Они были первыми. часть девятая, продолжение История Ташкентцы

Автор Владимир Фетисов

Вспоминает внучка Рафаила Самойловича, Натали Гершенович.

“Мне шёл только десятый год, когда деда моего не стало, потому самое сильное впечатление, связанное с ним, — это его кончина. Трое суток до поздней ночи перед стоящим у нас в столовой гробом, кто-то выступал. Один сменял другого — речи произносили ученики и пациенты, молились старые узбеки, набежали православные старушки, тихо поющие что-то в уголке прихожей, нашёлся даже дядька в соломенной шляпе и что-то бормотал на непонятном языке. Потом мне объяснили, что это раввин или просто религиозный еврей.

Похоронная процессия, пешая, растянулась на полтора квартала. Оркестра не было — в семье не любили помпу.
А потом много лет подряд в дни рождения и смерти деда на Боткинском кладбище собирались его ученики, приносили венки, подолгу говорили слова почтения и восхищения. Я повторю — много лет.
Вот тогда я поняла, что наш добрейший дедик (все его только так звали) — человек незаурядный. Не потрясало, что у дома всегда стояла очередь — тогда частная практика была разрешена, а дедик не мог отказать родителям больного ребёнка. Платили только состоятельные люди, с приезжих из сёл и городов республики денег он не брал. С неимущих тоже, да и вообще этим не занимался — финансами заведовала строгая и рачительная наша бабушка, вечно ворчавшая, что дед себя круглосуточной работой губит. И ведь права была.

Дед считал, что с каждым пациентом, чтобы достигнуть понимания, надо говорить на его родном языке, потому все языки Центральной Азии, а также корейский, немецкий он знал в совершенстве. А о европейских языках я и не говорю — их знать надо было, чтобы общаться с западными коллегами и чтобы читать зарубежные журналы, которые и после его смерти присылали нам бесплатно.
И ещё мне запомнился дедик в те моменты, когда кто-то из внуков болел. Он всегда осматривал нас первым, ничего не говорил и если были малейшие подозрения на что-то серьёзное, всегда произносил одно и то же: «Родных лечить нельзя». Вызывал на консультацию своих учеников, обсуждал с ними что-то, закрывшись в кабинете… Боялся субъективности своего взгляда.

Он был настолько добр и отзывчив, стольким людям помогал, что многое открылось лишь после его смерти — люди приходили отдать какие-то долги, приносили какие-то дары осиротевшей семье — всё это в благодарность за добрые дела деда. Бабушка удивлялась, не хотела ничего брать, потому что даже от неё дед скрывал свою благотворительность и то, что годами материально помогал нескольким семьям.
И ещё без одной детали мои детские воспоминания будут неполными — его внешний облик. Он всегда был подтянут, в рубашке с тугим крахмальным воротничком и в галстуке. Всё это было обязательным для него в любых обстоятельствах и в любую погоду. За всю жизнь у него была одна пижама (я даже расцветку её помню), которую он носил дома после очередного инфаркта. Несколько его фотографий в этой пижаме сохранились.

И вот прошло более полувека после его смерти, мы давно уехали, а за могилами нашими смотрит моя подруга. До сих пор, рассказывает она, проходя мимо наших могил, люди останавливаются, что-то тихо говорят или напрямую спрашивают её, кем она приходится деду, маме или тёте (все врачами были) и оказывается, что эти немолодые уже люди были пациентами кого-то из моих близких. Моя подруга говорит, что хоть она и не имеет кровной связи с нами, но даже у неё на душе от этих бесед становится тепло”.

А вот, что мне написал наш знаменитый земляк, кинорежиссёр Георгий Юнгвальд-Хилькевич, любезно откликнувшийся на мою просьбу.

“В далеком жарком Ташкенте, еще не остывшей от сорокоградусной жары осенью родился я. Мой отец создавал в Средней Азии оперный театр, будучи режиссером, а мама была балериной. Еще ездили двухколесные арбы, запряженные осликами. Возле базаров стояли верблюды, привезшие товары, а среди «освобожденных женщин востока» тут и там мелькали паранджи, закрывавшие все тело женщины густой сеткой из конского волоса.
Родившись, я практически сразу попал в руки потрясающего человека, гениального врача, академика буквально всех академий мира, Рафаэля Самойловича Гершеновича.
На протяжении 14 лет он лечил меня и… всю нашу семью буквально от всех болезней, хотя и был детским врачом. Страшных болезней в 30 годах прошлого века было полно.

