И было «кино…» Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ.

Группа документалистов, в которой я во времена моей киномолодости работал «помрежом», направлялась в Акчинское охотхозяйство. Надо было снять охоту с ловчими птицами. Слева и справа в лёгкой бирюзовой дымке дремали величественные отроги Кураминского хребта, впереди расстилалась широкая, уходящая к снежным ледникам, Ахангаранская долина, поделённая надвое, словно богатырским мечом, шумной рекой. Раннее утро, но от арчовника, джиды, серебристого лоха уже веет пряным теплом зарождающегося летнего дня…

Что и говорить, место для натурных съёмок самое что ни на есть подходящее! Однако настроение в экспедиции было далеко не праздничным. Разочаровал нас егерь Рахматулла. Когда мы спросили, где бы найти исполнителей главных ролей, Рахматулла неопределенно пожал сажеными плечами:

—Вам нужен охотник с беркутом? Да где ж его взять?! Был здесь один в кишлаке, только совсем старый. Теперь уж не охотится. А, может, и помер…

Режиссер заметно приуныл. На эпизод охоты с беркутом он возлагал особые надежды.

—А далеко этот кишлак?

—Да нет — километров десять…

—Десять километров? Сёма, берите егеря и «газик»! И чтобы без мергена* с птичкой не возвращались!

Сёма по профессии — оператор, но пользуется в группе популярностью удачливого администратора. Балагур, весельчак.

Сёма уезжает, а мы остаёмся под раскидистой орешиной в томительном ожидании. В этой зелёной вольнице, кипящей и шуршащей от набегающего попеременно утреннего ветерка, легко угадывается и трескотня дальней сороки, и пронзительный крик вспугнутого фазана.

Машина возвращается примерно через час.

—Есть! — в голосе Семёна столько радости, словно он только что отснял редкостный кадр.

—Кто есть? — это наш режиссер.

—Старик-беркутчи! Скоро прибудет. — Сёма в радостном возбуждении валится под орешину.

—А почему не захватили старика с собой? — не отстает Олег.

—Мерген-бобо наотрез отказался ехать в «газике»! «Не поеду, — говорит, — я на вашей шайтан-арбе. Беркут будет бояться. Не годный станет для охоты. Сам приеду».

—Когда? В будущем году?!

Мрачное предсказание режиссера почти оправдалось. До обеда мерген-бобо так и не появился. Лишь во второй половине дня из-за пыльного холма показался всадник. Старик в халате мерно покачивался в такт семенящему ослику.

—А вот и беркутчи! — с почтением произнёс Рахматулла.

—А беркут, беркут где? — снова запричитал Олег.

Возле орешины всадник неторопливо спешился. Что-то большое и лохматое колыхалось на его плече. Кожаный колпачок с тесёмками прикрывал голову беркута.

Мерген-бобо принял птицу на кожаную рукавицу, усадил её на луке седла и только потом подошёл к нам. Поздоровался со всеми за руку.

—Понимаю, понимаю, — старик прямо-таки светился от гордости. — Большие люди приехали из города. Кино? Хоп, будет вам кино!

Теперь мы могли рассмотреть беркутчи во всей его красе. Среднего роста, крепкий, коренастый. Узкая белоснежная бородка ниспадает на грудь. Голову венчает видавшая виды тюбетейка-«ферганка». Выгоревший халат в огуречную полоску туго, по-юношески, подпоясан.

Олег с видимым удовольствием разглядывает улыбающегося старика. А Сёма, так тот просто захлёбывается от восторга:

—Каков типажик, а? Нет, вы посмотрите, посмотрите! Не зря в такую даль мотались, а?

—Время, конечно, не очень подходящее для охоты, — степенно рассуждал между тем мерген-бобо, озирая окрестности. — Охотиться с беркутом лучше всего на рассвете. В полдень звери прячутся по норам, птицы — по гнёздам… Ну, да откуда вам знать это, городским людям? Ладно, попытаю своё охотничье счастье. А вдруг повезёт!

Времени у нас было в обрез, и поэтому мы решили действовать сразу. Ещё раз обсудили план, сценарную разработку, обговорили подробности. И всей группой, во главе со стариком, снова усевшимся на своего ослика, двинулись к съёмочной «площадке» — заранее выбранной луговине на фоне синеющих гор.

Сёма в своём неизменном голубом берете и с камерой на плече старался не отставать от мергена-бобо. То и дело, забегая вперед, он каждый раз оглядывался на старика — так обычно делают собаки, идущие по следу.

У серебристого пирамидального тополя остановились. Сёма, наконец-то припал к своей камере. Диспозиция была такая: мергену-бобо предстояло по нашему сигналу выехать из зарослей тростника с противоположной стороны луговины и выпустить беркута.

Начало съёмки не обещало никаких неожиданностей. Старик вовремя показался из зарослей, посадил на руку беркута, взялся за колпачок. Птица оживилась, расправила крылья и поднялась в воздух. Первый круг беркут сделал над полем и одиноким тополем. И только на втором стал набирать высоту…

—А каково! — ликовал Сёма, управляясь с камерой и поглядывая на Олега. И тут беркут стремительно пошёл вниз.

—Хорошо! То, что надо! — радовался Сёма, ловя пикирующую птицу в прицел своей камеры.

Но по мере падения беркута широкая улыбка оператора становилась всё напряженней, пока, наконец, не застыла гримасой. Птица в «глубоком штопоре» шла прямо на Сёму!

