Памятные уроки Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

ПАМЯТНЫЕ УРОКИ

(О С. П. Бородине)

1

Не помню уже точно, когда впервые попалась мне в руки эта книга в твёрдом тёмно-синем переплёте. Называлась она «Звёзды над Самаркандом». Сверху значилось: Сергей Бородин.

«Темна, тепла самаркандская ночь. Листва ночного сада черна. Тьма под деревьями подобна спёкшейся крови. Над мраком сада сияет серебряное небо, и тонкая струя ручья отсвечивает в ответ небесным светилам, постукивая камушками дна, словно перебирая перламутровые зёрна нескончаемых чёток».

Первые строки меня сразу околдовали. Своей музыкальной напевностью и ещё чем-то непонятным. Книга захватила и из двадцатого века перенесла в средневековую эпоху с её дымными кочевыми кострами, ремесленниками и храбрыми воинами во главе с грозным и непобедимым Тимуром. Трудно было оторваться от романа и, когда на следующий день была перевёрнута последняя страница, я ещё долго ходил под впечатлением прочитанного.

Потом были другие добрые знакомства с книгами Сергея Петровича Бородина. С более ранними — «Египтянин», «Мастер птиц» и с поистине классическим произведением «Дмитрий Донской».

Помнится, отец читал этот роман вслух. Тогда в доме на Джар-арыкской ещё не было электричества, и мы — мама, братишка и я, — рассевшись вокруг керосиновой лампы, не отрываясь, слушали. Таким образом, книги Сергея Петровича Бородина заняли на полке среди моих школьных учебников особое место.

Разве мог я, мальчишка, знать тогда, что судьба скоро подарит мне несколько незабываемых встреч с этим знаменитым писателем?

Страсть к самостоятельному творчеству привела меня, пятиклассника, в литературный кружок Дворца пионеров имени В. И. Ленина. Было это в самом конце пятидесятых годов.

В бывшем старинном княжеском особняке, окружённом тенистыми дубами, собирались ташкентские девчонки и мальчишки, одержимые одним: выразить свои мысли и чувства в форме стихотворения или рассказа. И ничего, что у большинства они получались неуклюжими, не всегда складными. На то и существует кружок под руководством опытного педагога Надежды Григорьевны Нисенбойм. Однажды она объявила:

— На следующее занятие к нам в гости придёт писатель Сергей Петрович Бородин.

Мы не были избалованы столь редкостными встречами, и поэтому вполне объяснимо волнение юных поэтов и прозаиков. К этому дню мы заранее готовились. Обдумывали вопросы, которые зададим любимому писателю. Тщательно отбирали свои стихи и рассказы, а вдруг придётся их прочитать!

Наконец долгожданный день наступил. В просторном зале вместе с нашим педагогом вошёл писатель. Я его сразу узнал по фотографиям из книг и журналов. Чуть выше среднего роста, в сером костюме в тонкую полоску. Он, улыбаясь, со всеми поздоровался. И вскоре потекла непринуждённая беседа. Ребята задавали бесчисленные вопросы. Как вы стали писателем? Как был написан роман «Дмитрий Донской»?

Сергей Петрович терпеливо, коротко, но ясно отвечал на все вопросы. Я же старался не задавать их. Сидел в стороне и больше слушал. Потом самые смелые кружковцы по очереди прочитали свои стихи. «Прозаики», в стане которых был и я, чтобы не утомлять писателя, на сей раз решили отмолчаться.

Стихи ребят были самые разнообразные. О временах года, о Первомае, об учёбе, о путешествиях… Сергей Петрович слушал внимательно, но как-то без эмоций. Но вот встала девочка с рыжей косичкой и белым бантом. Она звонко прочитала своё стихотворение о полевой ромашке. И писатель сразу оживился.

— Чудное стихотвореньице получилось, — похвалил он. — А знаете, почему?

Это уже обращалось к нам. Мы не знали.

— А потому, что девочка увидела ромашку по-своему. Все поэты, даже взрослые, сравнивают этот цветок с солнцем. А девочке он показался жёлтой бабочкой с белыми крыльями, присевшей на зелёный стебелёк. Просто и свежо. И стихотворение уже только за это заслуживает внимания…

Так нам впервые был преподан урок настоящего мастерства.

И ещё крепко на всю жизнь запали в память слова Сергея Петровича:

— Помните, ребята, писать вы в итоге, может, научитесь. А вот станет ли кто из вас писателем, неизвестно. Тут помимо таланта и стремления нужно нечто большее. Может, даже подвиг…

По-настоящему смысл последних фраз я не сразу понял. Для этого потребовались годы. До чего же они оказались верными!

