Ильдар Галеев: “Это удивительное приключение!” Искусство

Галерист Ильдар Галеев, ташкентец, напомню, первым повторно открыл Макса и Дину Пенсон, провел их выставки в Москве (смотрите по тегу М. Пенсон), публикую интервью с Ильдаром отсюда.

Обновлено. Автор интервью не был указан, спасибо Зелине Искандеровой (см. комментарии) за поиск автора, с удовольствием и благодарностью указываю имя  автора интервью: Кирилл Зимогорский. ЕС.

В рубрике «Интервью – Ильдар Галеев, руководитель и рулевой московской художественной галереи «Галеев Галерея», безумно эрудированный и глубоко знающий и понимающий искусство человек, который дарит нам счастье новых открытий и впечатлений, поражает своими идеально сделанными выставками и академическими изданиями.

Ильдар, такой вводный вопрос – а как изобразительное искусство вошло в Вашу жизнь?
А как вообще искусство входит в нашу жизнь? Это же ведь не так, что я вот сижу, сижу, смотрю там, и вдруг меня что-то реально тюкнуло, и я разом повернулся от футбола, скажем, в сторону искусства. Нет, это такой процесс, который может долго исподволь продолжаться, а потом отливается в каких-то формах, а мы после сорока начинаем судорожно вспоминать, что же послужило импульсом.

Я родился в Ташкенте, закончил там школу. И первое моё эстетическое потрясение – это от выставки Николая Рериха. Когда мне было лет 10 или 12 лет, моя старшая сестра повела меня в местный музей на эту выставку, и я увидел рериховские работы. И меня действительно что-то сдвинуло по фазе, как сейчас модно говорить.

Я могу вам сказать, что сейчас я к творчеству Рериха отношусь достаточно прохладно и не нахожу в нём того восторга, какой находил в те детские мои года. Но это действительно была мощная инспирация. Эти голубые дали и горные вершины они внушали и ужас, и восхищение, и желание смотреть всё больше и больше

Потом была университетская среда – я учился на юридическом факультете в Казанском университете – и здесь я познакомился с художниками, которые, можно сказать, составляли элиту того времени, конца 70-х и начала 80-х годов.

Общение с ними мне очень многое дало, я стал понимать, что мне нравиться эмоционально, а что мне нравится ментально. Что я могу объяснить, почему мне это нравится, а что невозможно объяснить словами. Искусство ведь не всегда подвергается объяснениями, тем оно и прекрасно.

А дальше… Ведь это как развитие человека. Сегодня тебе нравятся передвижники, завтра ты обращаешься к «Миру Искусств», послезавтра это может быть левый авангард или современный концептуализм. А после ты возвращаешься опять к передвижникам. И это бесконечное, удивительное приключение.

Было ли желание реализовать себя именно как художник?
Нет. Вы знаете,  у меня есть понимание того, что ты должен делать только то, что ты умеешь делать по-настоящему и не покушаться на святое. Может быть, это идет от моего отношение к святости художественного творчества. Поэтому я не совершаю попыток осквернить это высокое, во мне не сидит творческий порыв такого рода, мне интересно другое.

Когда я смотрю на картины того или иного художника, я стараюсь влезть в его шкуру и понять почему он наносит, например, пятна так, а не иначе, почему он провёл линию здесь, а не там. Почему у него в композиции в этом прямоугольнике напряжение в левом углу, а правый угол абсолютно пустой. Я пытаюсь понять его резоны, почему он это делает.

А другие – художники-творцы, у них мышление немного по-другому работают.  Они смотрят вещи своих коллег и начинают думать: он сделал вот так, а я сделал бы так, он провел эту линию здесь, а я провел бы здесь.  Это совершенно разные подходы к рассматриванию произведений искусства, и каждый дарит свои открытия и ощущения.

Как Вы пришли к руководству художественной галереей?
Я работал в такой среде, где не было места эмоциям и погружению в интеллектуализм – в области хозяйственного права. Я был практикующим юристом, в мои обязанности входило разрешение споров между предприятиями. Такая достаточно холодная, неэмоциональная сфера, где очень четко ставятся проблемы, они решаются.

