Соцгородок на Шота Руставели и девушка по имени Людмила История Ташкентцы

Фахим Ильясов.

Рассказ.

Алик, дорогой, здравствуй!
Давно не писал тебе писем, что — то закрутил нас с тобой этот «трийкчилик» (слово это, целая философия, ономожет обозначать любое дело, как хорошее, так и не очень, но главный смысл, этого слова, — заработок, поиск самого заработка, иногда им обозначается простой способ выживания в тяжелых финансовых условиях). Но ничего, надеюсь через полгода, ну может год, на отпуск, и тогда увидимся. Алик, ты, конечно же помнишь нашу любимую неаполитанскую песню,

"Скажите девушки подружке вашей,
Что я ночей не сплю о ней мечтаю,
Что всех красавиц она милей и краше
Я сам хотел признаться ей, но слов я не нашёл.

А потом припев,

Очей прекрасных огонь я обожаю,
И на земле иного,
Я счастья не желаю,
И так далее по тексту.

Ты помнишь как мы слушали её в исполнении самых разных певцов, начиная от Лемешева, Магомаева, Хампердинка и даже Аркадия Северного, и заканчивая в исполнении самого Марио Ланца, пластинка которого, откуда-то, была у твоего отца, ведь записи этой песни мы с тобой включали на всех наших вечеринках, ребят уже тошнило от неё, и только, мы до сих пор её слушаем, да, забыл сказать, что Додик тоже обожает эту песню, он её полюбил немного позже, когда мы уже покончили с шумными вечеринками и выпивками как с классом(В.И. Ленин), но не с девочками. А ты помнишь кто из девчат любил её слушать, ну, конечно, самые красивые и обаятельные во всей кукчинской округе и на соцгородке, что по Шота Руставели, незабвенные Людмила и Матлюба, они ведь ещё и сами неплохо музицировали и хорошо пели, а мы им гнусаво подпевали, вернее, у тебя получалось подпевать, так как со слухом (музыкальным) у тебя все в порядке, а вот я, не то что гнусавил, нет, это было ещё хуже, это был скрип железа об стекло и вдобавок, неприятный для любого слуха, ослиный рев.

Но ты знаешь, эта песня, однажды помогла мне заглушить боль от ранения, случилось это в Ираке, во время обстрела из иранского самолета «Фантом» арабских чабанов пасших овец на траве вдоль трассы и работавших феллахов на полях вокруг пальмовой рощи, а мы с Сашей Воробьёвым в это время ехали на машине из Багдада в город Киркук, и во время обстрела из самолета чабанов и феллахов копошившихся на сельскохозяйственномполе, мы выскочив из автомобиля начали прятать за высоченные финиковые пальмыкаких — то маленьких арабчат от обстрела из «Фантома», специально пролетавшего на низкой высоте, так сказать на «бреющем», вот тогда — то меня и слегка зацепило. Алик, ты Сашу Воробьёва знаешь прекрасно, он часто бывал в Ташкенте, я тебя знакомил с ним в чайхане на пловах, это было ещё в восьмидесятых. Так вот, в тот момент когда меня зацепило, а боль от ранения была такой дикой, что я рычал как лев, нет, скорее орал благим матом слова из песни — » Скажите девушки подружке вашей». Саша и арабы, реально испугавшись качества моих вокальных данных, с испугу, быстро перевязали меня и отвезли обратно в Багдад, в военный госпиталь под названием «Тишрин», благо, что мы отъехали всего восемьдесят километров от Багдада, это случилось рядом с городом Баакуба, ты про этот город никогда и не слышал, но в этом городе — большом фруктовом саде, растут самые большие и сладкие в мире гранаты, там в Баакуба, местные садоводы никогда не слышали о том, что бывают ещё и кислые гранаты. В военном госпитале «Тишрийн», что находится недалеко от площади Андалусия в Багдаде, я провалялся пару недель, а потом меня ещё амбулаторно долечивали наши эскулапы, из поликлиники на Пятьдесят Второй улице при советском посольстве.

Алик, ты меня уже четверть века мучаешь просьбами, чтобы я рассказал тебе о той ирако-иранской войне, да и о других локальных войнах в которых мы с Сашей участвовали, а это было и в Африке, и снова в Ираке. Алик, честно, не люблю я войны, а тем более вспоминать и рассказывать о них, давай лучше поговорим о любви, например, расскажу тебе о Людмиле, ты не забыл её? Шучу — шучу, такую девушку вряд ли когда-нибудь можно забыть. Она ведь жила на остановке «Соцгородок», это между трамвайными остановками «Театральная» и «Текстилькомбина».

