Из цикла «ДРУГ МОЙ, КОЛЛЬКА» Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

НАСТОЯЩАЯ СОБАКА

Один мужик пришёл на базар продавать свою собаку – полудворнягу-полуовчарку. Она была абрикосового окраса, а вокруг левого глаза белела большая «заплатка» – родимое пятно. Взгляд у собаки строгий, осмысленный. Была она, однако, очень ласковой.

– Берите, – предлагал мужик, – незаменимый сторож!

Покупатели подходили, осматривали клыки пса. Гладили по холке, цокали языком – мол, хорошая собака. Но не покупали, уходили к другим – породистым: догам, фокстерьерам, болонкам.

Так мужик приходил на базар и во второй раз, и в четвёртый, и в пятый… Покупателей не находилось.

Помятую шляпу мужика и его спутника – пса завсегдатаи базара уже узнавали издалека. Некоторые скрыто злословили: «Что, не продал ещё?.. Хе-хе… Да кому нужна такая дворняга…»

Тётка в замусоленном фартуке, продававшая беляши, с улыбкой предлагала:

– Возьми пирожок! Угости-то пса. Что животное голодом-то морить?

Розовощекий чайханщик гостеприимно распахивал объятия:

– Зайди в чайхану, добрый человек! Попей чаю, и друг твой отдохнёт.

Парикмахер выходил из своей будочки-мастерской, звонко щёлкая ножницами, пошучивал:

– Моя помощь не нужна? А то живо подправлю собаке причёску! Будет не хуже пуделя.

Люди хохотали.

Мужик мгновенно краснел и старался скорее прошмыгнуть к асфальтовому пятачку, где продавали лающих, гавкающих и скулящих.

И вот на шестой день отыскался-таки долгожданный покупатель. Им оказался толстый носатый турок. В феске и очках.

– Как зовут? – похлопав себя по животу, спросил он на чистом русском языке и ткнул пальцем в сторону собаки.

– Анчар, – сказал мужик и впервые, кажется, улыбнулся. – Хорошая собака.

– Вижу, – согласился турок, – а то бы не подошёл.

Как водится в таких случаях, поторговались. Сошлись на подходящей для обоих цене, хлопнули друг друга по ладоням, и поводок Анчара оказался в руках важного господина.

Порадоваться бы мужику, что сбыл, наконец, животину, а он возвращался домой и никого вокруг не замечал. Что называется, спотыкался на ровном месте. Не слышал, о чём спрашивала его торговка беляшами, что кричали чайханщик, парикмахер…

Но у самых ворот базара мужик почувствовал сильный толчок в спину. Он сразу очнулся. Обернулся и увидел… Анчара с оборванным поводком. Пёс виновато скулил и преданно заглядывал в глаза бывшего хозяина. И тут мужик не выдержал, спустился на корточки и приник лицом к холке Анчара. Горькие слёзы душили его и стекали в густую пёсью шерсть.

Когда мужик поднял голову, он увидел над собой носатого турка. Тот держал в руке оборванный конец поводка. Нет, турок вовсе не сердился. Отводя в сторону глаза, сочувственно сказал:

– Я сразу понял, что это н а с т о я щ а я собака! – при этом особо выделил слово «настоящая». – Э, дорогой, пожалуй, не стоит друзей продавать. Так что вот ваша собака, а деньги – мне…

Мужик задумчиво брёл домой. А впереди него, весело подпрыгивая, семенил Анчар.

Больше люди не встречали на базаре чудаковатого человека в помятой шляпе с полудворнягой-полуовчаркой на поводке.

ЕШКИНА ВОШЬ

Автостоянка, где Лёха работал сторожем, находилась за городом на пустыре, окружённом горами мусора и чахлыми деревцами. Словом, глухое место.

Как-то к Лёхиной будке, в которой он дневал и ночевал, прибился приблудный пёс. Ширококостный, палевого окраса и с белым пятном на глазу. Обыкновенная дворняга. Но было в нём что-то симпатичное и гордое. И Лёха не стал прогонять собаку, хотя вокруг их бродило великое множество.

Вскоре пёс охотно стал отзываться на свою новую кличку Рыжий. Так его называли водители.

Он честно отрабатывал свой хлеб. Днём по нескольку раз яростно отбивался от своры бродячих собак. Сам недавно был такой. Те, видимо, завидовали новой сытной жизни недавнего дружка и всячески старались выманить его за металлические ворота. Но Рыжий всегда находился начеку, и смело бросался в драку за свои права. А ночью, неуставая, обходил вверенные ему машины, гавкал на каждый подозрительный шорох.

