Прогулки по улице Пушкинской в славном городе Ташкенте, пятидесятых-шестидесятых годов прошлого столетия. Часть третья История

Татьяна Перцева:

Консерватория, 1995 год. Фото из статьи в Википедии о Пушкинской улице.

А мне все не дает покоя пост Нилеты о косах… ах, эти моды-моды шестидесятых!
— Вот я же говорю про косы. Тогда в безумной моде были шиньоны и приплетные косы. А у меня стрижка всегда была короткая.
А Таня косу носила…

-А халу, помнишь? Я не стриглась, мне вместо шиньона начесывали пряди и укладывали. Хватало на неделю, спать следовало на валике. За это надо мной, конечно, все издевались. А стриглась я у Миши на улице Фрунзе, в подвальчике. Кто помнит Мишу? Колорит! Ташкентские парикмахерские — отдельная тема. Что только не услышишь! Какие дела не провернешь! Пока под феном сидишь и отоваришься дефицитом у спекулянток, и успеешь нужные адреса записать, да мало ли что. Однажды Миша, пока одну даму начесывал, приобрел тур. путевку. Работая с другой головой, он услышал отрицательный отзыв об этой турбазе и вот уже кричит: «Кому нужна путевка? Продам путевку!»

К сведению молодых: хала — это такая прическа, халы делали из приплетных кос, весьма монументальное сооружение. А я халу, конечно, помню!
— Еще бы халы не помнить! А спали вы, как великосветские дамы восемнадцатого века: одна прическа на месяц… То ли дело — я со стрижечкой. представляешь, одна моя однокурсница взяла у другой взаймы косу на один день, чтобы сделать халу, а потом , решив поступить, как порядочный, аккуратный человек, помыла, Коса оказалась жульнической и слиплась в один комок, представляешь, трагедию! Коса по-моему, рублей двадцать стоила, если не больше! Пришлось бедняге новую покупать!

Эх, такой разговор о банях перебили! Акулина перескочила!

— Пожара на «хлопушке» я почему-то не припомню, зато помню, как горела консерватория.
Тему пожаров тут же подхватывает Элвэта:

— Акулина, они горели приблизительно в одно время! Тогда в Ташкенте регулярно случались пожары на крупных объектах! Кажется, пожар был и в старом цирке. Я даже фотографию видела на сайте. Над крышами домов днём поднимается чёрный столб дыма! Но дата-26 апреля 1966 года. А разве в тот день цирк горел? Пожары полыхали перед землетрясением (1964? 1965?) За происшествия в консерватории и на заводе ручаюсь, а цирк… не знаю…

Акулина: Цирк горел во время землетрясения. В бесконечной, как песня «Хазбулат удалой», поэме Вознесенского были слова о том, что горит цирк, по пожарищу бегает клоун в «обгорелой каскетке» (в стихах это было прекрасно).
Я лично считаю, что Вознесенского частенько заносит! В этой самой поэме едва ли не создается ощущение праздника! Но речь идет не о поэме: на этот раз заносит меня! Поэтому Элвэта возвращает меня к действительности:

— Прошу «пардону»! С цирком я обмишулилась. Но кто бы рассказал что-нибудь про те пожары, когда они случались, отчего?
И тут, ура! Наконец-то появляется пока что единственный кавалер! Зато, какой! Борис, привет!

Я помню еще один пожар на Пушкинской. Летом 57-го или 58-го горело министерство торговли у Сквера. Тогда многие спали во дворах и сразу проснулись. Горело почему-то с крыши. Во всяком случае над куполом были высокие языки пламени. Т.к. стены многих квартир нашего двора выходили тыльной стороной во двор министерства, то среди наших соседей был большой ажиотаж в связи с этим событием. Многие побежали к министерству, а некоторые, видимо, опасаясь, что пламя может перекинуться на крыши наших домов, остались на месте и уже подумывали о выносе вещей. Но наши доблестные пожарные справились с огнем, а крышу министерства к осени починили.
 А Нилета вспоминает что по Пушкинской ходил трамвай №3 от ЦУМа до улицы Циолковского, а сама она ходила смотреть кино в «Москву». Тогда рядом с кинотеатром стоял автобус, в котором показывали мультики. Но «Москва» была на  Новомосковской, рядом с магазином тканей а вот на Пушкинской было фотоателье Карамяна, и все семейные фотографии тех лет — от него. Кстати, и я вспомнила, что почти на стыке Урицкой-Пушкинской на выходе к Дархан-арыку была большая сапожная мастерская, прямо в стекляшке. И где-то там же был нотариус, тогда нельзя было просто принести перепечатанную копию, обязательно нужно было идти к машинистке «от нотариуса», а стоило это не слишком дешево!

