Первый приз на «Литературной Вене». Джасур Исхаков. «Восьмой раунд с Робертом Тейлором» Искусство Ташкентцы

Пишет Мастура Исхакова.

В марте месяце Тамара Санаева на своём сайте поместила информацию о конкурсе «Литературная Вена».  В нём могли принять участие русскоязычные авторы,  живущие как в СНГ, так и за рубежом.  Я решила послать рассказ Джасура Исхакова  «Восьмой раунд с Робертом Тейлором». Вскоре пришёл ответ, что наша заявка и рассказ  приняты в номинацию «Проза» и что конкурс состоится в Вене 20-23 октября 2011 года.

Конкурс состоял из нескольких номинаций: «Проза», «Поэзия», «Публицистика», «Литература для юношества» и «Литературоведение и литературная критика».
В каждой номинации участвовало около тысячи произведений. К сожалению, Джасур не смог поехать на этот фестиваль по приглашению. А 23 октября пришло радостное известие: что жюри Международного конкурса русскоязычных авторов «Выбор» «Живого слова» присудило 1-е место за рассказ «Восьмой раунд с Робертом Тейлором» в номинации «Проза».

Вот этот диплом.

Кроме этого «Ассоциация русскоговорящих авторов в Австралии и Новой Зеландии»  наградила этот же рассказ «Специальным дипломом».

Именно в это время Джасур получил диплом за документальный фильм «Дети войны» на Международном кинофестивале Фонда Ролана Быкова  для детей и юношества «Я имею права» в Ереване.

Не удивляйтесь, Джас Зияханов —  это псевдоним Джасура Исхакова.
(Поздравляем!!! Желаем еще творческих побед на радость читателям! ЕС)

