моя первая учебно-тренировочная машина, которую Лёва прозвал еврейским броневиком. И, сев за руль «Жигулей», я дал себе слово, что уже никогда не буду водить тот броневик.
Я искренне удивлялся: как можно доверить свой автомобиль чужому человеку? А он мне в ответ: «Настоящий джигит должен ездить на хорошей машине!»
Он верил в нашу дружбу. Знал, что я не подведу.
Эх, Бабаев, так тебя не хватает! Я соскучился по тебе, давай поговорим о сегодняшнем дне.
Знаешь, нашу страну сейчас не узнать, столько поводов для добрых шуток! Вот последние новости с сайта агентства: каршинский «Нафас» стал чемпионом Азии по футболу, и ребята заработали по 100 миллионов сумов, бакалавры и магистры Сингапурского института в Ташкенте получили дипломы международного образца, японские дипломаты на узбекском поют «Майсару». А вот и последнее оперативное сообщение: пустили самый быстрый в мире экспресс!
Был бы ты сейчас жив, сели бы в этот «Афросиаб» и через два с половиной часа очутились в твоем Самарканде, самом сказочном городе мира. А оттуда рванули бы в Челек к твоему Зиядулле, он бы тут же бросил свои провизорские дела и долго читал нам стихи…
Глаза невольно наполняются слезами.
А я вспоминаю, как плакал ты. Тогда заболел мой малыш, и врачи посоветовали горный воздух. Мы отвезли сына и его учительницу Серафиму Михайловну в санаторий Кумышкан, где начальником был твой друг поэт Орипханов. Стояло жаркое лето, санаторий был переполнен. Тогда Орипханов поселил их в своем кабинете. А когда мы привезли сына обратно домой, Сима хитро улыбнулась: «Давай, дружок, расскажи!»
И малыш выразительно тонким голоском стал декламировать стихи. Помнишь, это были твои стихи «Ласточка» и «Река», их перевод на русский язык ты слышал впервые. Сима была интеллигентом старой закалки, раскопала в библиотеке московский сборник.
Вот тогда ты и заплакал от счастья…
Эх, Бабаев, я тебя никогда не забуду. Ведь ты сделал меня знаменитым!

«Звезда Востока», № 2, 2013
Источник.