Остановка называется «Соцгородок», а народ звал это место греческим городком, это же твои родные места, ты же закончил текстильный институт, также как и Люда, только вы с ней учились на разных факультетах. Но та сторона Шота Руставели, где жила Люда, было очень тихим местом, народ там жил рабочий, исключительно русскоязычный, да и мы с тобой в тех краях, разговаривали только по русски, помнишь, там на остановке ещё была какая — то забегаловка, где продавали вино на розлив, какая это была гадость, помнишь, как мы на какой — то праздник там выпили по стакану, и испортили себе весь день и все настроение, мы тогда отравились этим пойлом, и вместо демонстрации мы остались лечиться дома у Люды, ну и конечно наши девочки были с нами,и я,поминутно целуясь с Людой, целый день пил у неё дома кефир и чай. А вы с Матлюбой , вместо того чтобы лечиться, целовались в соседней комнате. Так мне, с юмором, Люда сообщила о ваших совместных действиях. Я был тогда искренне рад за вас, но поначалу, нам с тобой было не поцелуев, нас так скрутило от боли, что пришлось пить марганцовку чтобы прочистить желудок.

Ты помнишь, как у меня начался с ней » Love story». Ты прекрасно знаешь, что Люда училась в параллельном классе, и я на неё совсем не обращал внимания, и как — то случайно, накануне майских праздников, мы с тобой увидели её в парке Кирова, она пришла туда с Додиком на танцы, и была одета в очень красивое платье, но меня больше всего удивили её глаза и ресницы, они были слегка подведены, и в мои семнадцать лет «эти глаза напротив» произвели на меня неизгладимое впечатление, ведь нам, тогдашним сосункам, строившим из себя «крутых мэнов», даже подведенных ресниц девицы было достаточно, чтобы нас не то что завоевать, а полностью смять и уничтожить так же, как Мохамед Али или Тайсон, во время процесса взвешивания боксеров перед боем, одним своим взглядом приводили своих оппонентов в состояние ужаса и прострации.

Так и я, самый отъявленный кукчинский ловелас, уже имевший опыт поцелуев с девушками, ну ладно — ладно, заранее слышу твои возражения, критикан несчастный, признаюсь, поцелуи были, новсего лишь с одной девушкой, да и то всего две субботы подряд, ты её очень хорошо знаешь, поэтому не буду напоминать тебе её имя, я думаю, что ты не забыл её, тем более, что она твоя сестра, правда двоюродная, но тем не менее, какая ни есть, а всё родня, как пел Высоцкий. Вернемся к Люде, я такрастерялся от её эффектного вида, что не смог даже слово вымолвить, а не то что выразить ей своё восхищение, а вы с Додиком, по очереди заливались соловьиными трелями перед ней, когда они увидев нас, пригласили на танцплощадку, и мы немного потанцевав, решили сменить танцплощадку на шашлычную, то есть, посидеть в шашлычной, что располагалась недалеко от огороженного решетчатого танцевального круга , мы скинулись по рублю, и этих трех рублей хватило и на шашлык , и на вино, и сидя за покрытым жиром столиком, вы ели шашлык запивая его портвейном № 53, а яне мог ничего ни есть, ни пить, так как не мог оторвать свой взгляд от Люды, я просто молчал и смотрел на неё, и открывал для себя непостижимую для меня, так быстро меняющуюся женскую натуру, и мне все больше и больше нравилось изучать изменившуюся Люду, её внезапные и элегантные повороты головы от тебя к Додику, от Додика ко мне завораживали меня, а её речь, вернее её голос, очаровывал меня, я погружался в пучину и омут Людмилиных глаз, рук, щёк, ножек и сочных, слегка подкрашенных губ. Я, вообще, никогда не запоминаю ни одного разговора, ни с одной из девушек или женщин которые мне нравятся, я всегда бываю так увлечен мыслями об общей красоте данной девушки или женщины, или какой — нибудь прелестной деталью её фигуры, например стройными ножками, что мысль об этих ножках, которые мне хотелось бы погладить, затмевает всё, я согласно киваю ей, вставляю какие — нибудь слова во время беседы, а сам думаю, только, о её ножках, глазах, грудях, губках и т.д., не счесть наименований красивых частей тела у девушек, а особенно у женщин после тридцати лет.

Помнишь как мы встречали Новый …..Год, и как случайно в этом доме был спрятан рояль в кустах, то есть пианино, и как ребята выпив вина и водки, начали петь песни из репертуара великой Эльзы Фитджеральд, «Ролингов» и «Битлз», а потом, когда они выдохлись, к пианино подошла Люда и начала музицировать, а Матлюба попросила её сыграть мелодию «Ты долгое эхо», которую исполняла своим чарующим голосом Анна Герман. А после этой и ещё других песен, девчата спели дуэтом, а ты им подпевал, эту, нашу любимую неаполитанскую песню. Алик, помнишь, особенно часто мы её слушали на английском языке, в исполнении Энгельберта Хампердинка. Потом, когда я уже сдружился с Людой, она частенько играла её для меня, у себя дома на «фоно», и тогда, когда её родители были на даче, и даже тогда, когда они были дома, мы тогда и не думали, что слово дача и узбекское слово «даля», являются словами синонимами, только даля имеет более широкое значение, даля, это частный участок земли в сельской местности без всяких удобств, и в отличие от дачи имеет больше соток, и там ещё хозяева держат летом скотину, а осенью эту скотину продают. Хотя, в принципе, хрен редьки не слаще, и на даче, и «далада», надо пахать.