—И-э-х! — крякнул Сёма, выпрямляясь во весь свой немалый рост. — Отличные кадры! Шедевр! Гран…

Договорить, однако, ему не удалось. Беркут ринулся на Сёму и долбанул клювом плечо растерявшегося оператора. В месте удара рубашка потемнела… Пришлось срочно останавливать съёмку. Мы все принялись отбивать Сёму от разъярённой птицы, махали сумками, куртками, поясными ремнями. И тут ещё раз смогли оценить нашего Сёму: прежде чем прикрыть голову камерой, он молниеносно набросил на объектив колпачок.

Беркут, однако, продолжал предпринимать атаку за атакой. К счастью, на место происшествия уже поспешал неуклюжим, но довольно спорым аллюром мерген-бобо на своем ослике. Охотник молодцевато спрыгнул на землю и, мигом оценив ситуацию, гортанными криками и кусочками свежего мяса, оказавшегося при нём, «спустил» беркута прямо на кожаную рукавицу. Возбуждённая птица жадно проглотила угощение и тут же была накрыта колпачком.

—И за что это он так ожесточился на меня?! — недоумевал Сёма. — Чем я ему не приглянулся?

Потрёпанный, со съехавшим набок элегантным беретом — подарком какого-то знаменитого французского режиссёра — Сёма выглядел настолько комично, что все мы невольно засмеялись. Серьёзным оставался только мерген-бобо. Теребя в раздумье свою бородёнку, старик с ног до головы придирчиво оглядел оператора:

—А ну-ка, снимай тюбетейку!

—Какую тюбетейку?.. — растерялся Сёма.

—Какую, какую… — вот эту! — мерген-бобо ткнул пальцем в шикарный французский берет. — Снимай, а то плохо твоё дело. Никакого кино не будет!

—Ничего не понимаю, — развёл руками Сёма.

Оставив беркута на луке седла и ещё раз для успокоения огладив его встопорщенные перья, мерген-бобо присел на мягкую траву под тополем и начал рассказывать:

—В прошлом году это случилось, осенью. Охотился я в здешних местах. Лис было много! Поднял я своего Тигтымшука. Это кличка у него такая. По-русски значит Остроклювый. Вдруг — выстрел! Смотрю, вздрогнул мой Тигтымшук, к земле потянул. Раненый, на одном крыле. Только сел, выезжает из зарослей охотник. «Я убил беркута!» — орёт, от радости двустволкой трясёт. «Ах, ты говорю, собачий сын! Кто же это тебя учил стрелять в охотничью птицу?! Да хоть бы и дикая была? Что она тебе плохого сделала?» Оробел тут охотничек, стал прощение просить: «Прости, ата! Не знал я, честное слово, что в охотника стрелял!» А Тигтымшук на плече у меня сидит, сверлит обидчика глазами. Чувствую — вот-вот сорвётся. И сорвался бы, и заклевал бы его до смерти, если бы я не надвинул колпак на голову.

— Да я-то тут причём? — в возгласе Сёмы мешалось удивление и возмущение.

Старик поглядел на него как на несмышлёного ребёнка:

—Так ведь стрелок-то тот безголовый в такой же шапке был, как у тебя! Только ещё с хвостиком наверху. С того дня и не любит Тигтымшук ничего синего. Платок весь изорвал у моей старухи, скатерть превратил в клочья. Вот как ожесточил птицу глупый человек! И то сказать, чуть не умер тогда Тигтымшук. Ещё полгода потом заживало крыло. Всего второй раз после этого мы с ним на охоте.

Сёма широким движением сорвал с головы злополучный берет и забросил его в кусты:

—Ладно! Давайте делать дубль.

Мерген-бобо опять направился к тростникам, выпустил беркута и тот плавно закружил над полем. На сей раз, оказавшись над Сёмой, Тигтымшук не пошёл на снижение. Сёма, торжествующе улыбнулся, но уже через мгновение улыбка исчезла с лица оператора: беркут, внезапно ускользнув из поля зрения кинокамеры, опустился значительно правее, и на бреющем полёте, подхватив берет, устремился в сторону гор.

—Чёрт меня побери! — Семён с тяжёлой камерой в руках почти рухнул на траву. — Что за напасть такая!

Мы застыли на своих местах, не зная, что делать: смеяться или плакать.

Конечно, жалко берета. Сёма считал его своим талисманом, приносящим удачу в делах. Но жалко было и потерянный съемочный день.

В этот момент снова появился мерген-бобо на своём ослике.

—Зачем сидишь?! — зычно закричал он на Сёму. — Кино хочешь, а сам сидишь. Сейчас беркут будет. Лису принесёт!

Молодецкий окрик беркутчи вывел съёмочную группу из оцепенения. Сёма, жалобно постанывая, наладил камеру.

Старый охотник снова оказался правым — Тигтымшук вскоре появился над макушками деревьев. Беркут летел, низко стелясь над землёю, в его цепких когтях трепыхался какой-то зверь.

—Есть лиса, есть! Я говорил! — шлёпнув пятернёй по крупу своего «коня» мерген-бобо помчался навстречу Тигтымшуку.

Сёма, то, припадая на колено, то, поднимаясь на цыпочки, двигался за беркутом по пятам. И камера в его руках стрекотала без передышки.

Прощаясь, мерген-бобо старательно пожал каждому из нас руку, пожелал здоровья и долгих лет жизни. А Сёме сказал:

—Ну, как, Семён-ака? Я же говорил — будет тебе кино! Будет…

*Охотник (узб.)

Москва, 1979г. издательство «Мысль», сборник «На суше и на море»