Джасур ИСХАКОВ
ВОСЬМОЙ РАУНД С РОБЕРТОМ ТЕЙЛОРОМ
Рассказ
              
Увядающая августовская жара в тот день словно огрызнулась напоследок – весь день невыносимо палило, будто за окном стояло начало июля, солнце плавило асфальт, все водоемы были переполнены детьми, взрослые сидели на гранитных парапетах городских фонтанов, опустив ноги в воду.
Я позвонил к другу, и мы договорились ближе к вечеру встретиться в парке и попить пивка. В предвкушении вечерней прохлады, я мысленно пил холодное, кисловатое пиво, чувствовал вкус курта и даже представлял, о чем мы будем болтать с Бобом, наслаждаясь запахом политой земли и дымком шашлыка.
Только я положил трубку, как зазвонил телефон.
— Алло, можно Джавада  Ориповича?
— Это я… Здравствуйте, Лариса Владимировна, я вас узнал… — голос Ларисы Воротниковой, а вернее ее интонации, трудно было спутать с кем-то, она всегда говорила так, словно плакала, даже когда смеялась. То, что она назвала меня по имени-отчеству, немного насторожило, обычно она называла меня просто, Джавад.
— Ой, Джавочка! Как хорошо, что я застала тебя! – с радостным плачем закричала она в трубку.
Переход к «Джавочке» насторожил меня ещё больше – так называли меня самые близкие друзья. Другим я не разрешал так называть себя, потому что не любил фамильярность.
— Я вас слушаю, Лариса Владимировна… — произнес я, и интуиция подсказала мне, что пить пиво сегодня не придется.
— Джавочка, выручай!
Лариса Владимировна работала директором БПСК, Бюро Пропаганды советского кино. Знакомство с ней было очень полезно – можно было запросто попасть на закрытые просмотры заграничных фильмов и на лекции киноведов из Москвы и Ленинграда. В те времена ещё не было видео, а по телевизору показывали чаще всего скучные фильмы. И присутствие на этих «информационных» просмотрах было своеобразным знаком, отличающем вас от простых смертных, некоей приобщенности к тайне. В такие дни в старом Доме Кино ломались двери под напором желающих посмотреть привезенный боевик, зрители сидели на ступеньках в проходах переполненного зала, залезая даже на сцену. А добрая Лариса Владимировна всегда давала мне  билетик на двоих, даже когда я не носил в кармане заветной красной книжки члена Союза кинематографистов.
— Понимаешь, у нас катастрофа! – Лариса по-настоящему всхлипнула. – Разлогин заболел, а все билеты уже проданы! Джурабаев на семинаре, а Ханжару не могу поймать… Одна надежда на тебя, Джавочка! Всего три лекции… Только не отказывайся!
— Ну, какой из меня лектор, Лариса Владимировна… — по-настоящему смутился я и холодок пробежал меж лопаток. Я выступал всего один раз в интернате для слабослышащих детей и даже там у меня от волнения дрожали коленки и язык, словно прилипал к нёбу. Я живо представил ухмылки наших завсегдатаев «информационных» просмотров и от одного этого трубка в моей руке стала мокрой. – Нет, я не смогу, — как можно тверже произнес я.
— Да сможешь, сможешь! – плачущим голосом воскликнула она, и словно прочитав мои мысли, быстро добавила, — Это ведь не в Ташкенте лекции, а в Самарканде! Джавочка, я тебя прошу! Денежки заработаешь, я тебе по высшей ставке заплачу – по семнадцать пятьдесят за лекцию, плюс синхронный перевод по восемь, итого семьдесят шесть пятьдесят. Еще суточные по три рубля… А они там тебя кормить будут…
Восемьдесят пять рублей за три дня – в те времена это были неплохие деньги и мое принципиальное «Не смогу» стало как-то таять.
— А что за лекции? – неуверенно спросил я, стыдясь скорости своего падения.
— Да ерунда на постном масле! – почувствовав перемену в моем тоне, более бодрым голосом проплакала Лариса Владимировна, — Для тебя раз плюнуть! Ты же в Москве учился! Там основной фильм, который надо переводить – «Восьмой раунд» с Робертом Тейлором в главной роли, видел?
— Нет… — сказал я, мысленно прикидывая, куда можно будет потратить гонорар.
 — И два отрывка по две части, это уже дублированные картины… «Большие гонки»  и «Воздушные приключения».
— Как же я буду переводить этот…
— «Восьмой раунд»? – торопливо перебила меня Лариса. —  Господи, Джава, ты как будто только что родился! Не надо тебе ничего переводить, будешь читать по монтажным листам… А тема лекции – «Этот жестокий  мир буржуазного спорта», понимаешь? Все билеты проданы! Джавочка, ты наш годовой план вытянешь!
«Хитрец лукавый, этот Разлогин, такое название придумал!», — подумал я. Все эти идеологические примочки зритель давно раскусил, но шел на ругательное слово «буржуазный», дабы своими глазами, с удовольствием, увидеть загнивание этого самого мира капитализма.
— Там летний зал, в парке, две с половиной тысячи зрителей! – поняв, что я согласен, сказала Лариса Владимировна. – Ну, уговорила?
Зря, даже опрометчиво сообщила Лариса Владимировна про количество зрителей. Я представил этот огромный переполненный зал и себя, одиноко стоящего на сцене перед двумя с половиной тысячами незнакомых мне людей и страх предательски заныл где-то в животе.
— Нет, — сказал я виновато. – Я не смогу… Извините, Лариса Владимировна.
Положил трубку и почувствовал на спине взгляд жены, которая полоскала простынки нашего первенца.
—  Работу предлагают, лекции почитать… В Самарканде…
— А за сколько? – заинтересовано спросила жена.
— Рублей за восемьдесят, – небрежно ответил я. – Но я отказался…
Жена бросила пеленки в тазик. Мыльные брызги плеснули  мне в лицо. В другой раз я бы возмутился, но сейчас даже не обратил на это внимания, просто утерся. Ещё, ничего не сказав, жена была тысячу раз права.
— Ну конечно, лучше попить с дружками пива с водкой, назавтра болеть… А в холодильнике, между прочим, пусто… — сказала она это тихо и почти не зло. — К тому же, надо купить коляску… Я видела в комиссионке, хорошая, всего за пятнадцать рублей… Без коляски плохо…
Три дня назад какая-то сволочь утащила прямо из подъезда замечательную немецкую коляску серебристого цвета. Нам ее по большому блату достали в Детском мире, за семьдесят рублей.
Эта коляска стала последним ударом, разбудившем мою совесть, а бэушная коляска переборола мои страхи и я позвонил Ларисе Владимировне.
— Знаете, я передумал, я поеду в Самарканд…
— Джавочка, ты просто золото! – по-настоящему заплакала женщина.
— Но хотелось бы посмотреть фильм заранее…
— Какой фильм? Поезд через час! Я за тобой заеду,  и прямо на вокзал… Собирайся!
Я хотел было, что-то спросить, но в трубке загудели частые гудки отбоя. Лариса Владимировна решила не испытывать неустойчивую натуру моего характера.
              