Еще не были изобретены антибиотики и от точности диагноза и лечения зависела жизнь. Тысячи спасенных детей, опыт их спасения, накопленный Гершеновичем, сподвиг его написать уникальную книгу ДЕТСКИЕ БОЛЕЗНИ ЖАРКИХ СТРАН. Которая по сей день является настольной книгой азиатских врачей. Я болел часто и много, как почти все тогдашние дети из-за специфических условий жизни и жары. Однажды пригласили Рафаэль Самойловича ко мне из-за тяжелого дыхания и высокой температуры. С неизменной улыбкой и нежностью он посмотрел мне в горло, поговорил со мной, без стетоскопа, прижав ухо к моей груди послушал… Потом он положил меня лицом вниз на свои колени и начал массировать спину своими мягкими руками. Я начал ужасно кашлять и отхаркивать огромное количество мокроты. Продолжалось это минут двадцать. Положив меня в кровать и погладив по голове он сказал «БЫЛ ГЛУБОКИЙ БРОНХИТ И СЛЕГКА ВОСПАЛИЛИСЬ ВЕРХУШКИ ЛЕГКИХ. ПУСТЬ СПИТ.

На следующий день у меня была нормальная температура. Болезнь ушла.
Когда приходил Рафочка, как называли его мои родители, все страхи уходили и мы знали, что он нас точно вылечит.
Через много лет я заболел тяжелейшей болезнью. У меня начался остеомиелит правого бедра, общее заражение крови и воспаление среднего уха. В то время мой папа был вип- персоной, депутатом, короче крупным деятелем. Рафочка был уже сам прикован к постели и поэтому папа созвал всех светил медицины. Они вертелись вокруг меня и не могли решить, что со мной и что делать. Потом пришли к выводу, — надо срочно оперировать. Так и решили. Вечером позвонил Рафочка. До него дошли слухи о моей болезни. Он долго — долго расспрашивал маму обо мне, мама что то у меня щупала, мерила температуру, смотрела в горло и что то ему говорила, говорила. Продолжалось это около часа. Вывод был удивительный.

НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ОПЕРИРОВАТЬ!!! ВЫ ЕГО ПОТЕРЯЕТЕ В МОМЕНТ НАЛОЖЕНИЯ УСЫПЛЯЮЩЕЙ МАСКИ. СКАЖИТЕ ТЕРАПЕВТАМ, ЧТОБЫ ИСКАЛИ ДВУСТОРОННЮЮ ЦЕНТРАЛЬНУЮ ПНЕВМОНИЮ. ОНА ТЯЖЕЛО ПРОСЛУШИВАЕТСЯ. И ПРИГЛАСИТЕ ХИРУРГА МАССУМОВА. Я ЕМУ ДОВЕРЯЮ. ПРАВДА ОН РАСКОНВОИРОВАНЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. ПОЛИТИЧЕСКИЙ.

Утром пришли три терапевта, которые по очереди слушали меня, ничего не находили и переглядывались недоуменно. Пришел Массумов. Я слегка закашлялся. КАШЛЯЙ,- приказал хирург и подставил мне свой платок. Я стал кашлять. ПЛЮЙ, — опять крикнул Массумов. Я плюнул. На платке была кровь. Терапевты вытаращили глаза и опять стали слушать. Вот теперь услышали хрипы. ДВУСТОРОННЯЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ ПНЕВМОНИЯ С КРОВОХАРКАНЬЕМ. Таков был диагноз. ЛЕЧИТЕ ЛЕГКИЕ Я ЗА НОГУ ОТВЕЧАЮ, сказал хирург. Я остался жив и погрузился в гипсовую кроватку на два года.
Мне 80 лет и пока хожу на своих двоих.
Слава великому доктору РАФАЭЛЮ САМОЙЛОВИЧУ ГЕРШЕНОВИЧУ”.