Слово дача, в моем кукчинско — телевизионно — киношном смысле этого слова, представлялось эдаким загородним домом, с живущими там красивыми женщинами типа Аллы Ларионовой и какой — нибудь деревенской тетушкой, готовящей вкусные обеды, и дивным, заросшим фруктово — ягодным садом как по Чехову, чтобы можно было быпрятаться в этих зарослях с любимой девушкой, и целоваться с ней ночами, а также шофером ( Рыбниковым) курящим у машины в ожидании хозяев. Вот такое романтичное представление о дачной жизни, было фундаментально внедрено и железобетоном залито в мои куриные мозги сценами и эпизодами из советских фильмов, демонстрировавшими загородную жизнь «простых» советских инженеров, ученых, военных, артистов, врачей и т.д..
Я тебе не говорил об этом, но я был много раз на даче родителей Люды, и то что я увидел там, в корне отличалось от моих телевизионно — киношных иллюзий. Её родители на своей даче, целый день работали на огороде и в саду, ремонтировали что — то в доме, что — то подкрашивали, подбивали и т.д., а не гоняли чаи из самовара. Мы с Людой часто ездили туда будучи студентами, этокогда нам хотелось спрятаться ото всех хотя бы на пару деньков, ведь Додик , так и не давал ей проходу, он ходил за ней всегда и везде, начиная со школы и до окончания ею института.

Мы с Людой не афишировали свои отношения, но и не скрывали их. Конечно, Додику донесли обо мне, бедный Додик, как мне было жалко этого парня, нашего отличного товарища, но Люда, сама ничего не говорила мне о Додике, а я и не спрашивал. Мне было достаточно того, что Додик не выяснял со мной отношения, мы с ним как были товарищами, так ими и остались до его отъезда в Америку. Вот тут — то и начинается самое интересное, за некоторое время до отъезда Додика, Люда начала куда — то пропадать, я приезжал к ней домой, а её родители мне говорили, что её нет дома, я хотел встретить её у института, но и там её не было, потом она сама звонила мне домой и невинно спрашивала, мол, куда это я запропастился, и я начинал как пионер отчитываться перед ней, потом мы шли с ней в парк или ехали на их дачу, или просто шатались по улицам, особенно она любила гулять по парку Комсомольское Озеро. Там она преображалась, там она становилась озорной певуньей, шаловливой одалиской, так и норовящей своими поцелуями за каждым кустом свести меня с ума от желания, на неё так благотворно действовала аура Комсомольского Озера, что я сам начинал радоваться её настроению. Мы там всегда проходили мимо хлебозавода и дышали ароматом свежеиспеченного хлеба, а потом покупали знаменитые бешагаческие пирожки за четыре копейки, и запивали их газировкой. Даже эти пирожки Люда ела как — то по своему, она аккуратно присаживалась на свободную скамейку в парке и не торопясь, изящно, со вкусом и аппетитно начинала их есть.

Люда очень любила городские карнавалы на Комсомольском Озере, проводимые каждую вторую ( а может третью) субботу сентября и её всегда радовали влюбленные пары бредущие по парку, и она сидя на лавочке любила рассуждать о будущем проходящих мимо нас парочек, и глядя на влюбленные пары, по их взглядам друг на друга, она определяла их будущие отношения. Люда говорила, например, что у первой парочки не получится ничего, она имела в виду семейные отношения, так как глаза у парня не горели при взгляде на любимую, а вот у парня из второй пары, отношения к девушке самые серьёзные, парень искренне любит её, а вот она вряд ли воспринимает его как будущего мужа, ну и дура, добавляла Люда. Про третью пару Люда говорила, что эти встречаются уже долго, они уже изучили друг друга, но тем не менее, глаза у обоих светятся, и дело у них идёт к свадьбе. Я начинал подозревать, что в её жилах течет цыганская кровь за её любовь ко всякого рода гаданиям, знакам Зодиака и астрологии, какой я был тогда, да и сейчас дурак, как я ошибался, эти свойства оказались близкими и родными почти для всех женщин, которых, когда — либо, я имел честь знать. Мне вообще кажется, что внутри каждой женщины сидит цыганка, готовая подать свой внутренний голос закоренелой гадальщицы, чтобы преобразить вашу милую девушку в эдакую Чавеллу в любую минуту, например при виде чашки кофе или каких — нибудь знаков Зодиака в журнале оказавшемся на столике в кафе, причем не на вашем столике, а на соседнем, где уже другая женщина забыв о своем спутнике, предалась любимому занятию усердно изучая строение звезд и знаков Зодиака своего спутника и сравнивая их со своими данными. О женщины, вы достойны того, чтобы в каждом квартале, каждого города, открылись специальные гадальные кофейни, и только для Вас, наши дорогие и любимые КРАСАВИЦЫ.
Но туда Вам надо приходить без мужчин.