Как-то утром к автостоянке бесшумно подкатил крутой внедорожник с тонированными стёклами и всякими прибамбасами. За рулём находился такой же крутой водила с квадратным подбородком и объёмистым черепом. Позади него на бархатной подстилке восседал огромный золотистый дог, чем-то напоминающий своего хозяина.

Увидев Рыжего, дог оскалил вершковые клыки, злобно зарычал, порываясь вырваться сквозь стекло: мол, знай, кто здесь шишка.

Водила, приоткрыв окно, сердито крикнул Лёхе:

—Убери шавку, а то мой дог мигом порвёт её на шашлык.

—Который? — притворно улыбнулся Лёха. — Этот, что ли? — и стрельнул

глазами на заднее сиденье.

—Этот, этот. Он на собачьих боях неизменный победитель. Чемпион!

—Не может быть, — подзадорил Лёха: очень уж не понравилась ему самоуверенность незнакомца.

—Не веришь?! — завёлся с пол-оборота водила и, открыв заднюю дверцу, властно скомандовал: — Цезарь, фас!

Дог мощным снарядом вылетел из кабины. Но не тут-то было. Рыжий словно ждал этого момента. Ловко увернувшись от удара, он схватил Цезаря за горло и стал водить его по часовой стрелке. Дог захрипел, стал всячески вырываться из цепких, как капкан, зубов Рыжего, но всякий раз спотыкался и поднимал клубы пыли.

Лёха внутренне ликовал, а хозяин дога поминутно обмакивал платком потеющую лысину и шептал дрожащими губами:

—Ёшкина вошь, что же это такое?

И куда только подевалась его спесь…

Наконец он не выдержал и в отчаяньи крикнул:

—Стоп! Убери свою курву.

Лёха с трудом оттащил Рыжего. А Цезарь, побитый и опозоренный, виновато заглядывая в глаза хозяину, отступил к машине. Его спас от неминуемой расправы дорогой кожаный ошейник с металлическими шипами.

—Ёшкина вошь, — продолжал негодовать водила. — Как же так получилось?.. Мой чемпион, а эта… обыкновенная дворняга, ёшкина вошь.

—Так и получилось, — ответил Лёха, довольный поединком. — Твой-то, кобель, небось, раз в месяц выходит на собачий ринг, а мой каждый день участвует в подобных боях, да ещё один против своры. Форму держит, не расслабляется. Вот тебе и ёшкина вошь.

МОЙ АНГЕЛ

Не по-зимнему яркое солнце тонуло в голубых сугробах. Я, не спеша, возвращался с лыжной прогулки вдоль оврага домой. Позади осталась берёзовая роща, припудренная колким инеем, с покатыми спусками и подъёмами, на которых горожане-лыжники любили проводить время.

Холодный ветер щипал щёки, пробирался сквозь рукавицы. Я прибавил шагу. Вдали уже показались гаражи, за ними — многоэтажки, в одной из которых находилось моё уютное «гнёздышко».

Однако ещё нужно было миновать огромную дымящуюся жутким смрадом свалку, возле которой копошились тени не то бомжей, не то бродячих собак… Сегодня ни тех, ни других не наблюдалось. Было пусто и безмолвно. Даже дым не витал над «джомолунгмовскими» нагромождениями гомо сапиенских отходов. Но вот и свалка благополучно осталась сбоку. Я вобрал в себя полную грудь бодрящего воздуха, но не успел выдохнуть — так и замер. Слева, метрах в пятидесяти, из-за кустов жимолости показалась собака. Патлатая, с отвисшим животом и какими-то безумными глазами. За ней — другая, третья… Откуда-то стали подтягиваться другие псы. Целая собачья свора.

Я посмотрел по сторонам. Вокруг — ни души. Белизна снегов да над головой каркающие вороны. Мне почему-то стало не по себе. Ледяная змейка скользнула по позвоночнику. И откуда взялся этот оцепеняющий страх? Он-то и спровоцировал меня на ошибку. Это я понял после. Мне бы, дураку, надо было не обращать внимания на псов, идти, как и шёл, а я вдруг рванул с места…

Патлатая сука громко и властно гавкнула, мол, «ату его!» — и вся разношерстная масса, визжа и лая, дружно покатилась за мной.

Боязнь за жизнь придала мне силы. Но скоро я стал сдавать. Поджилки у меня тряслись, а лыжи расползались в стороны. Собаки, разрывая грудью сугробы, явно догоняли меня.