2

Мои стихи изредка публиковались в республиканских газетах и журналах. Готовился к печати первый сборник. Но оставалось какое-то чувство неудовлетворённости. Хотелось показать написанное опытному мастеру. Но кому?

В середине 60-х годов, на Ленинградской улице, прямо напротив всесильной организации, существовал удивительный тенистый скверик со знаменитым цветочным жирафом, где любили фотографироваться мамы со своими чадами.

С центральной стороны скверика стояли стенды со свежими номерами газет. И здесь по поводу, а часто и без, стихийно собирались небольшими группками футбольные фанаты «Пахтакора». Благо, по свежим впечатлениям, можно было обсудить вчерашний матч и свои впечатления соотнести с репортажами спортивных обозревателей. Иногда их азартные споры перекрывали звонки трамваев и заставляли оборачиваться прохожих. Здесь же за столиками под парусиновыми тентами в железных вазочках можно было в знойный день полакомиться сливочным пломбиром, или отведать свежих пельменей, незаметно распить принесённую с собой бутылку вина, а то и чего покрепче. А если вы пришли с малышом, то можно сходить на спектакль в кукольный театр. Он — недалеко, за углом. Но это всё обычно происходило в будние дни, зато по воскресеньям скверик заполнялся совсем иным одержимым людом. Сюда со всех уголков города стекались букинисты, филателисты, нумизматы и просто любители поглазеть, послушать… Поиск необходимой книги как-то привёл и меня в этот заманчивый уголок. Был я не один, а вместе со школьным другом, тоже начинающим поэтом. И ещё издалека в толпе увидели фигуру Сергея Петровича. Позже я узнал, что он является также истым книголюбом и нумизматом.

— Это писатель Бородин! — гордо подчеркнул приятель. — Встречался с Есениным, учился у Брюсова… Классик!

Это всё я знал и раньше, но школьный друг, видимо, хотел в полной мере блеснуть своей эрудицией.

— Вот бы и показал ему свои стихи! — сказал он.

«А что? — подумал я. — Вполне правильное предложение!» К тому же и папка со стихами по счастливой случайности находилась со мной… Но как это сделать? Вопрос щепетильный и тонкий.

— Пойдём поближе, — подтолкнул меня приятель.

Писатель был в белой рубашке и тюбетейке. Окружённый пожилыми людьми и молодёжью, он старательно что-то разглядывал в лупу. Приблизившись, мы увидели в его руке помятую тусклую монету.

— Та-ак, — говорил Сергей Петрович, вертя её с боку на бок. — По-моему, девятый век до нашей эры… Египет… Монета редкая… Надо посоветоваться со специалистами!

Рыжий парень в фетровой шляпе, её владелец, заискивающе старался заглянуть в лицо писателю.

— Вот и я говорю то же самое, — лепетал он.

— Сколько просите за неё? — спросил Сергей Петрович.

Парень заломил такую цену, что окружающие прямо-таки ахнули. Но монета была действительно, видимо, исключительно редкого достоинства, и поэтому писатель откровенно сказал:

— Собственно, такие вещи бесценны… У меня нет с собой сейчас таких денег…

— Потом отдадите. Берите пока так. Я вам верю, — заторопился типчик.

Не знаю, нашла ли достойное место монета в коллекции Сергея Петровича… Но мне было интересно в тот день услышать всё, что говорит писатель. И мы двинулись вслед за ним. А он уже направился к букинистам. Любопытно! Ведь многих авторов ему посчастливилось лично знать, со многими дружить. И наши ожидания оправдались.

Седобородый, сухой и строгий старик букинист, которого в Ташкенте многие знали, развернул газету и показал Сергею Петровичу какую-то книгу.

— Взгляните, любопытное изданьице!..

Это было одно из первоизданий книги Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» с великолепными цветными иллюстрациями Кукрыниксов. К сожалению, я после никогда не встречал их.

Сергей Петрович бережно погладил обложку и с какой-то грустью в голосе сказал:

— А ведь эта книга у меня была с дарственной надписью авторов, только перед самой войной сгорела вместе с остальной библиотекой, там, в Подмосковье!..

К обеду народ постепенно стал расходиться. Видимо, пора было уходить и Сергею Петровичу. И я, наконец, не без нажима приятеля, отважился:

— Вот, Сергей Петрович, я хотел показать вам!.. Если, конечно, это удобно…

— Книгу?