Трудно представить, что если бы не доктор Гершенович, возможно мы бы никогда не увидели прекрасных фильмов снятых Георгием Эмильевичем, — “Опасные гастроли”, “Д’Артаньян и три мушкетёра”, “Ах, водевиль, водевиль” и других.

А о гостеприимстве и хлебосольстве в доме Гершеновичей, о кулинарном волшебстве Деборы Григорьевны в Ташкенте ходили легенды. Вот семейная история, рассказанная мне Натали Гершенович.

“В профессорском доме жили широко — принимали гостей по поводу и без оного — просто собирались и чаёвничали у настоящего самовара. По очереди музицировали на концертном рояле в столовой, пели, кто-то приносил флейту, на которой дед в молодости играл (он и сам иногда пробовал тряхнуть стариной), скрипки…
Дед обычно сидел в уголке и тихонько ожидал своего выхода. Вдруг кто-то запевал: «Танцевала рыба с раком, а цибуля с пастернаком…», и тогда дед пускался вприсядку, а все прихлопывали в ладоши, подпевали и хохотали, видя почти двухметрового гиганта, всегда чинного и с умиротворённым взглядом, сейчас так лихо отплясывающим. Я не раз это наблюдала и тоже, как и вся семья, заливалась хохотом — дед всё это проделывал так серьёзно и с таким азартом, что смотреть на это было просто уморительно.

В войну, конечно, всё изменилось — приехало несколько семей родственников, эвакуированных из Москвы и Ленинграда, жили табором. Какие уж тут вечера…
Но как-то устроили большой, по военным меркам, приём. Не знаю, что уж там бабушка наготовила, но на десерт подала своё коронное блюдо — заварные пирожные. Делала она их такими задорными, с хохолками наверху и называла заварными петушками.
А повод был серьёзный — деда познакомили с Алексеем Толстым, жившим тогда в Ташкенте в эвакуации, кто-то шепнул ему о кулинарных талантах бабушки и гостеприимстве деда, и Алексей Николаевич напросился в гости.

Когда дошло дело до десерта, Толстой первым взял с блюда пирожное, куснул и восторженно закатил глаза. Так он уничтожил почти всё блюдо — все прочие уже боялись притронуться, чтобы знаменитому писателю хватило. Уходя, он целовал бабушке ручки и приговаривал, что ждёт приглашения на чай — уж очень ему «петушки» по душе пришлись. Всю неделю бабушка бегала по знакомым, чтобы собрать нужное количество масла, сахара и яиц для диковинного для времён войны десерта. Набрала, испекла… Дедушка всю неделю извинялся перед бабушкой за писателя-барина так, будто сам в гости напросился. Толстой опять закатывал глаза, нахваливал и всё причитал, что непременно опишет «петушков» в каком-нибудь произведении. Бабушка потом всего позднего Толстого перечитала. Не написал… Так и ворчала она потом всю жизнь, что барин прохвостом оказался, а дед её побираться заставил. Дед смущался и всегда говорил одно и то же: «Граф же… Что ему до нас, смертных».

Надо сказать, дочери Рафаила Самойловича, также выбрали медицинскую стезю. Старшая — Ирена Рафаэлевна стала врачом — педиатром, доцентом Ташкентского Института усовершенствования врачей. Младшая дочь, — Алиса Рафаэлевна, была врачом-кардиологом и проработала 30 лет в Центральной больнице №2 города Ташкента.

На виньетке есть и групповая фотография. На ней мы видим профессора Гершеновича в окружении студентов. Рядом с Рафаилом Самойловичем человек с бородой, очевидно также преподаватель. Выяснить кто это, к сожалению, не удалось.

Что касается студентов запечатленных на этой фотографии, то ни о ком из них сведений пока не нашёл. И, как и прежде, просто перечисляю: Рустамов А.З., Мамедов И.М., Некорюкина Ю.М., Морозова Ф.К., Султанова З.Д., Абасов А.Р., Мариковская Г.И., Аликперов М.С., Гибайдуллина Н.Б., Гурьянова Е.Е., Оргиян Е.Т., Юабова С.М., Бабаханов М., Карамышева М.Г. Анашкина В.И., Мирзакаримова (инициалов нет), Рыжкова (инициалов нет), Залкинд Ц.Г.,Елизарова В.Т.

Владимир ФЕТИСОВ.   Источник.