Люда начала исчезать из моего поля зрения все чаще и чаще, я сперва не обращал на это внимания, а потом, меня это начинало не раздражать, нет, совсем наоборот, я начал беспокоиться за неё, и когда я однажды приехал к ней на дачу в субботу, согласно нашей предварительной договоренности, где она обещала меня ждать ещё с пятницы, то вместо Люды я обнаружил там её родителей, они мне сказали, что Люда подъедет попозже, а меня она попросила дождаться её. Я ходил на остановку автобуса каждый час чтобы встретить её, Люда приехала поздно, последним девятичасовым автобусом, она кинулась меня обнимать и целовать, при этом, как — то, пытаясь скрыть свое смущение. Мы пошли в дом, этот небольшой дом был построен отцом Люды, Николаем Степановичем, начальником цеха «Таштекстильмаша», и несмотря на всю свою внешнюю неказистость, внутри он был достаточно уютен. А про ухоженный и богатый овощами огород и небольшой фруктовый садик, и упомянуть всегда приятно, но все равно, всё это было очень далеко от моих детских представлений о даче. Мы с Людой в тот вечер беспрестанно целовались, да и ночью не спали, разговаривали о будущем, вернее она мне говорила о моем будущем, кем она меня видит, кем я стану, сколько у меня будет детей, но ни слова не позволяла сказать о себе, под утро, когда после наших беспрестанных кувырканий, на древней и скрипучей металлической кровати, под окнами спальни её родителей проснулся Николай Степанович, мы слегка угомонились и заснули. Проснувшись я не обнаружил Люду, её мама Дарья Васильевна сказала мне, что Люда уехала по делам и вернется после обеда, а мне было велено ждать её и натаскать воды в баню. Люда вернулась вечером, к позднему ужину.

Мы с Николаем Степановичем затопив баньку ковырялись в огороде, я помогал ему собирать мусор со двора и рвать сорняки, он даже доверил мне следить за печкой бани и вовремя подкидывать туда дрова. Николай Степанович все расспрашивал меня о моих планах на будущее, я ему сказал, что меня как офицера, наверное призовут в армию на два года, а во время службы хочу жениться на Люде, Николаю Степановичу мои планы, на ближайшие пару лет, явно понравились. В этот вечер мы снова общались с Людой как ни в чем не бывало, но во мне уже поселилась какая — то тоска, тоска эта, иногда, и по сей день дает о себе знать, особенно когда вспоминаю Людмилу, эту утонченную девушку из семьи простых таштекстильмашовских заводчан, но с детства стремящейся к совершенству и красоте во всем, начиная от простого накрывания кухонно — дачного столика на двоих( троих, четверых и т.д.), умению со вкусом одеваться, и до выворотной походки балерины, не косолапо — подиумной, какую демонстрируют нынешние, не очень обаятельные модели на показах моды, а именно балетной походки, и глядя на Людмилину походку, невозможно было оторвать глаза от неё, от её статной фигуры, от стройных ножек обутых в модные туфли, кроме того она обладала великолепными музыкальными данными, отлично играла на пианино и неплохо пела. Такая же щемящая тоска находит на меня когда вспоминаю нашу беззаботную, бесшабашно — раздолбайскую молодость и наверное, эта запоминающаяся и веселая, пусть не очень богатая материально, но романтичная и щедрая книгами, насыщенная спортом и студенческими вечеринками, а самое главное, учебо — доступная молодость была дана нам свыше, за все те мучения и невзгоды через которые прошли НАШИ ДЕДЫ И ОТЦЫ.

Мы снова не спали ночью, Люда принесла из сарая отцовскую вишневку, мы потихонечку пили её, я выкурил за ночь пачку сигарет (мой рекорд), Люда целуя и обнимая меня не могла сдержать своих слёз, а я чувствуя своими губами её солоноватые губы, глаза и щеки спрашивал её о слезах, а Люда отвечала, что это слёзы любви. Той ночью Люда была, как — то особенно, ласкова и нежна, она шептала мне слова о своей любви , такие необычные, но приятные для моего слуха, слова накопившиеся в её сердце ещё со школьных лет, она вспоминала как мы играли в школе в баскетбол, и как надо мной, неумехой, смеялись девочки баскетболистки, имеющие разряды, в нашей школе баскетбол был очень популярен, как после уроков я катал её на велосипеде, как я случайно задел её груди во время танцев в парке Кирова, как я смутился при этом, а ей это вдруг очень понравилось. Ещё много — много прекрасных слов мы наговорили друг другу в ту звездную летнюю ночь на даче недалеко от Кибрая, на раритетной и скрипучей кровати под виноградником, любовно выращенным её отцом, Николаем Степановичем, моим, увы, несостоявшимся тестем.