Акулина тут же подхватывает тему фотоателье:

— Половина ташкентских фотографий была от Ершова,работавшего на Ленинградской, а вторая половина — от Карамяна, который, строго говоря, помещался на Луначарском шоссе, но все равно, все говорили, что на Пушкинской площади. Рядом были парикмахерская, дом грампластинок, гастроном, хлебный, киоск с мороженым и очень хороший книжный магазин, ну, а дальше уже мост. Кстати, мост в 60-е состоял из трех частей: Центральная была проезжей с тротуарами, а по бокам 2 пешеходных.
А я вздыхаю по тем грампластинкам. Сейчас они — предмет собирательства коллекционеров, и я не знаю, куда их девать — у меня такая коллекция! А тогда…

— Ой, сколько же я в этом грампластиночном торчала! Почти столько же, сколько в книжном. А фотографировалась исключительно у Ершова. И послесвадебная наша фотография тоже от Ершова. У Карамяна — ни разу.
О! Наконец-то! Что-то Элвета молчала- -молчала, и решила появиться! Привет. Давно не виделись!
— Эй! Девчонки, я тут!!!!!!!! После баньки прилегла на жёсткий диванчик да и задремала. Хорошо, что добрые служители не вынесли меня на улицу. Со Старым Новым Годом, мои боевые прогульщицы! Хорманг!!!(это слово совсем недавно выучила)! Глубокие реверансы за славное поздравление! СО СТАРЫМ НОВЫМ ГОДОМ и ещё раз СПАСИБО за депешу г-ну Скляревскому! С праздником, сайт! Где же это мы? Ага! Возле тогдашнего министерства торговли, на чётной стороне улицы. Все ли тут? Ну конечно, Татьяны пересекают мостовую в неположенном месте. Бегут из зелёного тенистого сквера, путаясь в макси-юбках, с мороженым в вафельных стаканчиках в руках. А Акулина — дисциплинированный человечек, всегда на месте. Сразу видна военная выучка. А девушки других десятилетий тоже с нами, но их час впереди. Сейчас они парят над землёй, как лёгкие облачка… Вперёд! ЗАГС Центрального района с внушительным крылечком. … ещё что-то…вход во двор, где жила моя воспитательница из детского сада 46. Почему-то к ней надо было подниматься по деревянной лестнице сразу от ворот. Лестницу вижу, дверь-нет…Сюр! А вот впереди обычный ташкентский особнячок с двумя парадными крылечками. Отхвачен приличный кусок центральной улицы в качестве палисадника. Стоп! Задержимся у кустов живой изгороди возле первого крылечка. Если нам повезёт, из дверей покажутся Вера Дмитриевна Александровна и Михаил Филиппович Мансуров. Не нар арт. СССР, а молодой Миша начала(50-х). И ты, Татьяна П., увидишь, каким он был красивым тогда, когда играл Ромео. И Верочка Александрова — красотка, аля Целиковская. Головка-венчик мира, на ногах босоножки на пробке. » Гав-гав!!!РРРРРРРРРРРРР!!!!!!!! А!Нет! Нет! Бежим!» (крики, плач, неистовый лай) Все ли целы? Вместо супругов Мансуровых из дверей вылетел пёс, боксёр Гуго — проклятье всех прохожих. Приведём себя в порядок и похромаем дальше. Ох!!! На углу Пушкинской и Хорезмской стоит довольно большой дом в один этаж. Никогда не знала, что скрывалось за этими окнами, а заглянуть нельзя. Окна высоко. Переходим через улицу. Какой заброшенный бульвар, заросший акациями и…вонючками (очень распространённое в Ташкенте растение)! Гоголевский скверик всегда прибран, а про этот будто все забыли. А на углу-то гастроном!!! Он ещё никак не называется, но чего там только нет! Чего нет, то «дают» за углом, во дворе. Девчонки! Что-то выбросили! Занимаем очередь!