Я оглянулся и увидел оскаленную пасть патлатой. Столько в ней дышало ненависти и злобы! Я бросил ей в морду рукавицу. Свора на минуту замешкалась, скололась, но быстро почуяла обман. Бросилась догонять с новой энергией. Я повторил манёвр — швырнул вторую рукавицу. На сей раз собаки даже не обратили на неё внимания. И я подумал о единственном своём спасении — о лыжных палках: как сейчас остановлюсь, прицелюсь и воткну одну из них со всей силой в розовую пасть патлатой…

Но вот совсем близко показались гаражи. Там могли быть люди. Уж они-то не дадут в обиду меня, помогут, разгонят стаю. И тогда у меня появилось второе дыхание, надежда… А лай — все ближе и ближе. Он забивал мне уши, разрывал сердце, а собакам прибавлял азарта, куража, смелости… Ещё рывок, ещё — и я плашмя падаю в сугроб. Закрываю инстинктивно руками голову и почти не дышу. Только чувствую, как собаки насторожённо приближаются ко мне. Неужели это конец?

Я приподнимаюсь на локтях — не ждать же смиренно расправы? — и вижу, как со стороны ближних гаражей на махах ко мне несётся огромный чёрный кобель. Бродячая свора застыла, не зная, как поступить дальше.

Кобель приблизился ко мне. Обошёл вокруг, обнюхал. А потом повернулся к стае. Обнажил свои вершковые клыки и громко зарычал. Патлатая — вожак стаи — недовольно сверкнула глазками и, трусливо поджав хвост, затрусила обратно в сторону свалки, за ней потянулись остальные бродяжки.

Незнакомый кобель, мой добрый ангел-спаситель, ещё раз обнюхал меня, гавкнул что-то добродушное и довольный отправился к гаражам.

Я проводил его благодарным взглядом.

В ГОРОДЕ ЭНСКЕ

… Энск – маленький среднерусский городишко, тихий, зелёный, словом, такой же, как сотни других. Есть, впрочем, и у Энска своя достопримечательность – лётное поле на окраине. Начинается оно прямо за домами, чтобы совсем незаметно для глаза перейти затем в чудесный зелёный луг, за которым синеет, сливаясь с горизонтом, река.

Прекрасный этот вид, открывающийся за околицей, и заставил меня обосноваться на окраине Энска.

Ничто не омрачало моего беззаботного туристского житья. К шуму взлетающих самолётов я быстро привык и, если бы не соседский пёс Волчок, вскоре и вовсе перестал бы обращать на него внимание.

Так вот, о Волчке…

Была у этого, в общем-то, вполне обыкновенного дворового пса одна странная особенность. Волчок просто не мог слышать шума летящего самолёта! При первых же звуках гудящего мотора он сразу же настораживал уши, потом – садился на землю, поднимал морду и… оглашал двор громким-прегромким лаем.

Лаял он, впрочем, не злобно, а, наоборот, словно с радостью в голосе. Звонко, заливисто…

К сожалению, взлетали самолеты, как правило, на рассвете. И мой сладкий утренний сон разлетался вдребезги от собачьего лая.

Однажды я проснулся позднее обычного. Солнце желтизною залило комнату. За окном слышался звон вёдер, стук мяча, голоса ребят. Но почему среди всех звуков не слышно Волчка?

Выйдя на улицу, я встретил соседа – молодого тракториста.

– Иван, что это сегодня Волчка не видать?

– Да вон же он, у поля сидит! Хозяина ждёт.

– Сергея Андреевича? Летчика?

– Ну.

– Вот оно что!

Странное поведение Волчка получило неожиданное объяснение.

– Волчок машину за семь вёрст слышит. И сразу же – айда! – навстречу.

Над полем послышался стрёкот мотора.

– Что же Волчок не радуется? – спросил я.

– Видать, не тот самолёт!

– Но ведь звук-то у них одинаковый!

– Это для нас с тобой. А для него – нет! – Иван многозначительно поднял указательный палец. – У него уши, как локаторы!

Самолёт мягко коснулся земли, покатился по полю. А Волчок понуро побрёл мимо нас. Иван попробовал развеселить его, потрепал за ухо – напрасно!

Вдруг пёс насторожился и мелко-мелко завилял хвостом. Потом радостно тявкнул и мячиком покатился обратно на поле.

Из-за кромки деревьев показалась еле заметная точка. Волчок залаял, заскакал на месте…

… Лохматый житель города Энска запал не только в мою память, но и в моё сердце. Хорошо, наверно, иметь такого друга, который узнавал бы тебя не только на земле, но и в небе…