Дятлова привада и другие истории Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

ВЕТРЕНАЯ МАРТА

На нашем балконе белая голубка Марта свила гнездо. Отложила в него два яичка, но высиживать их почему-то не стала – улетела.

Чубарый сизарь Петя остался у гнезда один. Походил вокруг него, походил, бубня что-то сердитое, а вскоре тоже исчез. Однако дня через два он снова появился на балконе, но уже не один – с новой подругой. Она осмотрелась вокруг и безропотно накрыла гнездо. А тут, откуда ни возьмись, прилетела законная хозяйка. Марта с налёту стала отгонять соперницу, но не тут-то было! Петя встал на защиту будущей мачехи, и смело отбил гнездо от ветреной подруги. Так велика оказалась его обида. Не зря же знатоки-голубятники подметили, что у голубей отличная память на хорошее и плохое. Марта улетела и больше не появлялась. А вскоре балкон наполнился весёлым писком птенцов.

ЖЕНИХ

Тарахтя крыльями над гривой тростников прошёл селезень. Неподалёку от моего шалаша он опустился на островок. Брачный наряд его – куда там свадебному жениху! – был великолепен: иссиня-изумрудная головка, полоска белого кашне, широкий шоколадного цвета воротник и пепельно-голубой фрак. А залихватски закрученный хвост! Точно шляпа гуцула с расцвеченными перьями. А какова осанка! Не идёт, а плывёт по золотому мокрому песку, оставляя следы, похожие на кленовые листья. С достоинством, по-царски, зная себе цену.

Какая утица устоит перед таким красавцем?

Думаю об этом, и ружьё помимо воли моей опускается, опускается…

… С пустым ягдташем возвращаюсь домой. На устах жены усмешка: «Опять ничего?» Я показываю, оброненное селезнем изумруд-перо. Жена улыбается, понимает, что для меня есть нечто выше трофея. Ну, например, зорька, не засоренная людским голошением. И одинокий селезень, ждущий подругу-весну…

ДЯТЛОВА ПРИВАДА

Для деревьев тоже выпадают неблагоприятные годы.

В то лето на берегах широкой и светловато-зелёной Аксу — вода в середине августа отстоялась — много деревьев высохло. Это были тал, тополь, ива, изредка яблоня-дичок. Вроде бы воды вдосталь, а вот, поди же…

Выходит, дело не в воде, а в жучках-короедах или в других вредителях.

Сижу я как-то под зыбучей тенью тала, где «вопль лягв и молчь тишины», комары-толкунчики столбиком висят над зарослями роголистника и кубышки, за поплавком наблюдаю. Тишина и прохлада от воды. И вдруг до моего слуха донеслось дробное: тук-тук-тук! Отчетливо так.

Через некоторый промежуток времени барабанная дробь повторилась. Любопытно стало: кто же это?

Глянул вправо и — замер от удивления: шагах в десяти от меня на высыхающем тополе белогрудый и в шапочке… дятел-желна.

Редкая птица в наших краях.

Упёрся тугим хвостом о ствол и — тук-тук-тук! Мелкая труха осыпается веером в воду.

«Молодец! — подумал я. — Первым прилетел на помощь к зелёным друзьям. И откуда узнал, что они больны?»

Дятел ещё поработал минуты три-четыре и улетел.

И тут возле тополя на кривую орясину уселся медно-сизый зимородок. Большеголовый, с острым клювом. Стал высматривать верховок, пескарей, плотвиц… Посидел-посидел и — плюх! — в струи. Вынырнул с рыбёшкой в клюве. Снова сел на присаду, отряхнулся. Оглянулся по сторонам. Рыбёшка ярко так сверкает, словно блесна! — спружинил с места и полетел, виляя вдоль зеленоватого коридора к обрыву, где находилось его гнездо.

Я бы, наверное, не обратил особого внимания на зимородка, если бы и в другой раз не наблюдал подобную картину. На место, где работал дятел, обязательно прилетал зимородок. Что его там привлекало? Любопытство само привело меня к тополю. В полусгнившем стволе дерева в корье и гнили, которую называют ещё заболонью, копошились какие-то жучки, насекомые… И тут до меня дошло, что притягивало туда птицу.

Ведь со всей этой трухой в воду сеялась привада из жучков и насекомых. Они-то и манили стайки рыб. А зимородку только того и надо!

Отныне и я стал рыбачить возле дятловой привады. И не безуспешно. Кукан мой всегда украшали чуть больше ладони плотвицы. Первое время мне было стыдно: не отбираю ли я рыбу предназначавшуюся зимородку? И решил, что нет: я брал только те экземпляры, которые всё равно были не по «клюву» птице.

ПЛЕННИК РЕЗИНОВОЙ КРЕПОСТИ

Осенью наша Аксу мелела. Суглинистые её берега обнажались, из воды выступали лобастые белые камни, обросшие зелёным мхом и травой-тинкой.

Мы с Сёмой, вскидывая по журавлиному ноги, перескакивали с камня на камень, в поисках какого-нибудь омутка, чтобы половить на удочку плотву, но подходящих мест так и не встретили.

Я даже обиделся на дядю, передразнил его:

– А ещё говорил: «Кто ищет, тот всегда найдёт!»

– Что ж, раз на раз не совпадает… Случается, – оптимистично ответил дядя.

Мы вылезли на берег, сели передохнуть на сухой пятачок с выгоревшей полынью. В двух шагах от нас прыгала вода по камушкам, будто перебирала звонкие чётки.