Интересно, что по воспоминаниям Акулины молоко в этом гастрономе продавали из какой-то мудреной системы, состоящей из прозрачных труб. Да, и еще она нас неграмотными обозвала за вонючку. Оказывается это дерево называется «айлант императорский»… красота-то какая. Но и правда, если листок потереть, запах не слишком приятный… Но я, встречая айлант, всегда тру листок между пальцами… запах детства… и касторка не слишком приятно пахла… у нее семена, как бобы.
А насчет неположенного места: был случай, был… Иду это я на работу по Урицкой, а мне дорогу кошка черная пересекла. Чессслово! Стала это я перебегать дорогу к институту на Дархане, где работала. А тут милиционер. Загреб он бедную Танечку и слупил рупь за переход улицы в неположенном месте. А рупь в то время были деньги!!!  Страшно сказать, как издевались надо мной сослуживцы, видевшие в окно всю эту сцену. Самым доброжелательным вопросом был «не назначил ли милиционер мне свидание»?

А второй бедной Танечке не до прогулок!

— Эх! Счастливые! Путались в макси, перебегая Пушкинскую! А я в это время в Пахта-Арале, по щиколотку в родной пыли, из совхоза им. Абая в совхоз «Счастливый путь» тащилась на обследование туб. очагов. Ни тебе автобуса, ни попутки, даже трактора на дороге не увидишь! Но если дождаться субботы и повезет попасть на единственный в сутки рейс в Ташкент, то ты снова в цивилизации. Даже давка в трамвае №3 не раздражает, чувствуешь, что не в деревне, в городе! Блаженствовать можно до понедельника, а потом снова в ссылку, на отработку.
Мне ее очень жалко, знаю я, как врачам в то время приходилось, но мы всежки гуляем! И я правда любила мороженое, но не всякое:
— Фруктовое, за семь копеек. А Акулина нас неграмотными обозвала… хотела невеждами, но пожалела, Мансуров всегда был мужчиной представительным. Дом, наверное, частный, не заглянешь. Гоголевский скверик такой чистенький, со скамейками под липами, как же там было хорошо… мне там будущий муж предложение сделал…Элвэта, я поняла,ты из театральной среды, еще когда на прошлом очерке так лихо меня поправляла, а не виноватая я, это мои корреспонденты так все помнят. Я им верю, а они… говорю же, память — штука коварнейшая! И, Акулина, неграмотные мы, неграмотные. Я до этой минуты называла его вонючкой. Здесь оно не растет. а вот за границей. в Италии, Испании, Португалии, — в огромных количествах.
И Танечка Вавилова это дерево любит:
— Так вонючкой наше поколение его назвало, разбалованы были древесным разнообразием. А деды и прадеды его на улицах и в парках сажали. Называли уважительно — айлант или айлантус. Даже открытки были с айлантусовыми аллеями. И на сайте одна такая выставлялась. Сейчас у нас на массиве считают мусорным деревом и рубят со словами: «Так это же вонючка!»
И Юлташ то же самое подтверждает:
— «Вонючка» всё-таки так (прошу извинить)))) — Айлантус (Ailanthus Desf.)
Я не на виду, но «гуляю» рядом….

И Акулина гуляет…

— Идем это мы, идем, а из открытых окон консерватории доносится музыка — то кусочек арии, то звуки флейты, то рояль… Да и жилые дома тоже не молчат, хотя они пониже и пореже расположены, чем нынешние многоэтажки, но музыку любили все. Самую разную. Кому Ван Клиберн (пардон, Вэн Клайберн) играет первый концерт Чайковского, кто слушает «Мамайякеро». Кто «Люблю я макароны», а кому-то «как хорошо быть генералом!». И все считают, что «Марина, Марина, Марина —  хорошее имя, друзья». А на Каблукова «на какой-то коробке» сидит Энвер и завороженно слушает джаз, звучащий из окна единственной на этой улице трехэтажки. Разные люди слушают разную музыку. Однажды, гуляя вечером в хорошем настроении, затянули с подружкой «Черного кота». До сих пор помню гневное сверкание очков какого-то дядечки в шляпе с дырочками: «Девочки, как вы можете петь такую пошлость?»
Интересно, почему пошлость? Просто веселая песенка про невезучего кота. Впрочем, таких дяденек в шляпах немало было, к счастью, мы их не слушали. Таня пишет, что мы на концерты ходили разные, полные залы собирали и «серьезные» музыканты и эстрада. А что бы теперь сказал дядя в «шляпе с дырочками»?
Таня вспоминает, что для школьных вечеров музыку отбирали заранее, скорее всего такие же дяди. Помню, в 8 классе мы долго ждали разрешения из районо на «заокеанский джаз». Сама директор не решилась позволить.