Через час я уже взбирался в плацкартный вагон поезда «Ташкент-Самарканд» с двумя тяжеленными яуфами с проржавевшими жестяными банками с фильмами.
— Не беспокойся, там тебя встретят, устроят в гостиницу… Вот, здесь монтажные листы и брошюрка… Пригодится.
Она протянула потрепанную картонную папку.
— Ты – наш спаситель, — всхлипнула она.
Лязгнули вагонные сцепки, поезд тронулся.
— Пройдите в вагон, — строго сказал усатый проводник, поднимаясь по металлическим ступенькам.
Боковым зрением я заметил, как Лариса Владимировна смахнула со щеки слезинку и незаметно, мелким движением, перекрестила меня. Для тех времен это было равносильно преступлению, тем более, что Лариса Владимировна была членом партии.
Поезд тронулся, набирая скорость.
Я шел, качаясь, по вагону к своему месту и гордость переполняла меня. Потому что я чувствовал себя ратником, воином, идущим на подвиг.

Проплывали мимо  убогие пригородные домики, водокачки, заборы из кроватных стенок, мусорные свалки.
Я сидел за столиком и перелистывал монтажные листы американского боевика «Восьмой раунд», который был снят аж в 1952 году. Машинописные буквы, видимо четвертого, а может быть и пятого, экземпляра, расплывались на  серой шершавой бумаге. Углы от многочисленных перелистываний слюнявыми пальцами, были темными и блестящими. Из реплик для меня стал понятен сюжет фильма. Бедный мальчик с окраины Бруклина, как сейчас бы сказали, из «неблагополучной» семьи (папа умер в тюрьме, мама – беспробудная пьяница) беспрерывно подвергается издевательствам и побоям местных хулиганов. Однажды Томми (так звали героя фильма) встречается с человеком, который приводит его в боксерский зал, где мальчик под руководством тренера начинает упорно заниматься боксом. У Томми обнаруживается спортивный талант  и через некоторое время местные хулиганы стараются обойти стороной Тома, который может набить морду любому из них. На одном из соревнований Томми замечает босс из более солидного клуба и приглашает перспективного мальчугана к себе. Томми взрослеет и одерживает одну победу за другой. Появляются деньги, и юный боксер переезжает со своей излечившейся от алкоголизма матерью из бруклинской каморки в приличную квартиру. Карьера боксера так головокружительна, что вскоре он становится равным в среде известных музыкантов, актеров и богатых людей…
Я успел дочитать монтажные листы  до этого важного момента в жизни Томми, когда меня окликнул проводник. Он сунул  в руки охапку сырого белья и указал мне подняться на верхнюю боковую полку. Вскоре в вагоне стало темно, и только лампы под потолком светились  неверным фиолетовым светом.