Вдруг откуда-то прилетел кирпично-голубой зимородок, сел на жёсткую камышинку и уставился в светлые струи. Он совсем не замечал нас. Посидел-посидел на «качельке» и – бух! – головой в воду. Я подивился его молниеносному броску и даже задержал дыхание, а когда выдохнул – зимородок снова уже сидел на камышинке. Только теперь у него в клюве трепыхалась серебристая плотвица. Зимородок осмотрелся по сторонам и сорвался с места, зигзагообразно петляя по руслу-коридору Бужи в сторону меловых круч, где, видимо, находилось его гнездо.

– Во, как надо рыбалить, – похвалил птицу Сёма, ставя тем самым её нам в пример.

Затем дядя встал, отряхнул пятернёй от цепких семян диких трав штаны, и улыбнулся:

– Пойду, посмотрю на зимородкин омуток!

Я же немного ещё решил «понежить» свои пятки.

Сёма долго ходил вокруг камышинки, пытливо разглядывал камни, воду. Наконец он остановился и подозвал меня.

Я, нехотя, подошёл:

– Ну, что ещё?

Под кустами облетевшей бредины, в неглубокой заводинке, валялся брошенный кем-то автомобильный баллон.

Указав на него пальцем, Сёма присвистнул:

– Тсс! – мол, веди себя тихо.

Дядя отыскал под ногами круглый голыш размером с куриное яйцо и запустил им в баллон. В тот же миг внутри него что-то булькнуло, плеснуло. Так повторялось каждый раз, когда Сёма попадал в баллон.

Всякая загадка прячет в себе тайну, интерес, а вместе с ними нередко и страх. Нечто подобное ощутил и я. Кто бы мог находиться в баллоне?

Только Сёма по-прежнему оставался невозмутимым. Он лихо скинул кеды, закатил по колено штаны и смело полез в воду. Через минуту-другую дядя, пыхтя, выволок на галечник хлюпающий и потрёпанный баллон. А когда заглянул в него и пошарил внутри рукой, удивлению и радости его не было предела. С огромным трудом Сёма вытянул из баллона, словно надутую камеру, а потому неподдающуюся и скользкую… огромную рыбину. Это был сом. Килограмма на три-четыре.

Сколько времени лобастый усач пробыл в баллоне, неизвестно. Но что вырос в резиновой «крепости», это точно. Потому что в какой-то момент выкарабкаться из неё, видимо, не смог. А как же еда? Пищей пленнику служили мальки, моллюски, рачки – они сами прятались в баллон на ночлег. Так мне объяснил Сёма.

Довольный, уложив в рюкзак своего речного «тёзку», теперь уже дядя не преминул подколоть меня:

– Видишь, племяш, поговорка всё-таки права: «Кто ищет, тот всегда найдёт!» Особливо в нашем рыболовном деле…

Однако когда мы отправились уже домой, Сёма неожиданно остановился. Почесал затылок, подумал и вернулся к урезу воды.

– Зачем? – удивился я. – Или забыл чего?

– Некрасиво получается, – задумчиво произнёс дядя, вытаскивая из рюкзака рыбину.

– Чего некрасиво? – не понял я.

– А ты покумекай сам…

Сёма бережно опустил сома в струи, подтолкнул ладонью и напутствовал:

– Плыви, Семён Семёнович, и больше не попадайся в плен! А поймать мы тебя завсегда успеем… Верно, племяш?

– Конечно, – наконец-то дошло до меня, я даже повеселел.

Увидеть, спасённую Сёмой рыбину на сковородке, было бы гораздо грустнее.

ЛИЧНЫЙ ПРИМЕР

Он вылетел из гущи тростников с треском, с шумом. Мах-мах – крыльями и прямо к скрадку Еремея. Охотник вскинул двустволку. И сразу же из правого ствола взял свиязя.

Утка перекувыркнулась в воздухе и лапшой шмякнулась посредине озера.

– Взять! – приказал Еремей спаниелю.

Дик затряс ушами и завилял отрубленным дюймовым остатком хвоста. Весь его подобострастно-трусливый вид говорил: «Хозяин, что угодно делай со мной, но я – не могу…»

Спаниель панически боялся воды.

Утка слабо колыхалась на свинцовой глади.

– Взять! – ещё раз повторил Еремей и швырнул палку, оказавшуюся под ногами, в сторону трофея.

Дик испугался грозного окрика хозяина и на всякий случай отскочил в сторону.

– Эх, ты, тютя-матютя! – сплюнул в сердцах охотник и стал решительно раздеваться.

Ветер крепчал и гнал волну. Утка могла затонуть. А добычу жалко. Вот она – близка как локоть, а не укусишь…

Скинув одежду до трусов – бр-р-р – Еремей ступил в воду. Тысячи ледяных иголок вонзились в кожу. Кое-как доплыв до утки, охотник поймал свиязя за лапки. И тут почувствовал, что трусы у него спадают. Да и хай бы с ними! Но как потом объяснишь жене? Не поверит ревнивица, что «потерял» на охоте, съехидничает: «На какой?» Правда, как быть? Верно говорится – «Голь на выдумки хитра»: Еремей, точно спаниель, схватил зубами за крыло птицу и одной рукой, поддерживая трусы, другой – отважно, как Чапаев, зашлёпал к берегу.

Выкарабкавшись на сухой песок, охотник, полный негодования, швырнул свиязя в морду собаке:

– Видел, как надо работать?!

Пёс виновато заморгал глазками.

Еремей рассказывал, что потом Дик всегда сам нырял, не ожидая приказа, – весной и осенью – за дичью.

Видимо, личный пример хозяина уязвил его…