Лично я считаю, что дядю просто хватил бы инфаркт. Правда, и я только тем и спасаюсь, что вообще никогда не слушаю вот это самое… гм… А мы в сорок четвертой всякий стыд потеряли. Два моих одноклассника заведовали школьным радиоузлом. Что только они не ставили! И на вечерах тоже. Это Танечка, ваша Валентина /директор школы №43, Валентина Петровна Щевьева/ все тряслась, а у нас вольница была… ой, до сих пор вспомнить приятно. Да тогда просто много было хорошей музыки.. как же мы бегали в консерваторию… а музыка действительно рвалась из каждого окна. «Тутти-фрутти», «Голубые туфельки», «Серебряная гитара», «Маленький цветок», «Шестнадцать тонн»… господи, вот жизнь -то была. А заметили, девочки, из кавалеров рядом никто не гуляют. Побаиваются?

— А кто сегодня в консерватории играет, Слоним или Яблонский? Не знаете? — спрашивает Акулина.
— Неее, бери рангом повыше! Лично я- на Ойстраха. Давал он там концерт, давал….

Ага, Акулина, позавидовала!
— Кучеряво живешь! Ойстрах не преподавал в нашей консерватории, а перечисленные мной — профессора консерватории!
— Да знаю я, знаю, просто одно время вообще из консы не вылезала. Каждый день после работы бегала. Как на работу. Сколько же я там всего переслушала! А Наум Штаркман! А Гарри Гродберг! А выступления дипломников консерватории…эх, столько музыки я потом никогда не впитывала…
Комментарии идут таким потоком, что даже Таня Вавилова испугалась:- Ну, Танечка, работы много тебе будет. Я и прочитать-то все комменты не успеваю во-время и запаздываю с реакцией. Вот ты вспомнила музыку тех лет. Мне кажется, что дольше всех мелодий держался «Маленький цветок», во всяком случае, на вечерах в 43-й и в институте. У нас институт был девчачий, поэтому ходили в политех и в транспортный. В политех на Ульяновскую, вот где почти все сохранилось. И дома, и школа, и политех, из которого и теперь студентики выходят, и даже два дуба толстенных. Почему-то дубам повезло больше, они сохранились во многих местах. Но была еще другая музыка, оставшаяся чудесным воспоминанием на всю жизнь — духовой оркестр в парках. Вот уж традиция, не прерывавшаяся почти сотню лет. Нет ни одних заметок о Ташкенте 19-го и начала 20-го века, где бы не упоминали военный оркестр в городском саду. Он звучал и в мамином, и в моем детстве и олицетворял собою праздник. В отсутствие телевизоров и компов теплыми летними вечерами целые семьи выходили на улицы нарядно одетые и степенно двигались к паркам. По Пушкинской шли чаще в самый ближний из больших, в Тельмана. По дороге здоровались с встречными, город был небольшим, знакомых много. Мужчины обязательно снимали шляпы, а дамы слегка наклоняли головы. Только непоседливые дети прыгали и громко звали друг друга по имени, завидев знакомых издалека, и нарушая правила хорошего тона. Есть на ходу мороженое мне строго запрещалось, приходилось терпеть до парка. Только там, за столиками, из металлической вазочки на длинной ножке, разрешалось вкусить сливочное блаженство. Влажный песок на дорожках, капельки воды на цветочных лепестках, воздух, напоенный ароматом и звуки оркестра, которые доносились из ракушки,- вот оно, безоблачное детство 50-х годов!
И правда, мороженое ели в парках и сквере. Но черт побери! Как же быстро оно заканчивалось! Как мед у Винни-Пуха! Вот только сейчас было, а уже и нет. А в мороженице в сквере висела такая картина: пингвин держит вазочку с шариками мороженого. И я все удивлялась, какие на картине шарики красивые, а в вазочках такие никогда не бывали! Ой, а помните, как у военного училища девчонки торчали? Они туда ходили женихов выбирать, У нас две девчонки из класса едва успев отгулять выпускной, уехали с мужьями в гарнизоны. Как идешь мимо… а я часто ходила мимо, потому что от работы до грампластиночного прямая дорога, вечно у ограды кто-то отирается… А уж на танцы как рвались!