Как у Дзержинского, была у него такая фраза: «Холодная голова, горячее сердце и чистые руки». А жизнь-то требует совсем другого. И когда там у тебя что-то внутри теплится, а ты не находишь выхода из этого, то раньше или позже пытаешься вырваться их этой скорлупы и оказаться в тождественной тебе среде.

Вот также и у меня наступило осознание того, что я проживаю свою жизнь не так, что я делаю что-то не то. Счастье улыбнулось мне – нашлись люди, которые предложили мне открыть в Москве выставочный, издательский и галерейный проект. Это произошло в 2000-м году, я возглавил галерею «Арт-диваж», которая располагалась в Политехническом музее.

И когда требовалось определиться с направлением, понять, какую канаву мы роем, то я решил для себя, что есть такое направление как Ленинградская школа 20-30-х годов, и вообще довоенное искусство, которое еще не достаточно хорошо исследовано.

Также я и сейчас считаю, что нельзя работать с художниками всех направлений, охватывая темы от бизона до Барбизона, а нужно быть специалистом в определенной и близкой сердцу области. Мир 21 века – это мир узких специалистов, и я считаю, что тогда был сделан правильный выбор.

Я решил,  что буду пропагандировать, агитировать за довоенное искусство, и прежде всего, за творчество ленинградских художников. И это искусство в процессе глубокого погружения нравится мне всё больше и больше, вдохновляя на новые поиски и открытия..

Несколько лет проведенных в качестве зависимого арт-директора привели меня к осознанию, что я могу самостоятельно возглавлять галерею и проводить избранную только мной линию. Вот таким образом в 2005 году родилась «Галеев Галерея» и уже десять лет я продолжаю выставочную и издательскую деятельность в этом помещении на Патриарших прудах.  Уже осуществлено около 40 проектов, издано такое же где-то количество книг.

Эти книги в основном персонального характера,  монографии-исследования о художниках.  Сейчас очень модны такие кураторские проекты, которые объединят совершенно несоответствующие, несоразмерные по качеству, по направлению мастеров. Берут какого-нибудь мастера Ренессанса, добавляют к нему радикала из 20 века и на этом строят всю идею экспозицию.

У меня другая совсем идея – я считаю, что много белых пятен в истории искусства, что много имён, заслуживающих популяризации, поэтому я иду по линии персональных проектов.  Вот так я собственно и дошел до жизни такой…

Ленинград довоенного периода полностью пленил Вас …
У Виктора Шкловского есть такой термин «остранение». Это говорит не о том, что ты где-то в стороне находишься, а от слова странный.

Понимаете, ленинградская культура вся такая остраненная, она странная, она не принадлежит никаким жестким теоретическим модулям. Вы не можете никогда сказать что правое, что левое, это просто ленинградское искусство.

Вы можете представить себе, что на этом ленинградском корабле одновременно сосуществовали и Малевич, и Филонов, и Матюшин, и Татлин какое-то время? И пусть говорят, что русский конструктивизм московское явление, но родился он в Петрограде.

Но Ленинград ведь не только колыбель русской революции и русского авангарда, это и традиции художников «Мира искусств». Всегда говорят, что Ленинград это город графический. Журналы, сюиты графические, великие архитекторы. Удивительный котел, в котором варились противоречивые мнения и там всем исследователям место хватит, для каждого найдется своя тема.

Меня сначала повергало в ужас это богатство ленинградской художественной культуры. Но сейчас я испытываю пиетет и некое удовлетворение от того, что мне удается по мере своих возможностей, открывать какие-то новые пласты и детали, какие-то новые нюансы этого драгоценного явления нашей культуры.

Но до Ленинградского периода в Вашей выставочной жизни была Казань?
Так сложилось в исследовании искусства двадцатого века, и, конкретно, 20-х годов, что есть опорные точки, есть основные направления, которых придерживаются искусствоведы, коллекционеры, исследователи живописи и графики того времени.

А ведь жизнь она ведь неоднозначно развивалась. Были провинциальные центры, которые недостаточно известны, недостаточно изучены.

Про Витебск еще все знают. А вот был, например, Смоленск – местный филиал Уновиса дал таких мастеров как Стржеминский, Корбо, которые теперь воспринимаются как представители уже польского авангарда.