В понедельник нам надо было ехать по местам нашей учебы, оставались последние формальности в ВУЗе. Не буду напоминать тебе как прошло то лето, напомню только, что мы с тобой в июле того года были по несколько раз вызваны в военкомат Октябрьского района города Ташкента, где сам военком нам объявил, что мы должны исполнить свою почетную обязанность, то есть отслужить в армии после окончания ВУЗа. Меня призвали уже в августе месяце и направили служить в Подмосковную Кубинку, на языковую переподготовку по армейской тематике, а оттуда в Мары, а из Мары, уже через Москву в Ирак, а через шесть лет, из Ирака, нас пятерых офицеров отправили снова, естественно, через Москву в Африку, а точнее в Эфиопию, а ты Алик, как попал в Солнечногорск, что в сорока километрах от Москвы по Ленинградскому шоссе, так и отслужил там пять лет вместо двух. Перед моим отъездом, Люда сев на диван и склонив свою голову на мои колени, молча и исступленно плакала, меня она не выпускала из своей квартиры всю последнюю неделю перед отъездом, моя мама тогда сильно обиделась на меня за мои отлучки, так как вся родня приходила к нам домой со мной прощаться, а меня в это время не было дома. Зато все мои родственники пришли попрощаться со мной в военкомат, откуда нас, нескольких офицеров — » микромайоров», то есть младших лейтенантов, направили в Кубинку.

Но самое главное произошло перед отъездомв квартире Людмилы на соцгородке, где Люда мне сообщила, что она выходит замуж за Додика. Я был раздавлен, смят и ошарашен этой новостью, я тут же попросил её одуматься и дождаться меня, мол, во время отпуска мы поженимся, а ещё лучше, если она приедет ко мне и мы там, на месте и поженимся, но Люда ответила, что они с Додиком уже подали заявление в ЗАГС, родители Люды молчали и просто наблюдали за нами, Люда девушка боевая, она что задумала то и сделает, и она специально сообщила мне эту новость при родителях, чтобы потом они её не терзали вопросами, мне кажется, что мать Люды немного знала о намерениях своей дочери, а вот её отец Николай Степанович, как и я, был обескуражен её словами, он уже привык ко мне как будущему зятю, и потихонечку начинал приучать меня к сельхозработам на даче. Но тем не менее, Люда до самого моего отъезда меня поддерживала и мы продолжали жить в её квартире. В свой первый призыв, я прослужил в армии вместо двух лет целых десять, из них девять лет я провел в Ираке и Африке, затем вернулся в Ташкент, работал, вернее протирал штаны в одном из министерств, потом меня снова призвали в армию, я с удовольствием уехал от неурядиц с супругой, во время своего первого отпуска я женился на одной девушке, работавшей в ЗАГСе одного из районов Ташкента, к сожалению, я не смог ей обеспечить ежедневные праздники с бравурными маршами к которым она привыкла за время работы. А во время второй службы в армии, я развелся с ней, вернее жена, просто, отвезла мои несколько пар обуви и пару костюмов на Кукчу , и подала на развод, а наша дочь осталась с ней, естественно, что я им оставил квартиру, купив которую, успел перед отъездом сделать в ней ремонт, завезти новую мебель, но, увы, даже одной недели не успел пожить в ней.

Второй раз я служил сперва в Ираке, а потом в Сирии, и отслужив на Ближнем Востоке несколько лет, я купил квартиру, но не в Ташкенте, а сперва, братан Алик, в твоем любимом Солнечногорске, так как там для офицеров были льготы при покупке квартиры, которую потом, я с доплатой обменял на Королев, и в которой практически не жил, а вернувшись в Ташкент, я жил с мамой на Кукче, мама просила меня не уезжать больше никуда, а квартиру в Королевесдавал одной семье из Ташкента. Временами я забывал о Люде, временами, я с болью и, какой — то детской, щенячьей радостью вспоминал о ней, потом я ещё раз женился по настоянию матери, так как надо было серьезно ухаживать за ней, я со своей стороны, конечно, старался сделать для мамы все что можно, и в стационары устраивал, и в санатории отправлял, но когда она постарела и немного сдала, то для меня стало целой проблемой искупать маму или причесать её, сделать ей маникюр или педикюр, я тут был бессилен, я вызывал из парикмахерской маникюрщиц, но маме не нравилась их работа, я нанимал нянек, но они тоже раздражали маму. Сестры мои и братья, причем родные, почему — то не очень ретиво помогали матери, даже когда мама по телефону просила свою младшую дочь придти и сделать ей педикюр или искупать её, то та посылала свою дочь, которая искупав маму, кое — как, быстро уходила, и сестры и братья приходили — то к нам, только тогда, когда мама начинала их стыдить. Почему это так случилось, я до сих пор не пойму, Алик, ведь ты помнишь, что ни сестры, ни братья, никогда не получали от наших родителей не то что наказаний, а они, даже, никогда не слышали от них ни одного ругательства в свой адрес, ведь все шишки в доме падали только на меня, и во всех домашних, школьных и уличных поступках и проступках виноват всегда был я один.