— Нет, свои стихи…

— В чём же дело? Приносите.

— А у меня они с собой! Вот… — и я покосился на свою папку.

— Что ж, давайте посмотрю, — улыбнулся писатель. — Приходите сюда на будущей неделе. Желательно после обеда, когда будет поменьше народу. Поговорим.

Велика была радость начинающего стихотворца!

В следующее воскресенье раньше времени я был уже в назначенном месте. Сергей Петрович пришёл ровно в три часа, как условились. Сели на скамейку под тенистой акацией. Писатель расспросил меня, учусь я или работаю? Поинтересовался, что читаю в настоящее время. Потом раскрыл папку. Уши у меня горели, как у школьника, плохо знающего урок.

— Судя по стихам, — начал Сергей Петрович, — слово вы чувствуете, а вот во многих случаях обращаетесь с ним небрежно, не всегда правильно… К тому же и мысль не всегда чёткая. А слово и мысль — должны быть едины. Где вы, например, видели такую радугу? — и он прочитал: — «Яркое, трёхцветное — полотенце летнее…» А ведь мы с детства знаем, что радуга бывает из семи цветов… Деталь, может быть, и незначительная, но вводит ребёнка в заблуждение, чего нельзя делать особенно в детских произведениях.

Здорово мне досталось в тот день от Сергея Петровича! И чувствовал я себя как-то неловко, вот-де отвлекаю большого писателя, занятого работой, такими пустяками, как свои стихи… Но Сергей Петрович, будто читая мои мысли, заметил:

— Детская литература — это серьёзная работа, не менее серьёзная, чем взрослая. Конечно, вы читаете и Маршака, и Чуковского, и Гайдара. Мне кажется, вам было бы полезно почитать и книги талантливо работающего ныне в детской литературе Сергея Баруздина. Мне очень нравится его творчество. Думаю, это всё будет для вас полезным. Новые стихи, не стесняйтесь, показывайте мне!

После такого разговора я стал куда серьёзнее относиться к скромному своему творчеству и в корне пересмотрел всё написанное после карандашных пометок Сергея Петровича.

И всё-таки, когда вышел первый мой сборник, я постеснялся подарить его большому мастеру. Чувствовал внутреннюю неловкость. Хотя и знал, бывая в Союзе писателей на Пушкинской, что Сергей Петрович следит за творчеством местных поэтов и прозаиков. Зато второй сборник «Доброе утро» я наконец-то отважился и послал по почте писателю. В то время я работал в издательстве. И вот как-то звонит телефон. Поднимаю трубку и слышу простуженный голос Сергея Петровича.

— Хорошо, что вы оказались на месте, — сказал он (это было летом семьдесят третьего года), — а я что-то приболел. Ведь мне уже семь десятков, а вам сколько?

Я сказал.

Сергей Петрович засмеялся.

— Значит, есть ещё время учиться. Получил вашу книжечку. Большое спасибо. Весёлая получилась и, главное, не назидательная. Только у меня есть замечание. Правда, их никто не любит слушать, но что поделать! Таково наше ремесло. Вот вы пишите о зиме: «Пуховый платок вышивает сама», между тем, хорошо известно, что пуховые платки вяжут. Имейте в виду, если будете переиздавать это стихотворение…

Дельное замечание!

К сожалению, это была последняя моя беседа с писателем. Вскоре его не стало…

Спустя несколько лет мне посчастливилось побывать в древнем Самарканде. Стояла сухая золотая осень. Полдневный зной, словно насквозь, высвечивал бирюзовые купола минаретов. Каждый камень, каждая постройка ассоциировались с книгой «Звёзды над Самаркандом». До позднего вечера бродил я по улочкам и площадям города, овеянного именами знаменитых его зодчих, звездочётов, поэтов… А придя в гостиницу, сложилось само собой стихотворение «В Самарканде», которое я посвятил Сергею Петровичу Бородину. Вот оно:

Плеск арыка и блеск луны,
Поспевающих персиков свежесть.
У развалин Биби-ханым
Мне сегодня открылась вечность.

Вслед за птицами ваших страниц
Я вхожу в этот город горячий.
Кто там мчится, мотоциклист?
Или всадник Тимура скачет?

Звук утихнет. Повеет от роз
Затаённою чьёй-то судьбою.
И, разбитой на тысячи звёзд,
Полыхнёт небосвод пиалою.

1974 — 2011