«Тикка» и ее «коллеги», или Любовь моя — швейная машина История Ташкентцы

Марк Фукс опубликовал в журнал-газете «Мастерская» Евгения Берковича. В Ташкента также были магазины Зингера до революции. ЕС.

Мой отец родился под стрекотание «Зингера» и через всю жизнь пронес особое отношение к этому чуду техники.

Швейные машины — особая категория, можно сказать — любовь, в жизни моего покойного отца.

Думаю, понимание работы механизмов, взаимосвязь узлов и систем, пространственное воображение, сообразительность в технике — все это у него было от «Зингера».

Исаак Зингер, как пишут историки, не изобрел швейную машину, а усовершенствовал уже бывшие к тому времени образцы техники настолько, что его модель стала рабочей, доступной по конструкции, в эксплуатации и по цене во всем мире. На свою модернизацию И. Зингер затратил всего десять дней, защитил свою работу настолько надежными патентами что сумел обеспечить себе приоритет на долгие годы.

В начале двадцатого века победное шествие “Зингера” было настолько очевидным, что Невский проспект Российской столицы позволил американцам украсить себя уникальным зданием штаб-квартиры, получившем название “Дом Зингера”.

Заботясь о росте рынка “Зингер” в 1900 году приобретает земельный участок в 150 гектаров в подмосковном Подольске, а уже в 1902 году начинает выпуск своей продукции в Российской империи, что значительно снижает цены на швейные машины и делает их доступными для широкого потребления. В момент пика своей деятельности в России завод включал в себя около сорока корпусов и на нем работало свыше пяти тысяч человек. Отделения фирмы “Зингер” были в 65 городах империи, продукция, сделанная в России предназначалась также на экспорт в том числе в Индию и Китай.

В мире установлено несколько памятников швейной машине, и в 2011 году Новосибирская швейная фирма “Синар” в знак благодарности “Зингеру” установила памятник швейной машине перед своим главным входом.

К концу девятнадцатого века портняжное дело было самым распространенным среди евреев России, в нем было занято более четверти всех ремесленников-евреев.

Носители уважаемых фамилий Хаит и Хаят, Шнайдер, Кравец и Портной, Нудель и Надель, Шер, Шерман, Фудим, Гудзик и Гудзенко и производных от них — все они представители потомков этого огромного цеха.

Поэтому, в том, что стрекот “Зингера” звучал на Украинском Подолье в доме моего деда, как вы понимаете, нет ничего удивительного.

«В доме должна быть швейная машина» — любил повторять отец.

В нашей довольно большой семье деда по отцовской линии дети получили образование, овладели сложными и интересными профессиями врачей и инженеров, учителей и военных, но все без исключения могли подойти к швейной машине, знали, как вдеть нить в иглу, начать движение и при необходимости сшить что-нибудь. И это не удивительно. Как только ребенок подрастал его “сажали на порку” или “ставили на утюг”. Жизнь была бедной, работать должны были все от малу и до велика. По мере взросления ребенок овладевал всеми этапами портняжного дела.

И при первой же возможности, когда после войны появились первые, относительно свободные деньги, папа купил швейную машину.

«Купил» — не то слово!

В прошлой жизни редко покупали, чаще — «доставали».

Первая швейная машина, вошедшая в мою жизнь — это сказка, это поэма: белоснежная красавица с лебединой шеей и загадочным финским именем «Тикка».

Впоследствии я узнал, что “Тикка” сработана финскими оружейниками, и переводится на русский как “Дятел”. Собственно, он и запечатлен на эмблеме. Если вам попадется финское охотничье ружье “Тикка”, карабин или снайперская винтовка той же марки не удивляйтесь: они близкие родственники.

“Тикку” привезли в дом зимним вечером, распаковали и установили на станок. Где ее папа достал? Не знаю.

Но восторг был полным и наш — домочадцев и соседей.

Восхищение и восторг вскоре сменились удивлением: «Тика» оказалась «левой». «Левой» в том смысле, что была изготовлена по спецзаказу для левшей.

Конечно, папа пытался шить на ней, но это было явное «не то…» и вскоре папа продал ее.

Прошло несколько лет и на горизонте появилась новинка: электрическая швейная машина «Тула». Папа не мог пройти мимо такого события и «Тула» обосновалась в нашем доме. Красивая, элегантная, складывающаяся в чемодан, с выносной педалью привода, умеющая строчить зигзагом (!) и по скорости не уступающая авиационному пулемету.

«Тула» шила все: и кожу, и брезент и полотно. Шум стоял еще тот, глаза не успевали ни за тканью, ни за иглой, ни за нитью. «Тулу» создавали русские оружейники и, по всей видимости, ориентировались на Анку — пулеметчицу из «Чапаева».

Машина годилась для массового пошива палаток и чехлов для танков и самоходок, но в быту? В нормальной еврейской семье? … Увы!

Папа сшил шикарный, с нашивками из кожи, чехол для чемодана, сорвал кучу комплиментов, съездил с зачехленным чемоданом в отпуск в Ессентуки, по возвращении упаковал “Тулу” и сунул под кровать…

Прошло время, машину вытащили из-под кровати и отдали в подарок родственникам, впоследствии ее использовали при массовом производстве в сельском ателье.

Затем наступила очередь «Лады».

«Лада» родилась в Чехии. Кроме обычного «зигзага» уже знакомого нам по “Туле”, она умела вышивать. Программный механизм находился на верхней крышке и представлял собою систему рычажков, фиксаторов, кулачков и т. д. Освоить его было достаточно сложно и проблематично. Поэтому машиной все, кроме меня, пользовались в простом, обычном режиме. Я, в силу природного упрямства и любопытства, пытался использовать эти новшества и даже несколько преуспел, правда, за счет бесчисленного числа сломанных и погнутых иголок.

Как и многие другие чешские механизмы, конструкция «Лады» отличалась оригинальностью, остроумием и недостаточной надежностью.

Только большой энтузиаст, вроде моего папы, или терпеливый и дотошный исследователь-наладчик мог совладать с этой красавицей. «Лада» не прощала ни малейшей ошибки, а при наличии таковой — немедленно рвала нить, заклинивала и уходила в полный стопор.

«Ладу» постигла участь «Тики».

Из нашего города всегда уезжали в Израиль, и папа продал ее отъезжающим.

Думаю, направление израильской моды с минимальным количеством ткани и швов, необрезанные нитки, выползающие наружу, как раз и получило свое развитие в те далекие семидесятые годы, когда наши посланцы понавезли сюда подобную технику.

Наступила очередь «Чайки».

«Чайка» оказалась модернизированным русским «Зингером» Подольского завода. Как и вся русская техника, слизанная с западных прототипов, и не подвергшаяся глубокой рационализации, она оказалась простой и надежной, немного грубоватой, но свое дело знающей и делающей.

«Чайка» проделала, вместе с отцом, путь с Украины в Ташкент, а затем из Узбекистана — в Израиль.

Ею он пользовался до конца дней своих: мастерил всякие поделки из кожи отводя душу под ее стук и стрекотание.

Она стояла и стоит напротив его кровати и это было первым, что он видел, вставая по утрам…