И для того, чтобы кто — то ухаживал за мамой, мне пришлось жениться на своей старой подруге, которая и до моей женитьбы на ней, с удовольствием ухаживала за моей мамой, ты её знаешь как облупленную, не скажу что недоволен, нет супруга моя всегда в хорошей форме, следит за собой ( фитнес, аэробика, танцы — шманцы народов мира), и самое главное я уверен, что если буду помирать, то свой заслуженный стакан воды она мне подаст, вот, только, захочется ли мне пить, как тому еврею из анекдота? Но супругу свою я люблю, несмотря на её непростой характер, патологическую страсть к семечкам, гороскопам и знакам Зодиака.

После смерти мамы, мне предложили возглавить одну фирму в Подмосковье, это мои армейские товарищи её создали специально для меня, а я не поняв их намерений, подумал, что они хотят сделать меня зиц-председателем.
Я приехал к ним в компанию, осмотрелся и отказался, сказав им, что они могут подставлять кого — угодно, но только не меня. Но «группа товарищей», убедила меня в том, что у них честные намерения, и эту фирму они создали специально для меня, я им ответил, что не обладаю навыками руководителя среднего и высшего звена, а вот двумя тремя сотрудниками я согласен руководить, таким образом я стал работать в Подмосковье, они попросили меня наладить связи с одним из министерств РФ, где работал мой ташкентский однокашник по ВУЗу, я согласился, и был назначен директором компании по международным связям и начал организовывать импорт запчастей и деталей для сборки разных бытовых изделий из западных и восточных стран, и экспорт стройматериалов в страны Ближнего Востока.Потом ко мне приехала моя супруга, она в течение года оформила российское гражданство, устроилась на работу,я то сам, уже давно был гражданином России, так как всегда хранил свой советский паспорт с пропиской в Королеве. И вот, как — то, нас вызывает на переговоры в Мюнхенбосс той фирмы, с которой моя «группа товарищей» уже сотрудничала до меня несколько лет, хозяином компании был какой — то миллионер, мистер Джеб, и он имел планы по расширению бизнеса в России, и в связи с этим у него были предложения к нам. В Россию, он сам не смог прилететь в силу своей занятости и назначил встречу в Мюнхене, где у его фирмы был филиал. Ребята хорошо знали мистера Джеба, виделись с ним неоднократно и очень хорошо о нем отзывались.Мы взяли с собой водки, московских конфет и сувениров, и на самолете «Люфтганзы» прилетели в Мюнхен. Нас встретил в аэропорту представитель мистера Джеба и поселил в хорошей гостинице.

На вечер была назначена встреча с хозяином фирмы, встреча состоялась в ресторане где подавали морепродукты, я ещё тогда подумал, что Люда была бы рада этому ресторану, так как она всегда любила рыбные блюда. В ресторане нас встретил сам хозяин компании, мистер Джеб, и это была такая неожиданность для меня, так как мистером Джебом оказался наш ташкентский Додик. Он сразу обнял меня и прослезился от нахлынувших на него чувств, он всегда был сентиментальным , наш добряк Додик.

Я помню, что в школе он всегда одалживал ребятам деньги, кому — то пять копеек на пирожок, кому — то десять на коржик, и никогда не требовал их возвращения. Додик и Люда поженившись уехали на ПМЖ в США, отец нашего Додика, награжденный за фронтовые подвиги тремя Орденами Славы, то есть, всеми тремя степенями ордена Славы, полковой разведчик, подполковник Агзаметдин Хусаинович Ахмедшин, коммунист, чуть было не отрекся от сына за его решение уехать в США, а мама Додика, одесситка Клара Яковлевна Ахмедшина, в девичестве Литвак, наоборот поддержала решение Додика, вообще — то, Додика зовут совсем по другому, и мы об этом узнали , честно говоря, только во время вручения аттестатов зрелости в школе, когда завуч нашей школы, легендарный герой -панфиловец Юлий Земович Ниссейнбойм, при вручении Додику аттестата зрелости, объявил его имя и фамилию, то настоящим именем Додика оказалось имя Джаббар, а Додиком, по еврейски, в детстве прозвала его мама, и это имя он носил до самого отъезда в США.

Я был поражен импозантности Додика, он хорошо выглядел, одет был в прекрасный костюм сшитый по последним лекалам от «Бриони», и он сразу сказал мне чтобы я, по прежнему, называл его Додиком, и тут же добавил, что только два человека в мире до сих пор зовут его Додиком, это я, и его супруга Люда.