Самарканд встретил утренней прохладой, запахом лепешек и угольного дыма. Водитель из кинофикации, Акрам самолично донес яуфы с фильмами до своей машины. Старенький ГАЗ-69, прозванный в народе «Козлом» за излишнюю прыгучесть на колдобинах, с гордой надписью на помятой двери, «КИНО», завелся с третьего раза, и мы поехали по пустынным еще улицам древнего города. Акрам был большим патриотом и, как заправский гид, рассказывал мне на ходу о памятниках, мимо которых мы ехали, пересказывал мелодраматические легенды о казненных зодчих, и несколько раз с гордостью  добавлял, что Самарканд – ровесник Рима. На одном из перекрестков машина заглохла. Акрам, чертыхаясь, вытащил заводную ручку и стал крутить ею.
Я вышел из машины и остолбенел. На заборе красовалась гуашевая  афиша, в которой сообщалось о лекции на тему – «Этот жестокий  мир буржуазного спорта». Перечислялись отрывки из фильмов и отдельно: «Захватывающий боевик о знаменитом боксере с участием выдающегося актера Роберта Тейлора, «Восьмой раунд». Но меня поразило не это. Внизу, выведенная огромными буквами, красовалась моя фамилия! Сквозь гуашевые разводы можно было различить смутную надпись «К. Разлогин». Но верхняя часть осталась прежней, – «Лектор – доктор искусствоведческих наук, профессор, г. Москва»… И моя фамилия! Я переживал смешанное чувство. «Какой я, к черту, профессор, тем более, из Москвы?» — думал я, но с другой стороны приятная волна тщеславия пробилась сквозь стыд. Я стоял, как дурак, перед афишей и даже не услышал, как завелась наша колымага. Акрам подошел ко мне и, положив по-свойски ладонь на мое плечо, сказал гордо:
— Мы таких афиш девять штук по городу развесили! Красиво, а?
В одной фразе он умудрился использовать таджикский, узбекский и русский языки одновременно.
Я промолчал, мы сели в машину и поехали  устраиваться в гостиницу.
Старомодный номер мне понравился сразу. Высокие фанерные потолки,  домашние занавески на окнах, горячая вода в душе, пружинная металлическая кровать с блестящими шариками и картина Васнецова «Три богатыря». Что еще надо? Я вытащил из сумки помятые брюки и рубашки, как в дверь постучали.
— Завтракать пора… — улыбался в дверном проеме Акрам.
— Мне бы погладить… Можно найти утюг?
— Э, какой утюг-мутюг? Это не мужское занятие! Пошли…
Мы сидели во дворике гостиницы, макали горячие еще лепешки в свежайший каймок, пили чай и хрустели «дамскими пальчиками».
Акрам рассказывал, как он любит кино, и что он смотрел фильм «Тарзан» десять раз, а «Бродягу» с Раджем Капуром восемнадцать раз! Он знал реплики из фильмов наизусть и кричал гортанным голосом, тыча меня в грудь – «Джейн, Тарзан! Джейн, Тарзан!». Напоследок, к удовольствию официантки, Акрам проникновенно пропел песню из знаменитого индийского фильма: «А бара я, а-а-а-а! Бродяга я, а-а-а-а! Никто не ждет, не ждет меня, а-а-а-а!..»
После завтрака Акрам объявил, что нам предстоит поездка на Афрасиаб. Я хотел было отказаться, под предлогом того, что мне нужно подготовиться к лекции, но мой чичероне категорически настаивал на своем, ссылаясь на указание директора кинотеатра.
Я вошел в номер, удивленно остановился на пороге. Миловидная девушка в синем халате вешала на плечики мои выглаженные рубашки. Брюки с идеальными стрелками висели на спинке стула. Начищенные до блеска туфли чинно стояли у кровати. Девушка оглянулась и вежливо поздоровалась. Я ответил ей и полез в карман за деньгами.
— Сколько я вам должен? – я показал взглядом на выглаженную одежду.
— Ну что вы, что вы, товарищ профессор! – замахала руками  девушка. – Это такая мелочь…
«Профессор»… У меня запершило в горле. Я все-таки протянул горничной  мятый рубль, но она решительно отвела мою руку.
— Прошу вас, не надо… — она промолчала и улыбнулась просительно, — Если можете, достаньте мне два билета на вашу лекцию… — и сама вытащила из кармашка трёшку.
— Да что вы! – вовсе смутился я, — Я вас и так проведу… А что, на самом деле, билетов нет?
— Уже три дня, как все раскупили… — сокрушенно вздохнула девушка, —  Я приду с подружкой… Хорошо?
— Конечно-конечно! Найдете меня в кинотеатре, минут за пятнадцать…
Она вышла из номера и через мгновение, я услышал шепот из коридора:
— Слушай он такой молодой, а уже доктор наук! И такой скромный!
— Москвич!

