Ташкент нашей памяти История Ташкентцы

Это странно, но сейчас мы знаем гораздо больше об эмиграции, чем об эвакуации. А тема уходит вместе с поколением стариков. Завтра хватимся – совсем некому будет рассказать.
В сегодняшнем выпуске о своей эвакуации в Среднюю Азию вспоминает Розалия Николаевна Цирлина, удивительный человек, сделавший смыслом своей жизни помощь людям. В последние годы ее часто можно было встретить на дежурстве в Комитете солдатских матерей Москвы.
Мы также анонсируем замечательную книгу другого нашего автора, Натальи Громовой, которая не один год посвятила сбору материалов о ташкентской эвакуации. Что помнят об эвакуации в вашей семье? Ждем ваших писем.

ТАТЬЯНА ЛУГОВСКАЯ. ТАШКЕНТ. АКВАРЕЛЬ. 1943 Г.

Дмитрий ШЕВАРОВ
Ташкент нашей памяти

Наталья Громова.
Все в чужое глядят окно

М., Коллекция «Совершенно секретно», 2002

Название книге о ташкентской писательской эвакуации дала ахматовская строчка из «Поэмы без героя»:

А веселое слово – дома –
Никому теперь не знакомо,
Все в чужое глядят окно...

В ташкентские окна во время войны глядели и Ахматова, и Чуковский, и Алексей Толстой, и Всеволод Иванов, и Луговской, и многие-многие тысячи эвакуированных. Жизнь, протекавшая за чужими окнами, очень тесная и трудная, сближала и согревала. Ташкент согревал. И замечательно, что абсолютно документальная книга Громовой написана не отрешенным слогом потомка, а слогом человека, для которого нет ничего чужого в чужих воспоминаниях.

«Те, кто умел сохранять доброту и великодушие, легче переносили несчастья…» Книга основана на беседах именно с такими людьми: Марией Иосифовной Белкиной, Татьяной Александровной Луговской (в книгу вошли и ее ташкентские акварели), Евгенией Кузьминичной Дейч… Впервые публикуются фрагменты переписки В.Луговского с Е.Булгаковой, М.Белкиной с А.Тарасенковым, Т.Луговской с Л.Малюгиным и много других уникальных свидетельств.

Пройдет год-два, война откатится на Запад, и эвакуированные схлынут, унося на башмаках ташкентскую пыль. Дружная коммунальная жизнь, полная общих переживаний и свободомыслия, будет забыта. Завязавшиеся связи, романы, дружбы по большей части оборвутся. Сталин вновь выставит всех на холод. И ташкентская эвакуация покажется тем, кто ее пережил, детским сном, куда хотелось бы, но невозможно вернуться.
В начале 80-х одну осень я прожил в Ташкенте. Это был уже совсем другой город, чем тот старый Ташкент, который принимал несчетные эшелоны с эвакуированными. И все-таки еще ощущалось обаяние какой-то патриархальной жизни, согретой не только климатом, но и особой доверчивостью и благодушием отношений. И не только на старых, уцелевших после землетрясения улочках, но и где-нибудь в новых дворах Чиланзара могли запросто приютить, накормить, утешить совершенно незнакомого человека.

В ту осень я узнал, что далеко не все эвакуированные покинули после войны Ташкент. Я встретил тех, кому некуда было возвращаться, и тех, кто наученный трагическим опытом предпочел остаться вдали от Лубянки. Среди них особенно много было ленинградцев. Они привнесли в жизнь хлебного города интеллигентность, сдержанность, петербургскую книжную культуру… Сейчас эти люди, их дети и внуки отрезаны от России, они снова смотрят в чужие окна. И кто, когда напишет историю навсегда эвакуированных ленинградцев и москвичей?..

Спасибо Наташе Громовой – она спасла ташкентскую эвакуацию от забвения – пусть хотя бы только в ее писательской части. Но сколько других эвакуаций 1941–1944 годов ждут своих чутких исследователей! Это же отдельные эпопеи – эвакуации вологодская, пермская, новосибирская, казанская, тагильская, барнаульская, уфимская, алма-атинская, сталинабадская… А чего стоит история эвакуации Эрмитажа в Свердловск! Сколько там поразительных сюжетов, судеб, документов!.. («Домашний архив» обещает рассказать эту почти никому не известную историю в одном из своих выпусков.)

Источник.