Он меня ни о чем не расспрашивал, похоже он все знал обо мне, мы сразу перешли к теме расширения бизнеса, Додик сразу начал говорить моим шефам, что для расширения не только производства, но и торговли произведенных товаров нужно сделать то — то, и то — то. Обсуждение чисто технических деталей по расширению бизнеса мне уже было неинтересно слушать, но надо было делать вид что слушаю, чтобы не обидеть Додика. Про ужин вспомнили, только, часа через три. Потом Додик попросил меня позвонить Люде и дал её телефон. Люда осталась дома в США, нянчилась с внуками. У Люды и Додика было стандартное количество детей, мальчик и девочка, теперь уже взрослые ребята. Когда я сказал что у меня одна дочь, то Додик странно улыбнулся, думаю, что этот наш элегантный Босс, всё про меня знал, но откуда? Додик даже знал, что я уже не пью вообще спиртного, он сообщил мне за ужином, что его мама и папа умерли, что он их похоронил на Миноре ( кладбище в Ташкенте, по улице Рашидова, бывшая Ленина), что родители Люды переехали за ними в США, а вот его отец, Агзаметдин Хусаинович, категоричеки отказался и, соответственно, Клара Яковлевна тоже. Но тем не менее, папа и мама Додика несколько раз приезжали к ним в гости и подолгу жили у них, обычно, первым начинала собираться домой в Ташкент, как ни странно, не папа Додика, а его мама Клара Яковлевна. Сестра Додика Динара, в начале двухтысячных, тоже перебралась в Америку, а я про неё и забыл совсем, Динара хорошая девчонка, пловчиха, мастер спорта и отменный кулинар. Динара имеет двух дочерей, мужа её убили в степях Казахстана, когда он занимался перегонами автомобилей в девяностых. Не хотела Динара уезжать от могил родителей и мужа, но дочери, зятья и внуки настояли.

Алик, ты помнишь квартиру Додика на Урде, ах, какие мы там видели книги, мы их не только видели, но и читали, а помнишь, как мы спрятавшись в комнате Додика читали в шестом классе Декамерон, запрещенную нашими родителями не то что читать, а даже прикасаться к ней «До шестнадцати лет». А как мы горячо и рьяно обсуждали поступки и поведение «Трех товарищей» не только Эриха Марии Ремарка, но и трех друзей из «Звездного Билета» Аксенова. А повесть «До свидания мальчики» Бориса Балтера напечатанная в «Юности», ведь она написана про наших отцов, а нам казалась, что про нас, а как ты умело насвистывал мелодии Микаэла Таривердиева из фильма «Мой младший брат» по произведению Аксенова. Помнишь, у нас в школе была самодеятельная джаз — группа, Люда, иногда, там играла на фоно, Додик бренчал на гитаре, ты подменял ударника, лишь я один был полным бездарем, не умел ни играть, ни петь, ни музыкально насвистывать или подпевать, полное отсутствие музыкального слуха у меня, нанесло непоправимый ущерб советской музыке ( кстати, это ты так иронизировал надо мной), а помнишь, как мы, стараясь подражать нашим киногероям, небрежно приклеивали к своим губам сигареты «ВТ» , а потом, так и ходили по улицам Ташкента, пока ядовитый запах фильтра сигарет не начинал щекотать наши ноздри и вызывать аллергию.

Алик, не буду тебя утомлять, я, как человек много лет отдавший армии, буду краток, ведь ты ждешь продолжения истории с Додиком, Алик, ты ведь знаешь мой дурацкий характер, мой гнусный и упрямый нрав, я, естественно, уволился из этой компании, так как я больше не мог работать с Додиком, на Додика, под Додиком, у Додика и т.д., как тебе будет угодно все это воспринять, знаю только то, что это не гордыня с моей стороны, так как гордыня, это самый смертный грех, знаю, что я, не то что олух царя небесного, хуже, наш старый кукчинский осел на котором мы катались в детстве, был в тысячу раз умнее, честнее, мудрее и храбрее меня, но я не могу ничего с собой поделать. Наверное за мою тупость и отвергла меня в свое время Люда. А самое главное, ведь я так и не позвонил ей, это Люда сама мне позвонила, более того, она приехала с сыном в Москву, мы каждый день встречались с ней, а я, как в наше старое и доброе, дачно — ташкентское время, оставался с ней ночевать в отеле, мы как в студенческие годы занимались любовью так, как будто бы мы виделись последний раз, я помню даже, что мы ушли с ней с концерта какого — то знаменитого музыканта в Рахманиновском Зале московской консерватории, так как именно в этом зале, наверное под влиянием гениальной музыки Моцарта, нам срочно приспичило остаться вдвоем, а теперь скажи мне честно и откровенно, разве я мог после этого смотреть Додику в глаза? А он бы точно захотел бы посмотреть в них, так как для расширения бизнеса, он должен теперь часто приезжать в Москву. Нет, конечно, я не смог бы честно и открыто смотреть в глаза Додика, моя армейская простота, сразу бы и выдаламеня. Проницательный Додик, ставший матерым волком в бизнесе, сразу бы все понял, без всяких слов, только взглянув на меня.