— А я помню чернокожего курсанта, говорит Таня, — на которого глазели даже из проезжающего мимо трамвая.
Вот уж нет, Акулина соврать не даст, она дама строгая, из военной семьи:

-Чернокожих курсантов не было. Несколько лет существовало так называемое спецотделение, на котором учились иностранцы: вьетнамцы, сирийцы, но больше всего было африканцев. Первыми приехали гвинейцы (Гвиней было 2 со столицами в Бисау и Конакри, так вот эти были конакрийские). Это была элита гвинейского общества, многие до Ташкенте учились во Франции. Среди них был даже племянник президента Секу Туре (он очень долго прослужил президентом, может и сейчас служит). Так этот племянник приехал с женой, которая тоже училась где-то. В Ташкенте у них родился сын, который ходил в ясли с моим братишкой. Позже приехали люди из разных африканских стран, которые во Франции, похоже, не учились.
Да, мы все этого не знали, ни я , ни Таня… после стольких лет истина просияла. О, Элвета идет навстречу! Подхватывает меня за руку и начинает тараторить:

— Прогулка становится всё интересней. Вот и мальчишки глаз на нас положили…Ну тогда, конечно, никаких таких «в……чек», только айлантус.. Тут у вас такие события: фотоателье, имена фотографов. Всё это я то ли забыла, то ли не знала. Вылезаю из очереди за сахаром и бегу за вами. Нет! Стоп! В гастрономе покупаю фигурного шоколадного медведя. Так. Киоск, где принимали стеклопосуду; длинный дом на высоком цоколе; в нём щелеподобная лавочка (филиал военторга), где можно было купить настоящие армейские звёздочки. Ведь тогда мы любили нашу армию. Гостиница Пушкинская! Сначала парикмахерская, потом косметический кабинет. И коктейль запахов и музыка со всех сторон. Холл гостиницы, мебель в белых чехлах, номера с кучей коек. В них всегда жили талантливые дети- спортсмены из областей. А учились они временно в 44-ой школе. Первомайская улица. Поворот 3 трамвая к ЦУМу. Кто это катается в узеньком немецком вагоне бесплатно? Ну! Конечно, Нилета! Ведь это она первая вспомнила про трамвай. Таня В., вот аптека, про которую говорила мама твоя. Она стоит на повороте, одноэтажная, тоже довольно старая. В театре им. Горького в бухгалтерии служит импозантная брюнетка Эмма. Говорят, аптека принадлежала её семье. /Каплан/?Захожу в аптеку за каплями датского короля. На фанерном диванчике, слева от входа, лежит старушка. Хлопочут провизорши. Тащат кислородную подушку. Дальше-дальше! Где же вы? Пробегаю мимо того крыльца, о котором вспоминала Аида. Вот он, серый дом в три этажа! Кто это берёт автограф у Олега Сидельникова? Татьяна П. из 10-го класса? Кипу книг накупила…Стоп! я не вижу книжного магазина. Где он?
Элвета, Акулина точно знает: книжный магазин появился после землетрясения, а если почитать приспичило, то возле аптеки мана сизга, на трамвайной остановке киоск «Союзпечати». Там как раз на витрине шеститомник Грина.
Эх, шеститомник Грина, когда-то моя хрустальная мечта!

— Акулина, шеститомник Грина — это «огоньковское» приложение. Серые томики. Тогда мне было баааальшое счастье… это где-то в середине шестидесятых: можно было свободно подписаться на любое приложение к «Огоньку», причем, если писателей было несколько, позволялось выбирать всех или из всех. Таким образом, у меня появился Грин, Стивенсон, Брет Гарт, и тот Конан-Дойл, черный с красными треугольничками внизу переплета.