Мы бродили по афрасиабскому городищу, спускались в раскопы, находя тут и там мелкие керамические осколки. Но поднявшееся солнце стало так припекать наши спины, что вскоре Акрам объявил:
— Все, хорошенького помаленьку, едем в чайхану!
— Какая чайхана? – возмутился я, — Мне надо готовиться к лекции, почитать кое-что! Да хорошо бы и фильм посмотреть, я его не видел…
 — Увидишь, дорогой Джавад-жон, всему свое время! — философски произнес Акрам, заводя астматически чихающий двигатель своего «Газика».

Чаепитие под развесистой чинарой на берегу хауза плавно перешло в обеденную трапезу. Самаркандская сюзьма, нохот, шашлык и подозрительно крепкое пиво привело меня в состояние полудремы и ленивой сытости. Подушки и курпачи на супе манили к себе. Когда пришло время расплачиваться, я вытащил деньги, но Акрам строго посмотрел на меня:
— Ты – гость! – важно произнес он, — Директор уехал в отпуск, в Карловы Вары и поручил мне встретить тебя как полагается… И даже дал деньги на расходы… — и к своей смеси трех языков шофер добавил американское, — Все будет о, кей!
Сопротивлялся я недолго и вяло, понимая, что моих денег вряд хватит на оплату нашего затянувшегося обеда.
              
Акрам довез меня до гостиницы и сказал, что заедет за мной в половине седьмого. Я достал потрепанную папку, открыл ее, но чересчур калорийная еда, жара и, главное, «ершистое» пиво сделали свое дело. Я прилег «на минутку» и проснулся от стука в дверь.
— Подъем! – весело сказал Акрам. Он не пил пива и был бодр и свеж, как огурец на грядке.
Я посмотрел на часы и вскочил с кровати – стрелки показывали пятнадцать минут седьмого.