Была кавказская школа, прежде всего Тифлис. «Сорок первый градус», H2SO4, «Фантастический кабачок», терентьевские изыски, Ладо Гудиашвили. Была азиатская школа, туркестанский авангард. Мне этот термин не очень нравится, потому что зачастую в это явление включается то, что авангардом, по сути, и не являлось. Но всё равно, это было очень интересное и неординарное явление в художественном процессе.

И была Казань, конечно. Казань всегда была очень важным культурным центром, это университет,  это известные физики, химики, цвет науки. Это Айналов и Андреев, Родченко и Степанова. Ведь не случайно футуристы набегали в города и точки, которые давали всходы, и в Казани в 1913 году состоялся один из первых их творческих вечеров за пределами столиц.

Там нарождалась своя школа авангарда, очень смелая, храбрая, чистая, незапятнанная ничем. И хотя там были свои академические традиции, там был Фешин, который был носителем уже нового академизма, но АРХУМАС в Казани стал совершенно новой и самостоятельной школой  современного искусства для своего времени. Достаточно назвать такие имена, как Чеботарев, Платунова, Плещинский.

А те люди, которые стояли у руля создания такого явления как «Всадник»? Единственного в провинции объединения художников  авангардно-графического направления. Они делали такие папки гравюр малыми тиражами. И пусть вышло всего четыре выпуска, но это очень важный и уникальный опыт, который нужно исследовать и познавать.

Это была интереснейшая эпоха, которая завершилась с воцарением АХРРа на арт-сцене в Советской России. С 1926-1927 годов всему этому левачеству пришел конец.

Но это был безумно интересный период в нашем искусстве и какое-то время я отдал дань этим исследованиям. Этой теме были посвящены несколько выставок, я написал несколько статей. Например, в капитальной «Энциклопедии русского авангарда» мною написаны разделы о «Всаднике», «Подсолнечнике», казанской художественной культуре тех годов.

Ваши выставки поражают всех исключительным качеством, строго академическим подходом в лучшем понимании, отливаются в капитальнейших изданиях. Вот этот строгий и требовательный подход, прежде всего к самому себе, возможно, идёт от вашей прежней профессиональной деятельности?
Я как-то не задумывался именно над таким аспектом, но может быть … Потому что в юриспруденции шаг вправо, шаг влево  – это побег, расстрел, срок… потому что это штрафы, санкции… Мне это внушалось на протяжении всего моего обучения, профессиональной деятельности.

Знаете, что касается книг, вы действительно правы – это перфекционизм. И эту тему – процесс подготовки таких изданий – мне хотелось бы сделать популярной и обсуждаемой в арт-среде.

Я столкнулся с такой ситуацией, что по теме ленинградских и вообще довоенных художников мало литературы сегодня. И я издаю книги, которые мне самому интересно было бы читать и погружаться в этот мир.

Я хотел бы, чтобы их было как можно больше. Но издательский проект он конечно многотрудный. Ты должен общаться со многими специалистами этого направления, со многими музеями, которые хранят работы этих художников. Ты должен общаться с дизайнерами и макетчиками и шлифовать и доводить до ума то представление, которое есть у тебя самого и которое сидит у них в головах и сводить это всё к единому знаменателю.

Ты должен сам погружаться в эту тему, ты должен прожить с героем новой выставки по годам всю его жизнь, ты должен находить все ответы на бесконечно возникающие вопросы: почему художник так поступал, почему он был поставлен в эти условия, что послужило толчком к созданию тех или иных произведений и так далее.

Этот процесс чрезвычайно увлекательный.  Я чувствую полное опустошение, когда результат в виде выставки и альбома налицо, но это бесконечное удовольствие, потому что ты понимаешь, что ты теперь должен переселяться что называется в другую шкуру и начать проживать новую жизнь.

Для меня это увлекательное приключение, это как исследовательская экспедиция в неизведанные миры. Но наибольшее удовлетворение от этих поисков я получаю, когда я вижу радость познания и искреннюю заинтересованность на лицах посетителей выставки – это для меня настоящая вершина и признание моей работы.