Но и это не самое главное, а самое главное это то, что сын Додика, здоровый и высокий Омар, оказался моим сыном, парню уже за тридцать. Люда уехала с Додиком будучи в положении, результат нашей любви на даче. Влюбленный в Люду до беспамятства Додик все знал, и все равно женился на Людмиле, да, и Омару, когда он вырос, о том кто его биологический отец, сказал сам Додик, но сына Додик любит также сильно как и дочь. Люда мне сказала , что на протяжении всех тридцати с чем — то лет их жизнив Америке, я незримо присутствовал в их доме, в их жизни, Додик и Люда меня часто вспоминали, и что Додик хорошо ко мне относится, вот поэтому Люда и не бросила его, а ведь были моменты у неё, когда она от тоски и любви ко мне начинала закатывать истерики ни в чем не повинному Додику.

Не сказать, что у меня тут же возникли отцовские чувства к сыну, но Омар произвел на меня приятное впечатление своей воспитанностью, а самое главное это то, что Омар очень похож на моего отца, а ведь во мне нет ни одной черточки от моего папы, у нас с ним все разное, и рост, и внешность, и волосы, и телосложение, ты ведь Алик знаешь, что я, точная копия своей мамы. Когда я показал Людмиле фотографии своего папы, то даже она не ожидала увидеть такого сходства, Люда видела моего отца два или три раза, и естественно, своим женским глазом она запомнила его, она знала что Омар похож на дедушку, но сравнивая сына с фотографиями моего отца, Люда не ожидала такого откровенного сходства, она даже нашла небольшую родинку на фотографии отца, на той же щеке, что у Омара. А сама Люда стала эдакой знатной дамой, естественно, что она не помолодела, но как она ухожена и с каким вкусом одета, это надо видеть и просто наслаждаться ею. В Ташкенте Люда, ещё школьницей умудрялась по каким — то зарубежным выкройкам сшить себе разные платья, и удивлять ими всю школу. Во время нашей двухнедельной жизни в Москве, Господи, Алик, она все время повторяла мне, как она меня любит, честно скажу, что мне было очень радостно слышать эти слова, оказывается есть в мире ещё кто — то, кроме мамы, кто любит меня. А как она целовала и гладила мои шрамы от ранения, а ведь мои обе жены даже не дотрагивались до них, наверное им было неприятно это делать, а Люда, добрая душа, она мне даже предлагала приехать к ней в Америку и убрать шрамы, говорила что она все оплатит сама, но я сразу отверг её предложение и только глупо улыбался от счастья, от того что она рядом со мной, и оттого, что она так заботится обо мне.

Люда, слава Богу, не американизировалась, осталась нашей ташкентской, родной и близкой девушкой, да — да, для меня она всегда будет девушкой, Алик, пожалуйста, не смейся, ты, старый циник и цензор всех моих слов, я тебе скажу одно, что даже через тридцать с чем — то лет, Люда даст фору многим тридцатилетним дамам, не смейся Алик, я это серьезно тебе говорю.

Люда, слава Богу, не вcтавляла в свою речь американизмы, то есть не переиначивала английские слова на русский манер, чем любят грешить все наши соотечественники живущие за пазухой у дяди Сэма, эта манера разговорной речи хорошо описана в рассказах Довлатова.

Помнишь фразу Коко Шанель, — «Если женщина в тридцать лет всё ещё не красива, то она круглая дура», так вот Людмила исправила для себя цифру тридцать, на ……, не буду тебе напоминать о её возрасте, Алик, честное слово, Люда выглядит на тридцать лет моложе своего возраста, икак говорят арабы, — » Да буду я жертвой её красивого возраста».

Алик, я сейчас в полном ауте от всех произошедших за последние полгода событий, наверное мне надо вернуться в Ташкент, и придти в себя, но это случится уже не через полгода, а на год попозже, так как на днях, я должен выезжать на десять месяцев с буровиками из одной сибирской нефтяной компании на Ближний Восток, а оттуда на несколько месяцев в Мюнхен, где у меня будет отпуск с Людой, прости меня Господи за все мои прегрешения.

Но Боже, Алик, как я счастлив, кто бы знал!!!!!

Обнимаю тебя,
Твой друг детства,
Борис Николаевич (Баки Ниязович) Зуфаров
21.10.2010.

P.S. Скажите девушки подружке вашей,
Что я ночей не сплю о ней мечтаю…….

P.P.S. Баки Ниязович Зуфаров погиб в Ираке в июне 2011 года, от взрыва мины на автотрассе, во время следования на месторождение Западная Курна, недалеко от города Басра. В связи с тем, что тело покойного не было востребовано ни родственниками, ни консульством Российской Федерации в Ираке, то Баки Ниязович Зуфаров похоронен на кладбище, рядом с мечетью Шейх — Уль — Шахимардан — Ар — Рашидий, города Басры. За всеми подробностями обращаться по адресу:
магазин Женской Одежды, район Сафат, улица Шара Аль Багдад — 97, комплекс Аль Мутана, город Басра, спрашивать хозяйку магазина мадам Суадь, телефон 00 966 2242 5969.