От гостиницы до парка, где располагался летний кинотеатр, можно было пройти пешком за пять минут, но Акрам торжественно довез меня до служебного входа. У кинотеатра уже толпился народ, и я еще раз с удовольствием прочитал на афише свою фамилию. В небольшом дворике Акрам познакомил меня с замдиректором кинотеатра. Мирзо Турсуновичем, и кассиршей, Клавдией Мироновной, томной женщиной неопределенного возраста. Мирзо Турсунович осведомился, хорошо ли я устроился, и нет ли каких проблем. Я сказал, что все в порядке и Акрам благодарно улыбнулся мне.
Мирзо Турсунович провел меня в маленький закуток за кулисами, где на колченогом столике стояла настольная лампа.
— Вот ваше рабочее место… — сказал Мирзо Турсунович, — Экран отсюда виден не очень хорошо, но все привыкают… Ну, что ж, готовьтесь, Джавад… Если понадоблюсь, я в своем кабинете, – и он ушел.
Я присел за столик, разложил монтажные листы и включил лампочку. Тонкая спираль двадцатипятки еле освещала листы со слабо пропечатанными буквами.
— К вам тут пришли, — сказала Клавдия Мироновна, заглянув в мой закуток.
Я вышел и увидел знакомую по гостинице девушку, которая отгладила мою одежду.
— Вот и мы … — сказала она, показав взглядом на стоявшую рядом подругу.
— Клавдия Мироновна, дайте девушкам билеты, — обратился я к кассирше. Женщина недовольно посмотрела на девушек и принесла билеты – четыре синих, обычных, по сорок пять копеек и два белых, по тридцать копеек – от БПСК.
— С вас два сорок, — сухо сказала Клавдия Мироновна.
Девушки, довольные, убежали.
И тут я услышал шепот:
— Товарищ доктор, можно вас? – я обернулся. Передо мной, опираясь на костыль, стоял безногий инвалид. На груди виднелся жетон участника войны.
— Я вас слушаю, — и снова при слове «доктор» меня охватило смешанное чувство неловкости и стыда за свое мелкое тщеславие.
Инвалид подошел ближе.
— Не могли бы вы помочь мне? – тихо произнес он.
— Костя, отстань от человека! – крикнула Клавдия Мироновна, и, обернувшись ко мне, вдруг громко добавила, — Это наш спекулянт, тунеядец! Будет клянчить билеты… Иди отсюда!
Инвалид, словно не слыша ее, сказал:
— У меня семья, дети… Мне их кормить надо, — наклонившись, добавил, — У нее  есть. Она вас послушается… Мне очень надо. Выручайте…
И я увидел в его глазах слезы.
— Дайте ему билеты, — сказал я твердым голосом.
— Сколько тебе? – вздохнув, спросила кассирша Костю.
— Сто… — сказал инвалид.
— Ты что, рехнулся? – закричала Клавдия Мироновна.
— У тебя же есть, Клава… — спокойно сказал он. – Бронь для горисполкомовских, ОБХСС, пожарных, санэпидстанции… А у них сегодня совещание, я знаю… — улыбнулся, — Ты же хорошая женщина… Красивая…
Кассирша смягчилась при этих словах, и пошла в кассу, что-то ворча под нос.  
Инвалид подмигнул мне.
— Спасибо…
— Да не за что…
Через некоторое время Клавдия Мироновна вернулась с пачкой билетов.
— С тебя сто двадцать рэ, — сказала она и с укоризной посмотрела на меня.
Костя отдал деньги, забрал билеты и, поблагодарив, заковылял от служебного входа.
Я вернулся в свой закуток и хотел было внимательно почитать эти самые монтажные листы, но в этот момент из-за кулис послышался гул, топот, смех… В зал начали входить зрители.
 Этот странный, смешанный звук негромких переговоров, шарканье  сотен подошв, покашливание, гул, раздававшийся из зала, превратили мой закуток со слабой лампочкой в своеобразный форт, крепость. Неожиданно у меня пропало всякое желание общаться с этой массой незнакомых людей. Я почувствовал, что в любой момент меня может стошнить…
И именно в этот момент подошел замдиректора Мирзо Тусунович  и, взяв меня под локоток, сказал спокойно:
— Ну, что братишка, вперед?
Мы вышли на освещенную сцену. Мирзо Турсунович постучал ногтем по микрофону и представил меня. Усиленный мощными кинаповскими динамиками прозвучала моя фамилия, и я почувствовал, как мои коленки слабеют. Замдиректора ушел за кулисы.
— Здрасьте… — произнес я охрипшим вдруг голосом.
В зале засмеялись, и кто-то крикнул: «Громче!»
— Добрый вечер, товарищи кинозрители! – отчаянно выкрикнул я в микрофон.
И на мой нелепый крик в зале опять раздался хохот и свист. В этот момент я увидел на первом ряду инвалида с костылями на коленях. Костя ободряюще подмигнул мне, и это помогло мне собраться. Теперь я смотрел только на него. Сбивчиво я стал говорить об ужасном мире спорта в капиталистическом мире. Вспомнил, почему-то, Джонни Вайсмюллера, чемпиона мира по плаванию, который играл Тарзана, повторил за Николаем Озеровым фразу: «Нет, нам такой спорт не нужен!».
Костя, видимо, понял мое состояние. Он виновато посмотрел на меня, мол, так надо, и вдруг заорал на весь зал: «Кино давай!!!» И тут же его поддержали десятки горластых зрителей. «Кино показывай, профессор!!!» Я схватился за это, как утопающий за соломинку и нагло сказал в микрофон:
— Тут поступило предложение посмотреть фильмы… Как вы считаете?
Зал одобрительно засвистел, затопал ногами. «Правильно, кино давай!», «Кино!»…
Я откланялся, вызвав новый прилив смеха, и боком ушел со сцены. Свет в зале погас и спасительный луч вырвался из кинопроекционной. На экране возникли ревущие гоночные автомобили.
Я спустился вниз. Клавдия Мироновна демонстративно посмотрела на часы и скептически сказала:
— Три минуты двадцать пять секунд… На тридцать копеек лекция никак не тянет…
На что Акрам резонно заметил:
— Краткость – сестра таланта!
— Между прочим, Костя продавал билеты по три рубля! За десять минут он заработал чистыми сто восемьдесят рублей, — язвительно сообщила кассирша.
Акрам снова выручил меня.
— Клава-апа, зачем считать чужие деньги, да? – и ушел в зал смотреть «Большие гонки».
Я остался один, глядя на искаженный с моей точки экран, где мчались рокочущие приземистые машины, где победителей обливали шампанским…Потом пошел отрывок из «Воздушных приключений». Умиротворенные тропические пейзажи, снятые с верхней точки, сменялись бурями и ураганами, и воздухоплаватели спасали себя и свой воздушный шар. Два этих фильма я видел на экране. Копии были цветными, хотя и немного потрепанными.
Экран на мгновение погас, и цветное изображение сменилось черно-белым. Зазвучала бравурная музыка, мощные прожектора освещали две огромные цифры – ХХ. Я заглянул в монтажные листы и без запинки начал: «Двадцатый век Фокс» представляет Роберта Тейлора в фильме «Восьмой раунд»…
На мрачной улице пятеро подростков избивали маленького героя фильма. «Бей его, бей!», «Задай ему жару!» — переводил я реплики с экрана. Какая-то девочка пыталась разнять дерущихся. Потом избитый мальчик возвращался к себе домой. «Мама, я хочу кушать…» — говорил по-английски Томми, и я повторял это по-русски. «Возьми там, в буфете…» — слабым голосом отвечала мать. Мальчик заглядывал в шкаф, но он был пуст. Потом он поднимал с пола пустую бутылку из-под виски и многозначительно смотрел на мать. Музыка рыдала скрипками. По лицу Тома стекали слезы. Я почувствовал, как притих зал. Я даже услышал всхлипыванья. Фильм с ходу увлек зрителей. Это придало мне силы, и с каждой репликой мой голос становился все громче и уверенней. Мне даже удавалось передавать актерские интонации, нюансы.
Потом пошли сцены боксерских боев, разговоры Томми с тренером. Все шло, как по маслу. Вот уже Томми взрослый, красавец  с атлетической фигурой — Роберт Тейлор. Вот он нокаутирует одного за другим… Вот ему дают гонорар – увесистую пачку долларов: «Возьми это…Тебя ждет великое будущее, Томми!».
Я с удовольствием присушивался к собственному голосу и к тому, как зал принимает мой перевод. Мне казалось, что я причастен к созданию этого боевика. И вдруг…
На экране возникло чудесное озеро, освещенное луной. По мостику медленно поднимался Роберт Тейлор, Томми и его новая знакомая, светская львица с белокурыми волосами. Он был во фраке, она в белом длинном платье. Они негромко говорили, словно ворковали. Общий план сменился крупным, лица героев словно светились в ореоле. Лунная дорожка зыбко качалась волнами.
Я заглянул в монтажные листы и увидел: «Бей левой, Томми!», «Сделай его!», «Кончай с ним!».
Это несоответствие реплик и того, что происходило на экране, привело меня в настоящий шок. Я взглянул на страницы и понял, что не хватает пяти страниц текста!  Я судорожно начал перелистывать монтажные листы, но недостающих страниц нигде не было…
А на экране продолжали ворковать Томми и красавица.
Сначала в зале стояла тишина, уж очень красивая была картинка. Но вскоре раздались отдельные голоса: «Эй, говори!», «Сапожник!». И, через мгновение, зал разразился свистом, топотом тысяч ног и криками: «Эй, переводчик, говори!», «Звук!!!», « На мыло!»…
А любовной сцене, казалось, не было конца!
Осипшим голосом я произнес: «Томми вы мне так нравитесь…». Зал моментально затих, прислушиваясь к моему голосу. «И вы мне тоже сразу понравились, Джекки…». Уф! О чем же они так долго говорят?!! И я продолжал на ходу придумывать: «Я была на вашей последней встрече. Здорово вы отлупили этого бугая!» — якобы говорила красавица. «Я видел вас в зале, и это придавало мне силы!» — стыдясь убогости собственной фантазии, продолжал я «переводить» длинный диалог.
Зал внимательно слушал, а меня мучила одна мысль – когда, наконец, хоть один знающий английский язык выкрикнет из зала, что я несу околесицу…
Томми, Роберт Тейлор, наклонился к красавице и нежно поцеловал ее.
«Я люблю тебя…» — наверняка произнес я, расслышав шепот: «Ай лав ю…»
В зале бурно зааплодировали.
Наконец-то сцена при лунной дорожке закончилась, и Томми снова был на ринге, в свете ярких ламп и наносил  точные удары противнику, чернокожему верзиле.
«Бей левой, Томми!», «Сделай его!», «Кончай с ним!» — переводил я крики американских любителей бокса и в кинозале повторяли эти реплики, болели за Томми, как будто это не было на  экране, и ринг был рядом с ними.
Фильм закончился. Томми стал чемпионом мира, и они с Джеки поженились. Чистый «хэппи энд». И не только в кино, но и для меня. С большим удовольствием я прочитал: «Конец фильма».
Я перевел дух и вышел из служебного выхода. Мимо меня проходили зрители. У многих на глазах блестели слезы.
Утром, в гостинице, я по памяти написал диалог Томми и Джеки при луне. Что-то добавил, что-то изменил. Потом прочитал внимательно брошюрку, которую мне дала Лариса Владимировна.  Вечером вышел на сцену подготовленным. Лекция моя длилась уже минут пятнадцать, и никто не кричал: «Давай кино!». А на любовной сцене зрительный зал молчал, прислушиваясь к каждому моему слову.
И третий сеанс прошел на «самом высоком уровне», как сказал Мирзо Турсунович. Он даже просил, чтобы я провел еще один сеанс, но копии надо было возвращать. Билеты мне взяли на утренний рейс.
Я шел в гостиницу усталый и ужасно довольный собой.
У входа сидел инвалид Костя. Мы поздоровались. Он был тщательно выбрит, на нем была приличная одежда, и от него пахло одеколоном «Шипр».
— Я вас жду, — сказал, поднимаясь на костыли, Костя, — Хочу угостить вас…
Я хотел было отказаться, но Костя был настойчив.
— Вы мне здорово помогли… Пойдемте, я вас очень прошу… — сказал он удивительно вежливо и интеллигентно.
Мы вошли в ресторан. Приветливая официантка усадила нас за уже сервированный столик.
Костя разлил по рюмкам водку.
— За вас, — коротко сказал он, мы чокнулись и выпили. Официантка принесла шашлыки.
— Клава обзывает меня спекулянтом… И это правда, — грустно усмехнулся Костя, наливая по второй. – Но я наконец, смогу сделать себе протез… Хороший, добротный… Не собесовскую бесплатную деревяшку… Понимаете меня?
Я промолчал.
— А насчет этой сцены, которую вы придумали… — Костя закурил, — Там все не так, вы уж извините… Дело в том, что Джекки оказалась той самой девочкой, которая пыталась спасти маленького Томми. Он ее сначала не узнал, но она все ему рассказала… Вот они и вспоминали свое тяжелое детство…
— А откуда вы… — я покраснел от стыда, — Вы знаете английский?..
— Знаю, — Костя наполнил  рюмки, — И, кроме того, видел этот фильм в пятьдесят четвертом, в Берлине, в американской зоне… Военный переводчик, майор Дорохов… — протянул он мне руку. — А ногу потерял в Венгрии, в пятьдесят шестом…
Я сидел, опустив голову.
— Да вы не расстраивайтесь, вы все здорово придумали… — Он засмеялся, — И никто ничего не заметил! Давайте выпьем… За хороший фильм «Восьмой раунд»!

Акрам погрузил  яуфы в вагон. Прокричал тепловозный гудок. Я поднялся по ступенькам. «Джавад!» — услышал я и обернулся. По перрону, опираясь на костыли, быстро шел Костя.
— Фу, еле успел! – тяжело дыша, произнес он и протянул мне бумажный пакет. – Вот, тут самаркандские лепешки… И пиво…
— Спасибо, Константин Юрьевич… — сказал я с искренней благодарностью, потому что накануне мы просидели в ресторане до его закрытия. И пиво сейчас было как нельзя кстати.
Поезд тронулся.
Акрам и Костя шли вслед за вагоном, махали мне руками.
В какой-то момент инвалид споткнулся и Акрам еле успел его подхватить. Я заметил взгляд Константина Юрьевича. Какой-то виноватый, растерянный, и одновременно, светлый.
И вдруг я понял, что он удивительно похож на американского актера, Роберта Тейлора в фильме «Восьмой раунд». Только без ноги.
Комок застрял в горле. Я отвернулся.
Поезд набирал скорость.

8 марта 2007 года